Маленькая невзрачная серая птичка – знаменитый китайский соловей высоко сидит на цветущей ветке мандаринового дерева. Трели его звенят в чуть колышущемся призрачно-прозрачном воздухе. Весна раскинулась во всей Поднебесной.
Аромат распустившихся цветов тревожит певческую соловьиную душу. Прохладный ласковый ветерок шуршит-шелестит в маленьких чайных листочках. Из них, ароматных, умельцы со временем изготовят душистый, бодрящий душу напиток – знаменитый на весь честной мир чай. Ведь чай – это, пожалуй, главный подарок Китая миру людей. И если человечество сравнительно не так уж и давно наслаждается им, то во всех провинциях и столицах Поднебесной китайцы пьют этот бодрящий напиток уже тысячелетиями.
Ибо Китай имеет историю тысячелетий.
Великая держава китайской древности — Ханская империя — была огромна. Она простиралась от вод Тихого океана до пустынь Средней Азии, от Манчжурии до Индокитая. Когда во 2 году до нашей эры провели невероятную по своей сложности операцию — перепись населения — оказалось, что в стране проживает 59 миллионов человек. Это только тех, кто облагался налогом. Скольким удалось укрыться от налогов, а следовательно, от переписчиков неизвестно, но, наверняка, пересчитав и их, можно было бы сказать о цифре, куда как превышающей 60-миллионный рубеж.
Что и говорить, великая Ханская держава была одним из крупнейших государств мира тех времен. По размерам обширнейших пространств, бесчисленному множеству людей, на высочайшую планку поднятому уровню цивилизации она на законных основаниях приравнивалась к великой Римской империи. Однако и этот колосс пошатнулся под напором, казалось бы, ничего не значащей для знати части народонаселения, а именно, под напором крестьян. Мощнейшее народное восстание, получившее название «Желтые повязки», вспыхнуло в 184 году и пошатнуло, а потом и основательно подорвало весьма крепкие устои незыблемой державы. А произошли все эти бедствия от того, что правители не захотели прислушаться к словам простой народной песни, в которой пелось:
Когда народу из всех несметных богатств государства достается лишь суп из лошадиного копыта или из мотыги, ждать от него работоспособности, а тем более покорности не приходится. Однако что тот монарх, что этот, что на Западе, что на Востоке, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие этого не столь уж и сложного урока истории выучить никак не могут. Злато-серебро им глаза застит. За невыученный же урок сии монархи получают по заслугам так много, что мало никому из них не кажется. Крестьянское восстание «Желтых повязок» — наиубедительнейший пример тому, как грозно откликается на жестокость натерпевшийся бедствий народ. Это есть непреложная историческая закономерность.
После многочисленных переделов земли, постоянного и повсеместного кромсания провинций в Ш – 1У веке правление Китаем перешло в руки династии Цинь. При ней появились зачатки развития феодальных отношений, законодательные действия которых приостановили междоусобные распри. Согласно новым указам крестьяне получали наделы двух видов: один – для обработки в пользу государства, другой – для собственного пользования. Однако с этого надела крестьяне так же были обязаны платить налог продукцией сельскохозяйственного промысла, главным образом шелком, как в виде готовой ткани, так и в виде сырья.
Кроме весьма и весьма прижимистых хозяев у крестьянина как Китая, так и любой другой страны был еще одни безжалостный враг – стихия природы. Сетовать на нее приходилось каждому из земледельцев:
Кроме выше перечисленных обязанностей крестьяне должны были выполнять и трудовую повинность – участвовать в общественных работах по строительству дорог, оросительных сооружений, осушению почвы, бороться с разливами рек и последствиями засух.
Так что приход на земли Китая феодального строя практически ни на йоту не улучшил жизнь крестьянина, и в его незамысловатом меню так и остался главным блюдом рис, а небольшой кусочик мяса лишь по большим праздникам. Но это все же уже был не суп из лошадиного копыта. Надо отметить, что несмотря на все сложности, небольшой группе крестьянских хозяйств, благодаря немыслимо тяжкому и упорному труду, удалось-таки вырваться из беспроглядной нищеты и утвердиться на более высокой ступени социальной лестницы.
