Американский континент и его беззащитные дети.


</p> <p>Американский континент и его беззащитные дети.</p> <p>

Итак, на новый открытый континент вторглись испанцы.


И когда в вигвам индейца
Заходил теперь испанец,
Он там спрашивал сначала
Золота, потом – воды. (Г. Гейне)

С каждой новой карательной экспедицией европейцы все глубже и глубже продвигались вглубь открытого ими континента. Они встречали здесь загадочные, непознанные еще никем племена майя, ацтеков, инков.

Безвестные поэты этих племен создавали чудесные песни о своей родине:


Я поднимался, я достиг высот.
Огромное сине-зеленое озеро лежало передо мной.
То спокойное, то сердитое оно пенилось и пело среди утесов…
Вода, подобная цветам, нефритовая вода,
Где великолепный лебедь с его волнистыми перьями
Плавает туда и сюда и поет.
А когда садится солнце, наш отец Танатиу,
Облаченный в богатые перья, устремляется вниз,
В драгоценный сосуд, украшенный бирюзовым ожерельем,
Среди многочисленных цветов, падающих постоянным дождем.

Среди конквистадоров, к сожалению, не было людей, стремившихся изучить жизнь и культуру этих пленен, здесь не случилось того, что произошло в Египте, куда Наполеон вместе с войсками привел и ученых, которые сумели многое узнать об этом древнем народе.

Европейцы, ступив на землю неведомого континента и пройдя по ней вглубь, увидели, что индейцы – это не только бродячие охотники и примитивные земледельцы, не только обнаженные люди, украшенные яркими перьями и татуировками и живущие в вигвамах, – нет – это люди, создавшие свою высокую неповторимую цивилизацию. Перед завоевателями, которым удалось одолеть девственные непроходимые земли, время от времени представали большие города. То были столицы различных государств, находившихся еще на ранней стадии развития человечества. В этих огромных городах народом правили династии царей. Они занимались тем, чем занимаются и все цари в мире: заключали между собой мирные союзы и династические браки, следили за состоянием государственной казны, организовывали разветвленную торговую сеть, по мере необходимости вели между собой войны.

Один из конкистадоров, очарованный неведомой ему красотой, так описывал первое впечатление от одного из жилищ, в которое его то ли пригласили, то ли он ворвался туда силой: «Разместились мы в подлинных дворцах громадных размеров чудной постройки, с обширными тенистыми дворами; все залы обвешены были обоями из чудной материи. Кругом раскинулись сады, да такие, что не насмотришься, ни наглядишься. Везде редкостные цветущие и благоухающие деревья, замечательные фрукты, цветочные ковры; там и сям виднелась зеркальная гладь прудиков и прудов, иногда соединенных с озером широким каналом, хитро выложенным изразцами и каменной мозаикой; на деревьях, лугах, прудах – всякая птица, цветноперая, яркая. Все было так необычно красиво, что навряд ли до нас кто-либо открывал столь дивные страны! Но теперь от этого всего нет и следа, и от самого великолепного города не осталось камня на камне».

Пока это великолепие еще жило, повсюду возвышались величественные культовые сооружения – пирамиды. К их вершинам вели сотни ступеней, и по ним поднимались индейские жрецы, чтобы воскурить фимиам своим богам. Отсюда к небесам возносились молитвы:


О ты, красота дня!
Ты, Хуракан!
Ты, сердце небес и земли!
Ты, дарующий изобилие и богатство,
Ты, дарующий нам сыновей и дочерей!
Излей, пролей свое изобилие, свои богатства!
Молим: даруй нам жизнь и благо,
Даруй их нашим детям и нашим рабам!
Пусть они приумножатся, пусть будет их много!
Пусть никто их не тронет, не повредит им,
Не ударит ни в грудь, ни в спину!
Открой перед ними путь славный, прекрасный путь!
Да не настигнет их позор или несчастье,
Что насланы твоим гневом или твоим волшебством!
Да исполнится благополучия жизнь тех, кто чтит тебя,
Кто приносит жертвы тебе
Перед устами твоими, перед челом твоим!
О ты, сердце небес, ты, сердце земли, ты, тайное величье,
На все времена, на все века да будет только свет,
Да будет у наших потомков только мир
Перед устами твоими, перед челом твоим.
О ты, бог!

Один из ацтекских мифов о начале всех начал повествует: мир полностью разрушался четыре раза, сначала он разрушался тиграми, потом ураганами, огнем и, наконец, водой. Как мы видим, в этом мифе отражена вся палитра буйств природных катаклизмов. После последнего светопреставления – потопа, возникла насущнейшая необходимость создать новое светило – лучезарное Солнце. В этом непростом деле людям могли помочь лишь боги. И они обратились к ним.

Боги услышали мольбы людей и справедливо рассудили, что им надо помочь, ведь жить во мгле невозможно. Но как это сделать? Собрались боги в Теотиуакане и спросили друг друга, кто из них решиться пойти на столь трудное дело, кто «позаботится о том, чтобы был день, чтобы был свет?» Вызвались помочь людям два бога. Один из них был могущественный и надменный Текуксистекаль, другой – бедный, но необычайно отважный Нанауацин.

Помощь богов заключалась отнюдь не в том, чтобы завоевать солнце и заставить взойти его над Землей, и не в том, чтобы при помощи какой-либо богини зачать его, а в том, чтобы принести себя в жертву, сгореть на костре. И вот в Теотиуакане запылал костер, и горел он целых четыре года. Нанауацин смело бросился в жаркое горнило, а оказавшийся трусливым Текуксистекаль подошел было к костру, но не перенес его огнедышащего жара, и предпочел истлеть в образовавшемся пепле.

В результате этого жертвоприношения Нанауацин вознесся в сияющем блеске на небо и стал Солнцем, а Текуксистекаль — Луной, мертвенная бледность которой струит свои лучи на Землю лишь по ночам. Однако этого жестокого жертвоприношения оказалось недостаточно. Чтобы не померк свет Солнца, богу войны Уитцилопочтли необходимо было каждый день вести ожесточеннейшую войну со звездами и Луной, не желавших, чтобы их затмевали. Жажда их желания возвеличиться над Солнцем была столь велика, что одной божественной силы не хватало. Необходима была помощь тех людских душ, что будучи в земных телах погибли на поле боя или принесены были в жертву. Случалось, для исполнения столь жестокой задачи ацтеки устраивали так называемые цветочные войны, целью которых был захват пленных для жертвоприношений.

Миф о сохранении солнца подсказывает нам, что человеческие жертвоприношения у индейцев – это ни в коем случае не знак дикости и кровожадности, а идея слияния божественного и земного, потому как не только люди не могут существовать без участия в их жизни богов, но и боги нуждаются в поддержке людей, ибо они не всесильны, и их поддерживает некая живительная субстанция, которая таится в крови и сердце человека.

Таким образом, человеческие жертвоприношения в понятиях туземцев были подвигом во славу жизни на Земле.

Вот сколь поэтично рассказывает об этом одна из легенд.

«Много лет назад в одном селении ацтеков жила девочка по имени Ксочитл, что означает „цветок“». Ксочитл очень любила солнце. Она любовалась им с утра до вечера. В то лето солнце палило нещадно. На небе не было ни облачка, на землю не выпало ни капли дождя. От жажды поникли цветы и травы, на полях не вырос маис, люди страдали от голода. И тогда маленькая Ксочитл поняла, что земле нужен дождь. И сказала она своему любимому Танатиу — Солнцу:

— Танатиу, ты знаешь, как я тебя люблю, ты знаешь, какое для меня счастье видеть тебя! Но людям нужен дождь. Посмотри, как они страдают! Сжалься над ними.

И Танатиу выполнил просьбу маленькой девочки. Тучи покрыли все небо, и пошел дождь. Он шел много дней. И вот поля зазеленели, травы и цветы выпрямились, люди были счастливы. Только Ксочитл становилась с каждым днем все бледнее и печальнее – ведь она столько времени не видела солнца! А его лучи были ей нужнее всего на свете. Девочка совсем уже ослабела, когда опять появилось солнце. Оно обогрело свою любимицу и сказало ей:

— Идем, Ксочитл в стану, где я никогда не захожу, в страну, где всегда цветут цветы. Отныне твое имя будет Ксочитл-Тонатиу – Цветок солнца.

