Исаак Ньютон и свалившееся на него яблоко познания.


</p> <p>Исаак Ньютон и свалившееся на него яблоко познания.</p> <p>

Много ли мы знаем о великом английском ученом Исаака Ньютоне? Русский физик Сергей Иванович Вавилов отвечает на поставленный вопрос так: «Немало еще людей, которые знают о Ньютоне лишь то, что связанно с рассказом о яблоке».

Некоторые вспомнят анекдот о феноменальной рассеянности Ньютона. Вот он: «Однажды к ученому в гости пришел его близкий друг. Во время обеда на стол подали жареную курицу. Ньютон сказал, что только на минуту отлучится в свой кабинет, но тут же забыл о своем друге и о еде, увлекшись очередной работой. Гость наконец не выдержал, съел курицу один, кости покрыл блюдом и ушел. Наконец, вернувшись к столу, Ньютон сказал, что ужасно проголодался и пора бы приступить к обеду. Однако, обнаружив на блюде обглоданные кости, он удивленно воскликнул: „Интересно, оказывается я уже пообедал. Вот ведь как можно ошибиться“».

А вот еще один анекдот о его неисчерпаемой рассеянности. Об этом свидетельствует вот это его письмо одному знакомому офицеру. Оно гласит: «Здесь все говорят, что ты одержал победу в двух сражениях, а в третьем был убит. Напиши мне, правда ли это? Ведь ты знаешь, как меня огорчила бы твоя смерть».

Сам ученый не хотел видеть в себе никаких особых достоинств. Он говорил: «Я не знаю, кем я кажусь миру, но я всего лишь ребенок, который ходить по берегу моря, собирая камушки и красивые ракушки», а между тем перед ним простирается целый океан непознанных тайн. Ньютон не спешил публиковать свои работы, а когда опубликовал, то поставил условие не упоминать его имени..

— Право, не знаю, зачем мне известность. Это только может увеличить круг моих знакомых, а я, наоборот, стараюсь избегать этого.

Байрон посвятил великому ученому вот эти строки:


Нам Ньютон заявил уже давно:
«Вселенная для знаний – необъятна!
Лишь камешки сбирает мы, друзья,
На бреге океана Бытия!»

В «Большой Советской энциклопедии» о Ньютоне написано: «Создал теоретические основы механики и астрономии, открыл закон всемирного тяготения, разработал вместе с Лейбницем дифференциальные и интегральные исчисления, изобрел зеркальный телескоп и был автором важнейших экспериментальных работ по оптике».

С чего же начиналась столь удивительная биография?

А начиналась она с того, что «между двумя и тремя часами ночи, ближе к утру, крики роженицы Анны внезапно прекратились; на смену им пришел слабый звук – может быть, даже не плач, а писк, тонущий в шорохах возбужденного дома, в беспокойном лае собак, тревожном мычании и блеянии, доносящихся из хлева. Этот писк пропищал в ночь на Рождество. На свет появился гений, разгадавший тайны хода светил и самой хозяйки ночи – Луны.

Исаак Ньютон.

«Исаак, сын. Исаака и Анны Ньютон крещен 1 января 1642/3 года», — это строка из сильно потрепанной старинной церковной книги. Ньютон родился как раз на Рождество того года, когда Галилео Галилей покинул этот мир, – кажется, порой, что сама Природа позаботилась о том, чтобы цепь гениев не прерывалась.

Возможно ли построить жизнеописание Ньютона? Массу затруднений для осуществления такого замысла создал сам герой повествования. Он был скуп на слова, особенно в том, что касалось обстоятельств его личной жизни. Он безжалостно вымарывал из научных трудов все, что могло бы пролить хоть какой-то свет на его персону. В его письмах – а именно письма есть последняя надежда и бесценное подспорье биографа, лишь изредка всплывает нечто, связанное с реальными обстоятельствами его земного бытия, борениями его неукротимого духа, томлением его живой природы.

Многие тысячи страниц его переписки – это в основном доказательства теорем, отголоски научных споров, подробности академической жизни. Но вдруг мелькнет между строками сухих математических формул, геометрических построений, физических законов что-то живое, ранимое, как бы воскликнет: я – человек, и все во мне – человеческое! – мелькнет неуловимо и снова укроется за крепостными стенами логических схем.

Надо признать, что никаких доказательств принадлежности Ньютона к знати Линкольншира не найдено. Скорее наоборот! В архивах графства обнаружено, что первый из твердо установленных предков гения твердо стоял на самой нижней ступеньке иерархической лестницы захолустной деревушки Вестби. Однако Ньютоны, нужно отдать им должное, были не только трудолюбивы, но и упорны и, несмотря на полное отсутствие образования, довольно быстро продвигались вверх по этой лестнице. Они всеми способами скапливали буквально по крохам земельные участки и год от года приумножали свое состояние на фоне всеобщего окрестного разорения.