В 1У веке гунны напали на страну. Ее патриоты встали на защиту.
После разгрома гуннов в 351 году было основано государство Цянь-Янь. В дальнейшем вспыхивали новые войны, вслед за ними создавались новые государства… Так вновь и вновь кроилась и перекраивалась великая Китайская империя.
В Китае Ш – 1У века стали переломными для всей культуры, и именно с них начинается отсчет китайского Средневековья. «Смута годов резко отозвалась в ней. К какой бы культурной области мы не обратились, всюду произошел сдвиг: в философии, в литературе, в понятиях творческого досуга, в искусстве. Патриархальный, успокоительно незыблемый конфуцианский Китай канул в прошлое, и его место занял Китай тревожный, ищущий, обновленный.
Люди того времени часто упоминали о «ветре и потоке» личностного «я», своего рода эманации духовного существа человека. Можно было как бы явить миру, сделать зримым для всех свой «ветер и поток», и это означало полное освобождение от оков обыденности, предрассудков стандартной морали. За приверженцами «ветра и потока» закрепилось прозвище «знаменитости»: так называли людей, не сковывающих себя в проявлении собственной индивидуальности, не подчиняющиеся общепринятым меркам, а словно творящих свою жизнь по законам искусства. На задаваемый вопрос: «как заботиться о своей жизни, — звучит ответ: не мешать себе, не останавливать себя. Жить свободно, и только». («Лецзы»).
Наряду с внешними и внутренними кровавыми и жестокими войнами существовали не менее кровавые и жестокие столкновения на поле боя дворцовых заговоров и интриг. «Тогда-то и возникло культурное движение людей, как бы поставивших перед собой задачу духовного выживания в мрачный период упадка. Конечно, круг этих людей был узок. Но он стремился не к суховатому конфуцианскому благочестию, а к жизни, не дававшей погаснуть искрам духовности. Вдохновлять друг друга на каждодневное обновление души» — призывал своих друзей Се Линъюнь.
Стремление любоваться живым, всюду улавливая его пульсацию и биение, чрезвычайно характерно для «знаменитостей». Вот один из них держит в руках нечто крохотное и произносит:
Живущие в атмосфере неуверенности и страха, они создали особое представление о красоте вещей. Красота эта мгновенна и преходяща. Каждый миг она готова исчезнуть, и можно не успеть насладиться ею. Вот вам пример:
Вот что пишет о быстротечности всего в мире Ван Сичжи: «И то, что так ранее радовало их, лишь стоит на момент им посмотреть на жизнь вокруг себя, тотчас становится одним воспоминанием былых времен. Об этом нам и то нельзя погрустить в приливе горьких чувств». Не мощное и оптимистическое жизнелюбие, а рафинированная чувствительность к живой материи отличает их. «Знаменитости» всегда сентиментальны: не они владеют своими чувствами, а чувства, как правило, владеют ими.
Постоянное общение с искусством и своеобразная пресыщенность им делают особенно интенсивной в них работу души, знание истории заставляет их переживать не только за себя, но и остро ощущать то, чем жили их предшественники, отделенные от них веками и даже тысячелетиями. Часто «знаменитости» ведут себя по-детски, но при этом они необыкновенно умудрены душевно.
Материя их души хрупка и эфемерна, и вечная тень небытия готова поглотить ее. Но тем острее чувство прекрасного, вызываемое жизнью.
Надо отметить, что оно возрастало еще и от постоянного употребления галлюциногенных препаратов, пагубно сказываясь на психике «знаменитостей». Их часто посещали болезненные видения. С помощью наркотиков «знаменитости» устанавливали связь с неким сверхчувственным миром, — они пробуждали в них мистическое вдохновение и фантазию. Вино тоже как бы снимало с рассудка сдерживающие скрепы сознания, высвобождало подсознание.