И девочка превратилась в прекрасный золотистый цветок, только серединка у него была темная, как ее глаза и волосы. Этот цветок на рассвете поворачивается в сторону восходящего солнца и следует за ним, пока оно не зайдет, и называется он – «подсолнечник».

Идея жертвоприношения у индейцев возвеличивала человека, а не низвергала.

Что же касается жестокости человеческого жертвоприношения, то подобное существовало и на европейских, и на азиатских землях, просто европейцы увидели эту безжалостную жестокость тогда, когда их общество уже давно миновало свою раннюю стадию развития. Хотя миновало ли? А костры инквизиции? Куда их денешь, ежели они все пылали и пылали в цивилизованном мире.

К сожалению надо признать, что от богатейшего мира мифологии индейцев остались лишь жалкие крохи. Но все же остались, и поблагодарить за это в большей степени мы можем человека, одетого в монашескую рясу, по имени Бернардино де Саахуну. Он не терял времени на убийства и грабеж туземцев, а расспрашивал умудренных жизненным опытом старцев, которые еще помнили стародавние времена. Этот францисканский монах действовал так, как действовал бы ученый: собирал материал почти на современном научном уровне исследователей-этнографов. Спасибо ему большое.

У разных индейских племен существовали разные понятия о мироздании, потому-то их мифы и легенды порой диаметрально отличались друг от друга. Согласно некоторым мистическим представлениям Вселенная была создана из мифического чудовища, разодранного богами на две части: небо и землю. В другом мифе строение Вселенной представляется более примитивно: она — просто гигантская пещера или необъятных просторов хижина.

Вот представлен в мифе умиротворенный мир.


Поистине все было спокойно,
Поистине все было еще недвижно, было спокойно.
Поистине было тихо и еще было пусто чрево небес.
Существовало только небо, и не было видно еще лица земли,
Простиралось только безбрежное море и чрево неба.
И все!

А вот совсем иной мир – мир страхов и тревог.


Год и день мрака и абсолютной темноты
Перед тем, как появились дни и годы,
Когда мир был погружен в глубокий мрак,
Когда все было хаосом и беспорядком,
Земля была покрыта водой.
И были только ил и грязь на поверхности земли.
В это время появился и стал видим
Бог по имени Один олень, а прозвище – Змея пумы,
И богиня очень красивая и прелестная,
Имя которой было тоже Один олень,
А прозвище – Змея ягуара.
И говорят, что эти боги
Были началом всех остальных богов.
Как только эта пара богов стала видимой
На земле в человеческом виде —
Предания нашего народа сообщают,
Что своим всемогуществом и мудростью
Они создали и установили большой камень,
А на нем они построили очень пышные дворцы,
Сооруженные с большим мастерством.
И они стали их местонахождением и жилищем на земле.
А на самой высокой части,
На вершине этого дома и жилища богов
Был помещен медный топор с лезвием,
Обращенным вверх,
А на нем покоилось небо.
Это было первым местом, которое боги избрали
Для своего жилища на земле.
И там они пробыли много веков
В полном покое и удовлетворенности,
Как в приятном и восхитительном месте.
А мир в то время находился во мраке и темноте.
И эти божества – отец и мать всех богов,
Жили в своих дворцах, и имели двух сыновей очень красивых,
Умных и сведущих во всех искусствах.
Первого звали Ветер девяти змей,
Это было название того дня, когда он родился.
А второго звали Ветер девяти пещер,
Что тоже было названием дня, в который он родился.
Эти два ребенка жили в большой роскоши.
Старший, когда хотел развлечься,
Превращался в орла, летавшего по вершинам.
Младший превращался в маленькое животное
В виде крылатой змеи.
И она летала по воздуху с такой подвижностью и легкостью,
Что проникала сквозь камни и стены и делалась невидимой.
Находившиеся внизу слышали шум и грохот,
Который производили эти двое.
Они принимали такой вид, чтобы всем была понятна
Их способность превращаться
И возвращаться к прежнему виду.

Далее этот миф подробно описывает первое жертвоприношение, сотворенное из размельченного табака, насыпанного в курильницы. Сие жертвоприношение братья устроили богам — своим родителям. Затем они занялись практической деятельностью: создали сад и огород, где посадили многие виды деревьев, усыпанных цветами, розы и благоуханные травы. Затем они свершили кровавое жертвоприношение, пронзая себе мочки ушей и языки, разбрызгивая кровь при помощи ивовой веточки на ветки различных деревьев и растений. Совершая это, они молили своих родителей, чтобы появилась на Земле свет, а воды бы разделились.

Преобразование Земли совершалось при яростном буйстве страшных природных катаклизмов.

«Говорят, когда могущественный бог Оба, только еще создавал землю и заселял ее людьми, земля была совсем плоской, а вокруг простиралось море. Однажды на море поднялись гигантские волны и обрушились на равнину. Прошло несколько дней, море успокоилось и отступило. Но люди жили в страхе. Они боялись, что волны снова устремятся на берег, и все живое погибнет. Тогда они решили обратиться к богу. Люди уселись на песчаном берегу и замерли, как будто заснули глубоким сном, — так они молились великому Обу. Оба выслушал просьбу людей, посмотрел на плоскую землю и понял их страхи. Он позвал своего сына Ологитура и сказал ему:

— Я хочу, чтобы ты спустился на землю и сделал что-нибудь для людей.

Но Ологитуру хорошо жилось на небе. Дни шли за днями, а он все медлил и не желал делать дело, порученное ему отцом. Отец разгневался на сына и столкнул его с неба на землю. Солнце на миг ослепило Ологитура, а потом наступила тьма. Ологитур с размаху ушел под землю. И земля сомкнулась над его головой. Долгое время Ологитур не понимал, где он. Потом нащупал над собой каменный свод подземелья. Он попытался встать, но почувствовал на спине огромную тяжесть. Тесно и темно было в подземелье.

Ологитур затосковал. Он уже не вспоминал о высоких небесах, где ему жилось так беспечно; он мечтал хотя бы о земле, которую раньше презирал. Он напряг все силы и приподнял над собой свод земли, потом в темноте и одиночестве двинулся вперед на поиски света. Но его путь по глубинам земли становился все труднее и труднее, ему не хватало воздуха. Он садился, отдыхал и снова шел, теряя силы и надежду…

А индейцы все еще терпеливо ждали, что Оба поможет им, защитит их от моря. И вот однажды они почувствовали, что земля дрожит под ногами. Страх охватил людей. С изумлением смотрели они, как почва поднимается и горбится. И вот на глазах у них выросла целая гора! Вслед за первой начали появляться другие горы, пока не возникла высокая горная цепь. Это Ологитур бродил под землей. И от этого на ней вырастали те самые горы.

До сих пор непокорный сын Обы живет под землей и никак не может привыкнуть к темноте и одиночеству. Когда он сердится, из-под земли раздается гул. Когда он встает и начинает ходить, сотрясается все вокруг. Когда он, усталый, садится тяжело и вздыхает, из вулканов извергается огненная лава».

Такова была природа землетрясений в наивных и фантастических понятиях индейцев.

Европейцы посмеивались над такими неразумными индейцами, а сами создавали свои мифы, и то были мифы жадных людей, стремившихся в вожделенную страну Эльдорадо, что в переводе с испанского языка означает «позолоченная».

«Путешественники в поисках Эльдорадо повсюду встречали устрашающие препятствия – горы, реки, пропасти, разбойников и дикарей. Лошади их падали от усталости, провизия была съедена. Наконец они достигли реки, окаймленной кокосовыми пальмами, которые поддержали их жизнь и надежды. Путники увидели на воде пустой челнок, сели в него и поплыли, решив отдать себя в руки Проведения.

Они плыли несколько миль меж берегов то цветущих, то пустынных, то пологих, то крутых. Река становилась все шире; наконец они потерялись под сводом страшных скал, вздымавшихся до самого неба. Тогда путешественники решились, вверяя себя волнам, пуститься под скалистый свод. Река, стесненная в этом месте, понесла их с ужасающим шумом и быстротой. Через сутки они вновь увидели дневной свет, но их лодка разбилась о подводные камни; целую милю им пришлось перебираться со скалы на скалу; наконец перед ними открылась огромная долина, окруженная непреступными горами.

Земля там была возделана так, чтобы радовать глаз и вместе с тем приносить плоды; все полезное сочеталось с приятным; дороги заполнены, вернее, украшены изящными экипажами из какого-то блестящего материала; в них сидели мужчины и женщины редкостной красоты.