Отцу Ньютона не удалось увидеть своего сына, потому как он скоропостижно скончался еще до рождения мальчика. По словам очевидцев, родитель ни одной своей чертой, ни одним своим талантом и умением не намекал потомкам о возможной великой судьбе своего сына. Отец гения не мог даже написать своего имени. Его завещание венчает совершенно невразумительная закорючка.

Итак, мы видим, что с самого рождения Ньютону не повезло. Он не только оказался посмертным ребенком, хотя и спешил родиться преждевременно, но и родился-то необычайно слабым. Мальчонка был так мал, что его можно было бы искупать в большой пивной кружке. Младенец едва дышал, и головка его безжизненно свисала на цыплячью грудку – тоненькая шейка не выдерживала ее тяжести. Было ясно: только что появившийся человечек – не жилец на белом свете…

В те времена было такое поверье: дети, родившиеся после смерти отца, обладают особой жизненной силой, которую они способны использовать сами и передавать другим, – то есть врачевать. Чудесное выживание Заморыша, родившегося после смерти отца, стало одним из первых доказательств его жизненной силы, его исключительности. Именно обстановка исключительности – первичная среда молодого Исаака. Когда он смог впервые соткать связь даты своего рождения со смыслом Рождества, его слабая душа взволновалась, параллели были очевидны. И он наделил Сына Божия – Иисуса Христа, собрата своего по Рождеству, земными, человеческими, отнюдь не божественными чертами.

Судьба, однако, не оставила попыток сломить ребенка. Когда ему исполнилось два года, младенца покинула мать. Дело в том, что она вторично вышла замуж, и ее новый муж – псаломщик не пожелал видеть рядом с собой Заморыша. Это событие, видимо, сыграло в жизни Исаака драматическую, а некоторые считают, что критическую роль. Мальчика воспитывала бабушка. И – странное дело! – в то время, как у обычных детей именно с бабушками связаны самые сладкие воспоминания детства, внук никогда не обнаруживал особой нежности к своей прародительнице. Даже ее смерть оставила его безучастным. Видимо, никто не смог заменить ему отца и мать. Поэтому-то мальчика ничто не радовало, с двух лет он ощущал себя полным сиротой.

Исаак не играл со сверстниками не только потому, что не хотел, но и потому, что они были не слишком хорошо к нему настроены. С ним неинтересно — он всегда выигрывал в шашки и другие игры, требующие сообразительности. Он их раздражал, они рано поняли его умственное превосходство и не простили ему этого. Молодому Ньютону не суждено было подружиться ни с кем из этой ребятни, никогда не бегал он в веселой ватаге, не был участником шумных детских игр.

После смерти псаломщика мать вернулась домой с тремя прижитыми во втором браке детьми – мальчиком и двумя девочками. Это был для Исаака период безбрежного счастья – он не отходил от матери, хотя она разрывалась между четырьмя ребятишками. Исаак пробыл с матерью всего два года. После этого его, двенадцатилетнего, отправили учиться в Королевскую школу в Грэнтэм.

Несмотря на явные способности Исаака, успехами в учении он не блистал, и в списке успеваемости находился на предпоследнем месте, опережая лишь явного идиота. Но однажды, подравшись с одним из мальчишек и одержав над ним победу, Исаак решил не удовлетворяться физическим триумфом и обойти пацана и в списке успеваемости, благо он стоял перед ним. Увлекшись, Ньютон легко, просто легчайшим образом, совершенно без натуги обошел и всех остальных учеников.

Странны пути судьбы и прихотливы! Прежде презираемый ученик уготовил себе особую – совсем иную судьбу. Теперь он обожает латинский язык. Он и представить себе раньше не мог, что можно с естественным произношением и грамматически правильно говорить на давно умершем языке! Теперь учение – душевная потребность, школьные успехи – существенны, а первое место в списке учеников – вожделенно. Страсти доступно все, и вот Исаак – лучший ученик школы, настал момент, когда и он сам, и многие другие вдруг поразились:

— Как это могло произойти?

— Так быстро!

— Может быть, это дар?

Последняя фраза принадлежала родному дядюшке и имела, как оказалось, немалый смысл. Исаак и сам поразился тому, насколько легко удалось ему стать первым. И в душу закрался восторг: «Откуда это? Может – дар божий?»

После занятий он бегом бежал в свою мансарду в доме аптекаря, где поселился. Там было его убежище, там ждали его странные изобретения, там он мог раскрыть обнаружившийся новый талант – ко всевозможной ручной работе. Он сам сделал деревянные часы. Его мечтой было воспроизвести в дереве и ткани недавно построенную ветряную мельницу – новинку здешних мест. Вокруг этой диковины степенные пары совершали вечерний моцион, а Ньютон облазил ее сверху донизу и разобрался во всех ее потайных механизмах.

