Новый Завет – Евангелие и различные мнения о нем.


</p> <p>Новый Завет – Евангелие и различные мнения о нем.</p> <p>

Эпиграфом к этой главе могли бы стать слова Ивана Бунина:


Не Бог нас создал. Это мы
Богов творили рабским сердцем.

Исследователи предполагают, что Евангелие – Благая весть начало складываться к концу 1 века, когда все возможные участники событий земной жизни Христа один за другим покинули ее, а так же ушли из жизни те, кто мог слышать рассказы о родившемся на земле боге и его учениках. Вместе с ними исчезла и последняя помеха в обожествлении Иисуса из Назарета.

Библия, считающаяся величайшей книгой, состоит из двух частей. Первая часть — Ветхий Завет иудеев, вторая часть — Новый Завет, Евангелие.

Зенон Косидовский, тщательно исследовавший истоки христианства пишет: «Кто такой был Иисус из Назарета? Существуют ли какие-либо доказательства, подтверждающие его историчность? До Х1Х века постановка подобных вопросов часто приводила к плачевным последствиям. Излишнее любопытство, желание узнать больше, чем рассказывает Новый завет и церковная традиция, казались правоверным христианам в высшей степени предосудительными, граничащими с ересью. При этом христиане забывали один из своих же догматов, гласящих, что Иисус был не только сыном божьим, но и человеком из плоти и крови, которому оказалосьсвойственно все то же, что и остальным людям, и который, как и все, имел свою биографию.

Плоды церковного мракобесия испытывали на себе ученые, исследователи эпохи возникновения христианства. Сегодня подобные меры, направленные на подавление свободы научного поиска отошли в прошлое, во всяком случае в неприкрытой форме. Наступило время ничем не ограниченных исследований. Во второй половине прошлого века благодаря ряду выдающихся научных открытий стремительно расширился горизонт человеческих знаний, и, естественно, должно было и измениться отношение к Библии. Ее проблемами заинтересовались наконец настоящие ученые, археологические открытия показали, что Библия больше не может претендовать на звание единственной священной книги. Ведь у индийских браминов есть Ригведа, у персов – Авеста, у мусульман – Коран. И список этот минимален. Как ни различны между собой все эти священные книги, но каждая, по мнению их последователей, содержит единственную, возвещенную свыше истину. Библия занимает в их ряду свое место, причем отнюдь не самое первое, поскольку даже по количеству последователей она уступает многим из них.

Лишившись ореола исключительности, Библия перестала быть необычным и неповторимым явлением и оказалась одним из многих выражений человеческой тоски по истине. В результате коллективных усилий историков, религиоведов, филологов, археологов и ученых ряда других специальностей возникла богатейшая литература, проливающая совершенно новый свет на проблемы христианства.

Христианская традиция в доказательство исторической достоверности в существование Иисуса ссылалась на сохранившиеся тексты нехристианских авторов — Тацита, Плиния Младшего и Светония, чья беспристрастность якобы не вызывала сомнений. От первых последователей Христа эти авторы отличались буквально всем: образованием, социальным происхождением, имущественным положением, культурой и религиозными представлениями. Эти почтенные, одетые в тоги граждане вряд ли могли питать особую симпатию к плебсу. Более естественно предположить, что плебс им внушал отвращение. И если такие люди, рассуждали богословы, сочли все же необходимым упомянуть в своих сочинениях о создателе столь чуждой им религии, то это служит лучшим доказательством достоверности существования Иисуса Христа.

Все это, однако, было бы убедительным лишь в том случае, если бы удалось неопровержимо доказать подлинность этих упоминаний. Поэтому исследователи подвергли высказывание трех вышеназванных авторов тщательному изучению. Тацит в своих «Анналах» писал о пожаре 64 года в Риме: «Чтобы пресечь слухи, Нерон подставил виноватых и подверг самым изощренным казням тех, кого чернь ненавидела за их постыдное поведение и называла христианами. Начало этому названию дал Христос, который был при императоре Тиберии приговорен к смерти прокуратором Понтием Пилатом; но временно подавленное пагубное суеверие вспыхнуло снова в Иудее».

Что можно сказать об этом отрывке? О его подлинности свидетельствует явно враждебное отношение к жертвам Нерона и их вере, презрительно названной «пагубным суеверием». Поскольку невозможно предположить, что это более поздняя христианская вставка, авторство Тацита представляется неоспоримым. Но тут возникает вопрос: можно ли вообще верить Тациту, когда он пишет, что в Риме жило много христиан? Сомнения тут вполне закономерны. Известно, что в 1 веке нашей эры приверженцы Христа еще не назывались христианами. Чаще всего они называли себя «назареями».

В общем, приходится отметить, что Тацит, изображая прошлое, не слишком заботился о точности. В начале П столетия, когда писались «Анналы», в Риме было действительно много последователей Иисуса, которых тогда уже называли христианами. И Тацит просто перенес современную ему обстановку на целых полвека назад. Историк черпал, должно быть, свои сведения у самих христиан.

В одном из писем-отчетов Плиний Младший, родившийся в 52 году и следовательно не бывший современником Христа, пишет о последователях Христа следующее: «Эта вера распространяется повсюду. Иудейские храмы пустеют, люди давно уже не совершают жертвоприношений. У христиан есть обычай в определенные дни собираться перед восходом солнца и молиться Христу, как богу».

Третий автор Светоний, родившийся около 70 года в своем «Жизнеописании двенадцати Цезарей» написал: «Клавдий изгонял евреев из Рима за то, что они беспрестанно смутьянили, подстрекаемые каким-то Христом».

Вот, в сущности, все, что сказано о христианах в дошедших до нас текстах римских авторов. Все три записи сделаны спустя восемьдесят с лишним лет после смерти Иисуса. Результаты тщательных поисков оказались ничтожны. Более того, возникают сомнения и в том, что все приведенные выше цитаты безоговорочно подлинны.

Мы знаем, как привольно обращались с подлинниками древние и тем более средневековые переписчики; отнюдь не исключено, что среди бесчисленных поколений переписчиков нашлись люди, которые считали нужным дополнить текст упомянутыми выше подробностями. Возможно, эти более поздние вставки продиктованы желанием реабилитировать к глазах римлян, далеких предков, показать, что они питали сочувствие к первым христианским мученикам.

А как же обстоят дела с еврейской историографией? В конце концов ведь именно у евреев, очевидцев памятных событий, разыгравшихся вокруг Иисуса из Назарета, были все данные для того, чтобы оставить нам подробные описания случившегося. Увы, все, чем в этом смысле располагает христианская традиция сводится к одной единственной записи в сочинении еврейского историка Иосифа Флавия. В «Иудейских древностях» он пишет: «В то время жил Иисус, мудрый человек, если вообще можно назвать его человеком. Он совершал вещи необыкновенные и был учителем людей, которые с радостью воспринимали правду. За ним пошло много иудеев, равно как и язычников. Он и был Христом. А когда по доносам знаменитейших наших мужей Пилат приговорил его к распятию на кресте, его прежние приверженцы не отвернулись от него. Ибо на третий день он снова явился им живой, что предсказывали божьи пророки».

Сегодня, однако, мы уже знаем точно, что эта единственная еврейская информация о Иисусе является фальшивкой, более поздней вставкой, сделанной каким-то христианским переписчиком. В самом деле Иосиф Флавий, фарисей и правоверный последователь иудаизма, член известного рода первосвященников, якобы сообщает, что Иисус был мессией, богочеловеком, что, распятый, он воскрес на третий день. Велика наивность переписчика, вставившего в текст отрывок такого содержания, но еще более велика и непонятна наивность многих поколений людей, веривших этому, тем более, что этот рассказ почти живьем заимствован из христианского символа веры.

Итак, Иосиф Флавий, священник иерусалимского храма, который так глубоко интересовался религиозными движениями своей страны, что сам был по очереди фарисеем, саддукеем и ессеем, не упомянул ни единым словом об Иисусе и его драматической судьбе. О тех же сектах он пишет много и со знанием дела, а о чудесах и воскрешении пророка из Назарета словно бы не слышал никогда.

А другие крупные еврейские писатели того времени? Оказывается, и они тоже хранят полное молчание. Филон Александрийский, один из крупнейших еврейских философов и мыслителей, родившийся лет на тридцать раньше Иисуса и переживший его примерно лет на двенадцать, в своем огромном по объему литературном наследии, посвященным главным образом вопросам религии и правления Понтия Пилата, совершенно ничего не говорит об Иисусе. И так во всей религиозной литературе евреев. Авторы обходят молчанием потрясающую историю мессии из Назарета.

Молчание авторов, проигнорировавших саму личность Иисуса явно показывает нам пропасть между исторической действительностью и фантазией раннехристианских общин, вращающихся в заколдованном кругу своих экзальтированных верований; между равнодушным греческо-римским окружением и горсткой братьев и сестер во Христе, упивающихся красотой своих неземных мечтаний. Тот полный чудес мир, в котором бог умер, распятый на кресте, а потом воскрес, казался им более реальным, чем мир, в котором они действительно жили изо дня в день.

Первый документ, описывающий некоторые эпизоды жизни Христа, появился лишь спустя сорок лет после его легендарной смерти. Сначала может показаться по меньшей мере странным, что люди, верившие в божественную сущность Иисуса, так долго не заботились о том, чтобы написать историю его жизни. Но попробуем представить себе мышление, быт и нравы первых христиан и тогда нам станет ясно, что это кажущееся равнодушие к памяти основателя новой религии отнюдь не было вызвано отсутствием пиетета. Прежде всего вспомним, что за люди были первые христиане. Это были люди в большинстве своем простые и невежественные. Лишь очень немногие из них умели читать и писать. Для них главным носителем мудрости была устная традиция. Героические события прошлого, религиозные мифы, народные сказки и легенды, передаваемые бесчисленными поколениями певцов, сказителей и проповедников, — вот основное духовное наследие той эпохи. Поэтому вполне вероятно, что в течение первых десятилетий после смерти Иисуса его учение распространялось только устно».

Итак, сведения о истоках христианства ускользают от нас в некие туманные недосказанности, или, напротив, в высказывания весьма неправдоподобного происхождения. Ясным остается лишь одно – христианство на земле существует и перешагнуло в своем возрасте рубеж третьего тысячелетия. Оно окончательно и бесповоротно указало, как живет человеческая душа в вечности: сначала она обитает в теле, а потом возносится в рай или низвергается в ад.

Христиане – это в далеком прошлом отделившаяся часть верующих иудеев, подхватившая идею иудаизма, в которой все проникнуто ожиданием прихода мессии, ожиданием прихода того, кто сможет избавить мир от зла, а людей — от рабства греху, тем самым победить смерть и обрести возможность воссоединиться в вечной жизни с Богом. Как говорил святой Афанасий Великий «Бог вочеловечился, чтобы человек обожился».

Но ступала ли нога истинного, а не легендарного Иисуса Христа по древней земле или бог христиан – это собирательный образ? Вполне возможно второе. Ведь в те времена множество пророков бродило повсюду и предсказывало, что мессия из царского рода Давида придет и освободит еврейский народ. Кстати, предсказание о том, что мессия выйдет из царского рода Давида – одно из первых вопиющих противоречий евангельских текстов, которые грешат ими на каждом шагу. По мнению великого Гете пророки


о славу божества
Пошли писать и повторять,
Кто как запомнил те слова.
И все различно, как обычно, —
Да и способны все различно!
И вот у христиан беда:
Терпи до Страшного суда!

«Когда начинаешь задумываться над обилием рознящихся друг от друга деталей, поражаешься тому, как произвольно обращаются евангелисты с фактами и событиями, связанными с жизнью богочеловека. Каждый из авторов Евангелия излагает события по-своему, так, как ему подсказывает воображение или проводимая им идея. Дело в том, что эти тексты писали различные люди, по-разному смотревшие на вещи; не удивительно поэтому, что они представляют собой поистине фантастический конгломерат противоречий, недомолвок и расхождений. Налицо вопиющие непоследовательности, которые неизвестно чем объяснить: то ли наивностью авторов, то ли тем фактом, что Евангелие представляет собой компиляцию из различных, не согласованных друг с другом народных преданий.

Но вернемся к царскому роду Давида. Иосиф – земной отец Христа, считался прямым потомком Давида и именно на его родословной строилась версия о царском происхождении Иисуса. Как мы видим, здесь царская родословная ставится выше божественного происхождения. Авторы совершенно забыли, что по их же собственной концепции непорочного зачатия Марии, Иисус не был плотью от плоти Иосифа, и, следовательно, не был потомком Давида. Эту вопиющую непоследовательность в столь важном вопросе можно объяснить лишь тем, что евангелисты запутались в собственном повествовании, желая во что бы то ни стало показать, что Иисус оправдывает ветхозаветное пророчество о происхождении мессии из дома Давыдова». (Косидовский)

Исходя из текста Евангелия вообще складывается впечатление, что ни Матфей, ни Марк, ни Лука, ни Иоанн в глаза не видели того, о ком писали. По ним внешнего облика Христа представить себе совершенно невозможно. Лишь во второй половине П века появились изображения богочеловека. Он представал перед зрителями в виде доброго пастыря, несущего на плечах заблудшую овцу или в виде молодого мужчины с длинными спускающимися на плечи русыми волосами и такой же бородкой. Одет Иисус был в розовую тунику, с наброшенным на нее голубым плащом. Несколько позже появилось изображение Девы Марии с ребенком Христом на руках.

В ХШ веке повсюду распространялась фальшивое «Послание Лентулла», представляющее собой якобы отчет проконсула Палестины времен раннего христианства римскому сенату об Иисусе. Оно гласило: «Человек он среднего роста с хорошей осанкой и великолепным благородным лицом. Его вид внушает и любовь, и страх одновременно. Волосы цвета спелого ореха ниспадают гладко до ушей, а дальше до самых плеч вьются колечками, чуть более светлыми и блестящими; лоб ясен и чист, лицо без морщин и пятен дышит силой и спокойствием; линии носа и рта безукоризненны, борода густая того же цвета, что и волосы, но очень длинная, разделенная посередине. Взгляд прямой, проницательный, глаза сине-зеленые, яркие и живые. В гневе он страшен, а поучает дружески и нежно, с радостной серьезностью. Иной раз плачет, но не смеется никогда. Держится гордо и прямо, руки и плечи его полны изящества, в разговоре он серьезен, скромен, сдержан, и к нему по праву можно отнести слова пророка: „Вот самый прекрасный обликом из всех сынов человеческих“».

Таким образом, потребовалось тринадцать веков, чтобы христианские богословы удосужились описать внешний облик Христа. Что-то уж сильно они подзадержались. Быть может, заставило их сделать это то обстоятельство, что средневековые художники начали создавать облик Христа на полотне все чаще и чаще, и им надо было дать им соответствующее описание.

Обратим теперь свой взор, мой дорогой читатель, на христианские заповеди. Они были взяты авторами Евангелия из Ветхого Завета. Ветхий же Завет позаимствовал их еще у более древних народов: шумер и египтян. Так что великие заповеди любви никак нельзя считать чисто христианским открытием. Кроме того, смущает то обстоятельство, что эти заповеди, произнесенные Христом в своей Нагорной проповеди, которая «является квинтэссенцией этических норм христианства, приводятся лишь Матфеем и Лукой. Больше никто из евангелистов не упоминает о ней. Из этого напрашивается единственный вывод: „Нагорная проповедь“ – одна из самых эффектных сцен из жизни Иисуса, в течение столетий вдохновлявшая поэтов и художников, является легендой, плодом воображения, чистейшим литературным вымыслом. Таинственный автор Евангелия сформулировал в этой проповеди стройный моральный кодекс и вложил его в уста Иисуса». (Косидовский)

Евангелие писало четверо апостолов: Марк, Матфей, Лука и Иоанн. Когда начинаешь говорить с верующими людьми и спрашивать у них о постоянно случающихся противоречиях в текстах Нового Завета, они отвечают, что, видимо, вы читали не того апостола. При более подробном разговоре оказывается, что сами-то они не читали ни одного, а просто где-то что-то слышали. Но, надо заметить, создание единого произведения несколькими авторами – неплохая уловка христианских священников.

Главная книга христиан – Библия. Она состоит из Ветхого Завета, повествующего о делах бога Яхве, и исповедуется иудеями, и Нового Завета, рассказывающего о жизни Иисуса Христа. Но иудаисты никогда не признавала в Христе иудейского мессию. В связи с этим между христианами и иудеями произошел разрыв. Подробнее об этом мы поговорим позже, однако уже сейчас видно глобальное противоречие: под одной обложкой находятся книги двух не ужившихся друг с другом религий.

О христианстве написано несметное количество книг и его приверженцами, и его противниками. Мы познакомимся со многими из них. Но прежде, чем открыть книгу Нового Завета, отнесемся с уважением к почитателям Христа и прислушаемся к словам одного из них — Василия Розанова, поэтические строки которого повествуют о зарождении этой религии.

«И говорит, покрытый железом Рим, потрясая блестящим лесом копий: „Я постигнул тайну жизни человека. Низко спокойствие для человека: оно уничтожает его в самом себе. Мал для души размер искусства и наслаждений. Наслаждение в гигантском желании. Презренна жизнь народов и человека без громких подвигов. Славы, славы жаждай человек. В порыве нерассказанного веселья, оглушенный звуком железа, несись на сомкнутых щитах бранноносных легионов. Слышишь ли, как у ног твоих собрался весь мир и, потрясая копьями, слился в одно восклицание? Слышишь ли ты, как твое имя замирает страхом на устах племен, живущих на краю мира? Все, что ни объемлет взор твой, наполняй своим именем. Стремись вечно: нет границ миру, нет границ и желанию. Дикий и суровый, далее и далее захватывай мир, — ты завоюешь наконец небо.

Но остановился Рим и вперил орлиные очи свои на Восток. К Востоку обратила и Греция свои влажные от наслаждения глаза, к Востоку обратил Египет свои мутные бесцветные очи.

Там презренный народ; каменистая земля; немноголюдная вся прислонилася к обнаженных холмам, изредка, неровно оттененным иссохшейся смоковницей. Далекие, далекие пустыни… Солнце страшно печет, ночи холодные… Солнце, как острый глаз в небе, жгучий, сыплющий лучи, — в небе почти черном, и звезды огромные, как наполненные соком, жизнью-кровью, — разбросаны в глубине небес, и кажутся висящими над землею как золотые плоды всемирного распустившегося дерева, под сенью которого лежит земля, и вот на ней шалаш человека…

И человек худощавый, высокий, с длинной седой бородой, столетний… Сухое тело, темная кожа, жгучая кровь. Она стара и не стара. Здесь люди поздно стареют, поздно зреют, не выхолаживаются, не пустеют.

Говорить не с кем… Говорятся немногие слова. Говорятся в случаях многозначительных. Нужен необыкновенный феномен, чтобы на камне, листе пальмы, кожаной тряпке записать что-нибудь; и необычайное нужно стечение обстоятельств, чтобы записанное сохранилось.

За низкою и ветхою оградой стоит ослица. В деревянных яслях лежит младенец; над ним склонилась непорочная мать и глядит на него исполненными слез очами; над нею высоко в небе стоит звезда и весь мир осияла чудесным светом.

