Любовная лирика.


</p> <p>Любовная лирика.</p> <p>

Прекрасной даме – воплощению мечты о возвышенном и благородном, сонмы поэтов посвящали свои стихотворения во всех уголках Европы. Трубадуры и миннезингеры радуясь и горюя воспевали чистейший образец Любви. Разреши представить тебе, мой дорогой читатель, чистейший образец поэзии об этой Любви.


Чистой влагою хрустальной,
Родниковою водою
Мыла волосы Ла Кава –
Это чудо золотое.
Оттеняет мрамор шеи
Нежных прядей позолота,
Взор притягивают к шее
Эти пряди, как тенета.
На воду, на отраженье
Смотрит девушка влюбленно
И боится стать несчастной,
Как Нарцисс во время оно.
На нее глядит Родриго,
Стоя в заросли зеленой.
Был Родриго околдован
И промолвил, восхищенный:
«Что там Троя! Что Елена
Рядом с этой красотою,
Всю Испанию, пожалуй,
Я бы сжег в огне, как Трою». («Романсы о короле Родриго»)

Сначала поэт утаивает свою любовь, охраняет ее и от дамы сердца, и от окружающих, страдая при этом неимоверно.


Желанья так меня гнетут,
Что рассказать – не хватит слов.
И слезы горькие текут,
И день лишь новой мукой нов.
Пусть ласка будет и скромна, —
Мне лишь одна она нужна:
От слез лекарство лишь одно, —
Врачи меня не исцелят. (Джауфре Рюдель)

Вот еще одно признания о муках любви:


Не смею уста разомкнуть,
Смущенный ее красотой,
И ей намекнуть хоть чуть-чуть,
Что гибну и кто здесь виной.
Ужель не виновна ничуть
Она пред любовью немой?
Как пламя терзает мне грудь,
Пора б догадаться самой! (Бернард де Вентадорн)

Открывшись Даме сердца в своей любви, поэт-рыцарь покорно ждет ее признания. Он молвит:


Здесь все для сердца моего
Таит такое волшебство,
Что я бледнею и в бреду
Неведомо куда бреду.
И чувствую – последних сил
Порыв любви меня лишил.
Ночь не приносит облегченья,
Еще сильней мои мученья.
Когда смолкает шум людской
И все уходят на покой,
Тогда в постель и я ложусь,
Но с боку на бок лишь верчусь.
От горьких дум покоя нет,
И я вздыхаю им в ответ.
То одеяло подоткну,
А то совсем с себя стяну.
То вскинусь, то лежу опять,
А то примусь подушку мять.
Ту ль, эту руку положу, —
Покоя я не нахожу.
И, изнурен в бессонной муке,
Вот я совсем раскинул руки.
Глаза уставя в темноту,
Чтобы страну увидеть ту,
Где издалека ищет вас
Моей любви печальный глас:
«Ах, Донна милая, когда ж
Найдет поклонник верный ваш
Приют иль просто уголок,
Где б свидеться он с вами мог,
Чтоб этот нежный стан обнять,
Чтоб вас ласкать и миловать,
Вам целовать глаза и рот,
Теряя поцелуям счет,
Сливая вас в одно лобзанье
И радуясь до бессознанья». (Арнаут де Марейль)

И вот уже другой влюбленный поэт стоит у открытого окна, обращая слова свои вольной ласточке, вьющейся рядом:


— Ласточка, ты же мне спать не даешь –
Хлопаешь крыльями, громко поешь!
Донну свою, за Жирондой-рекою,
Зря прозывал я Надеждой Живою, —
Не до тебя мне! Что песенка эта
Бедному сердцу, чья песенка спета!
— Добрый синьор! Вы послушайте все ж
То, что давно мне сказать невтерпеж:
К вам ведь я послана Донной самою:
Будь, мол, тоже касаткой речною,
Я бы слетела к нему на край света.
Верен ли мне? Ведь ни слова привета!
— Ласточка! Сколь же я был нехорош!
Встретил молчаньем, а ты мне поешь
Радость нежданную с песней простою.
Все же прости, хоть прощенья не стою.
Милостью божьей да будешь согрета,
Милая вестница счастья и света! (Гильем де Бергедан)

Случается, но очень редко, средневековый поэт поет о любви, напоенной счастьем:


В своем веселье столь любовь мудра!
Сколь весело в вас, Донна, жизни пламя!
Веселье, излучаемое вами,
Мир веселит, как ветерка игра.
Весельем я исполнен до краев –
Мне весело от лучезарных снов,
И весело звучать моим устам
Хвалой веселью, и любви, и вам. (Фолькет де Марселья)

Если даже дама и уронила свой милосердный взгляд на поэта, он не должен искать с ней близости, потому что только безответная любовь может быть Идеальной.