Путешественники остановились у первой попавшейся деревни. Деревенские ребятишки в лохмотьях из золотой парчи играли у околицы в шары. Пришельцы из другой части света с любопытством глядели на них; игральными шарами детям служили крупные, округлой формы камешки, желтые, красные, зеленые, излучавшие странный блеск. Путешественникам пришло в голову поднять с земли несколько таких кругляшей; это были самородки золота, изумруды, рубины, из которых меньший мог бы стать драгоценнейшим украшением короны Великого Могола.

Тут навстречу путникам вышел сельский учитель и позвал детей в школу. Маленькие шалуны, которых пришельцы приняли за детей короля, тотчас прервали игру, оставив на земле драгоценные шарики. Одни из путешественников поднял их, побежал вслед учителю и почтительно протянул ему, объясняя знаками, что их королевские высочества забыли свои драгоценные камни и золото. Сельский учитель, улыбаясь, бросил эти камни на землю, с большим удивлением взглянув на путника.

— Где мы? – воскликнул тот. – Должно быть королевским детям в этой стране дали на диво хорошее воспитание, потому что они приучены презирать золото и драгоценные камни.

Наконец путешественники подошли к первому королевскому дому; он напоминал европейский дворец, но то была всего лишь гостиница. Тотчас же двое юношей и две девушки, служившие здесь, одетые в золотые платья с золотыми лентами в волосах, пригласили путников сесть за общий стол. На обед подали четыре супа, из них каждый был приготовлен из двух попугаев, жаренного кондора, весившего двести фунтов, двух жареных обезьян, превосходных на вкус; триста колибри покрупнее на одном блюде и шестьсот помельче на другом; восхитительные рагу, воздушные пирожные – все на блюдах из горного хрусталя. Слуги и служанки наливали гостям различные ликеры из сахарного тростника.

Когда обед был закончен, путешественники решили, что щедро заплатят, бросив хозяину на стол два крупных кусочка золота, подобранных ими на земле. Хозяин и хозяйка гостиницы расхохотались и долго держались за бока. Наконец они успокоились.

— Господа, — сказал хозяин гостиницы, — Конечно, вы иностранцы, а мы к иностранцам не привыкли. Простите, что мы так смеялись, когда вы нам предложили в уплату камни с большой дороги. У вас, без сомнения, нет местных денег, но этого и не надобно, чтобы пообедать здесь. Все гостиницы для приезжающих содержатся за счет государства. Вы здесь неважно пообедали, потому что это бедная деревня, но в других местах вас примут как подобает.

— Что же это, однако, за край, — недоумевали путешественники. – Он неизвестен всему миру. Вероятно, это та самая страна, в которой все обстоит хорошо, ибо должна же такая страна хоть где-нибудь да существовать». (Вольтер)

Вот так-то, мой дорогой читатель, выходит что у коммунистического мифа об отсутствии необходимости платить за услуги и товар «ноги растут» из страны с гордым названием Эльдорадо.

Из страны, которой нет на карте мира.


Между гор и долин едет рыцарь один,
Никого ему в мире не надо.
Он все едет вперед, он все песню поет,
Он замыслил найти Эльдорадо.
Но в скитаньях — один, дожил он до седин,
И погасла былая отрада.
Ездил рыцарь везде, но не встретил нигде,
Не нашел он нигде Эльдорадо.
И когда он устал, пред скитальцем предстал
Странный призрак – и шепчет: «Что надо?»
Тотчас рыцарь ему: «Расскажи, не пойму,
Укажи, где страна Эльдорадо?»
И ответила Тень: «Где рождается день
Лунных Гор где чуть зрима громада.
Через ад, через рай, все вперед проезжай,
Если хочешь найти Эльдорадо». (Э. По)

Но вернемся от мифов европейских к индейским мифам. Одним из верховных существо у индейцев стала Богиня с косами, которая была одновременно и небом, и землей, она могла дать жизнь и поглотить ее; из груди богини струилось небесное молоко – дождь, и ее урина тоже была дождем. Она безраздельно владычествовала над всякой влагой на Земле.

Богиня с косами имела сына – Толстого бога — упитанного младенца без видимых признаков пола, чаще всего находящегося в сидящем положении с пальцем во рту или с ручками, сложенными на животе, что являлось символом сытости, олицетворением пищи.

Теперь от индейских мифов перейдем к созданиям рук индейских. Они не только рассказывали о своих богах, но и воплощали их и в камне, и в картинах.


Для нас предки рисовали богов в своих рукописях.
Их сообщения повторялись снова и снова,
Они оставили их для нас,
Они завещали их навсегда
Нам, живущим теперь,
Нам, которые произойдут от них.
Никогда не будет потеряно,
Никогда не будет забыто
То, что они совершили,
То, что они решили запечатлеть в своих картинах,
И вот в будущем это никогда не погибнет,
Никогда это не будет забыто!
Мы всегда будем хранить это, как сокровище,
Мы, их дети, их внуки,
Их братья, их правнуки,
Их праправнуки, потомки,
Те, кто унаследовал их кровь и их цвет кожи.
Они были нашими дедами, нашими бабками,
Нашими прадедами, нашими прабабками,
Нашими прапрадедами, нашими предками –
Мужчины древности, женщины древности.

Предки создавали и передавали своим потомкам прекрасные статуи богинь и богов, которые были изготовлены с филигранной изысканностью и невероятной причудливостью. Подобных им фантастических существ в действительной жизни встретить невозможно. «Такова, например, колоссальная статуя богини Коатликуэ. Из обезглавленной ее шеи бьют вверх две мощные струи крови, выполненные в виде сверкающих змей. Тело ее покрыто изображением плодов и человеческих сердец, а туловища извивающихся змей образуют ее юбку.

Более всего известен гигантский жертвенный камень под названием «Ацтекский календарь». Этот диск диаметром почти в 3,5 метра высечен из серовато-черной базальтовой лавы и весит 24 тонны. Он покрыт сложным рельефом: в центре изображен лик бога солнца Тонатиу с высунутым в знак благоговения языком. Вокруг него, перемежаясь с солнечными лучами и точками, размещены четыре квадрата с символическими изображениями главных божеств четырех предшествующих солнц, или космических эпох.

Слева и справа от Тонатиу находятся лапы ягуаров, сжимающие жертвенные сердца, намек на пищу солнечного бога. За этим следует круг из двадцати дней месяца, а за ним – обычное оформление края солнечного диска, исполненное с необычайной пышностью. Заключительная рамка выполнена в виде двух встречно расположенных и изогнувшихся полукругом могучих бирюзовых змей с человеческими лицами – символов дневного неба. На самом краю монолита двойной ряд зерни олицетворяет ночное небо и звезды.

Вся эта скульптура имела культовое назначение – огромный каменный сосуд в виде лежащего ягуара предназначался отнюдь не для хранения воды, а для сердец принесенных в жертву людей». (Р. Кинжалов)

В одном из мифов главенствующую роль в жизни людей играло Древо Жизни. Люди же на Земле появились не сразу. Сначала боги создали животных. Однако животные не могли говорить и прославлять своих создателей, поэтому боги, обеспокоенные столь существенным недостатком, решили создать человека и вложить ему в уста Слово. Сначала они создали его из глины, потом из дерева, но человечки оказались непочтительными и непослушными. Тогда боги вызвали потоп, и все люди погибли, а немногие оставшиеся в живых превратились в маленьких обезьян. Вскоре эти обезьяны весьма бурно расплодились.

Наконец творцы пришли к выводу, что надо создавать не все человечество сразу, а всего лишь четырех человек из размолотых зерен кукурузы. Эта четверо мужчин оказалась слишком разумными и проницательными, что опять не удовлетворило богов, и они навеяли на их глаза некий туман, сделав многое в мире тайным и непонятным. Во время сна четырех мужчин боги создали для них четырех женщин. Они-то и стали верными подругами первых туземцев на земле.

С тех пор, как было решено, что люди созданы из зерен маиса-кукурузы, это растение стали прославлять. Теперь оно привольно колышется на полях, словно изумрудное море, поющее песню жизни.

Заполучив в свои уста Слово, люди много чего порассказали о безмолвных братьях звериного роду-племени.

Вот прелестная сказка о птичке колибри.

«Не всегда колибри была самой красивой и маленькой птичкой в лесах Америки. В давние времена она была серенькой и неказистой. Однажды решила колибри выйти замуж и начала вить себе гнездо. Но гнездо у нее получилось бедное, некрасивое. Колибри огорчилась и расплакалась. Пролетал мимо соловей, увидел плачущую колибри, сел к ней на ветку и спрашивает:

— Почему ты плачешь?