Задумался древний Египет, увитый иероглифами, понижая ниже свои пирамиды; беспокойно глянула прекрасная Греция; опустил очи Рим на железные свои копья; приникла ухом великая Азия с народами-пастырями, нагнулся Арарат, древний пращур земли…

Стала молитва. Стало чувство Бога.

Стала религия. Религия как торжественность. Религия как святость».

Откроем же первые страницы Евангелия и прочитаем в них строки об удивительном непорочном зачатии Сына Бога Иисуса Христа, совершенно не имеющего ничего общего с зачатием простого смертного. Вот как повествует об этом Евангелие от Луки: «Послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосиф. Имя же Девы — Мария. Ангел вошел к ней и сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна ты между женами. Она же, увидевши его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие. И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо ты обрела благодать у Бога; вот зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего. Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божьим». (1. 26—35)

В Евангелии от Матфея мы читаем, что муж Марии, престарелый плотник Иосиф узнал: «Она имеет во чреве от Духа Святого. Иосиф, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее. Но когда он помыслил это — Ангел Господень явился к нему во сне и сказал: Иосиф, не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого. Родит же Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасает людей Своих от грехов их». (Матфей 1. 18 — 21)

Так Бог Отец зачал во чреве непорочной еврейской девушки будущего богочеловека. При этом целомудрие ее не было нарушено и христиане свято верят, что Мария осталась девой и после рождения сына.

Из этой притчи видно, что христианство активно поддержало идею иудаизма, крайне жестко относящегося к интимной стороне человеческой жизни. Иудейское и христианское небесное население было полностью обделено женским обществом. Поэтому, как повествует Ветхий Завет, ангелам, страдающим без нежной ласки, приходилось слетать за ней на землю, где от небесных белоснежнокрылых созданий земные женщины рожали детей, но отнюдь не добропорядочных и благородных, а заносчивых и грубых. Странно, почему это «генофонд» ангелов давал столь непристойное потомство?

Надо сказать, что интимная сторона жизни людей очень коробила Христианство. «Половой инстинкт – вот корень, выкорчевать который тщетно пытались аскеты этой религии. Уподобясь Сизифу, они вновь и вновь с превеликим терпением тащили камень на вершину горы, чтобы в очередной раз воззриться на то, как быстро и неудержимо скатится он вниз». (Г. Мейринк)

Не оставил этот вопрос и сочинителей анекдотов.

Спрашивается: почему некоторые люди пишут семерку с горизонтальной черточкой посередине, хотя на печатных машинках и в компьютерах используется обычная семерка — без черточки?

Да все просто! Когда Моисей сошел с горы Синай, стал читать своему народу десять заповедей и дошел до седьмой — «не прелюбодействуй», народ хором стал голосить: «Зачеркни семерочку-то, зачеркни!»

Александр Сергеевич Пушкин по своему описал непорочное зачатие в своей поэме «Гаврилиада», озорно посмеявшись над странным для многих повествованием.


В глуши полей, вдали Ерусалима,
Вдали забав и юных волокит
(Которых бес для гибели хранит),
Красавица, никем еще не зрима,
Без прихотей вела спокойный век.
Ее супруг, почтенный человек,
Седой старик, плохой столяр и плотник,
В селенье был единственный работник.
Он как отец с невинной жил еврейкой,
Ее кормил – и больше ничего.
Но с праведных небес во время оно
Всевышний бог склонил приветный взор
На стройный стан, на девственное лоно
Рабы своей – и, чувствуя задор,
Он положил в премудрости глубокой
Благословить достойный вертоград,
Сей виноград, забытый, одинокий,
Щедротою таинственных наград.
Уже поля немая ночь объемлет;
В своем углу Мария сладко дремлет.
Всевышний рек, — и деве снится сон:
Пред нею вдруг открылся небосклон;
Во глубине небес необозримой,
В сиянии и славе нестерпимой
Тьмы ангелов волнуются, кипят,
Бесчисленны летают серафимы,
Струнами арф бряцают херувимы,
Архангелы в безмолвии сидят,
Главы закрыв лазурными крылами, —
И, яркими овеян облаками,
Предвечного стоит пред ними трон.
И светел вдруг очам явился он…
Все пали ниц… Умолкнул арфы звон.
Склонив главу, одна Мария дышит,
Дрожит как лист и голос бога слышит:
«Краса земных любезных дочерей,
Израиля надежда молодая!
Зову тебя, любовию пылая,
Причастница ты славы будь моей:
Готова будь к неведомой судьбине,
Жених грядет, грядет к своей рабыне».
Вновь облаком оделся божий трон;
Восстал духов крылатый легион,
И раздались небесной арфы звуки…
Открыв уста, сложив умильно руки,
Лицу небес Мария предстоит.
Но что же так волнует и манит
Ее к себе внимательные взоры?
Кто в сей толпе придворных молодых
С нее очей не сводит голубых?
Пернатый шлем, роскошные уборы,
Сиянье крыл и локонов златых,
Высокий стан, взор томный и стыдливый –
Все нравится Марии молчаливой.
Замечен он, один он сердцу мил!
Гордись, гордись, архангел Гавриил!
Красавица проснулась на заре
И нежилась на ложе томной лени.
Но дивный сон, но милый Гавриил
Из памяти ее не выходил.
Царя небес любить она хотела,
Его слова приятны были ей,
И перед ним она благоговела, —
Но Гавриил казался ей милей…
Создателю постыло все творенье,
Наскучило небесное моленье, —
Он сочинял небесные псалмы
И громко пел: «Люблю, люблю Марию,
В унынии бессмертие влачу…
Где крылия? К Марии полечу
И на груди красавицы почию!..»
И прочее… все, что придумать мог, —
Творец любил восточный пестрый слог.
Потом призвал любимца Гавриила,
Свою любовь он прозой объяснял.
Беседы их нам церковь утаила,
Евангелист немного оплошал!

О чем шла речь между богом и архангелом Гавриилом, которого Пушки назвал «по-земному — сводник», мы все можем только догадываться. А вот история с вмешательством сатаны в интимные божеские дела – исключительно озорная фантазия поэта.


Но, старый враг, не дремлет сатана!
Услышал он, шатаясь в белом свете,
Что бог имел еврейку на примете,
Красавицу, которая должна
Спасти наш род от вечной муки ада.
Лукавому великая досада –
Хлопочет он. Всевышний между тем
На небесах сидел в унынье сладком,
Весь мир забыв, не правил он ничем –
И без него все шло своим порядком.
Что ж делает Мария? Где она,
Иосифа печальная супруга?
В своем саду, печальных дум полна,
Проводит час невинного досуга
И снова ждет пленительного сна.
С ее души не сходит образ милый,
К архангелу летит душой унылой.
В прохладе пальм, под говором ручья
Задумалась красавица моя;
Не мило ей цветов благоуханье,
Не весело прозрачных вод журчанье…
И видит вдруг: прекрасная змея
Приманчивой блистая чешуею,
В тени ветвей качается над нею
И говорит: «Любимица небес!
Не убегай, — я пленник твой послушный…»
Возможно ли? О, чудо из чудес!
Кто ж говорил Марии простодушной,
Кто ж это был? Увы, конечно бес.
И вдруг змеи как будто не бывало –
И новое явленье перед ней:
Мария зрит красавца молодого
У ног ее. Не говоря ни слова,
К ней устремив чудесный блеск очей,
Чего-то он красноречиво просит,
Одной рукой цветочек ей подносит,
Другою мнет простое полотно
И крадется под ризы торопливо,
И легкий перст касается игриво
До милых тайн… Все для Марии диво,
Все кажется ей ново, мудрено.
А между тем румянец нестыдливый
На девственных ланитах заиграл –
И томный жар и вздох нетерпеливый
Младую грудь Марии подымал.
Она молчит; но вдруг не стало мочи,
Едва дыша, закрыла томны очи,
К лукавому склонив на грудь главу,
Вскричала: ах!.. и пала на траву…
Отец греха, Марии враг лукавый,
Ты был и здесь пред нею виноват;
Ее тебе приятен был разврат,
И ты успел преступною забавой
Всевышнего супругу просветить
И дерзостью невинность изумить.
Гордись, гордись своей проклятой славой!
Спеши ловить… но близок, близок час!
Вот меркнет день, заката луч угас.
Все тихо. Вдруг пред девой утомленной,
Шумя, парит архангел окриленный, —
Посол любви, блестящий сын небес.
От ужаса при виде Гавриила
Красавица лицо свое закрыла…
Пред ним восстал, смутился мрачный бес
И говорит: «Счастливец горделивый,
Кто звал тебя? Зачем оставил ты
Небесный двор, эфира высоты?
Зачем мешать утехе молчаливой,
Занятиям чувствительной четы?»
Но Гавриил, нахмуря взгляд ревнивый,
Рек на вопрос и дерзкий и шутливый;
«Безумный враг небесной красоты,
Повеса злой, изгнанник безнадежный,
Ты соблазнил красу Марии нежной
И смеешь мне вопросы задавать!
Беги скорей, бесстыдник, раб мятежный,
Иль я тебя заставлю трепетать!»
«Не трепетал от ваших я придворных,
Всевышнего прислужников покорных,
От сводников небесного царя!» –
Проклятый рек и, злобою горя,
Наморщив лоб, скосясь, кусая губы,
Архангела ужарил прямо в зубы.
Раздался крик, шатнулся Гавриил
И левое колено преклонил;
Но вдруг восстал, исполнен новым жаром,
И сатану нечаянным ударом
Хватил в висок. Бес ахнул, побледнел –
И кинулись в объятия друг другу.
Ни Гавриил, ни бес не одолел.
Но к счастию проворный Гавриил
Впился ему в то место роковое
(Излишнее почти во всяком бое),
В надменный член, которым бес грешил.
Лукавый пал, пощады запросил
И в темный ад едва нашел дорогу.
На дивный бой, на страшную тревогу
Красавица глядела чуть дыша;
Когда же к ней, свой подвиг соверша,
Приветливо архангел обратился,
Огонь любви в лице ее разлился
И нежностью исполнилась душа.
Ах, как была еврейка хороша!..
Посол краснел и чувствия чужие
Так изъяснял в божественных словах:
«О радуйся, невинная Мария!
Любовь с тобой, прекрасна ты в женах;
Стократ блажен твой плод благословенный:
Спасет он мир и ниспровергнет ад»…
И перед ней коленопреклоненный,
Он между тем ей нежно руку жал…
Потупя взор, прекрасная вздыхала,
И Гавриил ее поцеловал.
Смутясь она краснела и молчала;
Ее груди дерзнул коснуться он…
«Оставь меня!» – Мария прошептала,
И в тот же миг лобзаньем заглушен
Невинности последний крик и стон…

Итак, Гавриил, вкусив плоды любви, умчался в поднебесье к своему возжелавшему любви богу и сообщил ему, что Марии объявлено решение творца и что она готова принять его. Между тем,


Упоена живым воспоминаньем,
В своем углу Мария в тишине
Покоилась на смятой простыне.
Душа горит и негой и желаньем,
Младую грудь волнует новый жар.
Она зовет тихонько Гавриила,
Его любви готовя новый дар,
Ночной покров ногою отдалила,
Довольный взор с улыбкою склонила,
И, счастлива в прелестной наготе,
Сама своей дивится красоте.
И что же? Вдруг лохматый, белокрылый
В ее окно влетает голубь милый,
Над нею он порхает и кружит,
И пробует веселые напевы,
И вдруг летит в колени милой девы.
Над розою садится и дрожит,
Клюет ее, колышется, вертится,
И носиком, и ножками трудится.
Он, точно, он! – Мария поняла,
Что в голубе другого угощала;
Колени сжав, еврейка закричала,
Вздыхать, дрожать, молиться начала,
Заплакала, но голубь, торжествует,
В жару любви трепещет и воркует,
И падает, объятый легким сном,
Приосеня цветок любви крылом.
Он улетел. Усталая Мария
Подумала: «Вот шалости какие!
Один, два, три! – как это им не лень?
Могу сказать: перенесла тревогу:
Досталась я в один и тот же день
Лукавому, архангелу и богу».
Всевышний бог, как водится, потом
Признал своим еврейской девы сына,
Но Гавриил (завидная судьбина!)
Не преставал являться ей тайком.

Вот так, по мнению Александра Сергеевича «и господь! познал любви волненье, и он, пылал, о боже, как и мы». Благородной же идеи послать в мир своего Сына, который бы своим страданием и мученической смертью на кресте искупил первородный грех всего человечества поэма особо не затрагивает. Нет завета любви, который есть важнейшее отличие от Ветхого Завета и заключается в самом понимании Бога, который «есть Любовь». Нет идеи Христа, говорившего: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга, как Я возлюбил вас». Нет идеи того, что за земле народился бог — сам пример совершенной любви. Да и не должно было бы быть этого в поэме. Ведь поэт просто озорничал.

У Пушкина Бог Отец приобретает черты язычества, а языческие боги не ставили перед собой сверхзадачи зачать ребенка, несущего какую-либо идею человечеству, они просто присматривали на земле понравившуюся им красотку и заводили с ней любовные игры, кончающиеся рождением нового существа.

Кстати, а кто родной небесный отец Христа? Этот вопрос, как правило, ставит верующих в тупик.

— Как кто? – отвечают они, — Бог.

— А какое имя носит этот Бог?

— Бог – он и есть Бог?

— Но у каждого бога есть имя. Был бог Ра у египтян, был бог Ахурамаздра у иранцев, Яхве – у иудеев. Есть же имя и у отца Христа.

— Тогда это Святой Дух, — отвечают верующие.

— Чей дух?

В ответ замешательство.

— Кто был посланником к Марии?

— Архангел Гавриил.

— Чей он архангел?

— Бога Яхве, — звучит неуверенный ответ.

— Так значит кто отец Христа?

— Бог Яхве…

Христиане забыли об этом. И не мудрено. Христианским священникам запрещено произносить сие имя в этой ипостаси. За пеленой тысячелетий оно стерлось. Стерлось имя жестокого Яхве или иное его имя Иегова, который гвоорил: «Слушайте и внемлите, племена! Ибо гнев Господа на все народы, и ярость Его на все воинство их. Он предал их закланию, отдал их на заклание. И убитые им будут разбросаны, и от трупов их поднимется смрад, и горы разомкнутся от крови их. И небеса свернутся, как свиток книжный. Меч Господа наполнится кровью». (Книга Исаия 34 глава)

Прочитав это, недоумевает герой Хорхе Луиса Борхеса: «Неужели божество может создать что-нибудь кроме Рая?» И подсмеивается Марк Твен: «Человек был создан несовершенным в последний день творения, потому что бог успел немного приутомиться». И понятно теперь это вопиющее противоречие, когда Бог-Отец, имя которому Любовь, посылает своего сына на жестокую казнь.

Когда имя Яхве всплывает на поверхность, становится понятно, почему столь жестокий путь страдания был предопределен и людям, и Христу. Всемогущему богу, создавшему Вселенную, недосуг было задуматься об ином избавлении человечества от мук гиены огненной. Ни в чем не повинный Христос должен был расплатиться за грехи человеческие. На его плечи переложили столь тяжкую ношу. И если обратиться к понятиям язычества, то сразу же на ум приходит весьма нелицеприятное сравнение Христа с козлом отпущения, на которого возлагались все грехи человеческие. Но к этому козлу относились гораздо милосерднее. Его отпускали в степь, и туда он уносил грехи. Христа же распяли.

Великий Генрих Гейне жалеет Христа.


Предутренний туман исчез,
И в дымке розоватой
У самой дороги возник предо мной
Христос, на кресте распятый.
Мой скорбный родич, мне грустно до слез
Глядеть на тебя, бедняга!
Грехи людей ты хотел искупить –
Глупец! – для людского блага.
Плохую шутку сыграли с тобой
Влиятельные персоны,
Кой дьявол тянул тебя рассуждать
Про церковь и законы?

Немыслимая, бессмысленная жестокость…

А вот как решили вопрос с отпущением грехов в древнекитайском мифе, который повествует о праведнике, которого провели по кругам ада, и тот горько-горько горевал о несчастных, терзаемых в преисподней. Сей праведник, обливаясь горючими слезами, каленоприклоненный, стал умолять посланника неба оставить его в аду, чтобы помочь своим присутствием этим несчастным.

И что ты думаешь, мой дорогой читатель, по поводу того, как удалось разрешить эту просьбу? Задумайся, не читай пока дальше…

Задумался?.. Ответил?..

Я много раз задавала этот вопрос людям. И никто на него не ответил так, как ответила китайская притча.

Всех грешников отпустили из ада. Вот так искреннее милосердие одного земного человека освободило людей, и не потребовалось истязания на кресте ни в чем неповинного богочеловека. Чувствуете, какая разница? А еще при этом утверждается, что Бог есть Любовь.

Богочеловек христиан принял облик не только смертного, он принял облик крайне обездоленного человека, — «облик раба» порабощенного народа. Христос, как и простой смертный, был подвержен усталости, голоду, боли. Даже его появление на свет произошло не в человеческих условиях, а в скотских – в прямом смысле этого слова. Дело в том, что беременной Марии с ее мужем Иосифом пришлось отправиться из Назарета, где они жили, в город Вифлеем дабы исполнить приказ римского императора Августа, повелевшего там провести перепись иудейского народа. Прибыли в Вифлеем они поздно, — Мария была уже на сносях и в дороге ей требовался постоянный отдых. Дружной чете не удалось отыскать ни одного свободного места в гостинице, и они из последних сил побрели в хлев, где дыхание животных хоть в какой-то степени согревало холодный ночной воздух зимней Иудеи.

У измученной Марии начались роды. Она, голодная и озябшая, страдала от боли, как и любая земная женщина. Ее крик тонул в воплях животных, испугавшихся нежданных пришельцев. Заскорузлые от работы старческие руки Иосифа приняли сына, обрезали пуповину, соединяющую ее с матерью. Потом он, как мог, обмыл ребенка, завернул его в тряпье, вылил из яслей похлебку для скота, ополоснул ее, положил туда младенца, «нарек Ему имя Иисус» и сел немного передохнуть. Мария же, как и все земные женщины, ласково смотрела на этот маленький комочек, уже несказанно любила его и, сквозь полудрему, покачивая ясли, напевала ему колыбельную песенку:


Родила тебя в пустыне
Я не зря.
Потому что нет в помине
В ней царя.
В ней искать тебя напрасно.
В ней зимой
Стужи больше, чем пространства
В ней самой.
У одних – игрушки, мячик,
Дом высок.
У тебя для игр ребячьих
— весь песок.
Привыкай, сынок, к пустыне
Как к судьбе.
Где б ты ни был, жить отныне
В ней тебе. (И. Бродский)

Так появился на свет Иисус Христос. Истинно верующие христиане считали:


Дух древности был пуст и груб.
Он видел в таинстве страданья
Лишь ужас – бездыханный труп,
Иль изумленье без сознанья.
Дух христианства – он велик:
Страдая, он страдает строго,
Он мыслит, подавляя крик,
И вновь идет своей дорогой.
Он на Голгофе мог стоять,
В слезах, но без тоски звериной,
Равно стояла там и Мать,
Но что за Мать! Какого Сына!
Причастница Его страстей
И жертвы, целый мир спасавшей,
Она смягчила их Своей
Душой, безмерно сострадавшей.
И так как дети Ей – все мы,
То из груди ее пронзенной
На этот мир скорбей и тьмы
Любви струится ток бессонный. (П. Верлен)

О появлении Иисуса Спасителя первыми узнали простые люди — пастухи. Именно они, а не мудрецы и священники, удостоились известия о Нем свыше и поспешили поклониться Ему. Затем «Пришли волхвы с востока и говорят: „Где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его и пришли поклониться Ему“».