Зря – воевать против власти Любви!
Лучше на бой ты Любовь не зови.
Войны несут – их жестоки повадки –
Мало добра, а страданий – в достатке.
Мучит тоскою Любви маета,
Но и тоска так светла и чиста! (Аймерик де Пегильян)

Поэт стремится не к достижению вожделенной цели, а именно к недостижимости ее, словно бы к чаше Грааля, которой не отыскать, от которой не утолить жажды. И смерть в поэзии становится постоянной спутницей истинной любви. Она преграждает ей дорогу.


Шел, стеная, кабальеро,
Извела его печаль,
На нем траурное платье,
Грубый шерстяной сайяль.
Шел по склонам, полный скорби,
Плача, дал себе обет,
Удалиться от соблазна
В ту страну, где женщин нет.
Чтоб о них забот не ведать,
Чтоб никто не утешал,
Чтобы помнить об умершей,
Той, кем он не обладал.
Ищет он пустые земли,
Хочет жить средь диких скал.
На одной горе огромной
В отдаленье от жилья
Он построил дом печали
Возле мутного ручья.
Дом из желтой древесины,
Называется тоска,
Стены — из каменьев черных,
Черного известняка.
Дверь свинцовую он сделал,
Чтоб не видеть белый свет,
Набросал сухие листья,
Выполняя свой обет.
Где добра не ожидают,
Там надежде места нет.
Он питается лозою,
Слезы – все его питье.
Плачет он на дню два раза,
Тело мучает свое.
Статую своей подруги
Он воздвиг на свой алтарь.
Серебро – литое тело,
А лицо ее – хрусталь.
Королевскую корону
На нее он возложил
И каштанами из рощи
Ту корону окружил.
Он каштанами украсил
Ту корону неспроста:
Первые пять букв каштана
Означают – чистота.
Двадцать два ей было года,
Когда смерть за ней пришла,
Красота ее бесценна,
И утрата тяжела.
Будет он в тоске, покуда
Смерть его не призовет.
Он глядит на изваянье,
Для того он и живет.
Дверь пред радостью он запер,
Перед горем – отпер дверь,
И вовеки дом печали
Не покинет он теперь. «Рыцарские романсы»

Случается, возвышенные чувства сменяются горестными упреками:


«Твоих насмешек, Саида,
Я больше терпеть не стану,
Меня ты ранила больно,
Потом углубила рану,
Любовь казалась мне раем,
Когда ты бывала рядом.
Признайся, что рай желанный
Теперь обернулся адом.
Когда я прошу ответа,
Молчишь и смотришь лукаво,
Скажи, что не любишь больше, —
И будет честнее, право!
Зачем такая надменность
И вместе с нею кокетство?
Любовь не знает уловок,
Уловки – дурное средство.
В тебя знатнейшие мавры
Влюбляются то и дело,
Ты думаешь – обожанью
Вовеки не будет предела.
Но гордые наши мавры
И все мужчины, наверно,
Не вытерпят униженья,
Поскольку оно безмерно.
А время – игрок серьезный,
С ним шутки шутить опасно –
Проснешься и вдруг заметишь,
Что годы прошли напрасно.
Уж лучше ты выйди замуж,
Ведь брак сохраняет тайны,
Иначе чужой откроет
Все тайны твои случайно.
Не думай задобрить время, —
Законы его едины:
Оно не знает пощады
И все обратит в руины.
Внемли этой страстной речи,
Где правда каждое слово, —
Когда гремят аркебузы,
Глухой да услышит снова!
Хочу, чтоб глаза сияли
И сердце мое согрели,
Хочу, чтоб в моей победе
Звучала песня свирели!..» «Рыцарский романс»

Следующие поэтические строки еще раз сообщают нам, что истинная любовь почти всегда соприкасается со смертью. Любовь и смерть – две неразлучные спутницы. Вот какая история произошла с одной прекрасной инфантой и ее возлюбленным:


В одиночестве инфанта,
Как обычно, дни проводит.
Быть одной ей надоело –
Понапрасну жизнь проходит.
Лучшие уходят годы,
Цвета жизни ей не видеть,
А король не помышляет,
Чтоб инфанту замуж выдать.
С кем бы горем поделиться?
Думала она, гадала,
Короля позвать решила,
Как порой это бывало,
Чтоб открыть владыке тайну,
Не дающую покоя.

