Правитель Солон, историк Плутарх и раб Эзоп.


</p> <p>Правитель Солон, историк Плутарх и раб Эзоп.</p> <p>

Для древнего грека сила рока — сила судьбы была абсолютно непререкаема. Даже бессмертные, в его понимании, ничего не смогли бы сделать против той паутины хитросплетений судьбы, что создали для каждого неумолимые богини мойры, расписавшие, как по нотам, жизнь живого существа от его рождения до самого последнего мгновения в жизни. И все усилия разорвать эти, казалось бы, тончайшие нити, были тщетны. К чему же в таком случае бороться за изменение судьбы? Если для тебя сплетена трагическая паутина, то жизнь твоя будет переполнена трагедиями и нет смысла бороться за счастливый исход событий. Если же тебе судьбой уготовано радостное, лучезарное прохождение по приветливым дорогам жизни, то стоит ли прилагать хоть какие-то усилия, чтобы улучшить этот путь, ведь он тебе уже предначертан счастливым и безоблачным?

Вся сложность ответа на поставленный вопрос заключается в том, что никто не знает замысловатого хитросплетения тончайших нитей паутины, которые предназначены каждому. Попытки узнать о своей судьбе у прорицателей, как правило, заканчиваются весьма и весьма туманными предсказаниями и не могут провести человека по его жизни в соответствии с предначертаниями рока.

Такова была фантазия эллинов о силе судьбы… Но древние греки отнюдь не желали сидеть сложа руки и ждать неотвратимого? Нет, нет и нет… Не было этого. Вся жизнь Эллады, все ее свершения и ее вклад в мировую цивилизацию говорит лишь о том, что они активно действовали, свершали, создавали, не оглядываясь на предначертания. Рок роком, — решили они, — а жизнь жизнью…

С таким же мироощущением жила и семья будущего мудрого правителя славного города Афин Солона. Его родители прекрасно воспитали своего сына. Но разве мог предполагать отец малыша, что он добьется высочайшего положения и удостоится высочайшей чести? Вряд ли…

Родившийся в 640 году до нашей эры мальчик застал правление тиранов, крепко держащих власть в своих руках. Взойти на ее вершину Солону было ой как не просто. Надо сказать, что имущественное положение его семьи ни коим образом не указывало на этот взлет, ибо положение это было весьма и весьма среднего достатка, а со временем опустилось и еще на более низкую ступень, благодаря деятельности отца, относящегося с искренним милосердием к нуждающемуся народу и отдававшего ему все, что у него было. Вряд ли воспитание, полученное в такой семье, способствовало честолюбивым стремлениям мальчика к власти, ведь, как правило, эти стремления не гнушаются никаких грязных поступков, ведущих к вожделенной цели. Не зря греческая мудрая мифология именно циничной Власти доверила следить за исполнением тяжкого наказания Прометея. Здесь заложен глубокий смысл. Греки прекрасно знали, кому хорошо удастся ухватить бразды правления этого, слишком часто бывающего недостойным занятия.

И тем ни менее, несмотря на все, казалось бы, неблагоприятные обстоятельства, Солон стал правителем Афин, упразднив деятельность тиранов, и с помощью законодателей-реформаторов заложил основы античного демократического правления.

Но путь на Олимп власти был достаточно долог и труден. Посудите сами, разве мог бедный человек на что-то рассчитывать в обществе, где бедность не пользовалась почетом, а стремление к богатству считалось естественной потребностью жизни и никогда никем не осуждалось? Нет, конечно… Необходимо было срочно поправить свое материальное положение, но сделать это Солон должен исключительно честным путем. Он и в мыслях не мог себе представить, что для достижения цели ему придется потерять хотя бы малую частицу своей чести и своего доброго имени. Об этом будущий правитель делится с нами в своих стихах.


Быть я богатым хочу,
Но нечестно владеть не желаю этим богатством.
Многие низкие люди богаты,
А добрый беднеет.
Мы же не будем менять доблесть на денег мешок.

Безусловно, для многих наиболее эффективным путем к намеченной высокой материальной планке был путь ростовщичества, при котором должники превращались в рабов, рабы продавались, а денежки, одна за другой, бесперебойно капали в кошелек аристократа, ничуть не стыдившегося столь гнусного средства накопления капиталов. Юноша Солон, воспитанный совершенно в ином духе, несказанно стыдился такого способа и решил избрать себе иной путь, а именно — путь купца — чрезвычайно рискованный во все времена, а в те времена тем более. Ведь он избрал себе судьбу первопроходца, которая была переполнена опасностями и бедствиями, о чем нам уже столь красочно поведала великая поэма Гомера. В своих многочисленных «хождениях по морям» и странам Солон повидал многое. Ему знакомо были как


Снежные хлопья и град низвергаются с неба из тучи,
Молнии яркой стрела грома рождает раскат.
Море бушует от вихрей; но если его не колеблет
Сила чужая, то гладь в мирном покое лежит.

Пришло время и Солон удовлетворил свою страсть к путешествиям. Его живые и любознательные ум, сердце и душа, так жаждавшие ярких впечатлений в манящих бесконечных просторах, открывшихся ему новых земель, в конце концов до краев напитались ими. И тогда он решил сменить поле деятельности.

В бесконечных странствованиях не только романтические воспоминания наполнили багаж его жизни, но и крупные финансовые удачи не обошли стороной смелого человека. Он оказался опытным купцом, обладавшим ясным умом, предприимчивой смекалкой, точным расчетом, умением находить общий язык с разного рода людьми. Настало время, когда у Солона скопились средства, позволявшие ему основать город, что не столь редко случалось по тем временам, когда именно купцам удавалось поставить новую точку на карте пока еще мало заселенного Древнего мира.

Но у Солона были куда более далеко идущие планы. Он стал великим реформатором, основателем полисной демократии Афин, провел невиданную по тем временам реформу, отважившись отменить в 594 году многие налоги и уничтожить позорное долговое рабство. Он отменил все долги, сделанные под заклад земли, заставив сбросить с земельных участков должников камни с выдолбленной на них записью суммы задолженности. Запретил свободных афинских граждан обращать в рабство. Всех граждан он разделил на четыре разряда в зависимости от величины их земельного дохода, при этом учитывался не его социальный статус, а наличие частной собственности. Все граждане Афин могли принимать участие в Народном собрании и пользоваться услугами суда присяжных, созданного Солоном. Специальным законом он ограничил размеры частных владений и тем самым предотвратил исчезновение мелких и средних крестьянских хозяйств. Свое законодательство правитель утвердил не только в деловых бумагах, но и в поэтических строках:


Да, я народу почет предоставил, какой ему нужен, —
Не сократил его прав, не дал и лишних ему.
Также подумал о тех, кто имел и богатство, и силу,
Им чтоб никто не чинил несправедливых обид.
Встал я могучим щитом, и тех, и других прикрывая,
И никому побеждать не дал насильем других.

К аристократам Солон еще раз обратился со строгим призывом, предупреждающем их:


Много досталось вам благ — ими пресытились вы,
Меру поставьте надменному духу:
Не то перестанем мы подчиняться,
А вам будет не по сердцу все.

На этом весьма трудном пути его неизменной попутчицей, отнюдь не претендующей на заоблачные вершины Олимпа, стала скромная поэзия, часто скрашивающая суровые будни политической действительности. «Она была для него игрой и развлечением в свободное время, но впоследствии он стал облекать в стихотворную форму и философские мысли, часто излагал в стихах государственные дела — не с целью увековечить их в памяти истории, но для оправдания своих действий, иногда для увещевания, или наставления, или порицания афинян». (Плутарх)

Надо сказать, что Афины тогда вели долгую, изнурительную и безрезультатную битву за обладание крайне необходимым им островом Саламин. После очередного позорного поражения афинское народное собрание запретило под страхом смертной казни поднимать вопрос о возобновлении войны. Многие горожане были крайне недовольны предъявленным им запретом, но высказать во всеуслышание свое недовольство не решался никто. Ведь за это им грозила угроза смертной казни.

И тогда Солон отважился поднять боевой дух афинян, проделав это весьма оригинальным способом: он выбежал на городскую площадь, притворившись сумасшедшим, и пропел афинянам свои стихи, призывавшие к захвату непокорного острова. Призыв поэтических строк произвел на горожан столь сильное впечатление, что они вновь ринулись в бой и на этот раз отвоевали остров. В боях за Саламин участвовал и Солон уже в качестве не простого воина, а высокопоставленного военачальника. Его же мнимое сумасшествие современников ни коим образом не шокировало, потому как в Элладе считалось, что устами умалишенных глаголят сами боги, поучают неразумных людей и выражают через них свою волю.

Хитроумно использовав верования афинян в авторитетность богов, Солон и в дипломатических делах руководствовался исключительно здравым смыслом, где его цель оправдывала не всегда честные средства. Он не шел напрямик, пользуясь лишь безукоризненно честным путем, а, случалось, выбирал и весьма затейливые, запутанные обходные тропинки. В частности, доказывая, что остров Саламин испокон веку принадлежал Афинам, Солон не постеснялся пойти на явный подлог, вставив в одну из строк почитаемого греками Гомера, свои собственные слова, доказывающие данную принадлежность. И эту хитрость афиняне ни в коем случае не приписали к числу пороков Солона, а, напротив, она создала ему славу умного и тонкого политика.

Он пришел к власти в непростое время, когда отмирал прежний порядок, опиравшийся всеми своими устоями на безраздельное господство родовой знати и безудержное угнетение народа-демоса, беспрестанно стремящегося скинуть с себя жестокие оковы этой власти. Незнатные, но зажиточные горожане, не получившие от своих родителей высокие титулы, считали несправедливым безраздельное господство аристократии. Тяжело было жить и крестьянину, попавшему в долговую кабалу и потерявшему веру в справедливость сильных. С безысходной тоской смотрели на жизнь и сами аристократы, не видящие ничего хорошего в будущем, страшащиеся гнева народа и, проклинающие, призывающие кары небесные на головы свободолюбивой черни.

Солон готов был ко всем перипетиям и в жизни, и во власти. Он разделял груз насущнейших проблем, связанных с разгорающейся во всех слоях общества непримиримостью, враждой и ненавистью и с болью говорил: «В сердце глубоко мне горе запало: вижу, как клонится ниц бывшая первой страна». Но, в то же время, как человек жизнерадостный и в какой-то степени даже легкомысленный, сам познавший и славу побед, и горечь неудач, и боль разочарований, он с определенной долей бесшабашности стремился отмести в сторону существующий порядок, за который так крепко держались потомственные аристократы, и повести родную Элладу новым путем, к новому социально-политическому демократическому строю. Более того, он не только мечтал об этом, но и знал, как осуществить свою мечту.

Когда аристократия Афин, по достоинству оценив способности Солона, поручила ему высшую должность архонта, наделенную неограниченными полномочиями, будущий правитель благоразумно отказался от нее, ибо брать в свои руки все нити единовластия не входило в его планы и «никакие уговоры не могли поколебать его убеждений. Друзьям он объяснил, что тирания — прекрасное местечко, только выхода из нее нет». (Плутарх) А в стихах написал:


…Если землю пощадил
Я родную, и тирана власть суровую не взял,
То свое, тем самым, имя не покрыл позором я,
И мне нечего стыдиться: так скорее всех людей
Я склоню к себе…

И оказался прав поэт и политик. Но отказ от тирании не означал проявления в деятельности Солона какой-то особой мягкости или слабости. Получив доступ к политической власти, он немедленно приступил к проведению необходимых реформ, результатом которых должно было стать снятие назревших непримиримых противоречий между народом и знатью, которые могли бы привести к весьма нежелательным для обеих сторон вспышкам гнева.