Эти слова сильно повредили Иисусу и его родителям. Великому царю Ироду передали их и он увидел в Божественном младенце неукоснительную угрозу своей власти. «Ночью его посетило озарение. „Зачем, — подумал он, — споспешествовать распространению вероучения, чьи догмы еще непонятны, изложены лишь горсткой раввинов – быть может, вдобавок плохо осведомленных, — когда подобное попустительство власти способно нанести ущерб вере, основанной на тысячелетних мифах, послуживших славе и величию Рима. А до него – Греции?

Почему единственный бог, пусть даже это Яхве, провозглашается более могущественным, нежели собрание олимпийских божеств, где у каждого есть свои полезные умения и свойства? Какова бы ни была его власть, Яхве должен в одиночестве блюсти и направлять нужды бесчисленных людских скопищ копошащихся, как муравьи, умножаясь и расползаясь повсюду; он обязан решать, как быть с их сделками, с их плодовитостью, с плодородием земель, с повседневными нуждами и философскими прозрениями. Благоразумно ли заменять целый сонм богов и богинь каким-то сосунком, ни родословие, ни достоинство коего нам неведомы?

Мы слишком многим рискуем, оставляя свободу рук этим «обновителям» и отказываясь от попытки как можно скорее заглушить их щебет. Необходимо предпринять меры, пока еще не поздно. Ради предотвращения нежелательного исхода следует немедленно послать в Вифлеем достаточное число наемников с наказом убивать всех младенцев мужского пола. Возможно, довольно будет изъять из обращения только детей до двух лет, ведь Мессия, будучи рожден недавно, не может быть старше этого возраста. Малонаселенность Вифлеема мне известна, быстрый подсчет позволил оценить всю эту мелкую живность в пять десятков голов, не более. По сути дела, число совершенно смехотворное, кроме того, в столь нежном возрасте дитя еще никоим образом не способно судить, что есть жизнь, и, лишая его оной, у него не отнимают ничего, поскольку оно еще не успело вкусить ее радостей. Убив же этих младенцев, мы избавимся от опасности новой ереси. Истребление невинных – это наилучший способ урегулировать сложное дельце между богами Олимпа и Богом так называемого Мессии». (А. Труайя)

Тут-то царь Ирод и отдал чудовищный по своей сути приказ: уничтожить в Вифлееме и его окрестностях всех младенцев в возрасте до двух лет.

Резня стояла жуткая, вопли матерей и убиваемых маленьких мальчиков, казалось, могли бы обрушить стены этого города. Но не обрушили. И обратите внимание на то, что сие сказание очень мало было отражено в искусстве и литературе, хотя остальные множество и множество раз пересказывались. Художникам страшно было браться за этот сюжет. Художники были милосердны.

Немилосердной оказалась Библия. Ни единым словом она не упомянула о переживаниях Христа, ставшего невольным источником горя. А ведь подобное не простительно даже просто порядочному человеку.

Об этом месте в Библии задумался французский писатель и философ Альбер Камю. Он предположил, что для пытки распятия «был еще один повод – главный и потому тщательным образом скрываемый. Истинная причина заключается в том, что сам Христос не был уверен с своей абсолютной невиновности. Если даже он и не был повинен в тех грехах, которые ему приписывали, то все же совершил другие, хотя бы и неведомые ему самому. Неведомые? Полноте! Ведь он был у самого истока и должен был, во всяком случае слышать о некоем избиении невинных. Младенцев иудейских умерщвляли в то время, когда его спрятали родителями в надежном месте. Но разве не из-за него погибли не в чем неповинные дети?

О, конечно же, он этого не хотел! Эти солдаты, обагренные кровью, эти младенцы, рассеченные надвое, внушали ему ужас! И я убежден, что будучи таким, каким он был, он не мог этого забыть. И печаль, пронизывающая все его деяния, была неисцелимой скорбью человека, слышавшего по ночам стоны Рахили, которая рыдала над своими детьми и не желала внимать утешениям. Немолчно неслись в ночь жалобы несчастной Рахили, зовущей своих детей. Они погибли из-за него, а он был жив. Жив!..

Зная то, что он знал, постигнув до конца человеческую природу, он денно и нощно оставался наедине со своей безвинной виновностью». Так полагал Альбер Камю.

Библия пренебрежительно прошла мимо тех нестерпимых мук совести, которые должен был бы испытать Христос будучи таким, каким его представляют человечеству. Библия оболгала Иисуса, отдалила его от страдающего человека.

Заодно Библия оболгала и царя Ирода. Его имя стало нарицательным, олицетворяющим зло — и напрасно. Скорее всего он и был жесток, но избиение младенцев никак не могло стать делом рук его, ибо они уже навеки успокоились. Ведь царь Ирод 1 Великий отправился к праотцам еще до рождения Христа, в 4 году до нашей эры. Однако церковь не учла этого обстоятельства и прокляла его страшным проклятием: «Ирод, одевшись в царскую одежду, сел на возвышенном месте. Но вдруг Ангел поразил его за то, что он не воздал славу Богу; и он, быв изъеден червями, умер». (Деян. 12. 21 — 23)

Иосифу же и Марии удалось спасти своего мальчика. Вместе с сыном они бежали в Египет – страну былого рабства евреев. Так, с самого рождения Христос волею судьбы стал странником.

О детских и юношеских годах Иисуса сведений практически нет. Известен лишь один эпизод из Его детства. Когда Иисусу было 12 лет Он и Его близкие отправились в Иерусалим на праздник Пасхи, отмечавшийся в память об исходе евреев из египетского плена. По окончании праздника Дева Мария и Иосиф отправились обратно, полагая, что Иисус идет домой с их родственниками и знакомыми. Лишь после дня пути они обнаружили отсутствие Сына. Три дня искали его взволнованные родственники. Нашли Иисуса в Иерусалимском храме беседующим с учителями, которые «дивились разуму его». В ответ на упрек матери Иисус сказал: «Зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу моему?» (Лк. 2.49) «Они не поняли сказанных им слов», — говорит Евангелие. Так получилось, что самые близкие люди действительно не понимали Иисуса — таким необычным был этот ребенок.

О пришествии необычного человека проповедовал в пустыне Иудейской Иоанн Креститель – Предтеча Христа. «Надо сказать, что в те времена умы в Иудее были возбуждены пророчествами. Многие ждали наступления царства божия на земле. Пророки были умеренны в еде, целомудренны и не боялись смерти. Тогда-то по всей Иудее и прошел слух о молодом назарее — человеке, посвятившем себя богу, по имени Иоанн, сын Захарии, который был из рода священников. Как надлежит назарею, Иоанн соблюдал суровое воздержание, которое подготавливает тело к восприятию духа божия. Удалившись в пустыню, он жил там в одной из пещер, где бьют из-под земли ключи, над которыми склоняют свои черные ветви рожковые деревья.; он носил одежды из верблюжьего волоса, перетянутые на чреслах кожаным поясом, а пищей его были акриды и дикий мед.

Стремление к святости, обаяние аскетизма, чары голода и жажды обладали тогда неотразимой силой. Многие люди, искавшие необычных путей, навещали его, свершившего подвиг искупления.

Иоанн установил обряд, который заключался в частых омовениях. Он окунал своих учеников в воды Иордана и кропил водой их головы. Потому и прозван был Крестителем. К нему без числа приходили паломники, люди всяких сект и всякого звания.

Иоанн говорил приходящим с суровостью:

— Порождения ехидны, кто научил вас бежать от грядущего гнева? Сотворите же достойный плот покаяния вашего.

Он в туманных словах возвещал о дне мести и гнева:

— Уже и секира при корне дерева лежит. Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.

Он наставляет, как надо делать добро:

— Пусть тот, у кого две рубашки, даст одну тому, у кого ее нет, и пусть тот, у кого есть еда, сделает так же». (Анатоль Франс.)

Он говорил: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное. Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему». Иоанн проповедовал покаяние для прощения грехов и крестил кающихся в реке Иордан и говорил им: я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем. Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым» (Матфей 3. 1 — 12)

Когда Иисус вырос, он отправился к Предтече Господнему Иоанну Крестителю, чтобы принять от него обряд крещения – умерщвления греха в воде, дабы погрузившись в воду, очиститься от греха, подобно очищению водою тела. Иоанн крестил людей для того, чтобы показать: путь к Богу начинается с очистительного покаяния. Тем самым он осветил крещение как таинство и действительное очищение людей от последствий грехопадения.

«И вот видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». (Иоанн 1. 29) Он пытается остановить Иисуса: «Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? На это последовал твердый ответ Спасителя: „Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду“» (Мф. 3.14—15) Иисус Назарянин принял крещение и прилепился всем сердцем своим к молодому проповеднику.

Священное Писание гласит, что когда Иисус выходил из воды, его Богосыновство было засвидетельствовано Самим Богом. Святой Дух зримо сошел на Него, подобно трепещущему в воздухе голубю, а голос с небес донес до тех, кто был способен его услышать: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благословение». (Мф. 3.17)

Крещение для христиан – величайшее таинство. Оно было одним из самых ярких моментов в их жизни. Выйдя обновленным из святой воды, новокрещенный входил в братство единой любви. Верующему, принявшему его, даровалось вечное блаженство, если последующую свою жизнь он проводил согласно учению Христа.

Историю Иоанна Крестителя описал Анатоля Франса. В ней жене Ирода Антипы прекрасной Ироиде не по нраву пришелся глаголющий в пустыне проповедник. Она просто слышать о нем не могла. Такова была ее прихоть. Ираида просила-умоляла правителя Галилеи, чтобы тот повелел убить Иоанна.

«И Иоанн был схвачен. Но при мысли об убийстве Ирод дрожал от страха. Убить человека, который крестил людей в Иордане, изгонял бесов, пророчествовал! Убить божьего святого!

Ведь царь становился в тупик перед этим поразительным существом, постигшем при помощи поста и магических обрядов тайны, которые навсегда останутся недоступными для большинства людей. Ирод задавал ему вопросы, просил откровений, знамений, спрашивал его советов. Он охотно сделал бы его своим звездочетом или волхвом. Между государем и назареем установилась какая-то короткость отношений.

Иродиада поняла, что без помощи какого-либо необычного средства ей не заполучить голову Крестителя. Ее увядающая красота уже не имела былой силы. Требовалось иное оружие. К счастью, у нее была дочь Саломея, такая же красавица, как некогда ее мать.

В тридцатом году от Рождества Христова в честь дня рождения царя Ирода во дворце был затеян один из бесконечно длящихся пиров, где приятный запах яств и винные пары дурманят головы.

Иродиада, которой обычай воспрещал присутствовать на пирах, выжидала в глубине гарема удобной минуты, чтобы начать действовать. Когда, по ее расчетам, праздник уже приближался к концу, она выслала к пирующим свою дочь Саломею, которая стала плясать перед царем и его гостями. То был медленный чувственный танец, из тех, стародавнюю традицию которых хранит Восток, — мимическая любовная сцена, где ноги танцовщицы едва переступают, тогда как тело выражает всю истому и безумство сладострастия.

Молодая, искусная в приемах плотского обольщения, царевна очень понравилась Ироду Антипе, и он, с неосторожностью человека, разум которого затуманен хмелем, сказал ей:

— Проси, чего хочешь, я дам тебе.

И поклялся:

— Что бы ты не просила, я дам тебе, даже до половины моего царства.

Саломея вышла, как было ей ранее приказано, чтобы спросить совета у матери, с беспокойством ожидавшей ее в гареме, потом, возвратившись, стала перед Антипой и с улыбкой повторила слова, подсказанные Иродиадой:

— Дай мне вот на этом блюде голову Иоанна Крестителя.

Она показала на одну из широких чаш для фруктов и печений, которыми был уставлен стол.

Царь, огорченный и недовольный этой просьбой, заколебался. Ему хотелось бы и на этот раз спасти назарея. Но он дал торжественное обещание; если б он отказал в столь заслуженной награде, все гости стали бы свидетелями его вероломства и посмеялись бы над его слабостью. Он сделал знак палачу, который всегда был при нем. Несколько минут спустя палач вернулся, неся на столовом блюде голову Крестителя, и подал ее девушке. Саломея приняла ее и отнесла к матери».

Оскар Уайльд в своей пьесе «Саломея» по иному рассказывает эту историю, до краев наполняя ее пряным ароматом Востока. Он рисует сцену прихода Саломеи в тюремный застенок Крестителя. Она пробирается мимо осклизлых вонючих стен и, словно изящная, извивающаяся змея, крадучись приближает свое игривое тело к Иоанну.

— «Ужаснее всего твои глаза. – шепчет-шипит Саломея. — Можно подумать, будто это черные дыры, прожженные факелами в гобелене из Тира. Можно подумать, будто это черные пещеры, где обитают драконы, черные пещеры Египта, где устраивают себе логово драконы. Можно подумать, будто это черные озера, воды которого разыгрались от фантастических лун.

Как ты худ к тому же! Ты похож на плоское изваяние из слоновой кости. Можно подумать, будто ты серебренное изваяние. Я уверена, что ты девственен, как луна. Ты похож на серебряный луч. У тебя, должно быть, очень холодное тело, как слоновая кость. Я хочу поглядеть на тебя поближе. Иоанн, я влюблена в твое тело. Твое тело бело, как лилия долины, которого никогда не касалась коса жнеца. Твое тело бело, как снега, что лежат на горах, как снега, что лежат на горах Иудеи, спускаясь с них в долины. Розы в саду царицы Аравии не так белы, как твое тело. Ни розы в саду царицы Аравии, ни ступни рассвета, шествующие по листве, ни грудь луны, когда она покоится на груди моря… ничто на свете не сравнится с белизной твоего тела. Позволь мне прикоснуться к твоему телу, Иоанн!

Креститель, прикованный цепью, лишен возможности оттолкнуть издевающуюся над ним Саломею. Только гневные слова может швырнуть он ей в прекрасное развращенное лицо.

— Прочь, дщерь вавилонская! Ты та, что отдавалась юношам из Египта, облаченным в тончайшее полотно, убранным гиацинтами, с золотыми щитами и серебряными шлемами, у которых великолепные тела. Встань со своего ложа мерзостей, со своего кровосмесительного ложа, и явись сюда, дабы услышать голос того, кто приуготовляет к слову Господа; покайся в своих прегрешениях. Даже если ты не раскаешься, навеки прибудешь в своих мерзостях, он явится, потому что в руке у господа — коса. Через женщину вошло зло в этот мир. Не говори со мной. Я не хочу тебя слушать. Я слышу только слова Господа Бога.

Саломея не слушает Иоанна. Льнет к нему и продолжает:

— Твои волосы ужасны. Они покрыты пылью и грязью. Можно подумать, будто это венец из терний, что надели на твое чело. Можно подумать, будто это клубок черных змей, обвивающих твою шею. Я не люблю твоих волос. Это в твои уста я влюблена, Иоанн. Твои уста словно алая лента, повязанная вокруг башни из слоновой кости. Они словно гранат, рассеченный ножом из слоновой кости. Цветы граната, что цветут в садах Тира, краснее роз, но они не так красны, как твои уста. Красные трубы, что возвещают о прибытии царя и наводят страх на врагов, не так красны. Твои уста краснее ног тех, кто давит виноград в винодельнях. Краснее, чем лапки голубей, что живут в храмах, где их кормят священники. Краснее, чем ноги у того, кто возвращается из леса, где он убил льва и видел золотистых тигров. Твои уста, словно ветка коралла, которую рыбаки отыскали в сумерках моря и хранят для царей. Они словно киноварь, что моабиты добывают в копях Моаба. Никто на свете не сравнится с рдением твоих уст… Позволь мне поцеловать твои уста.

— Никогда, дщерь вавилонская! Дочь Содома — никогда!

— Я поцелую твои уста, Иоанн! Я поцелую твои уста. Царь Ирод исполнит мою просьбу. Я нравлюсь ему. Он говорил мне: — Ваши маленькие ножки, словно белые голубицы. Они похожи на маленькие белые цветы, пляшущие на дереве. – Я нравлюсь ему. Он исполнит мою просьбу. Я увижу твою голову на блюде для фруктов и поцелую тебя в уста.

В этот вечер у луны очень странный вид. Можно подумать, что это истерическая женщина, которая ходит и ищет повсюду своих любовников. К тому же она нагая. Она совсем нагая. Облака пытаются одеть ее, но она не желает. Она вырывается из облаков, шатаясь, словно пьяная женщина. Повсюду она ищет любовников…

Но вот казнь свершилась. Голова Иоанна покоится на блюде. Саломея довольна.

— Я поцелую теперь эти губы. Я укушу их своими зубами, как кусают твердый плод. Да, я поцелую твои уста, Иоанн. Я говорила это тебе, не так ли? Я тебе говорила. Но отчего ты не смотришь на меня, Иоанн? Твои глаза, что были так грозны, так исполнены гнева и презрения, теперь сомкнуты. Отчего они сомкнуты? Открой глаза. Подними свои веки, Иоанн. Или ты не желаешь смотреть на меня, Иоанн?…

А твой язык, который был словно красная змея, брызжущая ядом, он теперь неподвижен, он теперь ничего не говорит, эта красная гадюка, изрыгавшая на меня яд. Странно, правда? Как это случилось, что эта красная змея больше не шевелится. Ты не захотел меня, Иоанн. Ты отверг меня. Ты говорил мне гадкие вещи. Ты обращался со мной как с куртизанкой, как с блудницей, со мной, с Соломеей, дочерью Иродиады, принцессой Иудеи! Ну хорошо Иоанн. Ты умер, а я жива, и твоя голова принадлежит мне. Я могу делать с ней все, что захочу. Могу бросить собакам и птицам небесным. То, что останется после собак, склюют птицы небесные… Ах, Иоанн, Иоанн, ты единственный, кого я любила. Все другие мужчины внушали мне отвращение. Но ты был прекрасен. А! А! Отчего ты не смотрел на меня, Иоанн? Если бы ты посмотрел на меня, ты полюбил бы меня. Я прекрасно знаю, что ты полюбил бы меня, а тайна Любви больше, чем тайна Смерти. Надо видеть только любовь».

Бог, говорят, любит троицу. Вот еще одно произведение об Иоанне Крестителе. Автор его Генрих Гейне.


Ангел, черт ли – я не знаю,
Но ведь именно у женщин
Никогда не знаешь толком,
Где в них ангел, где в них черт.
Был в глазах безумно знойных
Весь волшебный блеск Востока,
Был на ней убор бесценный,
Точно в сказках Шахразады.
Губы – нежные гранаты,
Нос лилейный, хоть с горбинкой.
Тело стройно и прохладно,
Точно пальма в жар полдневный.
Белый конь играл под нею.
Два высоких черных мавра
Шли с боков, держа царице
Золоченые поводья.
Да, она была царица,
Королева Иудеи,
Та, чью стратсь насытил Ирод
Головою Иоанна.
И за это преступленье
Казнь она несет за гробом:
В сонме призраков ей мчаться
Вплоть до Страшного суда.
И в руках она доныне
Держит блюдо с головою
Иоанна и безумно
Эту голову целует.
Ведь она его любила.
Библия молчит об этом,
Но хранит народ преданье
О ее любви кровавой.
Да и как понять иначе
Злую прихоть этой дамы?
Женщина – лишь если любит,
Снимет голову с мужчины.
Рассердилась от чего-то,
Вот и голову срубила,
Но едва лишь увидала
Эту голову на блюде –
Помешалась и от горя
Умерла в безумье страсти.