И открыла она тайну отецу-государю, пожаловавшему в покои дочери-инфанты, и инфанта, обливаясь слезами, рассказала историю своей любви к графу Алкаркосу и молила отца:


«Вы, король мой, Алкаркоса
Отобедать пригласите,
А когда он к вам прибудет,
От меня его спросите:
Пусть он вспомнит уверенья,
Ибо вольно иль невольно
Он нарушил обещанье,
То, что дал мне добровольно, —
Быть навечно верным мужем,
Мне же быть ему женою.
Не хотела я, чтоб кто-то
Кроме графа, был со мною.
А женитьбой на графине
На себя навлек беду он.
Я б была женою принца,
Если б прежде он подумал.
Как он мог нарушить клятву!
Как на это он решился!»
Государь, услышав это,
Чуть рассудка не лишился.
Но, придя в себя, с досадой
Он дает ответ достойный:
«Очень плохо вы, инфанта,
О моей радели чести,
Я подумал бы об этом,
Если б был на вашем месте.
И пока жива графиня,
Вы оставьте все мечтанья.
Даже если б состоялось
Ваше бракосочетанье,
То могли бы лишь злодейкой
Вы прослыть во мненье света.
Как нам быть теперь, не знаю
И прошу у вас совета».
«Государь, прошу послушать,
Хоть я этого не стою.
Граф пускай убьет графиню
И расскажет, что супруга
Умерла своею смертью
От злосчастного недуга.
А когда минует траур,
Пусть меня начнет он сватать.
Так, король, мое бесчестье
Можно было бы упрятать!»
Государь, забыв веселье,
От нее задумчив вышел.
Отягчало государя
То, что он сейчас услышал.

И эту тяжесть он вложил в разговор с графом Алкаркосом. Король решил покориться желанию дочери, хотя для него это было весьма прискорбно. Но другого пути он не видел, ибо, что там говорить, — честь его и дочери была повергнута графом. Алкаркоса состоявшаяся беседа ошеломила. Он любил свою жену. Он ответил:


«Мой король, она погибнет,
Воля ваша, но поверьте,
Что за этот грех придется
Вам ответить после смерти.
Словом рыцаря клянусь вам,
Что приказ я ваш исполню,
Что изменником не буду –
Слово данное исполню:
Я убью, как обещался,
Неповинную графиню.
А теперь прошу прощенья,
Государь, я вас покину».
Добрый граф отъехал в горе,
Он не мог сдержать рыданья.
Он оплакивал супругу,
Что превыше жизни любит, —
Дети ведь осиротеют,
Если он ее погубит!
Дома граф за стол садится,
Но куска он съесть не может.
По бокам садятся дети,
Сыновьям отец не внемлет.
Голова к плечу склонилась,
Притворяется, что дремлет.
А из глаз струятся слезы
От неведомой кручины.
На него графиня смотрит
И не ведает причины.
А спросить его не смеет,
Лишь молчит она печально.

Но вот страшный семейный ужин подошел к концу, и граф с графиней удалились в опочивальню.


Граф ключом замкнул покои, —
Прежде не было такого, —
И позорную беседу
Начинает с нею вскоре:
«О, несчастная графиня,
Как твое ужасно горе!»
«Нет, мой граф, себя несчастной
До сих пор я не считаю.
Ибо вашей быть супругой
Я за счастье почитаю».

И тут граф рассказал ей всю историю своей прошлой любви к инфанте и ужасное повеление ее отца-короля.