«Ветер и поток» – есть воспитание чуткости в людях, пробуждение в них способности обостренно воспринимать мир – «прочь от земли вдохновенный порыв мой». Мудрец полон величайшего покоя и бесстрастия, но именно благодаря этому он чутко улавливает пульсацию мирового эфира, слышит то, чего не слышат другие.
Эстетизм «знаменитостей» появляется не от снобистской насыщенности искусством, не от роскошных и утонченных яств, а, наоборот, от острой нехватки духовной пищи. И вот в поместьях аристократов стало собираться для бесед изящное общество, устраивались прогулки в горы, захмелевшие поэты обменивались стихотворными экспромтами и пробовали новые сорта вин из чарок, плавающих в воде среди озерных лотосов. Экзотика? Да, отчасти…
Идея личной свободы случалась и в экстравагантном поведении «знаменитостей». «Знаменитость» могла демонстративно раздеться донага там, где конфуцианский этикет предписывал строгое соблюдение приличий. «По натуре был свободен и ничем не связан, до последних лет в изобилии пил вино, пьянствовал целыми месяцами или же раздевался донага и уходил бродить», сказано в жизнеописании Ван Чэня. Нельзя не вспомнить здесь и Лю Лина. Как-то случилось, что он, напившись, снял с себя всю одежду и развалился голым в своих покоях. В таком виде его застали и начали над ним смеяться. Лин же ответил так: «Я небо и землю почитаю для себя за крышу и стены, а дом да комнаты – за исподнее свое. Предстало ли господам заглядывать ко мне в подштанники?»
Это в то время, когда каждая деталь костюма – цвет, длина рукава, количество украшений – была строго регламентирована и по ней легко прочитывалась социальная принадлежность того или иного чиновника. Облаченный в сложный каскад тканей, увенчанный не менее прихотливым сооружением головного убора, конфуцианский благородный муж стыдился своего естественного тела и всячески скрывал его. С костюмом связано истинно китайское представление о «лице» чиновника, потеря которого была равносильна гражданской смерти. Поэтому в торжественных случаях считалось неприличным даже снять головной убор, и каким же кощунством выглядело полное разоблачение! Однако и оно имело философскую подоплеку. В даосизме нагое человеческое тело символизировало природную естественность: именно так следует понимать слова «знаменитостей» о естественной чистоте форм, данных нам отцом и матерью.
Эксцентричные выходки этих людей как бы защищали право художника на свободный творческий досуг. Они несут в себе отрицание действительности, и в то же время внутри человека создают положительно заряженное пространство: самоуничижение означает покой. Приверженцы «ветра и потока» часто рисуют себя безумцами, чудаками, им близки детская наивность и непосредственность, и это тоже не случайно. Модель поведения ребенка и сумасшедшего помогает внутреннему раскрепощению «знаменитостей», обретения ими состояния естественности. В «Лецзы» есть притча о человеке, потерявшем память, и вот некий конфуцианец снова возвращает его к привычным заботам и мыслям. Застарелая болезнь излечена, но вместо изъявления благодарности лекарю герой гонится за ним с копьем. Вновь обретя память, он потерял свободу, потерял блаженство неведения.
«Знаменитости» ценили только жизнь. Они слушали ветер трагедий, овевавший их, чувствовали абсурд и нелепость обыденности, двойственной жизни, в которой неизбежна смерть. Их не удовлетворял узкий мир благоденствия, и они готовы были поддаться великому искушению небытия и ничто. Они стремились в полной мере ощутить свежесть и очарование жизни, словно очищенной «ветром и потоком».
Не случайно в последующие века раздавались суровые голоса критиков, обвинявших приверженцев «ветра и потока» в оторванности от жизни, в стремлении избежать ее грубых сторон и заменить жизнь утонченной эстетической игрой. Доля истины, безусловно, в этих упреках есть.