Но мы с тобой, мой дорогой читатель, слишком уж отвлеклись от евангельского текста. Пора к нему вернуться. Итак, сразу после крещения Иисус, исполненный Духа Святого удалился в знойную безжизненную пустыню, которая считалась у иудеев обиталищем смерти и злых сил, ибо там нет и глотка воды, а потому нет жизни. И в этой пустыне, не принимая пищи, Иисус провел сорок дней, сорок дней испытаний и размышлений. Здесь он соблюдал пост, который издавна у иудеев известен как средство подчинения плоти духу, а духа — Богу, и тем самым — победе добра над злом.

Но испытание голодом и жаждой было недостаточно для того, кому предназначено искоренить зло на земле. Иисус встретился в этой пустыне с самим представителем этого зла – диаволом. И диавол пришел сюда искушать его.

«И сказал Ему диавол: если Ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом. Иисус сказал ему в ответ: написано, что не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом Божьим. И возвел Его на высокую гору, диавол показал Ему все царства вселенной во мгновение времени, и сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклянешься мне, то все будет Твое. Иисус сказал ему в ответ: отойди от Меня, сатана; написано: „Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи“». И повел Его диавол в Иерусалим, и поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: «если Ты сын Божий, бросься отсюда вниз; ибо написано: „Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею“». Иисус сказал ему в ответ: сказано: «не искушай Господа Бога твоего». И окончив все искушения, диавол отошел от Него до времени». (Лука 4. 3 — 13)

Так написано в Библии. Но интерпретация Библии для мыслящего человека всегда была наиинтереснейшим делом. Английскому писателю Сомерсету Моэму захотелось продолжить эту историю. Победа Иисуса над сатаной показалась ему слишком легкой. И он написал:

«На словах: Иисуса „Отыди, сатана“» кончает свой рассказ добрый простодушный Матфей. Но это не конец. Дьявол был хитер. Он еще раз подступился к Иисусу и сказал: «Если ты примешь позор и поругание, удары, терновый венец и смерть на кресте, ты спасешь род человеческий, ибо нет любви выше, чем у того человека, который жизнь свою отдал за друзей своих». Иисус пал. Дьявол хохотал до колик, ибо он знал, сколько зла сотворят люди во имя своего спасителя».

В Библии же Сын Божий дал пример победы над искушениями, ибо Он неизменно ставил волю Божию превыше Своей Собственной и тем побеждал искушения.

После сорокадневного жесточайшего поста Иисус начинает открытое служение своему Богу. В нищенском рубище он пускается странствовать по Палестине, бывшей в ту пору глухой провинцией. Простые люди, собираясь вокруг Него, слушали Его внимательно, те же, кто хоть на несколько ступеней приподнялись над нищенством, гнали Иисуса от своего порога, надсмехались над ним.

— Бредни, — говорили они. – У самого душа невесть в чем держится, а туда же, о вечности говорит. Земную-то жизнь прилично прожить не может.

А Иисус проповедовал: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих». (Матфей 20. 28)

«Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя мое легко». (Матфей 13. 28- 30)

«Просите, и дано будет вам; ищите и найдете; стучите и отворят вам». (Матфей 7.)

И еще: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Это главная и самая прекрасная заповедь, ибо «любовь к ближнему – высший вид живой энергии, переполняющий сердце человека и требующий выхода и расточения», — поддержал Борис Пастернак. И вроде бы спорить с этим утверждением нельзя. А вот английский писатель Бернард Шоу все-таки вступает в спор. Он говорит: «Не люби ближнего как самого себя. Это наглость, если ты собой доволен, и оскорбление, если недоволен. Не поступай с другими так, как тебе хотелось бы, чтобы они поступали с тобой. У них могут быть другие вкусы».

Скажи, мой дорогой читатель, разве не прав Бернард Шоу?..

Но можно ли считать неправым и Бориса Пастернака?..

Можно ли считать неправой самую прекрасную заповедь христианства?..

Кто ответит?..

В знаменитой Нагорной проповеди Иисус Христос сказал:

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они населяют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Матфей 5. 1 — 16)

«Итак, братия мои возлюбленные, всякий человек да будет скор на слушание. Медленен на слово, медленен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией. Посему, отложивши всякую нечистоту и остаток злобы, в кротости примите насаждаемое слово, могущее спасти ваши души». (Иаков 1. 19 — 21)

« Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело. Язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает. И язык — огонь, прикраса неправды. Язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны. Язык укротить никто из людей не сможет; это — неудержимое зло, он исполнен смертоносного яда. Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие. Не должно, братии мои, сему так быть. Течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода?» (Иаков 3. 2 — 11)

«Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение». (Петр 2. 1 — 2)

«Не судите, да не судимы будите, ибо каким судом судите, таким будите судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». (Мф. 7.1 — 2) Судить вправе только Бог.

«Вы слышали, что сказано: „око за око, зуб за зуб“. Я говорю вам: не противиться злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду». (Матфей 5. 38 — 40)

«На вопрос ученика: „Господи! Сколько же раз прощать брату моему, согрешившему против меня? До семи ли раз?“» — Иисус отвечает: «Не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз» (Мф. 18.21—22)

«Вы слышали, что сказано: „люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего“. Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас», потому что Создатель «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». (Мф. 5.43—45)

Какой жизненный опыт подсказал христианам столь милосердное отношение к врагам своим? Что заставило их изменить один из главных постулатов Ветхого Завета: «око за око, зуб за зуб, рука за руку» и далее по всем частям тела?.. Страх перед врагами? Невозможность отстоять свои права? Или надежда на благородство тех, кто их немилосердно притеснял? Думаю, что надежды на благородство жизненный опыт представить евреям никак не мог, ибо такого практически не случалось.

Давай припомним, мой дорогой читатель, какого мнения придерживался великий Конфуций по данному вопросу. Когда его спросили: Можно ли отвечать на зло добром? — Он не задумываясь ответил: А чем же тогда отвечать на само добро? На зло следует отвечать справедливостью, а на добро — добром.

И правильно ответил. Зло, остающееся безнаказанным, разрастается в геометрической прогрессии и валит таким валом, что уже никакое добро его не в силах победить. И тогда чаша зла на весах жизни начинает значительно перевешивать чашу добра, и добропорядочным людям становиться ой как не сладко, да что там несладко — горько жить на земле.

Но вот и в самом Евангелии мы видим слова, подтверждающие эту истину: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». (Матфей 7. 6)

«Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные». (Матфей 7. 15)

Что и говорить: христианство – противоречивая религия.

Но последуем дальше за странствующим и проповедующим Христом. Вот он стоит в кучке оборванных тощих крестьян и говорит им: «Выслушайте значение притчи о сеятеле. Ко всякому, слушающему слово о Царствии и не разумеющему, приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его: вот что означает посеянное при дороге. А посеянное на каменистых местах означает того, кто слышит слово и тотчас с радостью принимает его. Но не имеет в себе корня и непостоянен: когда настанет скорбь или гонения за слово, тотчас соблазнится. А посеянное в тернии означает того, кто слышит слово, но забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно. Посеянное же на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего, который и бывает плодоносен, так что иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать». (Матфей 13. 18 — 23)

А вот Христос у иудейского храма читает другую проповедь: «Когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который в тайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. Молись же так: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя твое; да приидет Царствие твое; да будет воля Твоя на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого; ибо Твое есть Царство и сила слова вовеки. Аминь». (Матфей 6. — 13)

Одна из притч, рассказанных Христом, повествует о блудном сыне, который промотал наследство отца своего и вынужден был наняться пасти свиней. Горшей участи для иудея и представить себе невозможно, потому как свиньи считались нечистыми животными, и даже прикосновение к ним оскверняло человека. Не вынеся унижений и голода, юноша решил вернуться назад, соглашаясь даже на участь раба в отчем доме. И вернувшись в отчий дом, блудный сын сказал отцу своему: «Отче! Я согрешил против неба и перед тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги. И приведите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться. Ибо сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться.

Старший же сын был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование. И призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел и отец твой заколол откормленного теленка. Брат осердился и не хотел войти. Отец же его вышед звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего; но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими. А когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Отец же сказал ему: сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое. А о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся». (Лука 15. 21 — 32)

Сколь же правдива эта притча., сколь человечна. Она действительно о подлинной любви. — «Был мертв и ожил, пропадал и нашелся».

Однажды Иисус со своей Матерью и появившимися у Него учениками попал на свадебный пир в Кане. Судя по тому, что вина на пиршеском столе стало вскоре не хватать, брак заключали далеко не богатые люди. Мария, увидев, в сколь затруднительное положение попали хозяева, сказала Сыну: «Вина нет у них». Иисус говорит водоносам: «Наполните сосуды водою. И наполните их до верха». Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, — тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: «Всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее. А ты хорошее вино сберег доселе». Так Иисус положил начало чудесам и явил славу Свою». (Иоанн 2 гл.)

И первое чудо Его было связано с простой человеческой радостью и чудом этим он благословил радости земной любви. Но, пожалуй, о счастливых сторонах в жизни человека говорит лишь одна эта притча, да и то рассказывается она один только раз евангелистом Иоаннам.

Переходя от одного убогого селения в другое, Иисус повсюду видел больных людей и творил чудеса, исцеляя их.

«Пришел Иисус к морю Галилейскому и, взойдя на гору, сел там. И приступило к Нему множество народа, имея с собою хромых, слепых, немых, увечных и иных многих, и повергли их к ногам Иисусовым; и Он исцелил их. Так что народ дивился, видя немых говорящими, увечных здоровыми, хромых ходящими и слепых видящими; и прославлял Бога Израилева.

Иисус же, призвав учеников Своих, сказал им: жаль Мне народ, что уже три дня находится при Мне, и нечего им есть. Отпустить же их не евшими не хочу, чтобы не ослабели в дороге. И говорят Ему ученики Его: откуда нам взять в пустыне столько хлебов, чтобы накормить столько народа? Говорит им Иисус: сколько у вас хлебов? Они же сказали: семь и немного рыбок. Тогда велел народу возлечь на землю. И, взяв семь хлебов и рыбы, воздал благодарение, преломил и дал ученикам Своим, а ученики — народу. И ели все, и насытились; и набралось оставшихся кусков семь корзин полных. А евших было четыре тысячи человек, кроме женщин и детей». (15. 29 — 38)

Так насытил Христос голодных, но в своих проповедях учил не слишком-то увлекаться пристрастием к материальным ценностям:

«Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? Посему говорю вам, не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что вам пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело — одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, не собирают в житницы; и Отец наш Небесный питает их. И вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, ни прядут». (Матфей 6. 22 — 28)

У людей беснующихся «светильник ока» был бесконечно темен. Но Иисус Христос мог излечить такого человека. Однажды «встретил его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом. Он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями. Потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его. Всегда ночью и днем, в горах и гробах, кричал он и бился о камни. Увидев же Иисуса издали, прибежал и поклонился Ему. И вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Заклинаю Тебя Богом, не мучь меня! Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много». (Марк 5. 2 — 9)

Но Христос совершил чудо исцеления и одним беснующимся в легионе беснующихся стало меньше.

«И все ужаснулись, так что друг друга спрашивали: что это? Что это за новое учение, что Он и духами нечистыми повелевает со властью, и они повинуются Ему? И вскоре разошлась о нем молва по всем окрестностям в Галилее». (Марк 1. 27 — 28)

Однако, еще большая молва пошла о Христе, когда он совершил на земле чудо воскрешения из мертвых, когда он победил злейшее зло на земле – смерть.

В городе Наине Он увидел похороны юноши — единственного сына вдовы. Сжалившись над ней, Христос приказал: «Юноша! Тебе говорю, встань!» Сын вдовы ожил, «и отдал его Иисус матери его». (Лк. 7.11 — 15) В другом случае он вернул к жизни дочь начальника синагоги. Это исцеление потребовало прямого подвига веры от отца несчастной: покуда он вел Иисуса к больной, дочь его уже скончалась. «Не бойся, только веруй, и спасена будет». — убеждал его Христос. Он позволил войти в дом только ближайшим ученикам — Петру, Иоанну и Иакову, а также отцу и матери девушки — тем, чья беспрекословная вера должна была участвовать в чуде, которое Он намеревался совершить. «Не плачьте; она не умерла, но спит», — утешал Христос рыдающих родственников. Над Ним смеялись те, кого Он оставил за порогом дома, «Он же выслал всех вон и взяв ее за руку, возгласил: девица! встань». (Лк. 8.40 — 54) Так родители вновь обрели уже потерянное возлюбленное чадо.

А вот самый яркий случай воскрешения из мертвых.

«Был болен некто Лазарь. Сестра же Мария, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги его волосами своими, послала сказать: Господи! Тот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божьей, да прославится через нее сын Божий. И сказал Своим ученикам: Лазарь, друг наш уснул, но Я иду разбудить его. Ученики Его сказали: Господи! Если уснул, то выздоровеет. Иисус говорил о смерти его; а они думали, что он говорит о сне обыкновенном. Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер. И радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему. Иисус пришед нашел, что он уже четыре дня в гробе.

Сестра Лазаря Марфа сказала Иисусу: Господи, если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у бога, даст Тебе Бог. Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресенье, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживает. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит Ему: так, Господи! Я верую, что Ты Христос Сын Божий, грядущий в мир.

Иисус приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит Ему: Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я знал, что Ты всегда услышишь Меня, но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его было обвязано платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет. Тогда многие из Иудеев, видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него». (Иоанн 11.1 — 45)

Обретшие воскресшего Лазаря несказанно радовались случившемуся. А вот поэт Дьеркс пережил в душе происшедшее, попытавшись прочувствовать состояние того, кто поднят со смертного одра. И переживания получились отнюдь не сладкие. Посудите сами.


И Лазарь пробудился на голос Иисуса.
Бледный, единым усилием приподнялся он во мраке
И вышел, путаясь в своих могильных повязках,
И пошел, глядя прямо перед собой – угрюмый и одинокий.
Угрюмый и одинокий ходил он с тех пор по городу,
Как бы ища нечто, что не мог найти,
Подобно слепому, натыкаясь на каждом шагу
На тщетные явления жизни и на рабскую суету.
Его лоб светился бледностью трупа.
Глаза его вспыхивали беглым пламенем. Зрачки его,
Зревшие сияние вечного света,
Казалось, не могли смотреть на этот мир.
И он шел слабый, как ребенок, зловещий
Как безумец. Толпа издали расступалась перед ним.
Никто не решался заговорить с ним, и бродил он по воле случая
Похожий на человека, задыхающегося в ядовитом воздухе;
Не понимая больше ничего в житейской суете
Земли. Погруженный в свою несказанную грезу,
Сам ужаснувшийся своей страшной тайны,
Он уходил и приходил, храня безмолвие.
И дети, и взрослые, и старики — все в Вифании
Боялись этого человека. Он проходил одинокий и угрюмый,
И застывала кровь в жилах самых храбрых
Перед смутным ужасом, парившим в глубине его глаз.
Кто может поведать нам человеческое страдание твоё?
Ты, вышедший из могилы, откуда никто не выходит!..
… Мог ли ты причаститься снова забот этого мира,
Ты, постигший истины, запрещенные смертным!
О, сколько раз в тот час, когда тень наполняет небосвод,
Вдали от живых, чернея на золотом фоне неба
Своей громадной фигурой с распростертыми руками,
Ты призывал по имени Ангела, миновавшего тебя.

Смятенное душевное состояние неприкаянного воскресшего авторов Библии совершенно не волнует. Для них главное в чуде воскрешения.

А вот еще одно чудо исцеления. «Подошел к Христу человек, и преклоняя перед Ним колена, сказал: Господи! Помилуй сына моего; он в новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду. Я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его. Иисус же отвечая сказал: о род, неверный и развращенный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне сюда. И запретил ему Иисус; и бес вышел из него; и отрок исцелился в тот час.

Тогда ученики приступивши к Иисусу наедине, сказали: почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему; ибо истинно говорю вам: если вы будите иметь веру с горчичное зерно и скажите горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». (Матфей 17. 14 — 20)

Но совершить подвиг веры, именно подвиг веры, оказалось, ох, как не легко. Александр Мень говорил об этом: «Крестную смерть Христа и неслыханное в своей парадоксальности учение принять невозможно без подвига веры». Ученикам Христа такой подвиг первоначально свершить не удалось. Этот вывод следует из двух евангельских притч.

Однажды Иисус со своими учениками переправляется в лодке через Галилейское озеро. Когда Спаситель уснул, утомленный делами дневными, на озере поднялась страшная буря, и волны стали захлестывать лодку. Ученики в страхе бросились будить Христа: встань, посмотри, мы сейчас погибнем. Встав, «Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер стих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры?». (Мк. 4.36 — 40)

Ученики часто сомневались в Божьем промысле, но каждый раз слова и дела Христа все же хоть как-то укрепляли и поддерживали их шаткую веру. Об этом напоминает другой случай, описанный в Евангелии. Однажды, Иисус отправился на гору помолиться в уединении, а ученики пустились в плавание по тому же Галилейскому озеру. И опять на озере заштормило, и опять ученики испугались и стали звать Христа христа ради на помощь. И пришел им Христос на помощь, ступая по воде к ним как по суху. Словно призрака испугались ученики своего Учителя, Христос же успокоил их. Тогда один из учеников, Петр, воскликнул: «Господи! Если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде». Иисус сказал: «Иди». И Петр пошел по воде, как его Учитель. Вдруг испугавшись волн и ветра, он начал тонуть, взывая о помощи. Протянув руку, Спаситель поддержал его и укорил: «Маловерный! Зачем ты усомнился?» (Мф. 14.22 — 31)

Столь жесткое требование веры со стороны Христа показалось совершенно неприемлемым Сомерсету Моэму. Он считал, и, по-моему, совершенно справедливо, что «бог слишком неистово требует, чтобы в него верили, будто без нашей веры не будет убежден в собственном существовании. Он обещает награды тем, кто в него верит, а тем, кто не верит, грозит страшными карами. Я лично не могу поверить в бога, который на меня сердится за то, что я в него не верю. Я не могу поверить в бога, у которого нет ни чувства юмора, ни здравого смысла».

И если новопредставившийся иноверец окажется перед престолом Иисуса Христа, и он сочтет земные деяния его праведными и добрыми, неужели же Всевышний окажется таким формалистом, что лишь за веру в другого бога или за приверженность атеизму, пошлет его в адское жерло? Я думаю, это было бы неприемлемо и немилосердно. Хватит с нас и на земле распрей, рожденных разными религиями.

Потихоньку весть о том, что недавно появившийся Сын Божий обещает своим приверженцам жизнь вечную и благую, достигла ушей богачей. Они призадумались, ибо стремились к вечному блаженству всей душой.