Но «там, где дело обстояло вполне хорошо, он не применял врачевания и не вводил ничего нового, из опасения, что если в государстве все перевернуть вверх дном, то потом у него не хватит сил поставить все на место». (Плутарх)

В первую очередь Солон приступил к преобразованию правовых реформ, справедливо полагая, что жизнь общества должны регулировать законы, принятые при всеобщем согласии, а не отдельной группой аристократов, дабы «не искали люди корм в чащах дел запутанных и не купались бы в пыли законов смертные». (Аристофан) Богатые и бедные, знатные и незнатные должны быть равноправными членами единого гражданского общества, тогда


Может смело бедный обвинять
Богатого в дурном поступке —
И победит слабейший, если прав. (Еврипид)

Следуя этому непреложному правилу Солон «встал могучим щитом тех и других прикрывая, и никому побеждать не дал неправо других». Но в то же время идея абсолютного имущественного и политического равенства была для него совершенно неприемлема. «Худым и благородным равные доли он предоставлять не хотел».

Солон, не колеблясь ни минуты, приступил к преобразованию государственного строя Афин. В первую очередь он отверг все законы Драконта, запомнившиеся в смекалистой памяти народной как драконовские. Самые жестокие из них касались наказаний за преступления. Вот что писал об этом Плутарх:

«Он упразднил драконовские законы ввиду жестокости их и строгости: почти за все преступления было назначено одно наказание — смертная казнь; таким образом, и осужденные за праздность подвергались смертной казни, и укравшие овощи и плоды несли то же наказание, как святотатцы и человекоубийцы. Поэтому впоследствии славилось выражение Демата, что Драконт написал законы кровью, а не черной краской. Когда Драконта спросили, почему он за большую часть преступлений назначил смертную казнь, он, как говорят, ответил, что мелкие преступления, по его мнению, заслуживают этого наказания, а для крупных он не нашел большего.

Солон составил совет Ареопага и учредил второй совет, справедливо рассчитывая, что государство, стоящее на двух советах, как на якорях, меньше подвержено качке и доставит больше спокойствия народу. Он направлял сограждан к занятию ремеслом и издал закон, по которому сын не обязан был содержать отца, не отдавшего его в учение ремеслу. Салон прославился так же законом о завещаниях. До него не было позволено делать завещания; деньги и дом умершего должны были остаться в его роде; а Солон разрешил тем, кто не имел детей, отказывать свое состояние, кому кто хочет, отдавая преимущество дружбе перед родством, любви перед принуждением, и сделал имущество действительной собственностью владельца.

Что касается браков, то Солон уничтожил обычай давать приданое и разрешал невесте приносить с собой только вещи из домашней обстановки небольшой ценности — больше ничего. По его мысли брак не должен быть каким-то доходным предприятием или куплей-продажей; сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость, любовь. А если случится, что найдут юношу в спальне богатой старухи, который от любовных отношений с нею жиреет, как куропатка, его заставят перейти к девушке, нуждающейся в муже.

Солон позволял всякому гражданину вступать в защиту потерпевшего и требовать наказания преступника. Если кого-нибудь били, производили над ним насилие, причиняли ему вред, всякий, кто мог или хотел, имел право жаловаться на преступника и преследовать его судом. Законодатель правильно поступал, приучая граждан сочувствовать и соболезновать друг другу и быть как бы членами единого тела.

Солона хвалят также за закон, запрещающий дурно говорить об умерших. И действительно, религия требует считать умерших священными; справедливость — не касается тех, кого уже нет; гражданский долг — не враждовать вечно. Бранить жизнь Солон запретил в храмах, судебных и правительственных зданиях, равно как и во время зрелищ; за нарушение этого закона он назначал штраф.

Нигде не сдерживать гнев — это признак человека невоспитанного и необузданного; везде сдерживать — трудно, а для некоторых и невозможно. Поэтому законодатель при составлении законов должен иметь в виду то, что возможно для человека, если он хочет наказывать малое число виновных с пользой, а не многих — без пользы.

Солон справедливо рассуждал, что безрассуден и малодушен тот, кто не решается приобретать нужное из боязни потерять его. Слабость, а не любовь производит безграничные печали и страхи у людей, не укрепленных разумом против ударов судьбы; у них нет даже способности наслаждаться, когда им дается в руки предмет их желаний, потому что мысль о возможности лишиться его в будущем заставляет их вечно мучиться, трепетать, опасаться. Нет, не следует мириться с бедностью из-за того, что можешь лишиться денег, с отсутствием друзей — из-за того, что можешь потерять их, с бездетностью — из-за того, что дети могут умереть, а надо вооружаться рассудком, чтобы быть готовым ко всему.

Говорят, Анахарсис, скиф царского рода, причисленный греками к мудрецам, узнав, что Солон занят составлением законов для афинян, стал смеяться над его работой. Он считал, что правитель желает добиться невозможного — он мечтает удержать граждан от преступлений и корыстолюбия писанными законами, которые ничем не отличаются от паутины: когда в нее попадаются слабые и бедные, она их удержит, а сильные и богатые вырвутся. На это Солон, говорят, возразил, что и договоры люди соблюдают, когда нарушать их не выгодно ни той ни другой стороне; и законы он так приноравливает к интересам граждан, что покажет всем, насколько лучше поступать честно, чем нарушать их. Однако результат получился скорее тот, который предполагал Анахарсис, нежели тот, на который надеялся Солон». (Плутарх)

Безусловно, во многом законы Солона были утопичны и не могли полностью удовлетворить ни народ, ждавший всеобщего передела имущества, ни знать, претензии которой были чрезмерны, а стремления укрепить свои позиции не осуществимы. Но это законодательство сделало главное — предотвратило гибель государства, не бросило народ на сокрушающий все на своем пути бунт, в какой-то мере выпустило пар из бурно кипящего котла.

И все же Солон навлек на себя ненависть большинства граждан, по поводу чего и сетовал в своих стихах:


Все когда-то ликовали, а теперь меня всегда
Злобным взором провожают, словно я их злейший враг.

«А между тем, — говорит он, — если бы кто другой забрал ту же власть, тот


Не дал бы ни за что народу мирно жить,
Пока всех сливок сам не снял бы с молока».

Попытка добиться всеобщего согласия Солону не удалась, а идти иным путем он не мог, и поэтому преобразователю Афин ничего не осталось, как только в горестных стихах попрощаться со своими согражданами, упрекая их: «На борьбу все мужество собрав, я точно волк вертелся среди стаи псов». Что тут скажешь? Действительно «трудно в великих делах сразу же всем угодить». Трудно вершить великие дела…

С чувством глубокой обиды и горестного неудовлетворения Солон покидает Афины и, вспомнив годы бурной молодости, пускается в длительное десятилетнее путешествие, в котором с ним случается множество приключений, а так же интереснейших встреч, принесших ему истинное наслаждение.

«Однажды Солон по просьбе Креза приехал в Сарды. С ним случилось нечто подобное тому, что бывает с жителем континентальной страны, который в первый раз идет к морю. Как тот каждую реку принимает за море, так и Солон, проходя по дворцу и видя множество придворных в богатых нарядах, важно расхаживающих в толпе слуг и телохранителей, каждого принимал за Креза, пока, наконец, его не привели к самому Крезу. На нем было надето все, что из своих драгоценных камней, цветных одежд, золотых вещей художественной работы он считал выдающимся по красоте, изысканным, завидным, — конечно, для того, чтобы глазам представилось зрелище как можно более пышное и пестрое.

Но Солон, став перед ним, при этом виде ни действием, ни словом не выразил ничего такого, чего ожидал Крез; всем здравомыслящим людям было ясно, что он с презрением смотрит на отсутствие у него духовных интересов и мелочное тщеславие. Крез велел открыть ему свои сокровищницы, потом повести его и показать всю роскошную обстановку. Но Солону не было никакой надобности в этом: сам Крез собственной особой дал ему достаточно ясное понятие о своем внутреннем содержании.

Когда Солон все осмотрел и его опять привели к Крезу, Крез спросил его, знает ли он человека, счастливее его. Салон отвечал, что знает такого человека: это его согражданин Телл. Затем он рассказал, что Телл был человеком высокой нравственности, оставил по себе детей, пользующихся добрым именем, имущество, в котором есть все необходимое, погиб со славой, храбро сражаясь за отечество. Солон показался Крезу чудаком и грубияном, раз он не измеряет счастье обилием серебра и золота, а жизнь и смерть простого человека ставит выше его громадного могущества и власти.

Несмотря на это, он опять спросил Солона, знает ли он кого другого после Телла, более счастливого, чем он. Солон опять сказал, что знает: это Клеобис и Битон, два брата, чрезвычайно любившие друг друга и свою мать. Когда однажды волы долго не приходили с пастбища, они сами запряглись в повозку и повезли мать в храм Геры; все граждане называли ее счастливой, и она радовалась; а они принесли жертву, напились воды, но на следующий день уже не встали; их нашли мертвыми; они, стяжав такую славу, без боли и печали узрели смерть.

— А нас, — воскликнул Крез уже с гневом, — ты не ставишь совсем в число людей счастливых?

Тогда Солон, не желая ему льстить, но и не желая раздражать еще больше, сказал:

— Царь Лидийский! Нам, эллинам, бог дал способность соблюдать все в меру; а вследствие такого чувства меры и ум нам свойственен какой-то робкий, по-видимому, простонародный, а не царский, блестящий. Такой ум, видя, что в жизни всегда бывают всякие превратности судьбы, не позволяет нам гордиться счастьем данной минуты и изумляться благоденствию человека, если еще не прошло время, когда оно может перемениться. К каждому незаметно подходит будущее, полное всяких случайностей; кому бог пошлет счастье до конца жизни, того мы считаем счастливым. А назвать счастливым человека при жизни, пока он еще подвержен опасностям, — это все равно, что провозглашать победителем и венчать венком атлета, еще не кончившего состязания: это дело неверное, лишенное всякого значения».

После этих слов Солон удалился; Креза он обидел, но не образумил.

Баснописец Эзоп, бывший тогда в Сардах, обиделся за Солона, которому был оказан такой нелюбезный прием. Желая дать ему совет, он сказал:

— С царями, Солон, надо говорить или как можно меньше, или как можно слаще.

— Нет, клянусь Зевсом, — возразил Солон, — или как можно меньше, или как можно лучше.

Так пренебрежительно в то время Крез отнесся к Солону. После поражения в битве с Киром, он потерял свою столицу, сам был взят в плен живым, и ему предстояла печальная участь быть сожженным на костре. Вот уже костер готов; его связанного возвели на него; все персы смотрели на это зрелище, и Кир был тут. Тогда Крез, насколько у него хватило голоса, трижды воскликнул: «О Солон!» Кир удивился и послал спросить, что за человек или бог Солон, к которому одному он взывает в таком безысходном несчастии. Крез, ничего не скрывая, сказал:

— Это был один из эллинских мудрецов, которого я пригласил, но не затем, чтобы его послушать и научиться чему-нибудь такому, что мне было бы нужно, а для того, чтобы он полюбовался на мои богатства и, вернувшись на родину, рассказал о том благополучии, потеря которого, как оказалась, доставила больше горя, чем его приобретение — счастья. Пока оно существовало, хорошего от него только и было, что пустые разговоры да слава; а потеря его привела меня к тяжким страданиям и бедствиям, от которых нет спасения. Так вот он, глядя на мое тогдашнее положение, предугадывал то, что теперь случилось, и советовал иметь в виду конец жизни, а не гордиться и величаться непрочным достоянием.