— Я плачу потому, что у меня нет ни нарядных перьев, ни богатого приданого. Вот и хотела я к свадьбе хоть гнездышко уютное построить. Но ничего у меня не вышло.

Соловей задумался: «Как ей помочь?» Думал, думал, и вдруг воскликнул:

— Придумал! Я же умею хорошо петь. Я пою так, что все прилетают послушать меня. Я попробую созвать друзей, и мы тебе поможем.

Так и получилось: не успел соловей закончить первую песню, как со всех сторон слетелись птицы, пчелы и бабочки, прибежали разные звери. Когда соловей увидел, что собрались все его друзья, он запел новую песню:


Хочет колибри отпраздновать свадьбу,
Но нет у нее ожерелья,
Нет платья, нет башмачков,
Нет гребешка, нет зеркала,
Нет сладостей, нет цветов.

И тогда каждый принес колибри подарок: куропатка подарила ожерелье, вырвав из груди золотые перышки; паук – свадебное платье, соткав из паутины тонкую и красивую ткань; олень – башмачки, из мягкой кожи; ящерица – гребешок, оторвав свой хвостик, покрытый острыми зубчиками.

Лесное озеро сказало:

— Пусть празднуют свадьбу, я дарю зеркало, — и стало блестящим и гладким, так что в нем отразились небо и солнце.

Пчела принесла мед из ульев, дерево сбросило на невесту свои прекрасные белые цветы. Колибри получила еще много прекрасных подарков, встретила жениха и весело отпраздновала свадьбу.

С тех пор птички колибри – самые яркие, красивые и веселые. Они летают от цветка к цветку и пьют нектар. И очень любят кружиться над лесными озерами, чтобы поглядеть на свое отражение».

А вот в сколь неожиданном образе предстает перед нами лиса, у всех народов являющаяся особой весьма хитрющей и пронырливой.

«Однажды лиса долго охотилась и даже не заметила, как зашло солнце. Она далеко убежала от своего лисенка, а когда вернулась к норе, то там его не было. Расплакалась лиса. Плакала она плакала, но слезами горю не поможешь! И пошла лиса бродить по лесу, искать своего лисенка. Каждому зверю, который встречался ей, она задавала один и тот же вопрос:

— Скажи мне, братец, не встречал ли ты сынка моего, лисенка?

И все отвечали, что не встречали. Наконец увидела она койота и спросила его:

— Братец койот, не встречал ли ты случайно сынка моего, лисенка?

— А каков он собой, сынок твой? – спросил койот.

— Ах, сынок мой такой весь чистенький, носик у него остренький, глазки кругленькие, шерстка шелковая, а хвост пушистый…

— Нет, такого я не видел, — прервал лису койот. – А попался мне сейчас навстречу такой жалкий: глаза у него гноятся, уши висят, морда грязная, хвост облезлый. Весь какой-то чесоточный и худой-худой, еле на ногах держится…

— Ой, ой! – закричала лиса. – Это же мой сыночек.

— Как твой, ты ведь говорила, что твой сынок красавец!

— Ах, братец койот! – воскликнула лиса, всхлипывая. – Неужели ты не знаешь, что для матери ее сын красивее всех на свете?!»

А вот в следующем рассказе хитрая обезьянка может дать любой хитрой лисе сто очков фору.

«Как-то раз обезьяна решила приготовить напиток из кукурузы, но денег у нее не было. Пошла она к петуху, попросила пригоршню кукурузы и сказала, что уплатит за нее в такой-то день и в такой-то час. Потом обезьяна пошла к лисе. У нее она тоже выпросила пригоршню кукурузы, и пообещала уплатить в тот же день, что и петуху, но на полчаса позже. Потом с теми же просьбами и обещаниями она зашла к собаке и к ягуару.

Набрав требуемое количество зерен кукурузы, обезьяна отправилась домой, наготовила себе большой кувшин вкусного напитка, угостилась как следует им, потом повязала голову платком и легла в постель, будто заболела. В назначенный день первым постучался петух. Вошел он в дом и видит – обезьяна лежит больная и стонет. Пригласила она петуха присесть и велела своему мальчику подать гостю приготовленный напиток. А в это время лиса стучится в дверь, испугался петух, а обезьяна и говорит ему:

— Ничего, кум, ты спрячься на всякий случай под кровать.

Только петух туда забрался, вошла лиса, и обезьяна тоже ей пожаловалась на свою болезнь. Потом она стала угощать лису напитком и спрашивать, по вкусу ли он ей. Лиса похвалила напиток, а обезьяна и говорит:

— Петуху он тоже понравился.

Лиса даже в лице изменилась.

— О! И этот здесь побывал!

— Да он уже давно ушел, — отвечает обезьяна, а сама тихонько показывает под кровать: мол, там петух.

Кинулась лиса под кровать, вытащила петуха, задушила его и съела. Тут постучалась собака, и все кончилось тем, что она съела лису. А потом пришел ягуар и съел собаку. А когда он стал требовать, чтобы обезьяна с ним рассчиталась, она ему и говорит:

— Ты у меня поел, попил, вот мы с тобой и рассчитались. Ты ведь кроме пса съел еще и петуха с лисой, так что у тебя в брюхе – три зверя.

Рассердился ягуар — и на обезьяну, а она прыг на дерево и была такова. Поклялся ягуар ей отомстить. Собрал он всех ягуаров, посадил их у родника и велел не подпускать обезьяну к воде. Томилась, томилась обезьяна от жажды, но к воде подойти не смела. Вдруг видит: какой-то крестьянин везет тыквы с медом. Обезьяна не растерялась, подсела тихонько в повозку, вымазалась медом с ног до головы, потом вывалялась в куче сухих листьев. В таком-то виде и родная мать бы ее не узнала. Пришла она к роднику, прошла мимо ягуаров, а те ее приветствовали:

— Добрый день, Братец Куст!

Обезьяна ни словечка не промолвила, напилась вволю, потом стряхнула с себя листья да бежать, а по дороге дразнит ягуаров. Вот с тех пор обезьяна славится своими хитрыми проделками».

Когда индейцам стали проповедовать христианство, они и тут выказали свой доброжелательный нрав. Вот их притча о пользе христианской исповеди.

«Жил на свете один человек. Был он очень беден, а семья у него была большая. Вышел этот человек на дорогу и стал дожидаться бога, чтобы спросить у него, почему он создал его таким бедным. Долго ждал этот человек бога и хотел уж было уходить, да тут какой-то старичок подал ему четыре монетки и сказал, чтобы бедняк купил себе на них какую-нибудь вещь, но при этом заплатил ровно четыре монетки, не больше, не меньше.

Обрадовался бедняк и попросил своего кума, который направлялся в город, купить для него чего-нибудь на четыре монетки. Поехал богатый кум в город, но ничего там за эту цену не нашел. Все, к чему он приценивался, стоило или дороже, или дешевле. Но тут услышал, что какой-то мальчик выкрикивает свой товар:

— Кто хочет купить кошку за четыре монетки?

Обрадовался кум и тут же купил кота. В тех местах коты были в диковинку. С базара кум пошел в дом своего приятеля, где он всегда останавливался. Тот попросил позволения запереть этого кота в лавке на ночь, а то крыс там развелось великое множество, и никак от них было не избавиться. Наутро открыли они лавку и видят – мертвых крыс валяется видимо-невидимо. Стал хозяин лавки уговаривать своего приятеля, чтобы он продал ему кота и предложил за него очень большие деньги. И кум продал кота.

Вернулся он домой, и стало ему так жалко расставаться с такими деньгами, что он решил обмануть своего кума-бедняка: отдал ему кусок простого ситца и сказал, что тот стоит четыре монетки. Бедняк остался доволен, отнес ситец жене, и та пошила из него детям рубашонки.

Но богу неугодны злые дела, и только кум-бедняк вышел из дома, как кум-богач слег в постель со страшными болями. Жена его, видя, что муж при смерти, позвала священника чтоб исповедаться. Больной на исповеди сознался в своем грехе, и священник велел ему тотчас же возвратить все деньги куму-бедняку. Позвали его в дом к богачу и, едва он переступил порог, хозяину сразу полегчало.