Но важнее другое: во времена «знаменитостей» идея эстетической игры была предельно насыщена жизнью, жизненно необходима и нужна. Она поддерживала тот огонь, благодаря которому ярким светом озарилось искусство последующих эпох, в которых живет словесная утонченность и поэтические мгновения, вспыхивают и гаснут во времени». (Л. Бежин)
Почему в китайской поэзии строка «обрывается» там, где, казалось бы, должно быть еще несколько строк, а в китайской живописи остается незаполненной – пустой – большая часть свитка?.. Мудрость недосказанности…Можно подумать, что на китайских пейзажах запечатлены некие условные и воображаемые «горы и воды», на самом же деле они топографически точно передают рельефный ландшафт. Что это — четкая точность изображения?
Глубокая тишина… Сквозь бамбуковые заросли еле доносится плеск ручья, бегущего по плоским голышам, вскипает горная вода для чая. Человек в платье ученого полулежит на изящно отделанном ложе, перед ним курильница, еще источающая аромат сожженных благовоний. Мальчик-слуга расстилает на столике шелк, на котором нарисован изящный пейзаж или сделана артистически выполненная каллиграфическая надпись. Подобную картину мы часто встречаем в классической китайской живописи и всякий раз она внушает ощущение фантасмогоричности живописного мира.
Тщательно выписаны мельчайшие детали. Вот
«Художник придает обыденным и бытовым деталям значение символов. То, что едва намечено у европейского мастера, у китайского живописца выдвигается на передний план. Целые жанры китайской классической живописи посвящены изображению насекомых и бабочек, причем художники проявляют исчерпывающее, почти научное, знание предмета. Они словно смотрят через микроскоп, фиксируя частности, недоступные обычному человеческому глазу. Ветка сливы, бамбук, хризантема — этого достаточно для художника, чтобы сказать свое глубокое и сильное слово в искусстве.
Когда мы говорим о простоте и реальности видения, свойственных китайским художникам и поэтам, не стоит забывать, что эта реальность принадлежит культуре, отдаленной от нас и во времени и в пространстве, поэтому ощущение необычности тех или иных культурных явлений проистекает и от их естественного непонимания нами. При столкновении с классической китайской поэзией, живописью, музыкой непонимание ожидает нас буквально на каждом шагу.
К примеру, читаем стихи, в которых говорится:
О чем эти стихи? Конечно, о разлуке влюбленных! – готовы мы воскликнуть. – Тяжело встречаться… тяжело расставаться… увядают цветы… догорает свеча.. – все передает настроение любовной тоски! Но существует школа комментаторов, по мнению которых поэт, создавший столь тонкую и прозрачную лирику, имел в виду вовсе не влюбленных, а высокопоставленных патронов, оказавших ему покровительство.
Сложные перипетии взаимоотношений с ними, политических, а не любовных, якобы и составляют содержание его лирики.
Непонимание плодотворно и его стоит бережно культивировать, словно патину на бронзовых сосудах. Оно тоже таит очарование старины или, по выражению китайцев, идею древности.
Центральным историческим событием для Китая У1 века стало вторжение северных кочевников, гибель династии Западная Цзинь, несмотря на мужество ее защитников.