Ответ Креза передали Киру; он оказался умнее Креза и, видя подтверждение слов Солона на этом примере, не только освободил Креза, но и относился к нему с уважением в течение всей его жизни. Так прославился Солон: одним словом своим одного царя спас, другого вразумил». (Плутарх)

Солон не умел праздно проводить свое время и поэтому решился начать обширный труд об удивительной и загадочной стране Атлантиде, но довести его до конца уже не хватило ни времени, ни сил, хотя ему по-прежнему поддерживали и были «милы Дионис, Киприда и Музы, — те, чьи забавы всегда радость вселяют в людей».

Возвратился на родину он уже глубоким стариком и стал свидетелем непримиримой борьбы, которая закончилась установлением тирании Писистрата. Хотя Писистрат был родственником Солона и в прошлом их связывала дружба, последний предупреждал афинян о честолюбивом и коварном характере нового тирана, предупреждал о грозящей им опасности. В ответ на это сторонники самозваного правителя объявили Солона сумасшедшим, на этот раз уже не имея в виду принадлежности этой категории людей к небожителям, на что поэт ответил гнусным обвинителям:


Точно ли я сумасшедший, покажет недолгое время:
Выступит правда на свет, сколько ее не топи.

Что и говорить, современники Солона оказались глухи к его призыву придерживаться в жизни золотого правила золотой середины, провозглашенного еще мудрым Буддой в далекой от Греции Индии. Да и греки знали всю глубину мудрости этого совета: не случайно в Дельфах в храме Аполлона было высечено крылатое выражение: «Все — в меру». К этому-то и стремился афинский реформатор, но, увы, безрезультатно.

Итак, политическая власть Салона была сметена. Дух же носителя этой власти оставался силен даже и в весьма преклонные годы. Он не растерял на своем жизненном пути неподдельного искреннего интереса к приобретению новых знаний и не уставал повторять: «Стар становлюсь, но всегда многому всюду учусь». В одном из своих стихотворений Солон проследил всю длинную череду этапов жизни человека, познав на собственном опыте каждый из них:


Маленький мальчик, еще неразумный и слабый, теряет
Первых зубков своих ряд, чуть ему минет семь лет;
Если же бог доведет до конца семилетье второе, —
Отрок являет уже признаки зрелости нам.
В третье у юноши кроется быстро, при росте всех членов,
Нежным пушком борода, кожи меняется цвет.
Всякий в седмице четвертой уж в полном бывает расцвете
Силы телесной, а в ней доблести знак видят все.
В пятую — время подумать о браке желанном мужчине,
Чтобы свой род продолжать в ряде цветущих детей.
Ум человека в шестую седмицу вполне созревает.
И не стремится уж он к неисполнимым делам.
Разум и речь в семь седмиц уже в полном бывают расцвете,
Также и в восемь, — всего вместе четырнадцать лет.
Мощен еще человек и в девятой, однако слабеют
Для доблестных дел слово и разум его.
Если ж десятое бог доведет до конца семилетье, —
Ранним не будет тогда смертный конец для людей.

Сам Солон с лихвой перекрыл все десять сроков, не утеряв при этом ни интереса к жизни, ни твердой уверенности в том, что «одинаково богаты те, кто имеет горы золота и серебра, пшеничные поля, табуны коней и мулов, и те, у кого есть ровно столько, чтобы не страдать ни от голода, ни от холода, а еще сын или дочь, что тоже неплохо. Все, что сверх того, не возьмешь с собой в могилу, никто еще никакими богатствами не смог откупиться от смерти, болезни или несчастной старости».

Сохранился рассказ о том, что он, будучи уже глубоким старцем, услышав от своего внука стихи Сапфо, просил его еще раз прочитать их, чтобы не умереть, не заучив такой чудной песни. И внук прочитал ему:


Тихо в ветвях яблонь шумит прохлада
И с дрожащих деревьев кругом глубокий
Сон истекает…
Сон истекает…
Сон истекает…

И истекла, закончилась жизнь этого великого человека, причисленного к лику мудрецов и отличавшегося удивительным сочетанием благородных качеств, крайне редко встречающихся в одном существе.

Поведал нам о Солоне великий историк Античности Плутарх. Обязательно надо немного рассказать о том, кто поведал человечеству о судьбах широко известных правителей Древней Греции и Рима, «позволил ушедшим великим людям — ныне призракам бродить по полям истории» (А.Франс). Историк часто будет навещать страницы этой книги. Поэтому отведи ему в своем доме уютный, уединенный уголок. Ведь к тебе в гости пришел еще один новый замечательный друг.

Родился древнегреческий писатель и историк в 46 году нашей эры в семье, ведущей свое происхождение из старинного аристократического рода. После обучения в Афинах он стал жрецом Аполлона в Дельфах. Во время многочисленных путешествий, иногда с возложенной на него политической миссией, встречался и общался с выдающимися людьми своего времени. В дружеском кругу Плутарх с искренней радостью предавался изысканному общению, вел беседы на самые разнообразные темы. Будучи педагогом своих детей и детей состоятельных сограждан, ему со временем удалось организовать своего рода частную академию, где ребятишки не только обучались различным наукам, но не забывали и о занятиях искусством. Эта жизнь, насыщенная духом творчества, отразилась и в его многочисленных произведениях.

«Сравнительные жизнеописания» Плутарха, в которые вошли 50 биографий великих людей, передают не только исторические события минувших лет, но пропитаны их терпким ароматом. Они великолепны не только в истинно творческом отношении, но и в самом духе доброжелательного взгляда на своих героев. Палитра этого произведения наполнена разнообразными красками, однако присутствие теплых тонов в них преобладает.

Потому что, «когда живописец рисует прекрасный, полный прелести облик, — объясняет Плутарх, — мы требуем от него, если этому облику присущ какой-нибудь мелкий недостаток, чтобы он не упускал его совсем, но и не воспроизводил слишком тщательно: ведь в последнем случае теряется красота, в первом — сходство. Равным образом, раз уж трудно или, вернее сказать, просто невозможно показать человеческую жизнь, безупречно чистою, то, как и при передаче сходства, лишь воспроизводя прекрасное, следует держаться истины во всей ее полноте. А в ошибках и недостатках, вкрадывающихся в деяние человека под воздействием страсти или в силу государственной необходимости должно видеть проявления скорее несовершенства в добродетели, чем в порочности, и в повествовании не следует на них останавливаться чересчур охотно и подробно, но словно стыдясь за человеческую природу, раз она не создает характеров безупречно прекрасных и добродетельных.

Не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем сражения с десятками тысячами убитых, огромные армии и осады городов. Поэтому как живописцы изображают сходство в лице и чертах его, в которых выражается характер, очень мало заботясь об остальных частях тела, так и нам да будет позволено больше погружаться в проявления души и посредством их изображать жизнь каждого, предоставив другим описание великих дел и сражений».

Из этого доброжелательного высказывания мы видим: историк Плутарх, относящейся к истории как к трепетной и ранимой музе, а не как к сухой науке цифр и фактов. Он был искренен и милосерден к тем, о ком писал. И не удивительно — это истинное свойство его характера. Ведь даже старую и дряхлую собаку Плутарх не в силах был выгнать, и это в те жестокие времена, когда родных-то детей, бывало, выбрасывали за порог родного дома.

Плутарх прожил долгую жизнь, и умер где-то то ли в 120, то ли в 130 году. Он был одним из образованнейших людей своего времени, прекрасно знал литературу, историю, философию, разбирался в музыке и естественных науках. Его деятельность заключалась не только в кропотливых поисках свидетельств истории в замшелой пыли государственных архивов. Ему прекрасно был знаком и вольный ветер странствий: он побывал во многих городах Греции, а также в Александрии и Риме. Его дружбу благосклонно принимали влиятельные люди того мира. Сам римский император Троян оказывал ему покровительство.

Историк, живший во времена господства Римской империи над его родиной, не находил нужным предпринимать попытки восставать против этой власти. Он считал их абсолютно бессмысленными и полагал, что более будет полезен своей отчизне, ежели, напротив, станет поддерживать дружеские отношения с высокопоставленными римскими особами. Плутарх повторял неустанно мудрость, преподанную ему жизнью: «Не возлагай непомерно горделивых упований на свой венок, видя римский сапог над головой».

Таков был талантливый писатель и историк Плутарх, посветивший одну из глав своей книги славному правителю Солону.

Но как бы ни был велик правитель Солон, слава о нем во все времена не в силах сравниться со славой раба Эзопа, встретившегося однажды на его пути. Судьба Эзопа была необычайна и весьма замысловата на резких поворотах его жизни.

«Эзоп-баснописец, величайший благодетель человечества, по доле своей стал рабом. С виду — урод уродом: для работы не гож, брюхо выпученное, голова, как котел, курносый, грязный, кожа темная, увечный, косноязычный, руки короткие, на спине горб, губы толстые — такое чудовище, что и встретиться с ним страшно. А еще того хуже, был он немой, и совсем не мог разговаривать.

Увидел хозяин Эзопа, что раб у него вовсе бессловесный, и для службы в городе негодный, и послал его к себе в имение землю копать. А там произошло следующее. Съели однажды слуги хозяина все его фиги и свалили вину на немого Эзопа.

Позвал хозяин Эзопа и говорит ему:

— Мерзавец, видно ты меня не в грош не ставишь, коли залезаешь в мою кладовку и жрешь там мои фиги.

Услышал это Эзоп: говорить не мог по своему косноязычию, но увидел он перед собой своих обвинителей, понял, что будет ему трепка, и бросился хозяину в ноги, как бы умоляя чуточку подождать. Тот уступил. Тогда схватил Эзоп ковшик, приметив его поблизости, и знаками попросил горячей воды; принесли лохань, он поставил ее пред собою, выпил воду, а потом запустил пальцы в глотку и выблевал всю воду, которую выпил, а больше ничего, потому что ничего и не ел. Так он и спасся через свою догадливость. А затем потребовал он, чтобы и другие рабы сделали то же самое, — тогда сразу станет ясно, кто съел фиги. Понравился хозяину такой способ, и он велел двум другим рабам тоже выпить и тоже выблевать.

Увидев истинных виновников хозяин сказал:

— Так вот как оболгали вы того, кто и защититься не может! А ну, раздеть их.

И когда их выпороли, то запомнили они на всю жизнь: кто другому роет яму, тот сам первый в нее и попадет. Так попались они за то, что хотели сделать зло бессловесному человеку.

Эзоп продолжал копать и копать землю в поле. И вот случилось, что одна жрица богини Исиды, заблудилась, сбилась с большой дороги и очутилась на том самом поле, где работал Эзоп. Смотрит она — надсаживается человек над работой, а о ее беде ничего не знает, и сказала:

— Добрый человек. Коли есть в тебе сострадание к смертным — покажи мне дорогу в город, а то я заблудилась.