Но жадному богачу опять стало жаль денег, и он снова дал бедняку лишь кусок грубой материи, а про деньги и не заикнулся. Бедняк же еще пуще обрадовался и скорей домой. Тут богачу стало так худо, ну просто смерть пришла. На этот раз его так прижало, что зовет он кума-бедняка и сознается ему: вон там мол бочонки с деньгами, которые принадлежат ему. Бедняк еле на ногах устоял при виде привалившего ему богатства и побежал как сумасшедший домой – обрадовать семью. Семья просто поверить не могла такому чуду.

Восемь дней в доме бедняка шел пир горой, и с тех пор он всегда был окружен друзьями. Был среди них и его кум-богач. Он, как только вернул деньги куму-бедняку, навсегда исцелился от своей страшной болезни – жажды наживы».

Не правда ли, миролюбивый, доброжелательных нрав индейцев словно бы светится, улыбается нам из глубины веков. И кажется, что не было на их земле вражды и бойни. Ан нет. И на театре военных действий, и в народном театре масок враги говорили друг другу:


— Иди сюда, владыка ненавистный,
Владыка, омерзительный своим пороком!
Неужто будешь первым ты, чьи корни,
Чей ствол я не смогу вовеки истребить?


— Свидетелями будут небо и земля
Сдавайся же скорей моей стреле могучей
И топору-яки и сети – моему оружью;
Моей земле для жертвы и моей траве могучей,
Склонись перед моей магической травой – табачным корнем,
Перед моею мощью, перед моей отвагой!
Так будет или нет, но перед землей и небом
Клянусь, что я свяжу тебя своим арканом!

И обращает мудрый Гайавате свои слова к страждущим бойни.


Вот величественный голос,
Голос, шуму вод подобный,
Прозвучал ко всем народам,
Говоря: «О, дети, дети!
Слову мудрости внемлите,
Слову кроткого совета
От того, кто всех вас создал!
Дал я землю для охоты,
Дал для рыбной ловли воды,
Дал медведя и бизона,
Дал оленя и косулю,
Дал бобра вам и казарку;
Я наполнил реки рыбой,
А болота – дикой птицей:
Что ж ходить вас заставляет
На охоту друг за другом?
Я устал от ваших распрей,
Я устал от ваших споров,
От борьбы кровопролитной,
От молитв о кровной мести.
Ваша сила – лишь в согласье,
А бессилие – в разладе.
Примиритеся, о дети!
Будьте братьями друг другу!
Погрузитесь в эту реку,
Смойте краски боевые,
Смойте с пальцев пятна крови;
Закопайте в землю луки,
Трубки сделайте из камня,
Закурите Трубку Мира
И живите впредь, как братья! (Г. Лонгфелло)

Однако существующая жестокая действительность не могла предоставить возможность жить с братской любовью в сердцах. Повсюду зло имело превосходство над добром. Вот как начинается об этом мудрая притча:

«До зверей дошел слух, что в сельве, в тропическом жарком лесу появилось Новое Существо. Они стали тревожиться. Никто не знал ни имени этого Существа, ни его повадок. С тех пор, как в сельве выросли деревья, звери многое узнали друг о друге: высоту прыжка ягуара, коварство пумы, силу когтей ястреба. Они уже знали, кто из них сильней, кто слабей, знали от кого и как защищаться. Но о Новом Существе они не знали ничего. Звери бродили по лесу сумрачные и молчаливые. Они боязливо оглядывались.

А Новое Существо спокойно расхаживало по земле. Оно с любопытством осматривало незнакомый мир. Его одинаково привлекала спокойная гладь озер и бурное течение горных рек, просторные равнины и лесные дебри. Однажды Новое Существо услыхало голос:

— Спасите меня, спасите меня!

Новое Существо побежало на крик. Горел лес. Раздуваемые ветром языки пламени взлетали все выше и выше. Огромная змея корчилась от боли в кольце горящих деревьев. Она не могла вырваться из огненного круга. В одно мгновение Новое Существо взобралось на вершину соседнего дерева и спустило змее длинную ветку. Змея выбралась из огня и сказала своему избавителю:

— Ты спас мне жизнь. Но знаешь ли ты закон сельвы? Ее закон гласит: «Злом платить за добро». Поэтому ты должен умереть.

И змея стала душить Новое Существо. Она была рада случаю покончить с ним, потому что оно наводило ужас на обитателей сельвы.

Тогда Новое Существо сказало:

— Я не могу поверить твоим словам, что за добро надо платить злом. Подожди убивать меня. Давай пойдем вместе, и пусть кто-нибудь разрешит наш спор.

И они пошли, пока не встретили ручей. Змея спросила у ручья:

— Многие приходят к твоим берегам. Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы за добро платили добром?

— Не знаю, — вздохнул ручей, и деревья тоже вздохнули. – Может быть, где-нибудь и поступают так. Но, к несчастью, в нашей сельве за добро платят злом. В жаркие дни я многих пою прозрачной водой, а в благодарность за это все моют в моих водах пыльные лапы и безжалостно топчут меня.

Змея ехидно посмотрела на Новое Существо:

— Ты слышал, что сказал ручей?

— Да, но этот ответ не убедил меня. Конечно, есть существа безжалостные. Но неужели эти звери приходят и мутят воду ручья со зла?

— Пошли, — сказала змея, — я дам тебе еще одно доказательство.

Шли они шли, и вот змея увидела пальму, в стволе которой зияли глубокие раны. На вопрос о добре и зле, пальма ответила:

— Мне стыдно об этом говорить, но за добро в сельве всегда платят злом. Я могу рассказать о себе. Я отдавала свои плоды и прохладную тень всем, кто проходил мимо. А когда на моих ветках не осталось кокосов, с меня содрали кору и высосали сок, текущий в моих жилах. Посмотрите на мои раны: я гибну из-за неблагодарности тех, кому я давала добро.

Новое Существо и змея отошли от плачущей пальмы и продолжали путь в глубоком молчании.

— Дай мне еще одно доказательство, — попросило Новое Существо.

Тем временем весть о споре змеи с Новым Существом облетела сельву. Звери не любили змею, однако, на этот раз они готовы были помочь ей. Звери встали на сторону змеи в этом споре. Только одно животное поступило иначе, Это благородное животное – собака – решила спасти Новое Существо. Она легла у дороги и громко застонала. Путники увидели, что ее задняя лапа засунута в мешок. Новое Существо при виде чужих страданий забыло о своей близкой смерти и наклонилось над собакой:

— Скажи мне, чем помочь тебе? Ты так жалобно стонешь!..

— Никто не поможет мне. Я сделала добро, а мне отплатили злом. Это закон сельвы. Встретила я в лесу раненую пуму. Она не могла шевельнуть лапой из-за страшной боли. Я подошла к ней и сказала: «Не бойся, я тебя вылечу. Я знаю травы, которые заглушают боль и останавливают кровь». Несколько дней я лечила пуму и вылечила ее. Но как только пума почувствовала себя здоровой, она бросилась на меня. Она хотела разорвать меня на части. Она сказала, что таков закон сельвы.

Тут змея не выдержала и сказала своему спутнику:

— Теперь тебе ясно, кто из нас прав?

— Да, я вижу, что ты права, — ответило Новое Существо. – Но злой закон сельвы так меня огорчил, что я теперь не боюсь умереть. Лучше умереть, чем жить в стране, где не ценят добро.

Тут собака продолжила свой рассказ:

— Когда пума набросилась на меня, я успела отскочить в сторону и спрятаться в норе. Нора была узкая, и пума не могла в нее проникнуть. Но моя задняя нога осталась снаружи, и пума мне ее чуть не отгрызла. И вот теперь я лечу свою лапу, засунув ее в бурдюк с молоком.

Змея услышала, что в бурдюке молоко, и у нее загорелись глаза – молоко ее любимое лакомство. Змея бросилась к бурдюку и заползла внутрь. Только этого и ждала собака. Она быстро завязала мешок и стала колотить по нему палкой, пока змея не издохла.

С тех пор Новое Существо дружит с собакой. И дружбу их не может разрушить даже время. А кем же было это Новое существо? Новое Существо было Человеком».

А когда же, действительно, появился человек на американском континенте? Никто пока не может ответить на это однозначно. Существуют лишь гипотезы. В настоящее время практически отброшены сомнения в том, что в Западное полушарие люди пришли с других континентов. Здесь не обнаружено человекообразных обезьян, следовательно, Америка не принадлежит к числу тех мест, где происходило зарождение человека.