Выслушав его, графиня
Замертво на землю пала,
А когда она очнулась,
Графу так она сказала:
«Тем ли, что была верна вам,
Заслужила я все это.
Граф, меня не убивайте,
А послушайте совета.
Вы в наследные владенья
Тайно жить меня отправьте.
Материнским попеченьем
Вы детей своих оставьте.
Там хранить я буду верность
Я, покуда сердце бьется».
«Нет, умрете вы, графиня,
Раньше, чем заря займется.
Этот долг – превыше жизни.
Вверьтесь господу отныне».
«Вас я, граф, за все прощаю,
Меры нет моей любови.
Королю же и инфанте
Не прощу невинной крови.
Пусть над ними суд свершится,
Как велит господь, так будет.
Тридцать дней всего минует,
И господь их всех рассудит».
После этих слов графиня
Приготовилась к кончине.
Граф обвил вуалью шею,
Горло нежное графини
Затянул двумя руками
И не отпускал. Сначала
Жизнь еще в ней трепетала.
А потом оттрепетала.
Так скончалася графиня,
Так взяла ее могила.
Но скончались и другие –
Тридцать дней не миновало.
Через десять дней инфанта
Безнадежно захворала,
Вслед за королем коварным
Граф скончался от печали.
И на высший суд все трое
Перед господом предстали.
Милость божья, будь над теми,
Кого люди покарали». («Рыцарские романсы»)

Среди средневековых поэтов встречаются не только мужчины. Графиня де Диа свои любовные переживания великолепно умела вплетать в стихотворные строки:


Повеселей бы песню я запела,
Да не могу – на сердце накипело!
Я ничего для друга не жалела,
А что ему душа моя и тело,
И жалость, и любви закон святой!
Покинутая, я осиротела,
И он меня обходит стороной.
Напомнить бы ему сполна
Прикосновением нагим,
Как ласково играла с ним
Груди пуховая волна!
Вернитесь, мой прекрасный друг!
Мне тяжко ночь за ночью ждать,
Чтобы в лобзанье передать
Вам всю тоску любовных мук.
Чтоб истинным, любимым мужем
На ложе вы взошли со мной, —
Пошлет мне радость мрак ночной,
Коль мы свои желанья сдружим.

На столь страстный призыв леди Диа не мог не ответить оказавшийся верным любовник:


— Донна! Внемлите сперва:
Пусть у заветного лука
Ввек не гудит тетива
Коль не о вас тосковало
Сердце мое, как бывало!
Пусть сокол послушливый мой
Не взмоет под свод голубой!
— Мой друг, после клятвы такой
Я вновь обретаю покой!
— Да, Донна, храните покой:
Одна вы даны мне судьбой.

Графиня де Диа больше не грустит и не отчаивается. Веселые и озорные строки оставляет она на страницах своей тетради:


Мне любовь дарит отраду,
Чтобы звонче пела я.
Я заботу и досаду
Прочь гоню, мои друзья.
И от всех наветов злых,
Ненавистников моих
Становлюсь еще смелее –
Вдесятеро веселее!
Строит мне во всем преграду
Их лукавая семья, —
Добиваться с ними ладу
Не позволит честь моя!
Я сравню людей таких
С пеленою туч густых,
От которых день темнее, —
Я лукавить не умею.
Злобный ропот ваш не стих,
Но хулить мой смелый стих –
Лишь напрасная затея:
О своей пою весне я!

Однако строки, посвященные счастливой любви, встречаются очень редко. А вот стихи о коварстве женщин и об отказе, как от них – от этих коварных женщин, так и от всех ненавистных любовных страданий, появляются гораздо чаще.


Ну вот! Свободу я обрел.
Способен снова есть и спать,
И мне не страшен произвол
Страстей любовных, и не знать
Отныне мне мученья.
С себя я сбросил гнет забот:
Хоть писем мне никто не шлет,
Не чувствую томленья.
С игрою в кости кончен счет!
Не все продул – и то везет!
Я новой радостью расцвел:
Не стал изменщиц обличать
И вспоминать обид укол,
На гнет мужей негодовать,
Метаться в исступленье,
Скорбеть, что годы напролет
Любовь мне счастье не несет,
Что стал с тоски как тень я.
Нет! Искренность душа блюдет.
И в том –свобода из свобод.
Я ворох слов пустых отмел,
Что лучшей донны не сыскать,
Что свет еще не произвел
Других красавиц ей подстать.
Кто знал страстей волненье,
Желаний буйный хоровод,
Но их смерил – уж верно, тот
Достоин восхищенья,
Чем лучший между воевод,
Что замки сотнями берет.
Противно свой позорить пол –
Метаться, млеть, молить, мечтать:
Кто все к слащавым стонам свел,
Тех надобно гадливо гнать!
Я не меняю мненья:
Тем честь, кто честь за чушь не чтет!
Стрела любви стремит свой лет
Лишь в сердце, чье стремленье
К восторгу высшему ведет.
К достойным должный дар дойдет. (Пейре Карденаль)