Тут Эзоп взял женщину за руку, отвел ее под деревья, положил перед нею из своей сумы хлеб и маслины, сорвал и поднес ей диких овощей, заставил ее поесть, и она поела. Потом он отвел ее к роднику и показал ей воду, чтобы она могла напиться. Он вывел ее на большую проезжую дорогу, показал, куда идти, и вернулся к своей работе. Благодарная, помолилась жрица богам за Эзопа

— О венец Вселенной, Исида многоименная, будь милостива к этому труженику, столь страждущему и столь благочестивому. И если не угодно тебе осчастливить жизнь его многими дарами, каких лишили его остальные боги, то пожалуй ему хотя бы один только дар речи: ибо не ты ли властна скрытое тьмою выводить к свету.

А Эзоп тем временем почувствовал, что жара стоит уж сильная, и выбрал себе средь поля хорошее местечко: зеленое, укромное, тенистое, под сенью деревьев; среди свежей травки там цвели пестрые цветочки, а по опушке леса извивался ручеек. Тут Эзоп опустился на траву, бросил наземь свой заступ, положил под голову суму и овчину и заснул. Ручеек журчал, зефир ласково веял, зеленая листва трепетала и дышала ароматом цветущего леса, сладостным и свежим. На ветвях стрекотали цикады и щебетали птицы, разные и многообразные; пел звонкий соловей и ветви олив сочувственно вторили его песне, а стройная сосна под дыханием ветра скрипела, подобно крику черного дрозда. Все эти голоса сплетались, повторялись в откликах переимчивого эха, и сливались в сладкозвучный шум, услаждавший душу и навевавший Эзопу сладкий сон.

Вот тогда-то владычица богиня Исида в сопровождении всех девяти Муз, явилась и вещала:

— Посмотрите, дочери мои, на этого человека: видом он безобразен, но благочестие его неуязвимо для хулы. И я пришла сюда с вами, чтобы вознаградить его. Я дарую ему голос, а вы подарите достойные этого голоса речи.

Между тем Эзоп поспал, сколько ему хотелось, а потом проснулся и молвил:

— Крепко же я спал!

И тут он расхохотался, и стал называть своими именами все, что было перед ним.

— Я говорю! Клянусь музами, я говорю! – ликовал он.

Однажды собрался хозяин со своими рабами в дорогу. Стали распределять кладь. Оглядывает Эзоп весь дорожный скарб работорговца. И увидел он корзину с хлебом, такую, что ее вчетвером собирались нести. Ее и взял.

Рабы толкуют:

— Ну, глупей этого парня мы никогда не видели: просил чего-нибудь полегче, а выбрал самое тяжелое.

Обступили Эзопа рабы и скопом взгромоздили на него корзину. И пошел Эзоп с корзиною, как Атлант-страдалец, шатаясь туда и сюда. А рабы шли по двое со своей поклажей и потешались над Эзопом. Только он вышел на дорогу, как начал учить свою корзину ходить. Когда дорога шла вверх, он ее и тянул, и толкал, и даже зубами себе помогал: втащит так ее на гору, а потом спускается с нее легко и без труда, потому что теперь корзина катится сама собой, а он на ней — верхом.

Худо ли, хорошо ли, добрались они до харчевни. Тут работорговец говорит:

— Эй, Эзоп, дай теперь по хлебу каждой паре.

Рабов было много, и когда все получили хлеб, — корзина наполовину опустела. Затем взвалили они поклажу на плечи и снова пустились в путь. И Эзоп теперь шагал куда проворнее. А потом опять пришли они в харчевню, и опять Эзоп раздавал хлеб — и корзина стала совсем пустой. Тут вскинул он ее на плечо и припустил рысцой впереди всех. Рабы между собой говорят:

— Да, а у человека-то умишко не промах!

— Такие человечки с виду неказисты, а умом куда как проворны! Он же нарочно напросился нести хлеб, и теперь хлеба-то у него — все меньше да меньше, а мы наши дрова, горшки да тюфяки как взвалили, так и несем.

— Эх, распять его мало!

Пришло время и удалось продать работорговцу Эзопа философу Ксанфу за мизерную цену. Пошел Эзоп за Ксанфом. Время было жаркое, солнце стояло прямо над головой, на дороге из-за жары никого не было; и вот Ксанф приподняв подол, стал прямо на ходу мочиться. Эзоп это увидел и рассердился. Ухватил он Ксанфа за откинутый плащ, дернул и сказал:

— Продай меня лучше, не то убегу, и ты меня не удержишь. Не могу я у тебя служить

Ксанф говорит:

— Верно меня очернил кто-нибудь из тех, кто всегда клевещет на порядочных людей? Не верь напраслине! Послушать ее приятно, но переживать из-за нее не стоит, вот тебе мое поучение.

А Эзоп в ответ:

— Моча твоя тебя очернила, Ксанф! Ты хозяин, ты сам себе господин, тебе нечего бояться, что за малое опоздание ждут тебя палки, колодки или что-нибудь еще похуже, — и все-таки ты даже по малой нужде не хочешь на минуту остановиться и мочишься на ходу. Что же прикажешь делать мне, рабу, когда у тебя я буду на посылках? Видно, мне придется даже испражняться на лету!

Тогда Ксанф поучает Эдипа:

— Оттого я и мочусь на ходу, что хочу избежать трех неприятностей: раскаленной земли, вонючей мочи и палящего солнца.

— Как это так? — спрашивает Эзоп.

— Ты видишь, — говорит Ксанф, — солнце стоит прямо над головой, земля от жары вся раскалилась: так вот, если бы я мочился стоя, то земля бы мне палила ноги, а моча воняла бы в ноздри, а солнце пекло бы голову. Вот этих-то трех неприятностей я и хотел избежать, когда мочился на ходу.

— Вот теперь все ясно, — говорит Эзоп, — больше не спорю: ступай себе дальше.

— Ого! — говорит Ксанф, — видно я купил себе не раба, а хозяина.

Когда служанки узнали, что Ксанф купил нового раба, обрадовались. Одна сказала:

— Это хозяин купил мне мужа!

— Нет, мне, — говорит другая, — я его во сне видела!

— Кто сумеет его себе выпросить, — говорит третья, — тот и получит.

И пошли они ссориться. А одна служанка, не будь дура, пока другие ссорились, подумала так: «Выйду-ка я да сама сведу с ним знакомство». Увидела она Эзопа и испугалась его вида.

— А где же у тебя хвост? — спросила служанка.

Эзоп на нее посмотрел, понял, что это она называет его обезьяною, и отвечает:

— Совсем не там, где ты думаешь: ты думаешь, он сзади, а он — впереди!

А служанка говорит:

— Стой, пожалуйста, здесь, не входи, а то в доме все разбегутся, как увидят такое чудище.

Бежит в дом, а там другие служанки все ссорятся из-за нового раба. Она им говорит:

— Ох, подружки, забудьте лучше, о чем мечтали! И охота вам драться из-за этого парня! Посмотрите-ка сперва сами, какой это красавец!

Одна служанка увидела Эзопа и говорит:

— Чтоб тебя Афродита отшлепала по твоей мерзкой морде! Так это из-за тебя, значит, мы ссорились, дерьмо ты этакое! Чтоб тебе свету белого не видеть!

Встал Эзоп прямо перед хозяйкой. Как увидела жена Ксанфа его образину, повернулась она к мужу и говорит:

— Ну, Ксанф, вижу я, ты хитер, настоящий философ и пройдоха! Ты решил завести другую жену; но тебе стыдно было сказать это прямо в глаза: убирайся отсюда, — и вот ты, отлично зная мой тонкий вкус, покупаешь эту тварь, чтобы мне невмоготу было выносить такого раба в доме и я сама убежала бы отсюда? Хорошо! Отдай мне мое приданое, и я ухожу к отцу.

Ксанф говорит Эзопу:

— Ну, что же ты? Стоило мне на ходу помочиться, так ты мне семимильные речи стал говорить, а теперь для этой бабы у тебя и словечка нет?

— Зачем? — говорит Эзоп. — Пусть себе проваливает, туда ей и дорога.

— Молчи, тварь! — говорит Ксанф. — Ты что, не видишь, что я ее люблю больше жизни?

— Ты, — спрашивает Эзоп, — любишь женщину? И ты хочешь, чтобы она от тебя не ушла? Что ж, я отвечу ей, как ты того желаешь.

Он вышел на середину, топнул ногой и вскричал:

— Если философ Ксанф живет под башмаком у своей жены, то завтра же я оповещу по всем училищам, какой он ничтожный человек!

Женщина, — обращается он к хозяйке, — вот что тебе нужно сделать: когда твой муж куда-нибудь уйдет, купи ты себе раба — молоденького, хорошенького, послушного, глаза ясные, кудри золотистые. Чтобы красавчик этот и в баню за тобой ходил, чтобы красавчик этот и одежду от тебя принимал, чтобы красавчик этот после бани одевал тебя, и сандалии тебе на корточках шнуровал, и заигрывал бы с тобой, и в глаза бы заглядывал тебе, словно ты ему по сердцу, словно и ты с ним куплена; а ты бы ему улыбалась, а ты бы на него стала зариться, а ты бы его кликала в спальню — растирать тебе ножки, а там затомилась бы, а там и приобняла бы его, а там и поцеловала бы, а там и до всего бы дошла в своем бесстыдстве мерзостном; а философ пусть себе остается опозоренный и осмеянный.

Неужели ты, жена философа, хочешь, чтобы тебе прислуживали только хорошенькие рабы, и не понимаешь, какие сплетни и какой позор навлекаешь ты на мужа? Нет, вижу я, просто ты шлюха, и потому только не даешь себе воли, что еще не знаешь, на что способен твой новый раб.

— Клянусь Музами, — говорит жена Ксанфа, — этот человек, по-моему, хоть и страшен, да умен. Что ж, я готова примириться с ним.

— Видишь, хозяин, — говорит Эзоп, — поразить и укротить женщину — это надо уметь!

— Ах ты разбойник! — отвечает Ксанф.

Но однажды произошла ссора. Эзоп назвал собаку хозяина благоверной, а не его жену. Она обиделась и, прихватив приданое, ушла из дома. Ксанф посылает к ней приятелей — уломать ее вернуться, а она не идет. Видит Эзоп, что от такой беды хозяин совсем приуныл, подходит и говорит:

— Не горюй, Ксанф! Завтра я устрою так, что она сама к тебе прибежит!

Взял он денег, отправился на рынок, накупил кур, гусей и прочей снеди и пошел со всем этим восвояси, словно невзначай, мимо того дома, где жила Ксанфа жена. Тут он повстречал кого-то из челяди ее родителей и спрашивает:

— Слушай, братец, у вас тут не продают ли гусей, кур и что там еще подается на свадьбе? Мой философ Ксанф завтра женится.

Побежал слуга к Ксанфиной жене и обо всем ей докладывает. Только она обо всем услышала, как бросилась со всех ног к философу и кричит на него:

— Ксанф, пока я жива, не бывать в этом доме другой женщине!

На другой день Ксанф решил угостить своих учеников и говорит Эзопу:

— Эзоп, сегодня к обеду придут мои друзья, так ты ступай и свари нам самого лучшего, самого прекрасного, что есть на свете.

«Ладно, — думает Эзоп, — ужо я научу его не давать глупых приказаний». Пошел он в мясную лавку и купил языков от свежезаколотых свиней, и когда пришел домой, то одни приготовил жареными, другие вареными, третьи холодными с приправой.

Однообразная пища надоела гостям.

— Эзоп, — спрашивает Ксанф, — больше у нас ничего нет?

— Больше у нас ничего нет, — отвечает Эзоп.

— Больше ничего, мерзавец? — говорит Ксанф. — Да разве не сказал я тебе: «Купи всего самого лучшего, самого прекрасного на свете!»