Он попал сюда сравнительно поздно, около 28 – 30 тысяч лет тому назад. Среди первых жителей этого континента называют выходцев из различных уголков земного шара. Наиболее правдивой считается предположение о том, что переселенцы пришли из Северо-Восточной Азии через существовавший тогда то ли Берингов перешеек, то ли «ледяной мост», возводимый ежегодно жгучими зимними морозами или периодически случающимися оледенениями.

Индейские племена тех времен, когда на них нагрянули завоеватели с Европейского континента, были чрезвычайно различны в своем развитии. Наиболее высокий уровень оказался у индейцев, проживавших на территории современной Мексики, Перу и Центральной Америки. Они были не только искусными земледельцами и охотниками, но и строителями, ткачами, художниками, скульпторами, ювелирами. В математике индейские ученые выделили понятие нуля на сотни лет раньше других высокоразвитых цивилизаций, а индейские врачи умели производить такую сложнейшую операцию, как трепанация черепа, однако от методов лечения путем заклинаний тоже не отказывались. Вот заклинание, произносимое при болях в костях и суставах.


Я готов уничтожить красного муравья,
Белого, черного, желтого!
Я готов уничтожить колючий красный куст цаха,
Белого, черного, желтого!
Покрывало ложа зеленого деревянного человека,
Зеленого каменного человека!
Из него я удалю красного сверлящего муравья,
Белого, черного, желтого!
Это уходит в сверлящую змею, в мою ядовитую змею!
Из него я удалю красную жгучую крапиву,
Из покрова акантуна, из покрывала тьмы, где он был рожден!
Вот прошло краткое время, что теперь?
Я переменил покрывало твоего ложа!
Что же является теперь новым покрывалом твоего ложа?
Его покрывало – это хвостатые перья зеленого кецаля,
Его покрывало – это хвостатые перья попугая.
У него десять покрывал!
О! Девять у него покрывал, тринадцать у него покрывал.
Его покрывала – хвостатые перья иволги,
Хвостатые перья зеленого кецаля,
Которые я кладу здесь на ложе деревянного человека,
Каменного человека».

Попробуй-ка произнеси весь этот текст, когда все суставы выворачивает. Мудрено. Без знахаря не обойтись.

В своей повседневной жизни племена майя пользовались двумя календарями: солнечным, включавшим в себя 365 дней и ритуальным, включавшим 260 дней. Майи делили год на 18 месяцев, каждый из которых состоял из 20 дней и дополнительный месяц из 5 дней. Необходимость знать, какой сегодня наступил день на дворе была насущнейшей, ведь родившийся в тот или иной день получал по нему свое имя, а значит и свою судьбу.

Вся жизнь индейского племени делилась на циклы, каждый из которых состоял из 52-ух лет. Всякий раз по истечении этого срока совершались очень сложные обряды, производилась перестройка гигантских святилищ – пирамид.

У индейцев наряду с иероглифическим письмом существовало и письмо невиданное ни в одной стране мира – узелковое – «кипу». Оно состояло их шнура и нитей-подвесок разных цветов и оттенков. Различные сочетание цветов и комбинации узелков на нитях позволяли передавать всевозможнейшие послания и знания. Одно такое уникальное узелковое письмо было найдено в перуанском храме. Оно весило 6 килограммов, а по длине этот моток пряжи мог бы соединить Москву с Санкт-Петербургом. По объему же информации, заложенной в нем, моток мог вместить в себя многотомный статистический справочник.

Или вот такую подборку пословиц и поговорок – самой что ни на есть мудрой мудрости народной.

Семья как дерево, которое не ломается, а только гнется.

Как бы собака ни замерзла, ей не согреться в шкуре леопарда.

Даже грязная вода тушит огонь.

Жирные ящерицы предназначены для змей.

Огонь – не барабан, но если наступишь на него, будешь танцевать.

Притворись глупцом, чтобы приобрести мудрость.

Бог намажет мне хлеб маслом.

Видишь дым, значит под ним огонь.

У хамелеона нет сундука, но он очень часто меняет одежду.

Даже упавшие деревья выше травы.

Ссора хозяев умирает дома, а ссора болтунов – на улице.

Только сытый видит, что у картофеля есть кожура.

На его собственном жире я его и поджарю.

От того, что скажешь, «огонь», он не загорится.

Много крыс не выроют глубокой ямы.

Сколько бы бревно ни лежало в воде, оно не станет крокодилом.

Зубы и язык дерутся, но они находятся рядом.

Кто хочет разжевать орех, должен раскусить скорлупу.

Как ни горяча вода, она не спалит дом.

Когда тебя несут на спине, ты не знаешь, что дорога длинная.

Если у человека нет охотничьей собаки, он берет на охоту осла.

Хотя глаза и блестят, в них заключены слезы.

Мода заставила мартышку отрезать себе хвост.

Бедра женщины, которая следит за собой, не занимают целую скамейку.

Дай только присесть, а уж лягу я сам.

Ты, блоха, кусаешь человека, а ведь человек не кусает тебя.

Человек не бросит камень туда, где спрятал бурдюк с пальмовым маслом.

Хозяйственный человек будет бережно хранить его. А индейцы были трудолюбивыми и хозяйственными людьми. Удивительные приспособления придумали они в области садоводства и овощеводства. Чудом, верхом сметливости и мудрости называют систему чинампас, суть которой состояла в том, что сады и огороды разводили на плотах из тростника, покрытого илом, а плоты покоились на глади озер. В условиях жаркого лета такое соседство с водой было изумительно. Взглянув же со стороны на озеро, усеянное благоухающими островами правильной геометрической формы, можно было подумать, что здесь обосновались некие небожители с математически-геометрическим уклоном.

И в то же время индейцам неведомо было колесо, и они не умели плавить железо. Зато Американский континент подарил миру кукурузу, картофель, помидоры, какао, подсолнух, хинин, табак, с которым европейцы боролись и борются и до сей поры, но пока безуспешно. Привычка курить табак привилась очень быстро. Сначала власти как могли пытались отбить охоту у «пьющих туман» к этому занятию. В Турции курильщикам протыкали трубками носы, в Германии курящие облагались большим штрафом, в России считалось, что отрезание носов ускорит возврат на стезю добродетели. Все было тщетно.

Ну что ж поделаешь. Подарки тоже надо принимать с умом.

Итак, создав своими руками и своим разумом удивительный мир, индейцы решили, что научились всему не сами, а у птиц и зверей. Вот уж воистину дети природы.

Об этом рассказывает замечательная притча.

«Однажды птицы и звери спросили у индейца:

— Почему ты такой печальный? Чего тебе хочется? Попроси, и мы тебе все дадим.

— Хочу быть счастливым, — молвил индеец.

— А что такое счастье? – спросила сова. – Попроси что-нибудь другое.

— Хочу быть красивым.

— Будешь таким же красивым, как я, — сказал ястреб.

— Хочу быть сильным.

— Будешь таким же сильным, как я, — сказал ягуар.

— Хочу быть хитрым.

— Будешь таким же хитрым, как я, — сказала лисица.

— Хочу ловко лазать по деревьям.

— Будешь таким же ловким, как я, — сказала белка.

— Хочу видеть в темноте.

— Будешь таким же зорким, как я, — сказала рысь.

— Хочу ходить без устали.

— Будешь таким же выносливым, как я, — сказал олень.

— Хочу предсказывать начало ливней.

— Буду предупреждать тебя песней, — сказал соловей.

— Хочу распознавать целебные травы.

— О, я научу тебя, — сказала змея, — я знаю свойства всех трав.

Так индеец получил все, что хотел, кроме счастья. Но сова сказала:

— Ты будешь много знать и много уметь. И тогда пройдет твоя печаль!»

И прошла печаль. Индеец стал сильным и умелым. Индеец стал счастливым и не понимал, почему христиане говорят о том, что от многих знаний якобы приходят многие печали. Он радовался.


И тогда распускались свежие цветы,
Они становились все краше и краше,
Они открывали свои венчики,
Из них выходили цветы песен.

Цветы песен… Цветы песен… Как красиво сказано. Как мало песен осталось.

Индейцы любили и веселый смех. Они знали ему цену.


Смейся хорошенько, смягчи свою душу.
Чиста и бела твоя одежда, девушка.
Приди и порадуй нас своим смехом!
Пусть будет нежным твое сердце.