«Некто подошел к Христу и сказал: Учитель Благой! Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюдай заповеди: не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать, и люби ближнего твоего, как самого себя. Юноша говорит Ему: все это сохранил я от юности моей; что еще недостает мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровища на небесах.

Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: именно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно. Тогда Петр отвечая сказал Ему: вот, мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет нам? Иисус же сказал им: истинно говорю вам: когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых. И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». (Матфей 19. 16 — 29)

Вот так-то: кинь все родное и близкое, соверши подвиг веры и наследуешь жизнь вечную. Только и всего… Трудно примириться с этим требованием. Сквозит в нем безбожество эгоизма.

По этому поводу недоумевал и великий Вильям Шекспир:


Мысли о божественном всегда
Сплетаются с сомненьями, и часто
Одна из них другой противоречит;
Здесь, например, «Придите все», а там —
«Ко мне попасть не легче, чем пройти
Верблюду сквозь игольное ушко».

А вот вам и следующая безбожность: один из учеников попросил: «Господи! Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвых». (Матфей 8. 21 — 22)

Милосердные люди давно облагородили эти немилосердные слова и воспринимают их не иначе как: мертвым – покой, а живым надо продолжать жить.

Апофеоз агрессии звучит в следующих гневных словах Христа:

«А кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим Небесным. Не думайте, что я пришел принести мир на землю, но меч. Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невесту со свекровью ее. И враги человеку домашние его. Кто любит отца и мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее». (Матфей 10. 17 — 38)

Господи, да как же идти-то за таким богом?..

И тут братья Стругацкие вступают в спор с Библией: «Не мир принес я вам, но меч» — Не говорилось этого. — «Не мир принес я вам, но меч… ту о мире» – это больше похоже на истину, так сказано быть могло. Да, конечно, по-арамийски подобная игра слов невозможна. Но ведь и по-арамийски сказано было не так».

И действительно слова о мечте о мире более сродни образу Иисуса, нежели слова о мече…

Но вернемся к вопросам материального благосостояния, которым в Евангелии уделяется большое внимание.

Вот что случилось с неким богатым человеком, который «одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падавшими со стола богача; и псы приходя лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово; умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его. И возопив, сказал: отче Аврааме! Умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! Вспомни, что ты получил уже доброе свое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь.

И сверх всего того, между вами и нами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к нам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтоб и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме! Но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто из мертвых воскрес, не поверят». (Лука 16. 19 — 31)

Как мы видим, богатого человека ждут в вечности адские страдания. Но вот следующая притча разворачивает этот постулат на сто восемьдесят градусов. Посудите сами:

«Он поступит как человек, который отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое. И одному Он дал пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправились они в путь. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов. Точно также получивший два таланта приобрел другие два. Получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего. По долгом времени, приходит господин рабов тех и требует у них отчета. И подошел получивший пять талантов и принес другие пять талантов и говорит: „Господин! пять талантов ты дал мне; вот другие пять талантов я приобрел на них. Господин сказал ему: «Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего».

Подошел также и получивший два таланта и сказал: «Господин! Два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрел на них. Господин его сказал ему: „Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен; над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего“». Подошел и получивший один талант и сказал: «Господин, я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал; и убоявшись пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое».

И господин же сказал ему в ответ: «Лукавый раб и ленивый! Ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я пришел получил бы свое с прибылью. Итак возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дается и приумножается, а у неимеющего отнимается и то, что имеет. А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет палач и скрежет зубов». Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!» (Матфей 25. 13 — 30)

Видимо, каждый верующий христианин имел возможность избрать для своего жизненного пути любую из притч. Одни, отказывающиеся ото всех жизненных благ, кстати данных им самим же Богом, получали вечное блаженство, ибо не хотели уподобляться верблюдам, а на самом-то деле именно им и уподоблялись; другие – не зарывали таланты в землю, а приумножали их, благодаря чему в земной жизни не бедствовали. Каждый шел своим путем. Мне думается, что путь православия идет через «игольное ушко» и поэтому народ живет далеко не богато, путь католичества – это путь приумножения талантов, путь благосостояния. Ведь для католиков богатство – божий дар.

И еще одно замечание: не зная, что «талант» есть денежная единица, люди истолковывают эту притчу по-своему: данный тебе Богом талант не зарывай в землю. Вот это мудро так мудро.

Притча о благе богатства единственная в Евангелии. Преобладает же отрицательное отношение к сей стороне человеческой жизни. Вот доказательство.

«Да хвалится брат униженный высотою своею. А богатый — унижением своим, потому что он пройдет, как цвет на траве. Восходит солнце, настает зной, и зноем иссушает траву, цвет ее опадает, исчезает красота вида ее, так увядает богатый в путях своих. Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: и вы собрали себе сокровища на последние дни. Вот плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа». (Иаков 5. 1 — 4) (Иаков 1. 9 — 15)

«Послушайте, братия мои возлюбленные, не бедных ли мира избрал Бог быть богатыми верою и наследниками Царствия, которое Он обещал любящим Его?» (Иаков 2. 5)

Однажды «вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей. И говорил им: дом Мой домом молитвы наречется, а вы сделали его вертепом разбойников». (Матфей 21. 12 — 13)

В другой раз «сел Иисус возле сокровищницы, и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Пришедши же одна бедная вдова положила две лепты. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудности своей положила все, что имела, все пропитание свое». (Марк 12. 41 — 44)

Так что исповедующим христианство рекомендуется не заботиться о завтрашнем дне и отдавать не только последнюю рубашку с себя, но и последний кусок хлеба. Так вернее можно получить пропуск в рай. Мытари и блудницы тоже имеют преимущество, ибо «Иисус говорит: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед идут в царство божие». (Матфей 21. 28 — 32)

«Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне, и не пойдет за пропавшею, пока не нашед ее? И нашед, возьмет на плечи свои с радостью; и пришед домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною, я нашел мою пропавшую овцу. Сказано вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». (Лука 15. 4 — 7)

Говорю вам: «Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей стал молиться сам в себе так: Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь. Пащусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот; ибо всякий возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится».(Лука 18. 10 — 14)

Фарисеям – имущество имеющим людям и книжникам от Христа досталось сполна. Элита общества отказалась от Него. Именно фарисеи считали себя хранителями подлинных национально-религиозных традиций, их отличало презрение к невежественному простонародью. Появление проповедника, которого считали сыном плотника, было встречено ими в штыки. В ответ Иисус Христос говорил им: «Слепые, вожди слепых».

«Книжники же и фарисеи, увидевши, что Он ест с мытарями и грешниками, говорили ученикам Его: как это Он ест и пьет с мытарями и грешниками? Услышав сие, Иисус говорит им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию». (Марк 1. 16 — 17)

«Итак все, что велят книжники и фарисеи вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают. Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть. Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди; расширяют хранилища свои и увеличивают воскрылия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и представления в синагогах, и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: „учитель! учитель!“»

А вы не называйте их учителями, ибо один у вас Учитель — Христос, все же вы — братья. И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах. Больший из вас да будет вам слуга. Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет; а кто унижает себя, тот возвысится. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случается, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас». (Матфей 23. 1 — 15)

Тяжек путь избавления от преисподней. Избежать огненной геенны могут мужчины, добровольно оскопившие себя, ибо сказано: «которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного пригодны». (Матфей 19. 12) Это крайняя мера христианского верования в вопросе интимной стороны жизни человека.

Тем, кто не решается пойти на столь крайние меры, рекомендуется не прелюбодействовать. Христос говорит: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. Сказано так же, что если кто разведется с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей плод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует». (Матфей 5. 27 — 32)

Неузаконенная церковью любовь в христианстве приравнивается к похоти.

«Блажен лишь человек, который переносит искушения, потому что, быв испытан, он получает венец жизни, который обещал Господь любящим Его. В искушении никто не говорит: „Бог меня искушает“; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого. Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью. Похоть же зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть». (Иаков 1. 9 — 15)

Христос сам за свои тридцать три года ни разу не полюбил девушку, не познал женщину, не согрел и не приголубил ни одну возлюбленную, не лелеял милого младенца в своих руках. Что можно сказать о таком юноше, о таком мужчине?.. Несчастный человек – лучшее в жизни он пропустил, счастливой никого не сделал, потомства не оставил.

А ведь случись такое, потомство от бога-человека оказалось бы достойным, и этот генофонд люди с достоинством проносили бы сквозь века и преумножали его. Но христианская церковь считала непристойным действом размножение человечества при помощи его интимных органов. Потому, по-видимому, богочеловеку и не позволено было любить. Где-то, мой дорогой читатель, я даже видела древнее старинное изображение Христа в совершенно обнаженном виде без каких-либо признаков мужского естества. Да простите мне это богохульство, ибо я отражаю исключительно упрямые факты.

И вот опять в тексте Нового Завета появляется противоречие. На сей раз «привели к Христу женщину, взятую в прелюбодеянии, и поставивши ее посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии, а Моисей в законе заповедовал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? Он сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень». (Иоанн 8. 2 — 7)

«Если бы вы знали, что значит: „милости хочу, а не жертвы“, то не осудили бы невиновных. Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое. И когда Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи». (Матфей 12. 7. 7. 24 — 29)

Но попробуй-ка, мой дорогой читатель, из всего выше сказанного, противоречащего друг другу, понять, какой дом строился на камне, а какой на песке?…

Однажды Иисус со своими учениками взошел на высокую гору Фавор. Ученики, утомленные долгой дорогой, палящим солнцем и пустыми желудками, прилегли в тени чахлых кустиков и заснули. Христос же поднялся выше, чтобы вознести Господу Богу Своему очередную молитву в уединении, вдали от всех глаз. «Пробудившись, ученики увидели, что лицо Иисуса просияло как солнце, а одежды стали белоснежными и блистающими. С Христом беседовали два великих древних пророка — Моисей и Илия. Из осенившего их светлого облака раздался голос: „Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благословение; Его слушайте“». Ученики в страхе пали на землю. «Встаньте и не бойтесь». — поднял их Христос, принявший обычный вид, и велел до поры никому не рассказывать о виденном. (Мф. 17.1 — 9) Преображение Христа воочию показало, каким должен стать человек в будущей жизни Царства Божия, где нет мертвых, но все живы: люди не будут хмуры и озабочены, они станут просветленными от счастья.

Долго странствовал и проповедовал Иисус со своими учениками в просторах земли древней. И вот пришло время войти им в город Иерусалим. Но еще на подступах к городу Христос стал задумчив и грустен. Словно бы уединился он в просторах своей души с самим собою и узнал страшную тайну. И стал он предупреждать учеников своих, о том, что будет предан одним из них, претерпит истязания нечеловеческие, погибнет, а в третий день воскреснет. Но не слушают Его ученики Его, пребывая в радостном ожидании воцарения Христа над народами.

И вот настал день вступления Христа в Иерусалим. Окруженный босоногими учениками в лохмотьях, въехал Сын Божий в этот град верхом на осле — символе мира и смирения в противоположность боевым коням римских царей-завоевателей. Народ приветствовал Его. «Из его восторженных воплей явствовало, что пророк – потомок царя Давида и новый царь израилевский пришел. Сенсационный слух разнесся мигом, сбежался народ со всех концов города, люди толпились в окнах, облепили крыши. Охваченные мессианским энтузиазмом, они бросали под ноги Иисусу свои одежды и зеленые ветки, махали пальмовыми листьями.

С этого момента все, что бы Иисус ни делал, ни говорил, было в тогдашней политической обстановке открытым вызовом. Уже самый его демонстративный въезд вызвал у властей опасение, что объявился еще один из тех фанатиков, которые выдавали себя за пророков и призывали народ к мятежу. Когда возмущенные фарисеи потребовали от Иисуса заставить своих учеников замолчать, Он отвечал: «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют». (Лука, 19. 40) Это было заявление, чреватое серьезными политическими последствиями. Надо сказать, что с этого момента Иисус действует бескомпромиссно, не считаясь с опасностью, которой себя подвергает». (Косидовский)

Въехав в Иерусалим Он прямиком отправляется в иудейский храм. Христианских храмов тогда и в помине не было. Здесь, разгневанный, Иисус изгоняет из храма торговцев жертвенными животным и менял.

«И когда выходил Он из храма, говорит Ему один из учеников Его: Учитель! посмотри какие камни и какие здания! Иисус сказал Ему в ответ: видишь сии великие здания? Все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне. Когда услышите о войнах и военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит сему быть; но это еще не конец. Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это начало болезней. Предаст же брат брата на смерть, и отец на детей; и восстанут дети на родителей, и умертвят их. И вы будите ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется.

Горе беременным и питающим сосцами в те дни. В те дни после скорби той солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки. Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою. И тогда Он пошлет Ангелов Своих и соберет избранных Своих от четырех ветров, от края земли до края неба. Когда вы увидите то сбывающееся, знайте, что близко, при дверях. Истинно говорю вам: не пройдет род сей, как все это будет. О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец. Смотрите, бодрствуйте, молитесь, ибо не знаете, когда наступит это время». (Марк 13. 1 — 33)

Слова сына Божия о столь страшных грядущих событиях не могли не напугать учеников Его и не могли быть не услышаны окружающими его людьми. Ведь сказаны он были при выходе из храма, после скандала с торгующими там, следовательно скопления народа было достаточным для того, чтобы угрозы могли услышать многие. Вольные же слухи привольно разнеслись повсюду и донестись до ушей правителя Иерусалима им ничего не стоило. Опасность громовой тучей нависла над Иисусом.

Так зачем же понадобилось предательство самого любимого им ученика Иуды? Однако, во время вечерней трапезы, которую Христос совершил с учениками в канун иудейского праздника Пасхи, во время тайной вечери произошли следующие события:

«Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их. И во время вечери, диавол уже вложил в сердце Иуды Искариота предать Его.

Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался; потом влил воды в умывальницу, и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан.

Подходит к Симону Петру, и тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги? Иисус сказал Ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после. Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я делал вам? Если Я Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу: ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете.

Не о всех вас говорю: Я знаю, которых избрал. Но да сбудется Писание «ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою. Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня». Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевали, о ком Он говорит. Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса; ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит. Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! Кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я обмакнув, кусок хлеба подам. И обмакнув кусок, подал Иуде Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее». (Иоанн 13. 1 — 27)

Так говорится в Евангелии, то есть говорится о том, что Иуда был изначально высшими силами предназначен для свершения предательства. А против высших сил кто может противостоять?..

Судьба якобы предателя Иуды более иных судеб учеников Христовых трогала мыслящих людей всего мира и всех времен. Александр Сергеевич Пушкин отнесся к нему с традиционным презрением. Он написал:


Как с древа сорвался предатель ученик,
Диавол прилетел, к лицу его приник,
Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной
И бросил труп живой в гортань геенны гладной…
Там бесы, радуясь и плеща, на рога
Приняли с хохотом всемирного врага
И шумно понесли к проклятому владыке.
И сатана, привстав, с веселием на лике
Лобзанием своим насквозь прожег уста,
В предательскую ночь лобзавшие Христа.

Федор Сологуб жалеет бедную осинку, принявшую тело Иуды-христопродавца, повесившегося на ней.


Трепещет робкая осина,
Хотя и легок ветерок,
Какая страшная причина
Тревожит каждый здесь листок?
Предания простого люда
Так объясняют страх ветвей:
На ней повесился Иуда,
Христопродавец и злодей.

Герой повести братьев Стругацких отзывается о любимом апостоле Христа в явным пренебрежением:

«Иуда. Жалкий сопляк, мальчишка, дрисливый гусенок. Какое предательство?! Перестаньте повторять сплетни. Он просто делал то, что ему велели, вот и все. Он вообще был слабоумный, если хотите знать…»

Иоганн Вольфанг Гете, напротив, видит в Иуде натуру деятельную, желающую изменить ход событий наперекор божественной воле.

«Иуда, по-видимому, предавший Спасителя, в полном отчаянии является к нему и плача, рассказывает о несчастном исходе своего замысла. Дело в том, что он, Иуда, как и другие из умнейших апостолов Христа, был твердо убежден, что Христос объявит себя правителем и главой народа, и решил силою сломить доселе непреодолимую нерешимость Спасителя, принудить его к действиям; с этой целью он и побудил священников к применению грубой силы, на что они до сей поры не отваживались. Апостолы тоже были не безоружны, и все бы, наверное, обошлось, если бы Христос сам не придал себя в руки врагов, оставив своих присных в печальном положении».

Но вот мнение Анатоля Франса, усомнившегося в вине Иуды.

«Судьба Иуды Искариота повергает в изумление. Ведь в конце концов этот человек явился исполнить пророчество: надо было, чтобы он предал сына божия за тридцать серебряников. И поцелуй предателя, также как копье и досточтимые гвозди, явился одним из необходимых орудий страстей господних. Без Иуды чуда воскрешения не совершилось бы и род человеческий не был бы спасен. Между тем, среди богословов твердо укоренилось мнение, что Иуда проклят. Оно основано на следующих словах Христа: „Лучше бы ему было не родиться“. Мысль о том, что Иуда погубил душу свою, содействуя спасению мира, мучила многих христианских мистиков. Им с душой, исполненной сострадания, была невыносима мысль о том, что Иуда терпит вечные муки в аду».

Фридрих Горинштейн заглянул в психологические глубины этого христианского образа.

«Желание быть любимым присуще всем, но есть натуры сильные, нервные и чуткие, для которых жажда чужой любви так велика, что они теряют возможность любить сами и, чтобы постоянно ощущать силу любви к себе, причиняют любящему страдание. Не сразу, не вдруг становятся эти несчастные такими, и одной из ярких фигур подобных является непонятный, либо оболганный евангелистами иудейский юноша Иуда, самый красивый, самый страстный и самый любимый Христом ученик. Он удавился вовсе на потому, что каялся. Христа Иуде жаль не было, ибо не бывает взаиморавной любви между двумя людьми, и так сильна была любовь Христа к Иуде, что у Иуды не могло остаться и крупинки любви к Христу. Страшно одиноко стало Иуде, когда не стало рядом Христа, ибо только Христос со своей всепоглощающей неземной любовью способен был утолить жажду этой доведенной до исступления, страстной, ни на секунду не утихающей потребности быть любимым, которая грызла Иуду. Так бывает всегда, когда кто-нибудь любит чрезмерно, ибо и в любви, если кто забирает много или все, то другим остается немного, либо одна лишь жажда».

А вот рассказ Хорхе Луиса Борхеса, повествующего об открывшем истинное имя бога Нильсе Рунеберге и его страданиях:

«Предательство Иуды не было случайным, оно было деянием предопределенным, занимающим свое таинственное место в деле искупления. Бог снизошел до того, чтобы стать человеком, — рассуждает Рунеберг, — ради спасения рода человеческого; следует полагать, что содеянная им жертва была само совершенство, не запятнанное и не ослабленное какими-либо изъянами. Ограничивать его страдание агонией на кресте в течение одного вечера – кощунство. Утверждение, что он был человеком и был не способен согрешить содержит в себе противоречие: атрибуты непогрешимости и человечности несовместимы.

Бог стал человеком полностью, он стал человеком вплоть до его низости, человеком вплоть до мерзости и бездны. Чтобы спасти нас, он мог избрать любую судьбу из тех, что плетут сложную сеть истории: он мог стать Александром или Пифагором, или Рюриком, или Иисусом; он избрал самую презренную судьбу: Бог стал Иудой… Бог повелел быть равнодушию, Бог не желал, чтобы на земле стала известна Его ужасающая тайна.