Эзоп отвечает:

— Счастье мое, что ты меня попрекаешь в присутствии этих ученых господ. Подумай: ты сам сказал: «Купи самого лучшего, самого прекрасного на свете». А есть ли что на свете лучше и прекраснее, чем язык? Разве не языком держится вся философия или вся ученость? Без языка ничего нельзя сделать — ни дать, ни взять, ни купить; порядок в государстве, законы, постановления — все это существует лишь благодаря языку. Всей нашей жизни основа — язык; нет ничего лучшего на свете.

Ученики говорят:

— Клянемся музами, он отлично рассуждает. Ты не прав, учитель.

— Мои ученые друзья, не я виноват, а негодный мой раб Эзоп. Но уж завтра зато, я угощу вас настоящим обедом; вот послушайте, как я распоряжусь! — И, крикнув Эзопа, он ему говорит: — Так как все, что тебе говорят, ты выворачиваешь наизнанку, то вот тебе мой приказ: ступай на рынок и купи там самого дрянного, самого негодного, что есть на свете.

Эзоп это выслушал и бровью не повел. Он опять пошел в мясную лавку, накупил там языков и состряпал из них обед. Увидев прежний стол, обиженные ученики говорят:

— Что это значит? Этот вчерашний болван хочет нас своими языками вконец уморить?

Ксанф говорит:

— Ты опять за старое, злодей? Да как ты смел это покупать? Разве я не сказал тебе: «Ступай на рынок и купи самого дрянного, самого негодного на свете».

Эзоп отвечает:

— Что же на свете хуже языка? Язык нам несет раздоры, заговоры, обманы, побоища, зависть, распри, войну: разве может быть что-то еще хуже, еще презреннее, чем язык?

Тут один из учеников за столом говорит Ксанфу:

— Учитель, если ты этого малого будешь слушать, он тебя скоро с ума сведет. Каково лицо, такова душа: злобный, ничем не довольный, гроша за него не дал бы.

— Помалкивай, школяр, — отвечает Эдип, — по мне, так ты куда более злобен! Ксанфу ты чужой, а все-таки разжигаешь в нем гнев дурными словами и подстрекаешь хозяина на раба.

Однажды напился Ксанф. Эзоп заметил это и говорит:

— Когда Дионис подарил людям вино, он налил им три чаши и показал, как пить: первую для вкуса, вторую для веселья, третью для похмелья. Ты, хозяин для вкуса и для веселья уже выпил, а для похмелья пускай молодые пьют.

А у Ксанфа уже язык заплетается:

— Заткнись, — говорит. — чтоб тебе на том свете быть советником.

Увидел ученик, что Ксанф пьян, и захотел загнать его в тупик, спрашивает:

— А может человек море выпить?

— Почем зря! — отвечает Ксанф. — Да хоть я возьму и выпью. Бьюсь об заклад на все, что у меня есть! Не выпью, пусть я нищим буду!

И побились об заклад. На утро Ксанф опомнился:

— Да как же это я выпью море?

Тут он и рухнул прямо в ноги Эзопу:

— Эзоп! — стонет, — умоляю, постарайся, ты же умница, придумай мне какой-нибудь способ выиграть или отделаться от этого спора.

— Выпить, — говорит Эзоп, никак нельзя, а вот отделаться — это я устрою. Вот придет к тебе судья с другим спорщиком и прикажет выпить море. Ты не отказывайся: что пьяным говорил, то и трезвым повтори. Пусть поставят стол, пусть рабы встанут вокруг: это произведет впечатление. Ведь весь народ сбежится к берегу посмотреть, как это ты выпьешь море. Когда уже будет полно народу, тогда наберешь чашу морской воды, поставишь перед судьей и скажешь: «В море много впадает рек, и полноводных, и многоводных, а я поклялся выпить только море, а не реки, что в него впадают. Пусть мой противник затворит все реки, и тогда я выпью море!» Невозможно затворить все реки в мире, невозможно и выпить море, — вот так, нет на нет, ты и разделаешься с этим спором.

Изумился Ксанф такой хитрой выдумке и воспрянул духом. Вот так философ и выиграл спор. Народ во славу Ксанфа поднял громкий крик. А Эзоп Ксанфу говорит:

— Ты видишь, хозяин, я спас тебя; теперь за это ты должен отпустить меня на волю.

— Молчать, — говорит ему Ксанф, — без тебя знаю, что мне делать.

Помрачнел Эзоп — не оттого, что не отпустили, а оттого, что Ксанф оказался таким неблагодарным, — но смолчал. А сам думает: «Погоди! Я с тобой еще рассчитаюсь!»

Однажды Эзоп, оставшись один, задрал подол и взял в руку одну свою штуку. Тут вдруг входит жена Ксанфа и спрашивает:

— Эзоп, что это ты делаешь?

— Дело делаю, — говорит Эзоп, — полезное для здоровья и для желудка.

А она увидела, какая у него эта штука добротная да крепкая, и взыграла в ней кровь: даже про уродство его забыла думать.

— Слушай, Эзоп, — говорит, — сделай то, о чем я тебя попрошу, и увидишь, тебе будет слаще, чем хозяину. Удовольствуй меня десять раз — получишь плащ.

— Побожись, — требует Эзоп.

А она до того вся распалилась, что взяла и побожилась, и Эзоп поверил: да и хотелось ему отомстить хозяину. Вот удовольствовал он ее девять раз и говорит:

— Хозяйка, больше не могу!

А она, испытав его силу:

— Десять раз, — говорит, а не то ничего не получишь.

Поднатужился он в десятый раз и попал, да не туда. Но говорит:

— Давай теперь плащ, не то пожалуюсь хозяину.

А она ему:

— Я тебя позвала мое поле вспахать, а ты за межу заехал и на соседнее попал! Давай еще раз и получишь плащ!

Тут пришел домой Ксанф, Эзоп говорит ему:

— Рассуди меня, хозяин, с твоей хозяйкой!

В чем дело? — спрашивает Ксанф.

— Слушай, хозяин, — говорит Эзоп. — Пошли мы с твоей хозяйкой в сад, и увидела она яблоню, всю в яблоках. Посмотрела она на ветку, захотелось ей яблочка, и говорит она мне: «Коли сможешь запустить камнем и стряхнуть мне десять яблок, я тебе плащ подарю». Запустил я камнем и стряхнул ей ровно десять яблок, да одно из них в навоз упало. А теперь она не хочет мне плащ давать.

Хозяйка это слышит и говорит мужу:

— Конечно, я-то получила только девять, а то, которое в навозе, не в счет. Пусть он еще раз бросит камень и еще одно мне стряхнет, тогда дам ему плащ.

— Да яблоко-то еще не вызрело, — отвечает Эзоп. Ксанф выслушал обоих, приказал дать Эзопу плащ и говорит:

— Ступай, Эзоп, сейчас на рынок, а то мне невмоготу: потом стряхнешь то яблоко и отдашь хозяйке.

— Непременно, муженек, — говорит хозяйка, — только ты сам не тряси, пускай Эзоп стряхнет, а я тогда и отдам ему плащ.

Через несколько дней пошел Ксанф с Эзопом гулять за город. Развлекаясь разговором, забрели они на кладбище, и Ксанф для интереса стал читать надгробные надписи. Вдруг Эзоп увидел на одной гробнице беспорядочно вырезанные буквы: О П Д Н З. Показывает он их Ксанфу и спрашивает:

— Что это такое?

Задумался Ксанф, что это за надпись и что она означает, но ничего не мог сообразить, и только зря измучился. Приуныл он от такого неприятного положения: философ, а в простых буквах разобраться не может. Увидел Эзоп, как он мучается, и тут вдруг Музы в своей божественной милости осенили его разумением. Говорит он:

— Хозяин, а если я по этой надписи тебе клад найду, что ты мне дашь?

— Половину клада и свободу! — говорит хозяин.

Услышав это, Эзоп подобрал с земли хороший черепок, отошел в сторону правей большого дерева, стал копать землю и выкопал большой клад золота. Подносит золото хозяину и говорит:

— Ну, хозяин, исполняй теперь обещание.

— Клянусь богами, — говорит Ксанф, — и не подумаю, пока ты мне не скажешь, как это ты догадался, где зарыт клад. Мне интересней догадка, чем находка.

Эзоп отвечает:

— Тот, кто закопал здесь этот клад, верно, сам был философом и свое тайное место он скрыл вот за этими буквами. Смотри, от каждого слова он написал здесь первую букву: О — отойдя; П — правей; Д — дерева; Н — найдешь; З — золото.

— Клянусь Зевсом, — говорит Ксанф, коли ты так умен и догадлив, я тебя на свободу не отпущу!

— Смотри, хозяин, — предупреждает Эзоп, — не отпустишь меня по доброй воле — заставят тебя отпустить меня силой.

— Молчать, ничтожество, — прикрикнул Ксанф.

В то время в городе были выборы, и весь народ собрался в театр. Законодатель принес книгу с государственными законами и большую печать. Вдруг с высоту налетел орел, схватил государственную печать и взмыл ввысь. Народ был в великом смятении, полагая, что это важный знак немалых бедствий. Тотчас созвали жрецов и гадателей, чтобы истолковать знамение, но никто не мог этого сделать. И тогда поручили это дело философу Ксанфу.

Вот приходит он домой и говорит:

— Видно, опять мне надо кланяться Эзопу, чтобы получить разгадку этого знамения.

Но Эзоп, обиженный на Ксанфа, сказал ему:

— Хозяин, если бы нужно было разгадать слово, я бы тебе сразу разгадал; а для такого дела, как ты говоришь, я в гадатели не гожусь. Тут я ничего не понимаю.

Услыхав это, Ксанф пришел в отчаяние; и так ему стыдно было перед людьми, что решил он наложить на себя руки. «Время на размышление у меня уже кончается, — думает он, — и не переживу я, что со всей моей философией я не смог разгадать знамение». И, подумав так, дождался он ночи, взял веревку и ушел из дома. Эзоп из своей каморки увидел, что хозяин в недобрый час вышел из дому, и догадался, в чем тут дело; забыл он свою обиду из-за клада, выскочил, побежал следом. Настиг он его уже за воротами, когда тот привязывал веревку к суку и хотел сунуть голову в петлю.

— Стой, хозяин! — закричал Эзоп еще издали. — Где же твоя философия? — спрашивает отдышавшись, — где же твоя хваленая ученость? Где твое ученое самообладание? Неужели, хозяин, ты такой малодушный и опрометчивый, что от хорошей жизни в петлю лезешь? Опомнись, хозяин!

— Пусти меня, Эзоп, — говорит Ксанф, — лучше мне умереть достойной смертью, чем постыдно влачить бесславную жизнь.

— Вылезай из петли, хозяин, — говорит Эзоп, — я уж за тебя постараюсь разгадать знамение.

— Как же это? — спрашивает Ксанф.

— Ты возьмешь меня с собой в театр; для народа ты придумаешь благовидную отговорку: гаданье — это, мол, недостойно философии; а потом предложишь им меня, будто я твой ученик. Они меня вызовут, и я как раз им все и растолкую.