А вот трепетнейшее из трепетных и грустнейшее из грустнейших наставлений матери к своей дочке:

«Ты передо мной, моя маленькая девочка, мое ожерелье из драгоценных камней, мое перышко, мой человечек, рожденный от меня! Ты – моя кровь, мой цветочек, мой образ! Слушай меня, понимай. Ты появилась на свет, ты рождена, наш владыка Тлоке-Науаке, творец людей, изобретатель мужчин, послал тебя на землю!

Теперь, когда ты начнешь смотреть на все, окружающее тебя, будь осторожна. Здесь на земле жизнь такова: здесь нет счастья. Нет удовольствия. Здесь есть сердечная боль, мучения, усталость. Здесь зарождаются и растут страдания и горе. Здесь, на земле, место многих воплей, место, где наши силы истощаются, где мы все хорошо познаем горечь и разочарования. Здесь дует ветер острый, как обсидиан, он воет над нами. Справедливо говорят, что нас жжет сила солнца и ветра. Здесь место, где почти каждый погибает от жажды и голода. Таков наш путь здесь, на земле.

Слушай внимательно, мое дитя, моя маленькая девочка! На земле нет места для хорошей жизни. Говорят справедливо, что земля это место мучающего удовольствия, тяжелого счастья.

Старейшины всегда говорили: «Чтобы мы не ходили все время стеная, чтобы мы не были постоянно наполнены горечью, Бог дал нам смех, сон, пищу, нашу силу и выносливость, наконец, действие, благодаря которому люди размножаются. Все это услаждает жизнь на земле, чтобы мы не стонали беспрестанно. Но даже, если бы это было так, если бы было верно, что здесь только лишь страдания и что таков путь людей на земле, если даже и так, то разве должны мы всегда бояться? Должны ли мы быть всегда боязливыми? Должны ли мы жить постоянно в слезах?»

Не должны – да приходится. Поводом к тому может стать и страх перед потерей любви.


Что я могу сделать? – плачет милая девушка.
Мой возлюбленный сравнивает меня
С диким красным цветком.
Но когда я высохну в его руках,
Он меня покинет.

И тут отец согрешившей милой девушки швырнет ей в лицо нестерпимой боли укор: «Я, твой отец, не совершал того, что сделала ты, ты навлекла на меня большое бесчестье, ты бросила грязь в мое лицо».

Это означало, что отец опозорен не меньше дочери, и теперь не осмеливается появиться среди людей и взглянуть им в глаза, потому что любой мог у всех на виду оскорбить его из-за дрянного поступка дочери. И разгневанный отец продолжает упрекать ее: «Когда я был юношей, я женился на твоей матери, и у нас появился дом, родители моей жены дали мне приданое: кукурузу и одежды, они дали мне дом: разве это походит на то, что сделала ты? Почему ты поступила, как распутница? Потому что юноша был распутным, он имел сношения с тобой и обесчестил тебя».

И мать тоже бранила свою дочь. А затем вся семья шли к дому соблазнителя и забирала все, что имелось в этом доме: одежду, зернотерки, прялки, топоры, семена. А родители говорили друг другу: «Что мы можем желать девушке? Мы не можем сделать ее снова девственницей. Она уже запятнана, их сердца уже изменились и говорили друг с другом».

Но все эти действительно истинные горести оказались ничтожными перед пришедшими на землю Американского континента захватчиками. Какое насилие учиняли они над бедными девушками и женщинами – такими красивыми, такими гордыми – и сказать нельзя. Рассказывают, одна из них, почти ребенок, так сильно билась своим гибким сильным телом в грязных лапах осквернителя, что ее пришлось прибить к лежанке гвоздями. Разве это не страшнее распятия?

Грустные песни наполнили землю индейцев.


Полные печали остаемся мы здесь на земле,
Где та дорога, что ведет нас в Миктлан,
В место нашего спуска,
В страну лишенных плоти?
Есть ли там действительно жизнь?
В этой стране загадок?
Верит ли в это мое сердце?
Прячет нас Ипальнемоа в погребальные ткани,
В покрывала мертвых.
Правда ли, что там смогу я увидеть
Лицо моей матери, моего отца?
Уделят ли они мне хотя бы одну песню,
Хотя бы одно слово?
Я сойду туда ни на что не надеясь!

Так плакали краснокожие индейцы.

А испанцы все шли и шли по их родине.

Однажды из-за горы Андаликан появились белолицые люди. Они скакали верхом на конях, — таких зверей прежде здесь не видывали! В их руках сверкало странное оружие. Они владели громом и огнем! Их появление вселило великий ужас в сердца людей.

— Это боги, это боги! – кричали они. – Они приплыли по морю на волшебных каноэ! У них в руках яркие стрелы, и скачут они верхом на чудовищах, быстрых как ветер! Это боги, это боги»…


Все это произошло с нами,
Мы видели это, мы это прочувствовали!
Мы встретились с этой печальной и горькой судьбой!
Лежат на дорогах сломанные дротики,
Растрепаны наши волосы, дома наши лишились крыш,
И красны от крови их стены!
По улицам и площадям Теночтитлана
Ползают омерзительные черви,
А на стенах его разбрызганы мозги.
Воды красны, будто окрашены,
И когда мы пьем эту воду,
Мы чувствуем соленый вкус крови.

Впервые страну захватили чужеземцы. Началась Великая Межконтинентальная Бойня. Превосходство белой расы цивилизованных европейцев над краснокожими туземцами-дикарями было неоспоримо. Словно смертоносный огнедышащий вихрь неслись они по просторам, не ведавшим доселе ничего подобного.

И кто же остановит этот смертоносный вихрь? Кто прекратит «войну – это пустое время, понапрасну для жизни потраченное?» (В. Астафьев)

Подобно Генриху Лонгфелло, призывавшему к миру своих туземцев, испанский поэт Агриппа д Обинье, сам не выпускавший из своих рук оружия до самой смерти в борьбе за объединение Франции, в своих страстных поэтических строках призывал к миру.


Все ныне против нас: красоты Мирозданья,
Столь оскверненные отравой злодеянья,
Пред ними предстают и восстают из них.
«Зачем, — твердит Огонь, — вы из огней моих,
От века созданных для бытия и счастья,
Творили палачей, холопов самовластья?»
Сам воздух против них. Сам воздух возмущен,
И в возмущении к Судье взывает он:
«Зачем мои ручьи вы обратили в кровь?»
Взывают горы к ним, мрачнее черной тучи:
«Зачем вы столько жертв низвергли с нашей кручи?»
«Зачем вы создали, — твердит убийцам Бор, —
Из прелести дерев лишь виселиц позор?»
Вы мечете свой взор, горящий, одичалый
С надеждой на кинжал? Вас не спасут кинжалы.
Вы стоните: «О, как была нам смерть мила!»
Смерть больше не спасет, смерть тоже умерла.
Вы ищите отрав? Отрава бесполезна.
Вы в бездну броситесь? Вам не поможет бездна.
Кидаетесь в огонь? Огонь вас леденит.
Хотите утонуть? Вода вас опалит.
Вас ныне и чума от жизни не избавит.
Вы не повеситесь: веревка не удавит!
Взывайте к аду! Ад терзает вам сердца
Извечной жаждою запретного конца!

Но никто не внемлет пророческим словам поэтов.

В Испании есть собор, в Алтаре которого изображена «Мадонна – покровительница мореплавателей». Она возвышается над морским простором, по которому плывут каравеллы, она склонила голову, глаза ее с нежностью взирают на проплывающих мимо мореходов, свои божественные руки раскинула Святая Дева как бы оберегая их, охраняя от опасного бремени. Неужели же и над кораблями завоевателей она склонилась бы в том же оберегающем поклоне? Существуй Мадонна на самом деле, в гневе расшвыряла бы она этих жестоких людей по океанским просторам, защитила бы ни в чем не повинных туземцев, хотя они и не были крещены в христианстве.

Не было для них Святой Девы.

«Страх согнул индейцев. Они жили покорные воле белых людей, которые искали в их земле золото и серебро. Белые властители были жестоки. Их богатство увеличивалось, а вместе с ним росло высокомерие, жадность и подлость.

— Нет, это не боги, это не боги! – сказали тогда туземцы. – Это злые люди! Они унизили нас! Мы должны укротить их, как диких зверей! Восстанем, братья! Смерть чужеземцам! Пусть ни сердца, ни руки наши не знают покоя, пока родина не станет свободной!»

Но разве можно победить громоподобных рыцарей крестового похода?