И снова собирают в поход защитников родины. Но вот сколь горестны слова очевидца этих сборов:
Императорский двор бежал на юг, за Янцзы, где некогда находилось царство У. Убежища в эти времена для простого человека не находилось, он жил на семи ветрах как бы раздваиваясь между бытием и небытием. Тягостна была его жизнь, словно у той вон «сосны, что одиноко склонилась на макушке бугра,
Значение тех страшных событий велико, потому что, благодаря им, Китай едва ли не впервые испытал на себе мощный вулканический толчок мировой истории. Переселение китайцев на юг было отдаленным намеком великого переселения народов, потрясшего затем Европу. Таким образом, Китай и Европа вместе вступили в Средние века, переживая ломку многих традиционных понятий». (Л. Бежин)
Китаю удалось вновь стать единым государством лишь под властью великого и мудрого Ян Цзяня, который основал династию Суй, просуществовавшую с 581 года по 618 год. Увы, но правление это оказалось слишком уж кратким. Ян Цзянь, как и многие предыдущие правители, пошел навстречу чаяниям народа — уменьшил налоги, и люди смогли ослабить свои узелки поясов на тощих животах. Сам он жил скромно, подавая пример как в одежде, так и в еде. Его чаяния были высказаны в поэтических строках:
Среди непонявших царствующего отца оказался и родной сын. Ян-ди не понравились столь ненавистные ему аскетические склонности Ян Цзяня, и он, не впадая в краску от стыда, отправил своего отца к его праотцам. И вот Ян-ди стал править державой по-своему, по-иному. Он не пожалел никаких, даже самых огромнейших средств, на укрепление и возвеличивание своего вожделенного престола.
Строители города Лояна в количестве двух миллионов человек трудилось, не покладая рук. По желанию Ян-ди деревья в столице цвели и зеленели круглый год, несмотря на то, что условия времен года этому никак не способствовали. По высокомерному мнению императора на них не стоило обращать внимания. И происходило следующее: зимой цветы изготовлялись из шелка, прикреплялись к голым ветвям деревьев и радовали глаз правителя своим сиянием на фоне хмурого неба. Дошли до того, что в одном уезде перебили всех птиц, дабы из их пуха сделать теплые одеяла для изнеженных тел. Что и говорить, роскошь процветала немыслимая.
Когда же случались изматывающие страну засухи, богатые мира сего их просто не замечали. В их прохладные апартаменты не проникал испепеляющий жар горячего воздуха, в то время как
Императора не трогали столь незначительные проблемы, как спасение своего народа в годы засух. Он был одержим глобальной идеей: соединить две великие китайские реки – Янцзы и Хуанхэ. Ян-ди повелел приступить к строительству Великого канала. На принудительные работы были согнаны даже миниатюрные китайские женщины. Такого не позволял себе и великий тиран Древнего Китая Ши Хуанди. Кстати, Великая Китайская стена, начатая им, была укреплена и достроена именно в это время.
Но она, конечно же, не смогла оградить народ от тяжкой дани, которую приходилось выплачивать соседским тюркам, дабы избежать войн с ними, ибо ратными успехами император Ян-ди отнюдь не прославился. Впрочем, он не замечал столь незначительных промахов. Его амбиции были выше этого. Однажды, любуясь на себя в зеркало, словно юная девица, император молвил: «Желаю знать, кто имеет честь с плеч голову мне снять?» Вскоре эту честь поимели его ближайшие приближенные. Итак, Суйская династия не просуществовала и 30 лет.
Управлением Китая занялась Танская династия, могущество которой сделало Китай ведущей державой Восточной Азии. Ее правители тревожились о своей родине, сознавали что
С горечью произносили горестные слова:
Однако под мудрым руководством императоров династии Тан стране удалось поднять свой экономический уровень. Стали бурно расти города, наполненные своим национальным колоритом. «Больше всего отличает китайский город отсутствие лошадей. Это исключительно человеческий город. Кажется, будто китайцы держатся правила никогда не прибегать к помощи животного в тех случаях, когда дело может дать возможность заработать человеку. Это объясняет и узость переулков, и извилистость проходов и коридоров. У дверей здесь нет официального значения – это только приспособленная дыра. Здесь создается впечатление жизни тесной, наивной, беспорядочной, города одновременно раскрытого и переполненного, единого дома, где живет многочисленная семья». (Поль Клодель)
В недрах этой многочисленной семьи начала процветать торговля – потянулись во все стороны света караваны с разнообразными товарами: шелком, железом, драгоценными камнями и металлами, лаковыми изделиями. Из Индии привозили предметы искусства, редкие плоды и фрукты, стекло, пряности, косметику, столь насущно необходимую китайским красавицам. Товары везли в неведомые дали отважные купцы, не обращая внимания на произносимые порицания в их адрес по поводу нищеты их духа. Ведь некоторые говорили:
Но купцам было не до беспредельного. Страну бы поднять.