Так они и сделали. Но едва люди увидели Эзопа, как начали хохотать и кричать: «Давайте нам другого толкователя знамений! Да этот сам дурное знамение! Ах, он, дикобраз этакий, горшок толстопузый, обезьяний староста, мешок наизнанку, собака в корзинке, кухонный огрызок!» — Но Эдип все это выслушал, глазом не моргнув, а потом дождался тишины и начал так:

— Не на вид надо смотреть, а на ум. Не всегда ведь тот дурак, у кого лицо неказистое. Много есть людей мерзкого вида, но здравого ума. Что у человека рост невелик, видно сразу, а каков у человека ум, никому сразу не видно, так и нечего его ругать. Кому придет в голову судить о вине в бочке не на вкус, а на глаз? Муза познается в театре, Киприда — в постели, а ум человеческий — в речах.

Народ услышал, что слова его лучше, чем лицо и говорит:

— Клянемся Музами, он не дурак и говорить мастер. И кричат ему: — Не бойся, разгадывай!

Эзоп видит, что его уже не бранят и начинает говорить смелее:

— Граждане, не пристало рабу толковать знамения перед свободным народом. Поэтому прошу: позвольте мне говорить как свободному человеку и, если ответ мой будет хорош, наградите как свободного человека, а если ответ мой будет плох, накажите как свободного человека, а не как раба. Дайте мне свободу речи, чтобы я мог говорить, не боясь за себя.

Ксанф по просьбе народа отпустил Эзопа на волю. После этого Эзоп обратился к народу и говорит:

— Граждане, пришло время вам самим о себе заботиться и самим о своей свободе задумываться, ибо знамение вам возвещает войну и рабство. Война придет первой. Знайте, что орел — это царь птиц, так как он сильнее всех. И вот орел налетел, схватил с книги законов государственную печать, знак власти, и бросил ее за пазуху государственному рабу, а это значит, что надежная участь свободы сменится безнадежным игом рабства. Вот вам и разгадка знамения.

Не успел Эзоп договорить, как явился от царя Креза гонец и объявил, что отныне народу придется платить лидийскому царю подати и налоги. Народ стал просить совета у Эзопа.

Тот ответил:

— Совета я вам не дам, а лучше расскажу басню. Некогда Прометей по повелению Зевса показал людям две дороги, дорогу свободы и дорогу рабства. Дорогу свободы он представил поначалу неровной, узкой, крутой и безводной, усеянной шипами и полной опасностей, к концу же — ровной и гладкой, легко проходимой, с плодоносными рощами и обилием влаги, чтобы все страдания завершились там отдохновением. А дорогу рабства он представил поначалу ровной и гладкой, поросшей цветами, приятной на вид и полной наслаждений, к исходу же — узкой, крутой и каменистой.

Народ понял из слов Эзопа, что для них лучше и закричал гонцу, что они избирают труднейший путь. Услышал это Крез от гонца, созвал свои войска и велел вооружаться. Все царские друзья поощряли его к войне и говорили:

— Вперед, государь, вперед на этот остров! Заберем его и оттащим в Атлантический океан, пусть это будет уроком для остальных народов, чтобы никому не приходило в голову идти против такого великого царя!

Один только царский родич обратился к царю и сказал так:

— Клянусь этой священной диадемой, которой ты себя увенчал, ты не сможешь подчинить себе самосцев, покуда жив и дает им советы названный Эзоп. Отправь грамоту, чтобы они выдали Эзопа и предложи: «Просите за него, что хотите, и дам я вам все, что попросите».

Без промедления посланец Креза отплыл на Самос, созвал народное собрание и предложил самосцам лучше выдать Эдипа, чем потерять дружбу царя. И народ сразу стал кричать:

— Бери его, отдаем царю Эдипа!

Но Эдип вышел к народу и сказал:

— Граждане самосцы, я охотно готов умереть у ног царя; но сперва хочу рассказать вам басню, а после моей смерти, вы ее вырежете на моем могильном камне. Так вот: было время, когда звери еще говорили по-человечьи, тогда у волков с овцами случилась война. Волки одолевали, и плохо пришлось овцам, но тут на помощь им пришли собаки и отогнали волков. Опасаясь собак, волки отправили к овцам посла. Вот приходит этот волк и, став перед народом, говорит овцам, как настоящий оратор: «Если хотите вы, чтобы не было между нами войны, выдайте нам собак, и можете спать спокойно, не боясь никакой вражды». Овцы были глупые, послушались и выдали волкам собак, волки их растерзали; а прошло немного времени, как достались волкам и овцы. Так и вам, судя по этой басне, не следовало бы выдавать врагу полезных людей.

Самосцы решили не выдавать Эдипа. Однако он сам не захотел остаться и вместе с посланцем отправился к царю Крезу. Когда царь увидел Эдипа, он пришел в ярость и воскликнул так:

— Вот кто, оказывается, не дает покорить мне Самос и мешает собирать с него подати! И добро бы еще это был человек, а не этакое чудовище, ошибка рода людского!

На это Эзоп ответил:

— Государь, меня не силой привели сюда, по доброй воле я пришел припасть к твоим ногам. Ты же, как человек, неожиданно раненый, кричишь, внезапно почуяв боль. Но раны лечат врачи, а от гнева тебя исцелит мое слово. Если я погибну здесь у твоих ног, это омрачит твое царствование, потому что с этих пор от друзей ты уже не дождешься добрых советов: они увидят, как погибают те, кто желал тебе добра, и будут советовать только вредное для твоей царской власти.

Царя тронула такая речь и он сказал:

— Дарую тебе жизнь: проси, чего хочешь, и я сделаю.

Эдип сказал:

— Помирись с самосцами.

— Мирюсь, — сказал царь.

И Эдип, упав ему в ноги, благодарил его.

Однажды привелось Эзопу говорил речь в защиту демагога, которого судили по уголовному делу. Мудрец сказал: «Лиса переходила реку и попала в омут, не могла оттуда выбраться и долго там мучилась: в нее вцепилось множество клещей. Проходил мимо еж, увидел ее, пожалел и спросил, не собрать ли с нее клещей? Лиса не захотела. „Почему?“» — спросил еж. Объяснила лиса: «Эти клещи уже насосались моей крови и теперь едва-едва тянут: а если ты их уберешь, явятся другие, голодные, и вот они то уж меня вконец высосут». Так и вам, граждане, — сказал Эзоп, — человек этот уже не опасен, потому что богат; а если вы его казните, то найдутся на вас другие, бедные, и они-то разворуют все ваше общее добро».

И вот пришло время, когда Эдип записал для царя свои притчи и басни, которые и сейчас ходят под его именем, и оставил их в царском книгохранилище.

Но не только книгохранилище пополнилось баснями Эзопа. Ему удалось пополнить и казну великого государя. Эзоп помогал ему разгадывать философские загадки, которые любили правители разных государств загадывать друг другу, заключая при этом пари на огромные суммы. Эзопу в этой игре не было равных, потому-то его часто и приглашали в другие государства. Мудрость ценилась в те времена буквально на вес золота.

Однажды Эзопу захотелось побывать в Дельфах и он распрощался с царем. Он приехал в Дельфы и стал там выступать. Народ поначалу слушал его с удовольствие, но платить за это не платил. И тогда в насмешку над ними Эзоп сказал так:

— Вы, дельфийцы, похожи на бревно, которое носит по морю: если смотреть издали, как оно плавает по волнам, можно подумать, что это что-то стоящее, а стоит подойти поближе, и увидишь, что это дрянь, за которую и гроша не дашь. Так и я издали дивился на ваш город и думал, что вы богаты и благородны, но теперь вижу, что ошибся и в вас, и в вашем городе; ничего в вас не видно хорошего, живете вы хуже всех людей на свете и ведете себя так, что и предков своих превзошли.

— О каких это ты предках говоришь? — спрашивают его дельфийцы.

— Рабы ваши предки, говорит Эзоп, — а коли вы того не знаете, так узнайте. Издавна у греков повелось: захватив неприятельский город, десятую часть добычи отсылать в дар Аполлону. От посланных сюда рабов вы и родились. По рождению своему вы — рабы всех эллинов вместе взятых. — Так сказал Ээоп и стал собираться прочь.

Правители города решили наказать его, подбросили ему золотую чашу, а потом обвинили в воровстве, посадили в тюрьму и собрались казнить. Был у Эзопа один друг; он уговорил стражу, пробрался к приговоренному и со слезами на глазах спросил:

— С какой же стати ты вздумал оскорблять здешний народ в его родном городе? Где твоя мудрость? Где твоя ученость? Ты давал наставления и народам, и городам, а для себя самого не нашел? На это Эзоп рассказал ему такую басню:

— У одной женщины была глупая дочь, и мать все время молила богов наставить ее дочку на ум, а дочь все это слышала. Вот однажды поехали они в деревню. Мать осталась в хижине, а дочь вышла за ворота и увидела, как мужчина насиловал ослицу. Спросила она: «Что ты делаешь?» А он в ответ: «На ум ее наставляю». Вспомнила глупая, о чем мать молилась и говорит: «Наставь и меня на ум. Мать моя так отблагодарит тебя и заплатит, сколько попросишь: она ведь только и мечтает, чтобы меня наставили на ум». Тот и лишил ее невинности; а она, обрадовавшись, бежит к матери и кричит: «Ну вот, и наставили меня на ум!» — «Как же это случилось?» — спрашивает мать. Объясняет ей глупая: «Один мужчина вставил в меня одну штуку, большую, толстую и красную, и двигал ее туда-сюда». Услышала мать такое объяснение и говорит: «Эх, дочка, знать ты и того ума лишилась, какой был у тебя!» Вот и я, друг мой, когда пришел в Дельфы, так и лишился даже того ума, какой был. — И с горькими слезами друг Эзопа пошел от него прочь.

Дельфийцы пришли к Эзопу и сказали:

— Сегодня ты будешь сброшен со скалы: так порешили мы тебя казнить за святотатство и злоязычие. Ибо погребения ты не достоин. Приготовься к смерти.

Эзоп слышит эти угрозы и говорит:

— Послушайте-ка басню. Когда животные еще умели говорить, одна мышь подружилась с лягушкой и пригласила ее на угощение. Привела она ее в большую кладовую, где были и хлеб, и мясо, и сыр, и оливки, и фиги, и говорит: «Ешь на здоровье!» Угостилась хорошенько лягушка, говорит: «Приходи и ты ко мне на угощенье, я тебя приму не хуже». Вот привела она мышку к пруду и говорит: «Плывем!» «А я не умею плавать», — говорит ей мышь. «Ничего, я тебя научу», — говорит лягушка. Привязала она ниткой мышкину лапку к своей и прыгнула в пруд, а мышку потянула за собой. Захлебываясь, сказала мышь: «Я умираю, но и мертвая отомщу тебе!» Тут лягушка нырнула, и мышь утонула. Но когда тело ее всплыло и лежало на волнах, налетел ворон и схватил мышь, а с нею и привязанную лягушку: сперва сожрал мышь, а потом добрался и до лягушки. Так отомстила мышь лягушке. Вот и я, граждане, если вы меня убьете, стану вашей злой судьбой, и едва ли не вся Эллада пожнет плоды моей смерти.

Так сказал Эзоп, но дельфийцы не послушались и потащили его на скалу. Эзоп вырвался и побежал в святилище Муз, ну и тут над ним никто не сжалился. Тогда сказал он тем, кто вел его силою:

— Так же вот однажды заяц, спасаясь от орла, прибежал к навозному жуку и попросил заступиться за него. Жук просил орла прислушаться к его заступничеству, именем Зевса убеждал его не презирать его ничтожества. Но орел крылом отшвырнул жука, схватил зайца, растерзал и сожрал. Возмутился жук, полетел следом за орлом, высмотрел его гнездо, где лежали орлиные яйца, и разбил их, а сам улетел. Вернулся орел, пришел в ярость, хотел растерзать злодея; а на другой год он снес яйца на более высоком месте.