Индейцы пытались сражаться. У тех, кого они убивали, снимали скальпы. Европейцы были возмущены этим жесточайшим действом и… тоже стали снимать скальпы с индейцев, а себя называть скальподерами. Вот так, ничего не упускали они из арсенала непотребностей.

И плачет побежденный индеец:


Увы, о небо, горе мне, земля:
Коль суждено, что должен умереть я,
Что должен встретить смерть под небом на земле,
Но почему не стать мне этой белкой,
Вот этой птицей – теми, кто умрет
На ветке дерева, для них родного,
На милых и родных для них побегах,
Там, где они находят пропитанье
Под небом, на земле?
О вы, орлы! И вы, о ягуары!
Теперь ко мне спокойно подходите,
Вершите то, что должно совершиться!
Пусть зубы ваши и кривые когти
Со мной покончат сразу!

Но то были алчные когти и зубы не орлов и не ягуаров, а белых людей, считавших себя христианами, но живших в царстве от мира сего, в царстве кровожадной наживы.

У истерзанного народа родились вот эти слова: «Звонят в твой колокол, а ты спрашиваешь, кто умер». Наверно Эрнест Хемингуэй слышал их и назвал свой роман «По ком звонит колокол?», и ответил на этот вопрос: колокол звонит по тебе.

Погубили целый народ. Заразили неведомыми ему болезнями, споили, согнули в три погибели, унизили гордое племя Земли.

И вот уже на площадях новых городов «дикие туземцы развалились на земле, не обращая внимания на грязь. Часы шли за часами, и эта толпа шевелилась, как огромный неуклюжий зверь. Мужчины сновали туда-сюда, бесцельно, еле держась на ногах после обильных возлияний. Они опирались на плечи жен, не менее пьяных, тащили за собой маленьких донельзя замызганных ребятишек, и те падали, не поспевая за родителями. Грязь! В ней индейцы барахтались, предавались похоти, дрались, разбрызгивая кровь и слякоть. Так и жили.

А белые люди, болеющие отсутствием духовности, кичились:

— Только благодаря нам кое-кто из индейцев обеспечены работой, куском хлеба. А поглядите на того, кто не желает наниматься в батраки: он собственных вшей ест, чтобы не умереть с голоду. Все они грязные оборванцы и тупицы!

Порой наступали времена отмщения: топор дровосека рубил дерево, и оно готово было упасть, раздавив многих. И, бывало, сокрушительно падало.

Вот в одном из селений, спасаясь от мятежа туземцев, белые люди спрятались в храме. Женщины, дети и старики стояли на коленях, спиной к врагу, устремив глаза на алтарь.

— Сволочи! – вдруг закричала одна из женщин. – Вы еще будите валяться у меня в ногах, целовать их, моля прощения.

Тут блеснули выхваченные мачете. Засвистели в воздухе, то разя пустоту, то разрубая тело, падавшее в лужу крови. Индейцы хватали женщин, рвали на них одежды, глумились над их наготой. Дети путались под ногами у взрослых, падали и уже не могли подняться, растоптанные. Других подбрасывали в воздух и ловили на острие копья. Так забавлялись. Старики тщетно молили о пощаде. Умирали, дрожа недостойно.

Один индеец тщательно разделывал труп, искал нечто отличное от падали животных, от останков своих братьев по расе. Искал то, благодаря чему люди белой расы командуют ими. Ничего не найдя, он недовольно качал головой, потом бросил ненужный труп и занялся другим.

Индейцы мстили за искалеченную жизнь, индейцы говорили: «Человек, который поджег свою бороду, первым почувствует запах гари».

Потом появлялся отряд вооруженных солдат, и начиналась мужская схватка. Те индейцы, которым удавалось остаться в живых, поднимались в горы. Выше, выше – туда, где колючий воздух разрывает грудь. На просторах родной земли им места не было. Здесь они больше не собираются вместе у огня во время еды, не слушали поучения старцев, не теснились вокруг памятливых рассказчиков. Они прятались друг от друга, чтобы не делиться скудной пищей, скрывали от соплеменников свои жалкие убежища.

Оставшись один, человек забывает свой род, свое достоинство, свое прошлое. Полуголые, в лохмотьях, в набедренных повязках из грубой кожи, они словно бы вернулись в первобытные времена. Нет больше ни «вчера» ни «сегодня». Есть только «всегда», вечность. Вечное поражение и вечное бегство. Вечен бич, секущий согбенную спину, и вечен нож, под корень срезающий всякую попытку возмущения.

В центре их пещеры, на возвышении стоит шкатулка. Эту шкатулку сумели сберечь не смотря ни на что. Сколько людей погибло, защищая ее! Шкатулку берегли от алчного вора и непогоды, укрывали, как больного ребенка, за ней ухаживали, о ней заботились, ее почитали.

В шкатулке покоилось слово богов. Завещание тех, что ушли, пророчество тем, кто придет. Боги сказали слово своему народу, надежда лежит в шкатулке и свет ее ободряет в дни сомнений и тяжких бедствий. В шкатулке духовная пища, без которой не может жить ни один человек». (Р. Кастельянос)

Когда коренных жителей Американского континента — дармовой рабочей силы почувствовалась нехватка, привезли в вонючих трюмах кораблей негров из Африки. Началась эра нового рабства на земле. Промышленники не задумывались о нравственных нормах, а святая церковь благословляла гнусность убийств и подлость рабства. Индейцы не хотели видеть в Христе своего бога и говорили, что ему достаются лишь их сгнившие трупы.

Прошло немного времени, и Американский континент превратился в семью угнетенных народов различных континентов Земного шара. У простых людей от обилия всяческих религий все так перемешалось в голове, что они молились богу шиворот-навыворот и создали странные мифы. Вот один из них:

«Праматерь наша Ева как принялась рожать детей, так народила целых две дюжины. Вот однажды вышел бог на прогулку, набрел на дом Евы и спрашивает, сколько у нее детей. Ева, застыдившись своей плодовитости, говорит:

— Двенадцать.

Бог говорит:

— Я пришел крестить твоих детей.

Делать нечего, вывела к нему Ева двенадцать сыновей и дочерей, и они стали белыми. А другие двенадцать, о которых Ева умолчала и которые остались дома в темноте, выйдя на свет, оказались черными».

Вот так людям Африканского континента не удалось войти в семью христианских народов. Индейцы в сию семью вошли лишь небольшой кучкой. По подсчетам разных ученых их уничтожено было от 20 до 30 миллионов. Такая бойня носит название геноцид, что в переводе с греческого означает «убиваю племя».

В ХХ веке цивилизованное человечество отметило полувековой юбилей открытия Американского континента Христофором Колумбом. А, может быть, то был юбилей, приуроченный к началу убийства целого народа? Уж американские-то индейцы в своих резервациях поднимали отнюдь не заздравные чаши в честь этой даты. Господи, да как же можно было праздновать такое кровавое событие? Неужели мы еще так недалеко ушли от жестоких, омерзительных, воняющих едким потом и живой кровью захватчиков?

Не случайно, ох, не случайно тело бедного романтика Христофора Колумба так долго не могло найти места своего вечного успокоения. Душа его, видать, рвалась на части, увидев те гнусности, что происходили на открытой им земле.

Бедные индейцы.

Как просто и правильно понимали они смысл жизни. Вот послушайте, что старый индеец рассказал своему внуку о нем:

«Однажды камень и бамбук сильно поспорили. Каждый из них хотел, чтобы жизнь человека была похожа на их собственную. И вот что говорил камень:

— Если жизнь человека будет такой же, как моя, тогда он будет жить вечно.

— Нет, нет, жизнь человека должна быть такой, как моя. Я умираю, но сразу же рождаюсь снова, — возразил бамбук.

— Нет, пусть лучше будет, как моя, — возразил камень. – Я не склоняюсь ни под дуновением ветра, ни под струями дождя. Ни вода, ни тепло, ни холод не могут повредить мне. У меня нет ни боли, ни заботы. Таковой должна быть жизнь человека.

— Нет, — снова возразил бамбук. – Я умираю, это правда, но возрождаюсь вновь в своих сыновьях. Разве это не так? Взгляни вокруг меня – повсюду мои сыновья. И у них тоже будут свои сыновья.

На это камень не сумел ответить. Больше ему нечего было сказать, и он ушел мрачный. Бамбук победил в споре.

Вот почему жизнь человека похожа на жизнь бамбука, который не устает давать все новые и новые побеги Новой Жизни».