Она была разделена на области, округа, уезды, волости. Кроме того, весь Китай был поделен еще и на военные округа. Каждый округ выставлял до 1200 солдат, которых набирали на короткий срок, а во время войны производили специальные наборы, используя уже ранее обученных воинов.
На руководящие должности люди назначались лишь после успешной сдачи чрезвычайно сложных экзаменов, благодаря чему были достигнуты значительные успехи в образовании. Сословное деление лежало в основе социальной организации империи. Основным сословием считались богуань – «служивые чины» – это совокупность гражданских и военных чинов и лянминь – это «добрый народ» – крестьяне. Рабы, оставшиеся в качестве обслуживающего персонала и рабочие горных предприятий именовались «подлым народом» – цзянь-минь. Знать, носившая наследственные титулы, составляла особую сословную группу.
Жизнь в стране стала пробиваться где-то робким ручейком, где-то начинала бить бурным ключом. Увеличилась добыча соли, металлов. Был усовершенствован ткацкий станок, сконструировано водопроводное колесо, вычислено число «пи», усовершенствован компас, появились новые труды в области исторической науки. Широкое развитие получили биографии великих людей. Весьма обогатилась и географическая литература. Картография поднялась на новый уровень. Из древесной коры, тряпья, конопли производилась бумага, которая была изобретена в 105 году. Изготовлялось бумаги не много, однако Китай всегда пользовался монополией на ее производство. С УП века началось книгопечатание с досок. Города превращались в центры ремесел и торговли.
Власть империи распространялась на Индокитай, Корею и Монголию. Тесные связи поддерживались с богатейшими государствами Персией и Византией. Огромную столицу Чанъань посещали и дипломатические миссии. Здесь огромное число иностранцев приобщалось к языку и обучалось наукам, дабы впоследствии сии иностранные представители стали высокообразованными и высокопоставленными друзьями в правящей элите соседних государств.
В Танском государстве поэзия была особой особо привилегированной. Уметь слагать стихи должны были практически все грамотные люди. Поэтому-то антология танской поэзии насчитывает около пятидесяти тысяч произведений, которые написали две с половиной тысячи поэтов. Среди них были величайшие Ли Бо и Ду Фу.
По немногочисленным сохранившимся памятникам архитектуры, можно с уверенностью утверждать, что уровень строительного дела поднялся очень высоко. Окончательно сформировался типичный облик строения, покрытого черепичной кровлей с приподнятыми кверху углами.
На многочисленных полях появились кустики хлопка с белоснежными коробочками. Ткачихи стали ткать ткани уже не только из одного шелка. Высокого совершенства достигла художественная обработка изделий. Шелковые ткани с вытканными золотой нитью цветами и птицами были великолепны и ценились на мировых рынках на вес золота.
Наиболее распространенными религиями в Танской империи были конфуцианство, даосизм и буддизм. Они достаточно миролюбиво уживались друг с другом, хотя временами между представителями этих религий возникало весьма и весьма острое соперничество за власть, материальные блага и влияние при дворе. В реальной же жизни эти религии слились в столь сложный и нерасторжимый сплав, что можно было лишь с большим трудом отличить одну от другой. Поэтому, когда у простого китайца возникала насущная потребность обратиться за чем-либо к небесам, он обращался к тем богам, которые, по его понятиям, могли быть более полезными в данном случае, независимо от того, к какому пантеону они относились. Даосизм распространился среди широких масс, конфуцианство и буддизм — среди правящей верхушки и знати.