Жук опять прилетел, опять их разбил и скрылся. Горько сетовал орел, говоря, что Зевс в гневе решил перевести орлиный род. И на следующий год несчастный орел уже не в гнездо снес свои яйца, а взлетел на Олимп и положил их на колени Зевсу: «Два раза уже погибли мои яйца, в третий раз я вверяю их тебе: спаси их». Узнал об этом жук, ухватил навозный ком, взлетел к Зевсу и стал летать у самого его лица. Увидел Зевс нечистую тварь, вскочил в отвращением и забыл, что на коленях у него лежали яйца; яйца и разбились. Тут понял Зевс: жук мстит за обиду, и когда вернулся к нему орел, сказал ему: «Поделом ты потерял свои яйца за то, что обидел жука».

Дельфийцев и эта басня не остановила, они отвели Эзопа на скалу и поставили над обрывом. И тогда Эзоп проклял их, призвал Феба, водителя Муз, в свидетели своей неповинной гибели, бросился вниз с края обрыва и так окончил свою жизнь. А дельфийцев потом постигла чума и оракул Зевса вещал им, что они должны искупить убийство Эзопа.

Таково происхождение, воспитание, деяния и конец Эзопа». (М. Гаспаров, В. Будромеев)

Если великий баснописец принял смерть, которая приходит ко всем без исключения людям, то творениям его удалось сохраниться в книгохранилище Креза, что случается далеко не со всякими творениями, созданными на земле. Увы, далеко не со всякими, как учит нас историческая жестокость. Басни Эзопа — раба по происхождению, вынужденного из опасения говорить иносказательным языком, но свободного по духу, не только дошли до нас, но и во все времена пересказывались иными авторами, заинтересовавшимися его мудростью и смекалкой. Заглянем же и мы с тобой, мой дорогой читатель, в это книгохранилище и углубимся в чтение коротких по содержанию, но емких по смыслу историй.

Потерпевший кораблекрушение.

«Один богатый афинянин вместе с другими плыл по морю. Поднялась страшная буря, и корабль перевернулся. Все остальные пустились вплавь, и только афинянин без конца взывал к Афине, обещая ей бесчисленные жертвы за свое спасение. Тогда один из товарищей по несчастью, проплывая мимо, сказал ему: „Афине молись, да и сам шевелись“».

Так и нам следует молиться не только богам, но и самим о себе заботиться».

Дикие козы и пастух.

«Пастух выгнал своих коз на пастбище. Увидев, что они пасутся там вместе с дикими, он вечером и их загнал в свою пещеру. На другой день разыгралась непогода, он не мог вывести скотинку, как обычно, на луг, и ухаживал за ними в пещере; и при этом своим козам давал корму самую малость, не умерли бы только с голоду, зато диким наваливал целые кучи, чтобы и их к себе приручить. Но когда непогода улеглась и он опять выгнал их на пастбище, дикие козы бросились в горы и убежали. Пастух начал их корить за неблагодарность: ухаживал-де он за ними, как нельзя лучше, а они его покидают. Обернулись козы и сказали: „Потому-то мы тебя и остерегаемся: мы только вчера к тебе пришли, а ты за нами ухаживал лучше, чем за старыми своими козами; стало быть, если к тебе придут еще другие, то новым ты отдашь предпочтение перед нами.

Басня показывает, что не должно вступать в дружбу с теми, кто нас новых друзей, предпочитает старым: когда мы сами станем старыми друзьями, он опять заведет новых и предпочтет их нам».

Бесхвостая лисица.

«Лисица потеряла хвост в какой-то западне и рассудила, что с таким позором жить ей невозможно. Тогда она решила склонить к тому же самому и всех остальных лисиц и стала их убеждать отрубить себе хвосты: во-первых, потому что они некрасивые, а во-вторых, потому что это только лишняя тяжесть. Но одна из лис на это ответила: „Эх, ты! Не дала бы ты нам такого совета, не будь тебе самой это выгодно“».

Басня относится к тем, кто подает советы ближним не от чистого сердца, а ради собственной выгоды».

Рыбак и рыбешка.

«Рыбак забросил невод и вытащил маленькую рыбешку. Рыбешка стала умолять, чтобы он ее отпустил, — ведь она так мала. — Но рыбак сказал: „Дураком бы я был, если бы выпустил добычу, которая уже в руках, и погнался бы за неверной надеждой“».

Басня показывает, что лучше выгода малая, но в настоящем, чем большая, но в будущем».

Человек с проседью и его любовницы.

«У человека с проседью было две любовницы, одна молодая, другая старуха. Пожилой было совестно жить с человеком моложе ее, и потому всякий раз, как он к ней приходил, она выдергивала у него черные волосы. А молодая хотела скрыть, что ее любовник — старик, и вырывала у него седину. Так ощипывала его то одна, то другая, и в конце концов он остался лысым.

Так повсюду неравенство бывает пагубно».

Хвастливый пятиборец.

«Одного пятиборца земляки все время попрекали, что он трус. Тогда он на время уехал, а воротившись, стал хвастаться, что в других городах совершил множество подвигов и на Родосе сделал такой прыжок, какого не делал ни один олимпийский победитель: подтвердить это вам могли бы все, кто там был, если бы они приехали сюда. На это один из присутствующих ему возразил: „Дорогой мой, если ты правду говоришь, зачем тебе подтверждения? Вот тебе Родос, тут ты и прыгай!“»

Басня показывает, если что можно показать делом, то на это незачем тратить слова».

Коварный.

«Некий коварный человек побился с кем-то об заклад, что покажет, как лживы предсказания дельфийского оракула. Он взял в руки воробья, прикрыл его плащом, вошел в храм и, встав против оракула, спросил, что он держит в руке — живое или неживое? Если ответ будет: „Неживое“» — он хотел показать живого воробья; если: «Живое» — задушить его и показать мертвого. Но бог понял его злой умысел и сказал: «Полно, голубчик! Ведь от тебя самого зависит, живое оно или неживое».

Басня показывает, что божество обмануть невозможно».

Крестьянин и его дети.

«Крестьянин собрался умирать и хотел оставить своих сыновей хорошими земледельцами. Созвал он их и сказал: „Детки, под одной виноградной лозой у меня закопан клад“». Только он умер, как сыновья схватили заступы и лопаты и перекопали весь свой участок. Клада они не нашли, зато перекопанный виноградник принес им урожай во много раз больший.

Басня показывает, что труд — это клад для людей».

Волы и ось.

«Волы тянули телегу, а ось скрипела; обернулись они и сказали ей: „Эх ты! Мы везем всю тяжесть, а ты стонешь!“»

Так и некоторые люди: другие трудятся, а они претворяются измученными.»

Крестьянин и его сыновья.

«Сыновья у крестьянина вечно ссорились. Много раз уговаривал он их жить по-хорошему, но никакие слова на них не действовали; и тогда он решил убедить их на примере. Велел принести пучок прутьев; и когда они это сделали, дал им эти прутья разом и предложил переломить. Как они ни старались, ничего не получилось. Тогда отец развязал пучок и стал им давать прутья по одному; и они без труда их ломали. Тогда сказал крестьянин: „Так и вы, дети мои: если будете жить дружно меж собою, то никакие недруги вас не одолеют; если же начнете ссориться, то осилить вас будет всякому легко“».

Басня показывает, что насколько непобедимо согласие, настолько бессилен раздор».

Старуха и лекарь.

«У старухи болели глаза и она пригласила лекаря, обещав ему заплатить. А он, всякий раз, как приходил и намазывал ей глаза, уносил что-нибудь из ее вещей, пока она сидела зажмурившись. Когда он унес все, что можно, то закончил лечение и потребовал обещанную плату; а когда старуха отказалась платить, он ее потащил к архонтам. И тут старуха заявила, что она обещала заплатить, лишь если ей вылечат глаза, а она после лечения стала видеть не лучше, а хуже. „Раньше я видела в доме у себя все свои вещи, — сказала она, — а теперь ничего не вижу“».

Так дурные люди из корысти нечаянно сами себя разоблачают».

Старик и Смерть.

«Старик нарубил однажды дров и потащил их на себе; дорога была дальняя, устал он идти. Сбросил ношу и стал молить о кончине. Явилась Смерть и спросила, зачем он ее звал. „Чтобы ты подняла мне эту ношу“», — ответил старик.

Басня показывает, что всякий человек любит жизнь, как бы он не был несчастен».

Путники и медведь.

«Два приятеля шли по дороге, как вдруг навстречу им медведица. Один тотчас забрался на дерево и там спрятался. А другому бежать уж было поздно, и он бросился наземь и претворился мертвым; когда медведица придвинулась к нему мордой и стала его обнюхивать, то задержал дыхание, потому что, говорят, мертвецов звери не трогают. Ушла медведица прочь, спустился приятель с дерева и спрашивает, что это медведица шептала на ухо? А тот в ответ: „Шептала: впредь не бери в дорогу таких приятелей, которые тебя бросают в беде!“»

Басня показывает, что настоящие друзья познаются в опасности».

Дуб и тростник.

«Дуб и тростник спорили, кто сильней. Подул сильный ветер, тростник дрогнул и пригнулся под его порывами и оттого остался цел; а дуб встретил ветер всей грудью и был выворочен с корнем.

Басня показывает, что с сильнейшими не следует спорить».

Олень и лев.

«Олень, томимый жаждой, подошел к источнику. Пока он пил, заметил свое отражение в воде и стал любоваться рогами, такими большими и такими ветвистыми, а ногами остался недоволен, худыми и слабыми. Пока он об этом раздумывал, появился лев и погнался за ним. Олень бросился бежать и далеко его опередил: ведь сила оленей в их ногах, а сила львов — в их сердцах. Пока места были открытые, олень бежал вперед и оставался цел, но когда добежал он до рощи, то запутались его рога в ветвях, и не мог он дальше бежать, и лев его схватил. Чувствуя, что смерть пришла, сказал олень сам себе: „Несчастный я! В чем боялся измены, то меня спасло, а на что я больше всего надеялся, то меня и погубило“».

Так часто в опасностях те друзья, которым мы не доверяли, нас спасают, а те, на которых надеялись, — губят».

Волк и козленок.

«Козленок отстал от стада, и за ним погнался волк. Обернулся козленок, сказал волку: „Волк, я знаю, что я твоя добыча. Но чтобы не погибнуть мне бесславно, сыграй-ка на дудке, а я спляшу!“» Начал волк играть, а козленок плясать; услышали это собаки и бросились за волком. Обернулся волк на бегу и сказал козленку: «Так мне и надо: нечего мне, мяснику, притворяться музыкантом».

Так люди, когда берутся за что-нибудь не вовремя, упускают и то, что у них уже в руках».

Огородник.

«Огородник поливал овощи. Кто-то к нему подошел и спросил, почему сорные растения бывают такие здоровые и крепкие, а домашние — тонкие и чахлые? Ответил огородник: „Потому что земля для одних — мать, а для других — мачеха“».

Так несхожи бывают и дети, которых растит мать и которых растит мачеха».

Разбойник и тутовое дерево.