Но вот Бернард де Вентадорн, в поэзии которого воплотился сам дух лирики трубадуров, вновь нас с тобой, мой дорогой читатель, погружает в любовные стенания:


Любовь, к тебе с мольбою
Обращаюсь я, влюбленный,
Мне б ничтожная отрада
Жар сердечный облегчила.
Неужели в ней отказ
Получать за разом раз!
Слишком ты, Любовь, сурова.
Мне тобой предрешено
Горе с самого начала,
Счастье мне не суждено –
Лишь отчаянье одно!

Юный поэт Бернард был чрезвычайно красив собой, и хотя происходил отнюдь не из знатного рода, сумел получить от жизни многое: и образование, и искусство владеть изящным поэтическим слогом, и любовь знатных дам. Его природные качества позволили ему поступить на службу к виконту, у которого оказалась весьма прелестная молодая жена. Вмиг между поэтом и виконтессой вспыхнула любовь. И Бернард воскликнул:


Самой Красы любимый плод,
Свежа, как роза, и стройна,
Она меня лишила сна
И так мечту к себе влечет,
Что сил моих недостает!
Светлеет даже небосвод,
Когда вблизи она видна,
Но солнце застит пелена,
Как только Донна отойдет,
Мне сердце холод обдает.
Я чувствую, — так дрожь сильна, —
Что стал белее полотна
И смертный час мой настает.
Мне благо или зло несет
Та, кем душа моя полна, —
Да будет благословлена,
Что хоть молить ее дает.
Лишь умоляю наперед,
Да не корит, оскорблена, —
Всем сердцем честь ей воздана,
И лишь язык свое плетет.
Коль поклониться снизойдет,
Мне счастьем жизнь озарена,
Что равнодушная стена
Передо мною не встает.
А сердце вновь тревогу бьет,
Опять мольба вознесена…
О чем? Доскажет тишина:
Мне слово на уста нейдет.

Юная виконтесса и поэт оба в сладостном и тяжком плену у любви: они страдают, сомневаются и… наслаждаются.


Донна все корит изменой, —
Ей ли ждать моих измен!
Я прощаю, ненадмен,
Донне нрав ее надменный:
Муки от нее бесценны, —
Не назвать устами цен.

Узнав о страстных приключениях своей жены, виконт изгоняет поэта. Бернард проклинает тех, кто выдал их пылкую страсть:


Глупей не найдется нахал,
Чем наши злословы-глупцы:
О чем я тихонько вздыхал,
Звенят они, как бубенцы.
Я от досады сникаю, —
Им-то отрада какая?
Тайну другого пусть каждый блюдет,
В душу чужую свой нос не сует.

Бернард де Вентадорн вынужден покинуть возлюбленную виконтессу. Он пребывает ко дворцу герцогини Нормандской и там встречает новую любовь, и пишет для нее новые строки:


Дохнет ли стужа злая
От вашей стороны,
А мне дыханьем рая
Ветра напоены, —
Так чувством, к вам пылая,
Все преображены.
Глупцам скажу впрямую,
Готовым сдаться, ноя:
Сменяет бурю злую
Сиянье золотое.
Хоть счастья жду давно я,
Стерплю и дольше втрое,
А все же завоюю
Блаженство неземное.
А тот, кто чужд Любви и в ком
Навеки голос сердца стих,
Тот мается среди живых
Непогребенным мертвецом.
И Господу поклоны бью –
Да не прервет теченье дней,
Коли я сам таких людей
Пополню нудную семью.
Любовь палит меня огнем,
А сладко мне от мук таких –
Умру и вновь воскресну в них
Сто раз на дню и день за днем.

Легенд о любви поэтов к Прекрасным дамам не счесть. Вот Джауфре Рюдель проникся возвышенным чувством к принцессе Триполитанской, и она ответила ему тем же. Когда поэт тяжело заболел, принцесса поспешила к нему, заключила его в свои нежные объятья, и он вознесся в мир иной из рук своей возлюбленной. Эта легенда взволновала многих романтиков. Французский драматург Эдмон Ростан создал по ее мотивам пьесу «Принцесса Греза», а русский художник Михаил Врубель написал картину с таким же чудесным названием.