Рунеберг понял, что еще не пришел час. Он понял, что на его голову обрушиваются все древние проклятия господни; он вспомнил Илию и Моисея, которые на горе закрыли себе лица, чтобы не видеть Бога. Какая же бесконечная кара назначена будет ему за то, что он открыл и разгласил грозное подлинное имя Бога? Пьяный от бессонницы и умопомрачительных рассуждений, Нильс Рунеберг бродил по улицам, громко умоляя, чтобы ему была дарована милость разделить со Спасителем Иудой мучения в Аду. Образ Сына, который, казалось, был исчерпан, он обратил новыми чертами – зла и злосчастья».

Мне ближе последняя версия. Иуда, проклятый людьми за предательство и небом – за самоубийство – единственный из грехов, который не будет прощен даже на страшном суде – принял на себя куда большие муки за спасение человечества, нежели Христос, муки распятия которого претерпевали многие смертные на земле. Ведь такая казнь была совершенно обыденным делом.

И воистину верно сказал Христос: «Горе тому человеку, которым Сын человеческий предается; лучше было бы этому человеку не родиться». (Матфей 26. 24)

А ведь Иуда, пройдя через бездну отчаяния, осознал все сам. «И тогда он, предавший Христа, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать серебряников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав Кровь невинную и, бросив серебряники в храме, он вышел, пошел и удавился». (Матфей 27. 3 — 5)

Никто не сжалился над ним. Милости не проявил. Вот так то…

Но вернемся к участникам самой знаменитой трапезы в мире — тайной вечере. Иисус сидел задумавшись, склонив голову, уже не замечая тихого говора своих учеников. Он думал о том, что, быть может, у него еще осталась хоть капля надежды на то, что ему удастся избежать страданий.

Когда наступила ночь и ученики уснули, Иисус потихоньку вышел из дома и пришел в темный Гефсиманский сад. Тишину его не нарушал ни единый шорох. Казалось, мир замер в ожидании великого события – своего избавления от вселенской силы Зла. Луна светила на ясном небе так ярко, что освещая все вокруг, тенями деревьев продлевала их могучие стволы и ветви, и все сливалось в причудливом кружеве ли, чудовищном переплетении ли… И среди этого кружева ли, переплетения ли


Иисус идет один тропой крутой,
И, словно саван, бел на нем хитон простой.
Внизу ученики забылись сном пугливо.
Под ветром клонятся дрожащие оливы.
Он шествует меж них, дрожа, подобно им,
И мертвый взор его, и дух тоской томим,
И руки сложены на грубой ткани платья,
Как у сокрывшего под ней добычу татя.
Средь скал находит он легко, хоть всюду тьма
Путь в Гефсиманию, что наверху холма,
Там, на колени пав, горе возводит очи,
Молитву скорбную творит и молвит: «Отче!»
Но бог безмолвствует, и мрачен небосвод.
В растерянности встав, вниз Иисус идет,
Плечом дрожащие оливы задевает,
И пот его чело кровавый заливает.
Терзанья прожитых им тридцати трех лет
Припомнил Иисус, и дланью ледяною
Страх смерти пробудил в нем естество земное.
Три раза Иисус вотще к Отцу воззвал –
В ответ на каждый зов лишь ветер завывал.
Тогда, как человек, от горьких мыслей мучась,
Представил он себе наш мир и смертных участь,
И затряслась земля, когда перед Творцом
Спаситель рухнул ниц и к ней припал лицом.
«Мне Отче, — он молил, — продли существованье,
Дай книгу дней моих прочесть до окончанья
Ужель не слышишь ты, как под твоей рукой
Страдает днесь во мне весь мир и род людской?
С тех пор, как созданы земля и естество,
Стопы безжалостные Судеб пригнетали
Все сущее в любом стремлении его.
Под тяжким игом их мы головы склоняли,
Как вол безропотный, что борозду вспахав,
Вспять возвращается, идти не смея дале.
Людей своих, рабов, цепями оковав,
Нас гнали вдаль они, холодные богини,
Сквозь мрак, где нет ни звезд, ни троп, ни вод, ни трав.
И безысходный круг по выжженной пустыне
Описывали мы, валясь бессильно с ног,
Чтоб завтра повторить путь, совершенный ныне.
О эти божества, чья родина – Восток,
О божества с лицом, что покрывалом скрыто!
Их исполинский вес нас вдавливал в песок.
Сама земля скорбит, боясь остаться вдовой,
Затем что новое с небес я молвил слово
Ей в грудь иссохшую – пускай одно всего,
Но с ним сюда послал ты Сына своего,
В нем столько чистоты и сладости таилось,
Что человечество им словно опьянилось,
И в сердце у людей проснулись жизнь и Бог,
Едва о братстве я, раскрыв объятья, рек.
Коль я свой тяжкий долг исполнил, Отче, строго
Под ликом мудреца сокрыв природу Бога;
Коль всюду возгласил, что ждешь ты жертв иных,
Что надо заменить душою тело в них,
Предметы – символом, побоища – глаголом,
Таланты золота – всего одним оболом,
Густую кровь – вином, прозрачным, как ручей,
Опресноками – плоть живых людей;
Коль смертью рассеку я время на две части,
И рабство прошлое мои искупят страсти,
Во имя их дозволь, чтоб, кровь пролив из жил,
Свободу в будущем я этим оплатил.
Освободитель, пусть заранее половина
Той крови, что отдать твой Сын готов безвинно,
Падет на тех, кто в мир придет, чтоб объявить:
«Не преступление – невинного убить».
Мы знаем, явятся тираны-изуверы
И суеумные их слуги-лицемеры,
Что дух племен смутят, превратный смысл вложив
Во все, чему учил твой сын, когда был жив.
Уже сегодня суть моей простейшей притчи
В яд превращают фальшь, корысть и безразличье.
О, чашу дай сею мне мимо уст пронесть:
В ней больше горечи, чем в водах мира есть!
Глумленье, тернии, бичи, удары тростью
Копье, что плоть пронзит мне под грудною костью
И муку крестную к закату довершит, —
Ничто, ничто меня так, Отче, не страшит.
Сомнение и зло, извечное проклятье
Творенья! Мог бы их давно во прах втоптать я,
Но коль уж ты их сам предусмотрел, Творец,
Позволь, чтоб снял с тебя вину я, наконец.
Прикажем Лазарю подняться из гробницы –
Пусть тайна мертвецов впервые разъяснится,
И, память сохранив о виденном, прольет
Он свет на то, что есть и что к концу придет;
Что древле ты вложил природе в сердце, боже:
Что в дар она дает и отнимает позже;
О чем с ней небеса беседуют без слов;
Зачем с себя стряхнуть нельзя ее оков;
Зачем в ней тлен и жизнь борьбу ведут всечасно;
Зачем неведомо одно, другое – ясно;
Такая ли судьба у звезд, что и у всех
Грешны ль они и как им искупить свой грех;
Земля им спутница или они ей свита,
Где правда в вымысле, где тайна яви скрыта;
Где в блеске знания — неведения тьма;
Какою цепью дух так держит плоть-тюрьма;
И почему дано лишь два пути, не боле –
Путь безмятежности, но скуки и безволья
Иль путь страстей, пожар которых не зальешь,
Сон летаргический или конвульсий дрожь;
И почему висит угрозой вековечной
Смерть над природою, как меч остроконечный;
Что есть добро и зло – случайность или нет,
Задержка краткая в фатальном беге лет
Иль это полюсы вселенной, для которой
Противоборство их должно служить опорой;
И почему творят порою духи зла
Непредсказуемые добрые дела;
И впрямь ли племена дорогой неизвестной
Вдаль, как звезда, ведет твой промысел небесный,
Иль мечутся они с рыданьями впотьмах,
Как дети малые, которых мучит страх;
И сможем ли, когда настанет суд над всеми
И, как песок в часах, исчерпается время,
Ты – возгласом одним и пламенем очей,
Я – крестным знаменьем и вздохом без речей,
Добиться, чтоб навек разжались когти ада
И миру, жертве их, дана была награда…
Все человек поймет, как только будет знать,
Откуда он пришел, куда уйдет опять».
Так молвил Сын, к Отцу взывая безответно.
Вновь ниц он падает и ждет с надеждой тщетной,
Потом смиряется и говорит: «Твоя
Да будет воля днесь и присно – не моя».
Усугубляют страх, отчаянье, смятенье
Его предсмертные и долгие мученья.
Он смотрит на небо – нигде не огонька.
Надгробным мрамором чернеют облака.
Земля по-прежнему глубокой тьмой одета
И, как душа Его, где сумрак без привета,
Дрожит. Тут различил он шум шагов в песке
И факел увидал в иудиной руке.

И уже вопросил лишь об одном:


Чтоб здесь два ангела остались мне заменой –
Надежда с верою – и чтоб во мрак земли
Они с улыбкой свет из рая принесли. (А. де Виньи)

Одинокий Сын Божий возносил свою одинокую безнадежную молитву к Отцу Небесному: «Душа Моя скорбит смертельно. Если возможно, да минует Меня чаша сия: впрочем, не как Я хочу, но как Ты». (Мф. 26.38 — 39) – отдается он целиком в руки своей Судьбы. И тут кровавый пот выступил на лице Его и стекать начал на стебли травы. Страх перед будущими страданиями, столь свойственный человеческому существу, испытал Сын Божий перед безбожной жестокостью Отца Своего. Случалось ли простому смертному испытать подобное?..

Именно в этот момент римские легионеры прокрались мимо деревьев, схватили Иисуса, заломили Ему руки… А Он и не сопротивлялся. Покорно пошел по указанной Ему дороге. Именно в это время Иуда получил свои тридцать серебряников. Тут подоспели апостолы, попытались оказать сопротивление хорошо вооруженным легионерам. Петр готов был воспользоваться мечом, но тут услышал от Спасителя: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?» (Мф. 26.52 — 53)

Легион Ангелов не явился. Апостолы разбежались. Христа привели в дом первосвященника и второпях судили, прибегая к лжесвидетельствам и клевете. Однако, когда римскому прокуратору Понтию Пилату представили дело Иисуса, тот не увидел за странствующим проповедником никакой вины, которую на него возлагал иудейский первосвященник Синедриона.

«Понтий Пилат – римский ставленник был человеком грубым и ограниченным, не понимающим психологии управляемой им провинции, словом тупой чиновник. Впрочем народ Иудеи не так-то просто было держать в узде. Гордый своими обычаями и традициями, он отличался религиозным фанатизмом и мятежностью. По отношению к захватчикам применял тактику саботажа, скрытого сопротивления и непрерывного требования особых привилегий.

Понтий Пилат при вступлении в должность сразу же вызвал среди своих новых подданных взрыв негодования. Его военные отряды вошли в Иерусалим с императорскими знаменами, на которых рядом с орлом виднелось изображение императора. Поскольку иудейская религия запрещала изображение человека в живописи и скульптуре, то это было воспринято как явное намерение осквернить храм. Жители Иерусалима построились в огромную колонну, которая отправилась за 120 километров в Кесарию, к постоянной резиденции прокуратора. Толпы фанатиков, крича и угрожая, окружили дворец, требуя убрать знаки из священного города.

Пилат в течение пяти дней не выходил к возмущенным людям, надеясь, что они рано или поздно разойдутся. Наконец на шестой день он приказал евреям собраться на ипподроме, вмещавшем двадцать тысяч зрителей. Пилат пришел туда во главе крупных воинских отрядов и заявил, что он не намерен убирать императорские знаки из Иерусалима. Бунтарям же велел разойтись по домам, пригрозив, что в противном случае применит оружие. И для пущей убедительности приказал своим легионерам поднять мечи и приготовиться к атаке.

Но тут случилось непредвиденное: евреи не дали запугать себя и все как один бросились на землю, обнажая спины, в знак того, что предпочтут погибнуть от меча, чем отступить. Потрясенный Пилат не знал как быть. Не мог же он из-за такого пустяка истребить тысячи и тысячи своих подданных. Рим бы ему этого не простил. Пришлось отослать войска и обещать евреям, что императорские знаки будут немедленно убраны». (Косидовский)

Когда привели к римскому прокуратору Иисуса Христа, Понтий Пилат спросил иудейский народ: «Кого хотите, чтоб я отпустил вам: Варавву или Иисуса? Ибо знал, что предали Его из зависти. Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу? Говорят Ему все: да будет распят! Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят. Пилат видя, что ничего не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И отвечая весь народ, сказал: кровь Его на нас и на детях наших. Тогда отпустили им Варавву, а Иисуса предали на распятие. Тогда воины правителя взяли Иисуса, раздевши Его, надели на Него багряницу, и сплетши венец из терна, возложили Ему на голову». (Матфей 27. 17 — 29)

А Понтий Пилат задумался. Вот о чем думал этот жестокий человек в представлении Анатоля Франса: «Плохо мы знаем евреев — этих врагов рода человеческого. Кичливые и вместе с тем подлые, они совмещают в себе постыдную трусость с непреодолимым упрямством и равно не заслуживают ни любви, ни ненависти. Как могут иудеи навязывать свое учение другим народам, когда они сами грызутся между собою из-за его толкования. Я был свидетелем того, как последователи двадцати враждующих сект, собравшись на городской площади со свистками в руках, поносили друг друга, вцепившись в бороды.

Для них недоступны диалектические споры без распри. Природа бессмертных — за пределами нашего сознания, и мы не в состоянии постигнуть ее сущность. Но иудеи чужды философии и нетерпимы к инакомыслящим. Напротив, они считают достойным смертной казни всякого, кто открыто исповедует верования, противные их закону. А с того времени, как они попали под власть Рима и смертные приговоры, выносимые их судилищем, стали вступать в силу лишь после утверждения проконсулом или прокуратором, они вечно докучали римским правителям просьбами одобрить их зловещие решения. Сто раз толпы иудеев богатых и бедных, со священниками во главе, обступали мое кресло из слоновой кости и, цепляясь за полы моей тоги и за ремни сандалий, с пеной у рта взывали ко мне, требуя казни какого-нибудь несчастного, за которым я не находил никакой вины и который был в моих глазах таким же безумцем, как и его обвинители.

Я предвижу, что этот народ рано или поздно доведет нас до крайностей. Не имея сил управлять им, мы вынуждены будем его уничтожить. Нет сомнения: настанет день, и этот непокорный народ, лелея в своем разгоряченном воображении мечту о бунте, даст волю гневу, перед которым озлобление нумидийцев и угрозы парфян покажутся детским своенравием. Они в тиши вынашивают безрассудные надежды и помышляют о том, как бы низвергнуть наше могущество. И может ли быть иначе, раз этот народ, веря предсказанию какого-то оракула, ожидает предшествия некоего мессии, их соплеменника, который станет владыкой мира? С этим народом не справиться. Его надо искоренить. Надо разрушить Иерусалим до основания».

Но пока Иерусалим еще не разрушен, и по нему тяжко бредет Иисус. На плечи ему взвалили тяжелый, грубо обструганный крест и погнали сквозь орущую и жаждущую зрелищ толпу вверх по каменистой дороге, насквозь прожариваемой солнцем, на Голгофу — не очень-то высокий холм, который давно уже стал традиционным местом публичных казней. Иисус Христос едва переставлял ноги. Ведь ему уже пришлось претерпеть пытки, ибо он принял бичевание: удары пятихвостым бичом со свинцовыми шариками на концах каждого ремня. Христианский проповедник получил 39 таких ударов. Иудейский закон запрещал наносить больше 40 — это считалось уже смертельной нормой. В случае с Сыном Бога закон был нарушен. Богову досталось богово. Христа подвергли наказанию дважды, в то время как любое законодательное право, запрещает наказывать человека дважды за одно и то же деяние. Бичевание — первое и само по себе достаточно страшное наказание. Второе наказание — распятие.

Избитый и обессиливший, Иисус несколько раз падал по дороге к месту казни. И вот, проходя мимо одного дома, он увидел сидящим на крыльце некоего Агасфера. И попросил Иисус разрешения передохнуть на этом крыльце. Но Агасфер грубо отпихнул просящего. Для него Христос был одним из разбойников. Он сказал ему: «Иди, на обратном пути отдохнешь». И ответил Христос: «Ну так жди моего возвращения».

И что удивительно – мудрый и милосердный Сын Божий, забыл о том, что сам велел прощать врагов своих и проклял навеки бедного, быть может немного сварливого еврея страшным проклятием: вечной жизнью бесприютного странника.


Один, оцепенелый, в дверях стоит недвижим Агасфер.
Так долго он стоял, не зная, что с ним случилось, чьи то были слова,
Которых каждый звук свинцовый буквой в мозг его был вдавлен,
И там сидел неисторжим, не слышен уху, но страшно слышен в глубине души.

Горестно вздыхает Вечный Жид:


Участи моей страшнее не было,
И нет, и быть не может на земле.
Богообидчик,
Проклятью преданный, лишенный смерти
И в смерти жизни, вечно по земле
Бродить приговоренный, и всему
Земному чуждый, памятью о прошлом
Терзаемый, и в области живых живой
Мертвец, им страшный и противный.
Не именующий здесь никого
Своим, и что когда любил на свете —
Все переживший, все похоронивший,
Все пережить и все похоронить
Определенный; нет мне на земле
Ни радости, ни траты, ни надежды;
День настает, ночь настает — они
Без смены для меня; жизнь не проходит,
Смерть не проходит; измененья нет
Ни в чем; передо мной немая вечность,
Окаменившая живая время;
И посреди собратий бытия,
Живущих радостно иль скорбно, жизнь
Любящих иль из жизни уводимых
Упокоительной рукою смерти,
На этой братской трапезе созданий
Мне места нет; хожу кругом трапезы
Голодный, жаждущий — меня они
Не замечают; стражду, как никто
И сонный не страдал — мое ж страданье
Для них не быль, а вымысел давнишний,
Давно рассказанная детям сказка.
Таков мой жребий.
Вся внутренность моя против него,
Который ядом слова одного
Так жизнь мою убил; я приговора
Его могуществу не верил; я
Упорствовал обманщика в нем видеть;
Но чувствовал, что я приговорен…
К чему?.. К тому, что жизнь моя
Железно-мертвую приобрела несокрушимость:
Агасфер живет, не в силах умереть.
Раздавленный обрушившимся храмом,
Я пал, почувствовав, как череп мой
И кости все мои вдруг сокрушились.
Вся душа была задавлена
И трепетала всем трепетом отчаянным,
Который насквозь пронзает
Заживо зарытых в могилу.
Но меня моя могила не удержала;
Я из-под обломков меня погребших,
Вышел снова жив и невредим;
Разбив меня насмерть, меня, ожившего,
Они извергли, как скверну, из своей громады.
Сколь мне завидно было,
Когда на небе облако свободно
Летело, таяло и исчезало;
Когда свистящий ветер вдруг смолкал,
Когда с деревьев падал лист;
Все, в чем я видел знамение смерти,
Было мне горькой сладостью;
Одна лишь смерть – смерть – упование не быть,
Исчезнуть — всему, что жило вкруг меня,
Давала томительную прелесть;
Жизнь же всего живущего я ненавидел
И клял, как жизнь проклятую мою.
Самоубийство недоступно мне. (В. Жуковский)

Где-то пребывает сейчас Агасфер – Вечный Жид, который потерял, думается, за прошедшие тысячелетия опостылевшей жизни все свои чувства и бродит в тупом равнодушии из одного уголка мира в другой.