«Разбойник убил на дороге человека; люди это увидели и погнались за ним, а он бросил убитого и, весь покрытый кровью, бросился бежать. Встречные спросили, почему у него руки в крови, он ответил, что это он лазил на тутовое дерево. Но пока он с ними говорил, прибежали преследующие, схватили его и распяли как раз на тутовом дереве. И сказало тутовое дерево: „Я не жалею, что стало орудием твоей смерти: ведь ты совершил убийство, да еще на меня хотел его свалить“».

Так люди, от природы добрые, часто становятся злыми в ответ на клевету».

Человек, потерпевший крушение в море.

«Человек, потерпевший кораблекрушение в море доплыл до берега и заснул там, измученный; а немного спустя проснулся, увидел море и стал его бранить за то, что оно завлекает людей своим мирным видом, а стоит им отплыть, как начинает яриться и их губит. Тогда море, приняв женский образ, обратилось к нему так: „Не меня брани, любезный, а ветры! Сама я от природы такова, какой ты меня видишь, но ветры налетают на меня мгновенно и от них я становлюсь бурным и яростным.

Так и нам при виде беззаконий следует винить не тех, кто бесчинствует по чужому подстрекательству, а тех, кто их к этому побуждает».

Летучая мышь и ласка.

«Летучая мышь упала на землю и ее схватила ласка. Видя, что смерть пришла, летучая мышь взмолилась о пощаде. Ответила ласка, что не может ее пощадить: от природы у нее вражда со всеми птицами. Но сказала летучая мышь, что она не птица, а мышь, и ласка ее отпустила. В другой раз летучая мышь упала на землю, и ее схватила другая ласка. Стала просить летучая мышь не убивать ее. Ответила ласка, что у нее вражда со всеми мышами. Но сказала летучая мышь, что она не мышь, а летучее животное, и опять отпустила ее ласка. Так, дважды поменяв имя, удалось ей спастись.

Так и нам нельзя всегда быть одинаковыми: те, кто умеют примеряться с обстоятельствами, часто избегают больших неприятностей».

Путник и гадюка.

«Путник шел зимой по дороге и увидел змею, которая погибала от стужи. Пожалел он ее, поднял, спрятал за пазуху и давай отогревать. Пока змея была замерзшая, она лежала спокойно, а как только отогрелась — ужалила его в живот. Почувствовав смерть, сказал путник: „Поделом мне: зачем я спас умирающую тварь, когда ее и живую-то надо было убить“».

Басня показывает, что злая душа не только не платит благодарностью в ответ на добро, но даже восстает против благодетеля».

Пастух-шутник.

«Пастух выгонял свое стадо от деревни подальше и частенько развлекался вот таким образом. Он кричал, будто волки напали на овец и скликал поселян на помощь. Два-три раза крестьяне пугались и прибегали, а потом возвращались по домам осмеянные. Наконец, волк и в самом деле появился: он стал губить овец, пастух стал звать на помощь, но люди подумали, что это его всегдашние шутки, и не обратили на него внимания. Так и потерял пастух все свое стадо.

Басня показывает: вот чего достигают лжецы — им не верят, даже когда они говорят правду».

Бык и дикие козы.

«Бык, спасаясь от настигающего льва, забежал в пещеру, где жили дикие козы. Козы стали его лягать и бодать, но он на это только сказал: „Я терплю это, потому что боюсь, но не вас, а того, кто стоит перед пещерой“».

Так многие из страха перед сильнейшим терпят обиды и от слабейших».

Свинья и собака.

«Свинья и собака бранились. Свинья поклялась Афродитою, что если собака не замолчит, она ей выбьет все зубы. Собака возразила, что свинья и тут не права: ведь Афродита свинью ненавидит, да так, что не позволяет входить в храмы тем, кто отведал свиного мяса. Свинья в ответ: „Не из ненависти, а из любви ко мне она это делает, чтобы люди меня не убивали“».

Так искусные риторы даже оскорбление, услышавшие от противников, часто умеют обратить в пользу».

Прометей и люди.

«Прометей по велению Зевса вылепил из глины людей и животных. Но увидел Зевс, что неразумных животных получилось гораздо больше, и велел ему часть их уничтожить и перелепить в людей. Тот повиновался: но получилось так, что люди, переделанные из животных, получили облик человеческий, но душу под ним сохранили зверообразную.

Басня направлена против человека грубого и глупого».

Диоген и плешивый.

«Кинического философа Диогена ругал очень плешивый. Диоген сказал: „А я тебя ругать не буду, вовсе нет: я даже похвалю твои волосы, что они с твоей дурной головы повылезли“».

Орешник.

«Рос орешник возле дороги, и прохожие с него камнями сбивали орехи. Со стоном орешник молвил: „Несчастный я! Что ни год, я сам себе рощу и боль и поношение“».

Басня о тех, кто страдает за свое добро».

Две сумы.

«Прометей, вылепив людей, повесил им каждому на плечи две сумы: одну с чужими пороками, другую с собственными. Суму с собственными пороками он повесил за спину, а с чужими — спереди. Так и получилось, что чужие пороки людям сразу бросаются в глаза, а собственные они не замечают.

Эту басню можно приложить к человеку любопытному, который в собственных делах ничего не смыслит, а о чужих печется».

Верблюд.

«Верблюд переходил реку с большим течением, и когда он стал испражняться, то быстрое течение вынесло его навоз ему перед глаза. Сказал верблюд: „Что это значит? Что было сзади, то вдруг оказалось спереди“».

Басня относится к государству, в котором властвуют недостойные и неразумные вместо достойных и разумных».

Воз Гермеса.

«Гермес нагрузил однажды целую телегу ложью, обманами, плутовством и поехал с нею по всей земле, каждой стране уделяя частицу груза. Но когда достиг он страны арабов, то сломалась, говорят, у него телега; а арабы подумали, что груз на ней лежит богатый. И все с нее порасхватали, так что нечего уже было и вести остальным народам.

Арабы — самые большие лжецы и обманщики из всех народов: ни слова правды нет у них на языке».

Неумелый врач.

«Жил-был неумелый врач. Однажды пришел он к одному больному, про которого все говорили, что опасности для него уже нет и только выздоровеет он не сразу. А этот врач взял и сказал ему: „Будь готов ко всему: жить тебе осталось не больше дня“». И с этими словами вышел. Прошло время. Больной встал с постели, но был еще бледен и еле волочил ноги. Однажды повстречал его врач. «Здравствуй, — говорит, как там поживают покойники?» Отвечает больной: «Кто пьет воду Леты, у того забот не бывает. Но сразу скажу тебе, недавно Смерть и Аид сильно разгневались на всех врачей за то, что они не дают больным умирать и записали их всех в большой список. Хотели они и тебя записать, но уж я упал к ним в ноги и, как ни стыдно мне было, поклялся им, что вовсе ты не врач, и что это напрасно на тебя наклеветали».

Эта басня обличает лекарей, невежественных и хвастливых».

Ворона и кувшин.

«Ворона, которой хотелось пить, подлетела к кувшину и попробовала его наклонить. Но он стоял крепко, и повалить она его не могла. Однако хитростью-таки добилась, чего хотела: она стала бросать в кувшин камушки, и когда их набралось много, вода поднялась и перелилась через край: тогда и утолила ворона свою жажду.

Так разум оказался важнее силы».

Лиса и журавль.

«Лиса эта размазала по плоскому камню жидкую кашу, да и предложила ее журавлю — не столько для насыщения, сколько для посмеяния, потому что жидкую кашу узким клювом журавль ухватить никак не мог. Тогда в свою очередь пригласил журавль лисицу в гости и поднес ей угощение в кувшине с длинным и узким горлышком; сам он без труда просовывал туда клюв и лакомился, а лисица этого не могла, и так понесла заслуженное наказание.

Точно так же, когда ни пиру философы начинают вдаваться в тонкие и хитроумные рассуждения, для большинства трудноуследимые и потому скучные, а остальные в свою очередь принимаются за пустые разговоры и песни, за пошлую площадную болтовню, тогда всякая радость совместной пирушки теряется. И Дионис переполняется гневом».

Человек и Гермес.

«Один человек увидел, как тонул корабль со множеством людей, и сказал: „Неправильно судят боги: из-за одного нечестивца сколько гибнет невинных!“» А на том месте, где он стоял, было множество муравьев, и только он сказал, как какой-то муравей укусил его. И хоть укушен он был одним только муравьем, но раздавил за это многих. Тогда предстал перед ним Гермес, ударил его жезлом и сказал; «Почему же ты сердишься, что боги вас судят так же, как ты — муравьев?»

Пусть никто не хулит богов в несчастии, а лучше оглянется на то, в чем сам виноват».

Добродетели и пороки.

«Добродетели были изгнаны с земли пороками, потому что оказались слабее их. Тогда они поднялись к небу и спросили Зевса, как же им жить среди людей? Зевс ответил: „Являйтесь к ним не все сообща, а поодиночке“». Вот почему пороки являются к людям постоянно, так как живут ближе, а добродетели, которые вынуждены спускаться с неба — реже.

Добродетель не скоро тебе встретится, а пороки тебя поражают один за другим».

Глиняный горшок и медный горшок.

«По реке плыли глиняный горшок и медный горшок; глиняный сказал медному: Держись от меня подальше и не приближайся: ты ли меня толкнешь, я ли тебя толкну ненароком — все равно я разобьюсь».

Опасно бедному человеку жить по соседству с человеком сильным и жадным».

Человек, животные и Зевс.

«Говорят, что бог создал животных раньше, чем человека, и одарил их кого силою, кого быстротой, кого крыльями. А человек, стоя нагой, сказал: „Только я один и остался не одаренным!“» Зевс ответил: «Ты сам не замечаешь, какого удостоился величайшего дара: ты наделен и владеешь речью, которая и у богов, и у людей сильнее всякой силы и быстрее всякой быстроты». Тогда, ощутив этот дар, человек преклонился и, исполненный благодарности, удалился.

Иные из людей, которых боги наделили разумом, не сознают этой чести и завидуют животным неразумным и бессловесным».

Вот, мой дорогой читатель, мы с тобой и перелистнули последнюю страницу, оставленной Эзопом сокровищницы мудрости и смекалки. Пора нам выбираться из книгохранилища великого Креза, не забыв при этом потушить мерцающие свечи, дабы неосторожностью обращения с огнем не нанести непоправимый ущерб драгоценным рукописям. Они, увы, могут сгореть… Ох, как могут…

Время за чтением пролетело незаметно. Оказывается на Элладу уже опустилась густая южная ночь, и небо над ней переполнено миллиардами мерцающих звезд. Все темное пространство, наполненное неясными силуэтами дворцов, хижин и деревьев, тонет в оглушительном звоне неутомимых цикад.

«Говорят, — как предполагал Платон, — цикады давным-давно были людьми, в те времена, когда Муз еще не было на свете. А когда явились Музы и песни, то от радости иные люди пришли в такой восторг, что за пением забыли есть, забыли пить и довели себя до последнего издыхания. От них-то и пошла порода цикад. Музы даровали им способность жить, не нуждаясь в корме, и петь без еды и без питья до самой смерти. Цикады восходят к Музам и рассказывают им, кто из людей кому из Муз оказывает почет».

Прекрасна беззаботная жизнь этих стрекочущих существ. Потому-то, видно, они и не упоминают тех, кто под бременем необузданных желаний и страстей попадает в непролазные сети ненасытных темных сил. Рассказывать о пагубных пороках человечества дело не беззаботных цикад, а содрогающихся от ужасов содеянного трагиков. К ним-то теперь мы и обратим свой взор.