Легенды о судьбах трубадуров начинали слагаться еще при их жизни. Случалось, что основой им служили весьма вольно истолкованные строки из стихотворений. Одна из самых популярных легенд – это легенда о съеденном сердце поэта. Ее героем стал каталонец Гильом де Кабестань, коварно убитый мужем его возлюбленной. Но этого показалось мало оскорбленному рогоносцу, он вырезал у поэта сердце и велел повару приготовить из него кушанье для изменщицы. Узнав о том, какое блюдо она съела, несчастная бросилась с башни замка и разбилась. Такая история с поеданием сердца могла возникнуть, пожалуй, лишь там, где варварские обычаи еще не совсем покинули человеческое общество.

Предметом поэзии трубадуров могла стать не только возвышенная любовь, но и нелюбовь — безрассудная, грубая, низкая.


Полы волосами моими
Подметает мой муж бесноватый;
Скажу я отцу об этом,
Ответит: сама виновата;
Признайся я матери в этом,
Заплачет, горем объята;
Скажи я об этом сестрам,
Не выйдут замуж, поди-ка;
Скажи я об этом братьям,
Убьют они дона Родриго.
Разумные жены без жалоб
Терпят и боль и попреки,
Они от людей скрывают
Супругов своих пороки. «Рыцарские романсы»

Часто случалось, что слова любви слагали не о Прекрасной даме, а о сельской простушке-пастушке.


Под пенье птиц сойдем на этот луг.
Целуй меня покрепче, милый друг, —
Не страшен мне ревнивый мой супруг!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил…
Продолжим здесь, свою игру, дружок,
Покуда с башни не запел рожок:
Ведь расставаться наступает срок.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил…
Как сладко с дуновеньем ветерка,
Струящимся сюда издалека,
Впивать дыханье милого дружка.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!
Красавица прелестна и мила
И нежною любовью расцвела,
Но, бедная, она не весела, —
Увы, рассвет уж слишком поспешил! (Безымянная песня)

Благородные дамы тоже не прочь увлечься любовными играми с простым и милым юным пастушком.


В саду благородная дама
Гуляла в полдневный час,
Ноги ее босые
Усладой были для глаз;
Она меня поманила,
Но я отвернулся, сердясь:
«Что надо тебе, сеньора?
Слушаю твой приказ…»
Звенел и дрожал задорный,
Лукавый ее смешок:
«Иди сюда, если хочешь
Позабавиться, пастушок,
На время полуденной сьесты
Прерви свой далекий путь,
Ты можешь ведь пообедать
И всласть потом отдохнуть».
«Но мне, госпожа, с тобою
Задерживаться недосуг:
У меня есть жена и дети,
И дом, что требует рук,
И если я буду мешкать,
В горах разбредется скот,
И кончатся все припасы
У тех, кто его пасет».
«Ступай-ка своей дорогой,
И бог с тобой, дурачок,
Ты прелести мои видел,
И оценить не смог:
Белее бумаги тело,
В талии я тонка,
Бело-розовы мои щеки,
Как розы из цветника;
Шея, словно у цапли,
Лучистей не сыщешь глаз,
Твердые, острые груди
Готовы порвать атлас,
А прочее, то, что скрыто,
Еще похлеще, мой друг…»
«Будь там у тебя и больше,
Мне все равно недосуг». «Рыцарские романсы».

Очень хотелось бы мне закончить эту главу вот этими веселыми строками поэта Арнаута де Марейля:


Нежным ветерка дыханьем
Мне милы апрель и май!
Соловьиным щебетаньям
Хоть всю ночь тогда внимай!
А едва заря пожаром
Встанет из ночных теней
Час наступит птичьим парам
Миловаться меж ветвей.
Люб весной земным созданьям
Их зазеленевший край.
Люб и мне — напоминаньем,
Что любовь для сердца – рай.

Да, очень хотелось бы мне закончить эту главу вот этими веселыми стихами. Однако не имею я права столь радостными строками заканчивать главу о лирике раннего средневековья, не соответствуют они настроению стихотворцев тех времен. Придется закончить главу вот такими строками:


Хотелось песен вам, —
Я песни петь готов,
Да с плачем пополам
В них каждый из стихов. (Бернард де Вентадорн)