Религиозные верования имели своих отшельников, отринувших от себя, изгнавших из своей жизни мирскую суету. Вот сидит около одинокой хижины такой одинокий умиротворенный человек, смотрит, видит… А там
«Отшельничество в эти времена возникло из ощущения микромира, присущего средневековому мировосприятию. Отшельники словно бы срослись с природой в буквальном смысле слова, и, кажется, что сквозь них вот уже скоро начнет прорастать трава». (Л. Бежин) И кажется, что их мир дает ощущение покоя вечно о чем-то тревожащейся душе. И хочется хоть на миг, хоть на время прислониться к этому миру.
Однако от истории не убежишь, не скроешься. Вновь новые беды: нашествие тюрок, массовая крестьянская война и, наконец, дворцовый переворот на этот раз 907 года покончил с династией Тан, которая уже представляла собой гигантское централизованное государство. Вновь на китайской земле тут и там встречаются то разрушенные храмы и дворцы, то поросшие быльем хижины, стаи ворон на заброшенных полях и толпы шакалов на пепелищах. Вот тебе и мечта о нежных лепестках хризантем на дне чайной чашки… Вновь по бесконечной дороге бредет неприкаянный путник.
На развалинах Танской державы появились многочисленные мелкие владения. В ХП веке сложилось четыре враждующих между собой государства. Их противостояние сыграло на руку соседям-монголам. Китай был покорен силой оружия монгольской династией хана Хубилая. Монголы под своим игом продержали Китай до 1369 года. Возглавил борьбу китайцев буддийский монах Чжу Юань-чжан – мужественный патриот своей родины. Он положил начало династии Мин, что означала Блестящая.
В бюрократических структурах предыдущих династий на высоких постах восседало много евнухов, которые были непревзойденными мастерами интриг. Со временем с огромным трудом от них удалось избавиться. Во дворце первых представителей династии Мин висела доска с выгравированной надписью: «Евнухам дворца запрещено вмешиваться в дела управления страной. За ослушание – смертная казнь». После такой угрозы они вынуждены были, огрызаясь и скрежеща зубами, удалиться в гаремы и заняться своей непосредственной работой.
Династия Мин — Блестящая просуществовала до 1644 года. Однако под пышным и многообещающим названием был совсем уже не тот обширный Китай, что раньше. «Вновь и вновь раздавался гул сражений и лязг оружия. От мятежей и войн начался голод, никто не мог прокормить даже себя, где уж было содержать жену и детей. Среди простого люда двое-трое могли иметь жену. Отцы не могли быть опорой для детей, мужья – для жен, старшие – для младших. Беден был народ: хлеб и рис еще не созрели – их уже жнут и собирают солдаты.
Однажды встреченный рассвет не был залогом, что доживешь до заката. Деревни пустели, за городскими стенами – безмолвие, всюду одни пустыри, на тысячи ли – ни одного зажженного очага. Безжизненные места к тому же еще посещал и мор, чередой шли то засуха, то наводнение. Люди превращались в убийц – не до братьев и детей, не до жен и мужей. Поистине, верно гласит древнее изречение: «Лучше быть псом в период благоденствия, чем добрым молодцем в годины смуты». (Цянь Сибо)
И все же, несмотря на все невзгоды, трудолюбивый китайский отец не уставал поучать своих сыновей: «Внимательнее и усерднее нужно вести свои дела. Говорят ведь: Если человек не работает, а только ест, то и гора, у которой он сидит, может исчезнуть, и земля, на которой он стоит, может провалиться». И еще: «Глотка глубока, как море, а дни и месяцы быстры, как ткацкий челнок».
Народ трудился, правители правили. Намерения, вставшего было на ноги Китая, подчинить себе Вьетнам, привел к плачевным результатам — опустошению казны, чему в немалой степени содействовали и японские пираты, беззастенчиво грабившие приморские районы Китая. Как всегда тут и там вспыхивали внутренние недовольства. В конце концов, маньчжурская армия победила Китай и в нем воцарилась маньчжурская династия Цин, правившая с 1644 до 1911 года. Территория Китая во времена этого правления была значительно расширена за счет бесконечных, обескровливающих народ войн.
Однако владыки держав редко прислушиваются к словам мудрых поэтов. А жаль…