Хорошо было бы встретиться с ним и порасспросить о делах давно минувших дней. Однако, надо сказать, странный это эпизод в Библии. Оставлен вечный свидетель, которого никто не разыскивает. Быть может, следует объявить о розысках его в средствах массовой информации? Я думаю, он отзовется. Чего ему прятаться. Свой грех он давно уже отстрадал. А то церковники всем предлагают плащаницу, как свидетельницу событий, в которую, якобы, было завернуто тело Христа. А пойди поверь, она ли это? Скорее всего не она, потому как не позволяет церковь провести при помощи современных методов анализ определения возраста ткани. А у Агасфера можно было бы узнать возраст его костей и убедиться в их древности. Но о нем стараются не упоминать. Когда экскурсантов ведут на место гибели Христа, домика Агасфера не встречается на их пути.

Но вернемся на улицы Иерусалима. Иисус бредет дальше… Бредет и спотыкается…

В конце концов нетерпеливая стража заставила встретившегося им крестьянина по имени Симон взять крест Сына Бога и донести его до Голгофы. Здесь кисти рук Христа и ступни ног прибили к кресту кованными гранеными гвоздями. Нечеловеческий стон раздался из уст Иисуса, капли слез и потоки крови упали вниз на землю Голгофы, которая являлась центром земли и в которую было похоронено тело Адама – праотца всего человечества. Богу Яхве не достаточно было пожелать распятия Своему Сыну, понадобилось и еще одно кощунство – кровью сына обагрить могилу его праотца. Якобы это действо поспособствует тому, что смыт будет первородный грех.

В поэме истинного христианина Джона Мильтона «Потеряный Рай» автор никак не может согласиться с беспрекословной покорностью Иисуса Христа. В произведении поэта Божий Сын появляется тогда, когда Иегова ведет войну с восставшими ангелами, то есть еще задолго не только до появления святой Девы Марии, но и до Адама и Евы.

Иегова, сражающийся с Сатаной, говорит Иисусу Христу:


— Сиянье славы Божеской Моей,
Возлюбленный Мой Сын! Ты зримый лик
Незримого Отца! Побоищу предел
Единый Ты возможешь положить:
Такую благость, такую мощь
Я влил в Тебя, что Небеса и Ад
Признают несравненное Твое
Могущество. Я этот гнусный бунт
Направил так, чтоб Ты Себя явил
Наследником достойным и Царем
Помазанным, по праву и заслугам.

Ответил Иегове Иисус Христос:


— Отец! Главенствующий в Небесах,
Ты будешь Все во Всём, а Я – в Тебе,
Во Мне же – все, кого Ты возлюбил.
Но ненавижу ненавистных Богу!
Я – образ Твой, и гневом облекусь
Твоим, равно как милостью Твоей,
Могуществом Твоим вооружусь,
Очищу Небо от бунтовщиков,
Низвергну в уготованное им
Угрюмое жилье, где цепи тьмы
Их изнурят, где станет их точить
Бессмертный червь за то, что отреклись
От послушанья, должного Тебе,
В котором счастье высшее.


Он лик переменил
Столь страшно и сурово, что стерпеть
Невыносимо взору; на врагов
Он обратился, преисполнясь гнева
Карающего.

Итак, Иисус сражается с восставшими ангелами и низвергает их в адские пучины. Потом он сам предлагает Отцу из любви к Человеку, смыть своей кровью его грех, пожертвовать собой.


Я за него умру охотно. Пусть
Смерть истощит неистовство во мне.
Недолгий срок пробуду я в ярме
Ее угрюмой власти. Ты мне дал
Жизнь вечную; в тебе я вечно жив
И, Смерти подчинившись, ей отдам
Лишь смертное во мне. Когда же долг
Я уплачу, Ты в мерзостном гробу
Меня поживой Смерти не оставишь,
Мой чистый дух истленью не предашь.
Победно я воскресну, покорив
Смерть – покорительницу, отниму
Добычу у нее.

По Мильтону Иисус Христос по собственной воле избрал свою долю. Ни о какой милосердной просьбе пронести эту чашу мимо и речи не идет. Страдающего Бога поэт не приемлет.

Страдающий же библейский Иисус покорно взбирается на Голгофу. Здесь совершился страшный варварский обряд – человеческое жертвоприношение. Сей обряд давным-давно уже был позабыт людьми древнего мира. А крест – орудие самого позорного убийства стал символом веры христиан. Правда, надо отметить – не сразу. Прошло около века после того, как человечество отказалось от этого вида казни, и люди подзабыли, сколь страшным убийством было распятие. И то сначала крест принимался с колебаниями, ведь так можно было бы и виселицу взять в символы веры, если бы Христа повесили… Страшное предположение.

Вызывает недоумение и до сей поры существующий обряд причащения, во время которого верующие вкушают от тела и крови Господней. И хотя это лишь маленький кусочек сухого хлебца и ложка вина, тем ни менее ассоциация возникает неприятная. А исходит она из требования Христа, записанного в тексте Евангелия: «Я — хлеб живой, сошедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить вовек, хлеб же, который я дам вам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира. Тогда иудеи стали спорить между собою, говоря: как Он может дать нам есть плоть свою? Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будите есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будите иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день». (Иоанн 6. 51 — 54)

А не «ядущим», не причащающимся в христианской церкви о вечной жизни и мечтать нечего. Так что атеисты, мусульмане, индуисты и представители других религиозных концессий – отойдите в сторону. По христианским понятиям Всеблагой вечности вам не видать.

Но вернемся к месту казни, к Христу, «предавшему послушно плоть свою бичам мучителей, гвоздям и копию». (Пушкин) Вот уже несколько часов нестерпимая боль терзала его тело, несметные полчища мух и слепней, присосавшись к обнаженным ранам, приумножали эти страдания. Жажда высушила его гортань, и она казалась распухшим раскаленным горнилом. Тут один из стражников сжалился над Иисусом, поднес к окровавленным распухшим губам его губку, смоченную в грязной воде. Мухи и слепни, испугавшись, на секунду отлетели, и все увидели искаженное распухшее лицо, потерявшее свои очертания.

Тут «и первосвященники, и книжники, и фарисеи, насмехаясь, стали говорить: других спасал, а Себя Самого не может спасти! Если Он Царь Израилев, пусть сойдет с креста, и уверуем в Него». (Матфей 27. 41 — 42)

Иисус не сошел. Не дал толпе возможность столь просто уверовать в него. Ведь христианину необходимо совершить подвиг веры. А без него нельзя.

В Евангелии сказано: «От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого. А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: „Боже, Мой Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?“ — И испустил дух. И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потрескалась; и камни рассеялись. И гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли. И, вышедши из гробов по воскресении Его, пошли во святой город и явились многим». (Матфей 27. 45 — 53)

Стражники, охранявшие Голгофу, торопились закончить свое страшное дело до заката солнца, потому что после заката наступал веселый праздник — иудейская пасха, и трем трупам не должно было нависать над городом. Воины подошли к каждому из них и резким ударом копья проткнули им сердца. К этому моменту сердце Христово уже не билось. Так закончилась жизнь трех распятых на Голгофе в день прихода празднования Пасхи. Это случилось в 33 году нашей эры или, как писали в христианском мире: «от рождества Христова».

Но не заметили стражники у подножия креста одного тощего иудея, скорчившегося так, словно бы он врос в грязь Голгофы. Он шептал своими пересохшими губами:


О, слабость, о, недужность! О, муки без конца!
О, горькая ненужность тернового венца!
Мертвы глаза, любовью сиявшие светло,
И выпачкано кровью высокое чело.
О ты, чей голос вечен, источник доброты,
Как больно изувечен, распят, унижен ты!
Какая злая сила в какой злосчастный час
Преступно погасила свет, озаривший нас.
Горят кровоподтеки над раною сквозной,
Покрыты эти щеки смертельной белизной,
Той бледностью смертельной от долгих мук твоих.
И в скорби беспредельной ты навсегда затих.
Гляжу – и без боязни все сознаю сполна:
В твоей ужасной казни есть и моя вина.
Стою перед тобою, о скорбный лик Христов,
И вынести любое возмездие готов.
Прими меня, Спаситель, в раскаянье моем!
Твой рот меня насытил блаженнейшим питьем.
Небесную усладу твой дух мне ниспослал,
Хранил, лелеял смладу от пагубы спасал.
Поверь мне и отныне с тобою быть дозволь.
Я при твоей кончине твою утешу боль,
Когда в последнем стоне ты встретишь смерть свою,
Я подложу ладони под голову твою.
То дело высшей чести, то божья благодать –
Одним с тобою вместе страданием страдать.
Отрадна эта участь – твоим огнем гореть,
Твоею мукой мучась, за правду умереть.
В деянии и в слове ты мне вернейший друг.
Лежит добро в основе твоих великих мук.
Ах, мужество и верность дай сердцу моему –
Я всех скорбей безмерность как должное приму.
Когда я мир покину, меня не покидай,
Когда навек остыну, свое тепло мне дай.
Своей незримой дланью тоску мою уйми,
За роковою гранью к себе меня прими.
Пусть будет мне опорой в смертельной маяте
Тот чистый лик, который нам светит на кресте. (Пауль Гергардт)

Итак, богочеловека распяли, как никчемного разбойника. В этот день свершилось главное противоречие христианской церкви, заявившей: «Бог есть Любовь» и вложившей в фундамент этого заявления величайшее из зол – убийство ни в чем неповинного богочеловека.

Быть может, чтобы оправдать эту вопиющую несправедливость апостол Павел создал свое послание к коринфянам о любви. Ведь только человек, переполненный чистейшей стихией любви, знающий, что такое любовь, мог создать такой волнующий, такой возвышенный гимн в ее честь, один из самых прекрасных в мировой литературе. Вот эти страстные, вдохновенные, музыкальные фразы, звучащие в наших ушах:

«Если я говорю языком человеческим и ангельским, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание, и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. Любовь долго терпит, милосердствует, Любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, и хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знания упразднятся».

Спасибо апостолу Павлу, он дал хоть немного передохнуть от жестокостей.

Стражникам же на Голгофе было не до любви к распятым. Они, торопясь, успели снять Иисуса с креста еще до захода солнца, наскоро обвили его погребальными пеленами и уложили в гробницу, высеченную в скале. Вход завалили тяжелым камнем и поставили стражу, чтобы ученики не украли тело. Прошло две ночи и один день, и пришли к гробнице ученицы Христа, полные скорби из-за потери любимого Учителя, чтобы совершить полностью погребальные обряды, но обнаружили, что камень отвален, стражи нет, гробница пуста. Не успели их сердца исполниться нового горя, как в этот момент явился им Ангел, который возвестил величайшую весть: «Христос воскрес!»

— Воистину воскрес — выдохнули женщины.

Христиане верили в то, что его жертва простила грехи человечеству, его жертва открыла безгрешным верующим людям дорогу в рай.

— Аллилуйя! Да святится имя твое! Да пребудет царствие твое! – выдохнуло человечество, поверив.

И славил Христа каждый искренне верующий в него:


Увидел я свое светило,
Предавшись Господу Христу;
Сиянье жизни поглотило
Беспочвенную темноту.
Он даровал мне человечность,
Преобразил судьбу мою.
С Ним нет зимы. С любимым вечность –
Весна в тропическом раю.
С Ним жизнь, как праздник, пролетает;
Любовь одна всегда права.
Для каждой раны вырастает
Своя целебная трава.
За все дары, за все живое –
Сыновний мой смиренный стих.
Где соберутся только двое,
Спаситель третьим среди них.
Явился наш освободитель,
Небесный царь, пречистый Спас,
Пришел Он в скорбную обитель,
Разжег святое пламя в нас.
И мы прозрели в этой жизни,
И мы на свете не одни;
В небесной солнечной отчизне
Господь Всевышний нам сродни.
В лучах сиянья неземного
Черты любимого лица,
И мы венец его терновый
Оплакиваем без конца.
Любой пришелец – гость желанный;
Он в наш вступает хоровод,
И зреет с нами, долгожданный,
В Господнем сердце райский плот.

Христос для верующего – верный и нежный друг.


Когда горючими слезами
Ты плачешь в комнате пустой,
И у тебя перед глазами
Окрашен мир твоей тоской,
Скорее призови с мольбою
Целителя скорбей людских,
Того, кто жертвует собою
За всех мучителей своих.
Его казнили, но поныне
Он твой последний верный друг.
Не нужно никакой святыни
Под сенью этих нежных рук. (Новалис)

Вскоре явился ученикам воскресший Христос и сказал: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь!» (Матфей 28. 16 — 20)

«Апостолы же с великой силою свидетельствовали о воскрешении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их». (Деян. 4. 33)

Ученики Христа пошли по миру разносить его учение и приступили к написанию Нового Завета. Страшную муку за веру претерпел апостол Петр, который при императоре Нероне был распят вниз головой, то есть перенес не только физическую муку, но и страшное нравственное унижение. Мучеников за веру в те времена было очень много. Некий юноша Савл нагло надсмеялся над казнью одного из них, а впоследствии принял активное участие в гонении на христиан. Но однажды, «когда он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говоривший ему: Савл, Савл! Что ты гонишь меня?» (Деян. 9.3 — 4)

То сам Иисус Христос обратился к врагу своих последователей с кротким словом. И Савл всей душой принял христианскую веру, крестился, взял при крещении имя Павел и стал активнейшим проповедником. Ему принадлежат услышанные нами слова о любви: «Нет уже ни Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3.28) Верность обретенной истине Павел доказал своей мученической кончиной в Риме. По прошествию веков в честь апостолов были названы города христианского мира, им посвящены величественные соборы.

О том, какова была жизнь в нарождающихся христианских общинах сказано немного. Но вот сведения христиан о том, что произошло в первой общине. «Здесь господствовал принцип безоговорочной общности имущества. „Не было между ними никого нуждающегося, — читаем мы в «Деяниях апостолов», — ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду». (4. 34. 35) Члены секты питались за одним столом.

И вот именно в этой обстановке разыгралась драма Анании и Сапфиры, супружеской четы, которая под влиянием апостолов примкнула к новой секте и приняла крещение. Обращенные, согласно указанию, продали свое имущество. Но поскольку им было страшно сжигать за собой мосты, то они решили сдать в общинную кассу лишь часть вырученной суммы, а часть утаить и припрятать про черный день. Петр, узнав каким-то образом об этом нечестивом поступке, воспылал гневом. Он позвал к себе Анания и строго отсчитал за попытку обмануть святого духа. Виновник выслушал его и свалился замертво, будто его ударило молнией. Юноши, присутствующие при этом, тотчас вынесли тело и похоронили.

Часа через три пришла Сапфира, и апостолы решили подвергнуть ее испытанию. Умолчав о том, что произошло с ее мужем, они спросили, какова сумма полученная от продажи имущества. Когда Сапфира назвала тоже неправильную цифру, Петр заявил: «Что это вы согласились искусить духа господня? Вот входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут». (5.9) Женщина тоже упала замертво к ногам апостолов, и молодые люди похоронили ее рядом с мужем.

Мораль этого сказания ясна. И прежде всего бросается в глаза разительное несоответствие между преступлением и наказанием, свидетельствующее о совершенно извращенном понятии справедливости. Тут нет и намека на проповедуемую христианством любовь к ближнему, братство, снисхождение и всепрощение. Есть только бескомпромиссный фанатизм и безудержная жестокость.

Ученики Иисуса совершили, скажем прямо, обыкновенный самосуд над супругами, которые как-никак доверились им, примкнули к ним по своей воле и которых можно было упрекнуть лишь в том, что они не сумели до конца преодолеть страх перед завтрашним днем.

Странно, что священнослужители, судя по комментариям к различным изданиям Нового завета, не сомневаются в историчности и нравственной справедливости этого сказания. Неизвестно, чем это объяснить: слепой верой во все, что сказано в «священном писании», прятанием голов в песок перед щекотливой проблемой или опасением, что высказывание сомнений по поводу одного отрывка может породить критическое отношение и к остальному тексту Нового завета.

А ведь для сохранения авторитета христианства просто необходимо было бы самым решительным образом отмежеваться от этой истории. Ведь все говорит за то, что это выдумка темного, суеверного простонародья, которое таким невзыскательным образом выражало свою богобоязнь». (Косидовский)

Но, мой дорогой читатель, сия жестокость апостолов ничто по сравнению с тем, о чем тебе предстоит прочитать дальше.

Последняя глава Нового Завета называется «Откровения святого Иоанна Богослова» и повествует о «восьмом дне, который станет днем Пришествия, днем всеобщего Воскресения и Суда, днем невечернего Царствия Божия, то есть такого, за которым не последует вечер». Народу эта глава более известна под другим названием: «Апокалипсис». В нем Иоанн Богослов повествует:

«Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела, Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа, и что он видел.

Блажен читающий и слушающий слова пророчества сего и соблюдающий написанное в нем, ибо время близко. Благодать вам и мир от Того, Который есть, и был и грядет, и от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мертвых и владыка царей земных, Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею. Се грядет с облаками, и узрит Его всякое око, и те, которые пронзили Его, и возрыдают перед Ним все племена земные. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, который есть и был, и грядет Вседержитель».

В первых строках Апокалипсиса говорится о том, что «благодать и мир грядут» к нам. Это о торжестве Царства Божия. Но прежде, чем наступит это торжество, предстоит человечеству испытать катастрофу неминуемую и ужаснейшую – Конец Света – капитальную чистку среди представителей рода людского.

«Я был в духе в день воскресений и слышал позади себя громкий глас, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, первый и последний. Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною: и обратившись увидел семь золотых светильников. И посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облаченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом. Глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег. И очи Его — как пламень огненный. И голос Его — как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст его выходил острый с обеих сторон меч, и лицо Его — как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний. И живой, и был мертв, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти. Итак, напиши, что ты видел. И что есть, и что будет после сего».

Таковым оказалось второе пришествие Христа на землю грешную. Не похоже на милосердное первое. Страх принесло оно. Какая страшная метаморфоза…

И говорит Иисус Христос:

«Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквям: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия. Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками. И будет пасти их жезлом железным, как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего».

Иоанн, как ему велели, все увиденное им записал в своем «Откровении. Вот эти строки:

«Я взглянул, и вот дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего. И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий. И сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису. И радуга вокруг престола, видом подобная смарагду. И вокруг престола двадцать четыре престола, а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облачены были в белые одежды, и имели на головах своих золотые венцы. И от престола исходили молнии и громы и гласы, и семь светильников огненных горели перед престолом, которые есть семь Духов Божиих.

И перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу: и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И видел я Ангела сильного, провозглашавшего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее? И никто не мог ни на небе, ни на земле, ни под землей раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И вот стоял Агнец, как бы закаленный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю. И Он пришел и взял книгу из десницы Сидящего на престоле. И когда он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали перед Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых.

И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с нее печати; ибо Ты был закален и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени. И увидел я, как Агнец снял первую из семи печатей. И вот конь белый. И на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить, он снял вторую печать. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. Он снял третью печать. И вот конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. Он снял четвертую печать. И вот конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и морем, и зверями земными. Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка святой и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число. Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь; и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток, и всякая гора и остров сдвинулись с мест своих. И цари земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб и всякий свободный скрылись в пещеры и ущелья гор. И говорят горам и камням: падите на нас и скройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца. Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?

И после сего видел я четырех Ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево. И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живого. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не дайте вреда ни земле, ни морю, ни деревьям, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего. И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из колен сынов Израилевых.

После сего взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков стояло перед престолом и перед Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих. И восклицали громким голосом, говоря: спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу! И начав речь один из старцев спросил меня: сии облаченные в белые одежды кто, и откуда пришли? И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его. И они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце, и никакой зной. Ибо Агнец будет пасти их и водить на живые источники вод, и отрет Бог всякую слезу с очей их.

Когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе. И я видел семь Ангелов, и дано им было семь труб. И пришел иной Ангел. И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясения. И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и сделался град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью. И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и упала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезды полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их. Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю. И дан был ей ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи. Из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев, и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека.

В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умирать, но смерть убежит от них. По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну, лица же ее — как лица человеческие. И волосы у ней — как волосы у женщины, а зубы у ней были, как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее — как шум от колесниц, когда множество коней бежит на войну. Царем над собою она имела Ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлон — Губитель.

Шестой Ангел вострубил, и услышал я один голос из четырех рогов золотого жертвенника, стоящего перед Богом, говоривший шестому Ангелу: освободи четырех Ангелов, связанных при великой реке Евфрате. И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час, и день, и месяц, и год для того, чтобы умертвить третью часть людей. Там видел я коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у них, как головы у львов, и изо рта выходил огонь, дым и сера. От этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходивших изо рта их, умерла третья часть людей. Ибо сила коней заключалась во рту их и в хвостах их; а хвосты их были подобны змеям и имели головы, и ими они вредили. Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебренным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить; и не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем.

И видел я другого Ангела, сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головою его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные. В руке у него была книжка раскрытая. И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю. И воскликнул громким голосом, как рыкает лев: и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими. В те дни, когда возгласит седьмой Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам. И раздались на небе громкие голоса: говорящие: царство мира сделалось Царством Господа нашего Христа Его, и будет царствовать во веки веков.

И двадцать четыре старца, сидящие перед Богом на престолах своих, пали на лица свои и поклонились Богу. Говоря: благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который еси и был и грядешь, что Ты принял силу Твою великую и воцарился. И рассвирепели язычники; и пришел гнев Твой и время судить мертвых и дать возмездие рабам Твоим, пророкам и святым и боящимся имени твоего, малым и великим, и погубить губивших землю.

И явилось на небе великое знамение — жена, облаченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот большой красивый дракон с семью головами и десятью рогами, и на голове его семь диадем. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. И родила она младенца мужского пола, которому подлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней.

И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них. Но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную. Низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила царства бога нашего, потому что низвержен клеветник братий наших. Итак веселитесь небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к ним сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени!

И увидел я зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочтет число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.

И увидел я Ангела, летящего по середине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле, и всякому племени, и колену, и языку, и народу. И говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его. Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере перед святыми Ангелами и перед Агнцем. И дым мучений будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.

И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут перед Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его. И пришел Ангел и сказал мне: подойти, я покажу тебе суд над великой блудницею, сидящею на водах многих. С нею блудодействовали цари земные. И вином ее блудодеяния упивались живущие на земле. И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными. С семью головами и десятью рогами. И жена обличена была в порфиру и багряницу, украшенная золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее. И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена кровию святых.

И сказал мне Ангел: жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями. И воскликнул он сильно громким голосом, говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, ибо яростным вином блудования своего она наполнила все народы. И услышал я иной голос с неба, говорящий: воздайте ей так, как она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее, в чаше, в которой она приготовила вам вино, приготовьте ей вдвое. Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. В один день придут на нее казни, смерть и плач, и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее.

И восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие с нею, когда увидят дым от пожара ее. Стоя издали от страха мучений ее и говоря: горе, горе тебе, великий город Вавилон. И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает. Товаров золотых и серебренных, камней драгоценных и жемчуга, и виссона и порфиры, и шелка и багряницы, и всякого благовонного дерева, и всяких изделий из слоновой кости, и всяких изделий из дорогих деревьев, из меди, железа и мрамора, корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и тел и душ человеческих, и плодов угодных для души твоей не стало у тебя, и все тучное и блистательное удалилось от тебя, — ты уже не найдешь его. Торговавшие всем сим, обогатившиеся от нее, станут вдали, от страха мучений ее, плача и рыдая. И говоря: горе, горе тебе, великий город. И посыпали пеплом головы свои, и вопили.

И увидел я одного ангела, сидящего на солнце. И он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летящим по середине неба: летите, собирайтесь на великую вечерню Божию. Чтобы пожирать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих.

И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я Иоанн увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: и отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезней уже не будет. Ибо прежнее прошло. И показали мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Ангела. Среди улиц его, по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды. Дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева — для исцеления народа. И ничего уже не будет проклятого. И ночи не будет там, и не будет иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их».

Господи, господи, господи ты боже мой, грех-то какой, грех-то какой немыслимый… Подумать только – мир весь уничтожен в бедствиях невыносимых ради спасения одного лишь города Иерусалима с горсткой людей, живущих на земле… Да за что же божеская сия несправедливость?.. За что?..

Не правда ли, Евангелие – сама Благая весть представляет нам столь ужасающие картины, что о благости и говорить не приходится. Не случайно сегодня многие фильмы ужасов снимаются на этот великолепно написанный сюжет. «Апокалипсис» – весть о конце света показывает нам, что достанется всем сполна – и праведным, и неправедным.

В своем втором пришествии Христос предстает совершенно иным существом. Его карающая десница обрушивается на голову человечества. Он уже не страдает, а карает и карает. Карает всех, ибо кого любит, того обличает и наказывает, а кого не любит, того после земных страданий низвергает в царство Антихриста.

Если вы подойдете к священнослужителю и зададите ему вопрос о жестокости божественных сил, он вам, скорее всего, ответит, что не стоит столь буквально воспринимать библейский текст.

Священнослужители рассказывают о том, что произошло с автором Апокалипсиса до того, как он его создал. Оказывается языческий римский император Домициан схватил Иоанна Богослова и приказал сварить его в кипящем масле. Но Иоанн Богослов выжил, хотя как ему это удалось, известно одному лишь богу. Потерпев неудачу с убиением апостола Домициан сослал его на некий небольшой остров. Там-то Иоанн и изваял свое детище. Конечно, его можно где-то понять. После таких жестоких истязаний грех не обрушить на головы человечества все страсти земные и потусторонние.

Святые отцы церкви безапелляционно утверждают, что Библия написана под непосредственную диктовку самого бога, что все написанное в ней есть сама истина, сама правда. Сколь эта правда парадоксальна и не соответствует фактам истории, мы с тобой, мой дорогой читатель, убедились.

С тех пор, как написана были «Откровения Иоанна Богослова», верующие с каждой большой, пролетающей по небу кометой, во времена смены веков, а тем более тысячелетий, ждут наступления Апакалипсиса. И, надо признать, чем больше проходит времени от написания этой книги, тем ожидание становится все более и более легкомысленным. Народ попривык уже, что ему страхами Конца Света лишь немного пощекочут нервы, а потом все само собой обойдется.

Когда начинаешь вчитываться в Библию, не перестаешь поражаться, сколь жесток оказывается бог, проповедующий Любовь. И пропадает, тает образ страдающего бога, образ того, к кому можно прийти со своими бедами, покаяться ему в своих прегрешениях – очистить душу и совесть свою, пролить очистительные слезы на грудь его истерзанную, прислониться своею душою к его душе и хоть немного отдохнуть рядом с Всевышним, хоть немного опереться на него, чтобы спокойнее пройти свой нелегкий жизненный путь.

Но другого бога все равно нет, и верующие милосердно прощают Христу его жестокость и все-таки прислоняются к его душе, перешептываются с ним в любое мгновение своей жизни. Ибо их Бог – это воистину есть бесконечная интимная беседа.

«Каждой весной верующие справляют Воскрешение Христа. „Христос воскрес!“» — звучат колокола, вдруг загудевшие во всех углах города; «Христос воскрес!» — журчат ручьи, бегущие с горы в овраг; «Христос воскрес!» — говорят шпили церквей, внезапно одевшиеся огнями; «Христос воскрес!» — приветливо шепчут вечные огни, горящие в глубоком, темном небе; «Христос воскрес!» — откликается давно минувшее прошлое.

По всей земле вот уже третье тысячелетие верующие празднуют светлый праздник Пасхи. Вот и в России еще вчера явственно слышалось, как жаворонок, только что прилетевший с юга, бойко и сладко пропел славную весть о Воскрешении, от которой сердца всегда бились какою-то чуткою надеждой. А добрая купчиха Палагея Ивановна хлопотала и возилась, изготовляя несчетное множество куличей и пасх, окрашивая сотни яиц и запекая в тесте десятки окороков.

— Куда вам такое множество куличей, Палагея Ивановна?

— И, батюшка, все изойдет для «несчастненьких»! — отвечала она, набожно осеняя себя крестным знамением.

«Несчастненькими» она называет арестантов и, кажется, всю жизнь свою посвятила на то, чтоб как-нибудь усладить тесноту и суровость их заключения. Добрая женщина не задается вопросом: что привело сюда их, этих странников моря житейского? Она не спрашивает, кто этот арестант, которому рука ее подает милостыню Христовым именем: разбойник ли он, вор или просто «прикосновенный». В глазах ее все они просто «несчастненькие», и вот отправляются из ее дома целые вязки калачей, пуды говядины или рыбы, и «несчастненькие» благословляют имя Палагеи Ивановны, зовут ее «матушкой» и «кормилицей»… И если кто-нибудь на сем свете заслужил царствие небесное, то, конечно, Палагея Ивановна больше всех.

В городе делалось что-то необычайное. Потянулся по всем улицам народ в церковь. Все шли с особенным, непривычным чувством радости выслушал утреню и вышел из церкви, вынося с собою безотчетное и светлое чувство дружелюбия, милосердия и снисхождения. «Христос воскрес!» — Он воскрес для всех; большие и малые, иудеи и еллины, пришедшие рано и пришедшие поздно, мудрые и юродивые, богатые и нищие — все равны пред его воскресением, пред всеми стоит трапеза, которую приготовила победа над смертью. Недаром существует в народе поверье, что душа грешника, умершего в светлый праздник, очищается от грехов и уносится в райские обители. Может ли быть допущена идея о смерти в тот день, когда все говорит о жизни, все призывает к ней?

В этих народных поверьях кроме поэтического чувства, всегда разлито много светлой, успокоивающей любви. Для всех воскрес Христос! Он воскрес и для вас, бедные заключенники, несчастные, неузнанные странники моря житейского! Христос сходивший в ад, сошел и в ваши сердца и очистил их в горниле любви своей. Нет татей, нет душегубов, нет прелюбодеев! Все мы братия, все мы невинны и чисты перед гласом любви, всё прощающей всё искупляющей… Обнимем же друг друга и всем существом своим возгласим: «Други! братья! воскрес Христос!» (М. Салтыков-Щедрин)

Милые, простые, добрые люди! Они не думают о Конце света, они радуются воскресшей жизни своего Бога и верят, что он есть Любовь.

Вот о чем думает Василий Розанов:

«Не заключается ли смысл Христа в Гефсимании и кресте? То есть, что Он собою дал образ человеческого страдания, как бы сказав, или указав, или промолчав:

— Чадца Мои, избавить я вас не могу – все-таки не могу! О как это ужасно. Но вот, вглядитесь на Меня, вспомните Меня здесь, вы несколько будите утешаться, облегчаться, вам будет легче – что и Я страдал.

Если так, и Он пришел утешить в страдании, которого обойти невозможно… Тогда все объясняется…

Тогда Осанна…

Но так ли это? Я не знаю. И еще: — Боль мира победила радость мира – вот христианство. Бог мой, Вечность моя: отчего Ты дал столько печали мне? Мы поклонились религии несчастья. Дивно ли, что мы так несчастны».

Несчастны все… И Иисус тоже…


И тот завет, который дал в последний миг, скорбя
Христос: «Любите все друг друга! И любя
Вы уврачуете мне раны» (Гюго) –

люди пытаются соблюдать. Иначе как же?

И дивно ли, что в своих несчастьях мы обращаемся к своему, именно своему Богу, который поймет нас и успокоит, умиротворит с нашей несчастливой жизнью.

Вот ободранный голодный, замерзающий бродяга бредет по дороге, еле волоча ноги. «В мыслях своих, проживая последние дни, он опять предстал перед Богом и непрерывно с ним беседовал. Страха бродяга не испытывал, потому как знал, что Бог ничего не может нам сделать. Они беседовали друг с другом, Бог и бродяга, о бесполезности прожитой бродягой жизни, о том, как все могло бы быть по-другому и почему то или это случилось так а не иначе.

— Во мне умерло или сломалось, — говорил бродяга, — и я уже был ни на что не годен. Ах, нечего говорить, ошибка была в том, что ты не дал мне умереть в четырнадцать лет. Тогда моя жизнь была бы такой же прекрасной, как спелое яблоко.

Господь Бог, однако, все время улыбался, слушая бродягу, и по временам его лицо пропадало в метели.

— Нет, — говорил он назидательно, вспомни свои юношеские скитания. Разве ты не отплясывал, как молодой олень, не чувствовал, как благодатная жизнь играет во всех твоих помыслах? Разве ты не пел и не играл на гармошке так, что девушки глаз с тебя не сводили?

И бродяга припомнил все это, и, как дальние огни на вершинах гор, смутно и прекрасно мерцали ему радостные дни его юности; от них исходил тяжелый сладкий аромат, как от вина и меда, и пели они низкими голосами, как ночной ветер в пору оттепели в преддверии весны.

— Да, это было прекрасно, — вынужден признать бродяга, но говорил он это капризно и упрямо, как усталый ребенок. – Тогда было прекрасно. Конечно, и чувство вины было, и грусть тоже. Правда твоя, это были славные годы, и немногие, наверно, так осушали стаканы, отплясывали такие танцы и праздновали ногами такие свадьбы, как я! Уже и тогда на розе были шипы, а после и вовсе не было таких хороших времен. Нет, с тех пор не было.

Господь почти совсем исчез за густой пеленой снега. Только когда бродяга остановился ненадолго, чтобы перевести дух, Он снова оказался тут как тут и незримо подал голос:

— Скажи на милость, разве ты не неблагодарный человек? Смех берет, до чего ты забывчив! Мы сейчас вспомнили о той поре, когда ты был первым танцором. И тебе поневоле пришлось согласиться, что это было прекрасно, и славно, и уж ничуть не бессмысленно. Но вспомни про Лизабет? Или ее ты совсем позабыл?

И снова, как дальние горы, встало перед бродягой прошлое, и хоть выглядело оно теперь не так весело и радостно, зато сияло теплее и задушевнее, словно женщина улыбалась сквозь слезы, и из могил вставали дни и часы, о которых он давно уже не вспоминал. А посреди всего стояла Лизабет, с прекрасными печальными глазами, и держала на руках крошечного мальчонку.

— Какой я, однако, был негодяй! – снова стал сетовать бродяга. – Нет, после того, как умерла Лизабет, жить мне уже совсем не следовало!

Но Господь не дал ему продолжить. Он посмотрел на него проницательным взглядом светлых глас и сказал:

— Оставь! Ты причинил Лизабет много горя, что верно, то верно, но ты ведь прекрасно знаешь, что она от тебя видела больше хорошего, чем плохого, и никогда на тебя не гневалась. Ты все еще не догадался, дитя неразумное, в чем был смысл всего? Ты все еще не догадался, мой милый, зачем тебе суждено было пройти по жизни легкомысленным бездельником и бродягой? Да затем, чтобы внести в мир хоть малую толику детского сумасбродства и детского смеха. Затем, чтобы люди тебя повсюду чуточку любили, чуточку поддразнивали и чуточку были тебе благодарны. Ты что, и в самом деле не понимаешь, что все было хорошо и не могло быть иначе?

Неужели тебе сейчас хочется быть почтенным господином или мастером, иметь жену и детей, читать по вечерам газету? Да разве мог бы ты не удрать от всего этого куда глаза глядят в чащу лесную спать вместе с лисами, ставить ловушки на птиц и дрессировать ящерок? Ты мне нужен такой, какой ты есть. Во имя мое ты странствовал и пробуждал в оседлых людях смутную тоску по свободе. Во имя мое ты делал глупости и был осмеян; это я сам был осмеян в тебе и в тебе любим. Ты дитя мое, ты брат мой и частица меня самого, все, что ты испытал и выстрадал, я испытал вместе с тобою.

— Да, — отвечал бродяга, с трудом кивая головой. – Да, это так, я всегда это знал.

Он спокойно лежал в снегу, усталые члены его приобретали небывалую легкость, а воспаленные глаза улыбались. И когда он их закрыл, чтобы немного поспать, он все еще продолжал слышать голос и видеть ясные глаза Господа.

— Значит жаловаться больше не на что? – спрашивал голос.

— Не на что, — послушно кивал бродяга и смущенно смеялся.

— И все хорошо, все, как должно быть?

Да, — кивал он. – Все, как должно быть.

Голос Господа становился все тише и звучал теперь то как голос матери, то как добрый мелодичный голос Лизабет.

Бродяга почувствовал, что на его руках тяжело лежит снег, и хотел было сбросить его, но непобедимое желание уснуть пересилило в нем все другие желания». (Герман Гессе)

И он уснул навечно.

Таково милосердие человека к Богу своему… и милосердие Бога к человеку…


«Бойся жизни» – нам грозит иное слово.
Говорят мне: — «В том величие Христово».
О, неправда! Это голос не Христа,
Нет, в Христе была живая красота.
Он Любил. Он Вечность влил в одно мгновенье,
Дал нам хлеб, и дал вина, и дал забвенье.
Боль украсил. Смерть убил, призвав на суд.
Будем жить и будем пить вино минут.

Константин Бальмонт, оставивший нам эти поэтические строки, написал в прозе: «Единственное по своему величию событие в истории человечества, значение которого нельзя оценить достаточно, есть крестная жертва Христа. Он развязал узел, который давил человеческое горло. Когда мы смотрим душой на этот лучезарный свет, мы твердо знаем, что не пустое это слово „Смертию смерть поправ“. Из столетия в столетие, из часа в час нашей жизни в этом слове неисчерпаемое обетование. Но крестная жертва Христа искупила лишь человеческую душу, не изменив Природы и ее страшного закона, который есть беспредельное взаимопожирание».

Вот, возможно, какой разговор состоялся между думающим человеком того времени с тем, кого называют Богом:

«Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей».

«Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими».

«Оградить слабых. Вразуми жестоких правителей».

«Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их».

«Накажи жестоких, чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым».

«Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого».

«Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им».

«И это не пойдет людям на пользу, ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно».

«Не давай им всего сразу! Давай понемногу, постепенно!»

«Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится». «Тогда сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!»

«Я мог бы сделать и это. Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?»

«Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой». (А. и Б. Стругацкие)