Умелые руки, хороший инструмент и природная сообразительность помогли ему: уже недели через две торжествующий Исаак, водрузив свое сооружение на крышу, смог убедиться в том, что мельница прекрасно работает даже при весьма слабом ветре. Когда ветра не было, холщовые крылья маленькой мельнички бессильно повисали, и это расстраивало Исаака. Он решил усовершенствовать свою мельничку таким образом, чтобы она могла работать и в штиль. Для этого ему удалось приспособить бессловесную мышь, пойманную им в силок собственной конструкции. Мышь восполняла ослабление воздушных потоков в атмосфере. Управлял юный конструктор ею с помощью нитки, привязанной к хвосту – для торможения, и кусочка сала, подвешенный перед ее мордочкой – для ускорения.

Исаак занимался своими механическими игрушками все свободное время, и даже – украдкой – в воскресенье, которые должны были быть посвящены богу и только богу, что наполняло его сердце ужасом и угрызениями совести. Но он не мог ничего с собой поделать. Все дни недели, включая запретное воскресенье, мальчик следил за Солнцем. На стене Ньютон пристроил одну из своих первых, пока несовершенных моделей солнечных часов. Их постройка требовала не только умелых рук, но и точных расчетов. Во всех местах, куда доставало Солнце, Исаак ловил его с помощью деревянных шпилек, беспощадно вгоняемых в стены. Таким образом дом аптекаря от подвала до чердака был заполнен солнечными часами. Ведя скрупулезные записи и создавая своего рода астрономический журнал, Исаак усовершенствовал систему солнечных часов до такой степени, что спокойно мог вычислить время солнцестояния и равноденствия. Соседи приходили к нему справляться о времени. С той поры Ньютон как бы приставил себя при Солнце бессменным часовым.

Потом он сконструировал лампадки, которые прикрепляли к хвостам запускаемых на окраине города воздушных змеев, и эти запуски светящихся небесных драконов немного улучшили отношения Исаака с мальчишками. Он смог-таки наконец познать восторг буйства пацаньей ватаги.

Дом аптекаря, естественно, немало способствовал и занятиям химией. Склянки с латинскими названиями, опасные яды, странные реакции при смешивании различных веществ, происходящие при этом взрывы, выделение газов, выпадение осадков, чудодейственные смены чистых цветов растворов не могли не околдовать пытливого Исаака, не породить в нем древней мечты увидеть однажды в закопченном тигле золотое сияние.

Пришло и увлечение рисунком; стенам дома аптекаря суждено еще было и воспринять всю силу новой страсти. Всевозможные птицы, звери, люди, корабли и деревья, рисованные углем, появлялись в самых неподходящих местах. Среди прочих рисованных шедевров выделялись казненный король Карл 1 и поэт Донн Джон.

Внутренний мир гения, как мир тревоги, разрушения, обреченности встает со страниц тетради для латинских упражнений. То и дело встречаются фразы: «Ваш дом скоро упадет», «Его слава клонится к закату», «Корабль затонул», Это тревожит меня», «Он должен быть наказан». «Я боюсь». В латинских упражнениях Ньютона совершенно отсутствуют позитивное чувства, почти нет выражений радости, желания. Здесь мир отрицания и запрещения, наказания и одиночества.

Нужно, однако, ясно себе представлять, что громадное большинство учебных книг того времени, будучи подвергнуты анализу, точно так же донесли бы до нас ту же неосознанную атмосферу страха, беспокойства, неуверенности. Ветер эпохи еще не переменил направления, не задул в паруса нового времени. Школьные книжки описывали всевозможные людские неприятности, все несчастия, которые могут с непременным участием дьявола произойти в этой преходящей жизни. Нарушение строгих правил должно было неизбежно привести к болезненным последствиям, и Ньютон с юности воспринимал этот несложный, но проникновенный тезис, завладевший им на всю жизнь. Возможно, конечно, что в случае в Ньютоном этот тезис упал на особо благодатную почву – из-за его слабости и изначальной обделенности судьбой.

Тем временем мать поняла, что ей уже трудно справляться со всем хозяйством и решила сделать старшего своего сына подлинным хозяином достаточно большого достояния. Для этого Ньютону требовалось бросить Королевскую школу. Надо отметить, что Исаак не высказал ни малейшего сожаления при расставании с почетным заведением.

Верный старый слуга был приставлен к молодому хозяину, чтобы обучать домашним премудростям, но Исаак предпочитал не слушать его, а читать Овидия. Овцы у такого хозяина разбегались по соседним пастбищам, до рынка, куда его посылала мать для продажи продукции имения и покупки необходимых городских товаров, он не доезжал, а оставался где-нибудь в укромном уголке, чтобы позаниматься своими делами, на обратном же пути верный слуга забирал его. Говорят, был и такой случай, когда задумавшийся о чем-то Исаак упустил лошадь и пришел домой, держа в руках лишь уздечку.

Не удивительно, что домашним он казался абсолютно несносным. Месяцы, проведенные Ньютоном дома, стали кошмаром и для него. Он яростно сопротивлялся судьбе, подталкивающей его к хозяйственному ремеслу. Теперь Исаак стал тосковать о столь легко дававшейся ему школьной науке, ясно начал осознавать свое, иное предназначение.

Тогда-то книга Уилкинса «Математическая магия» и произвела на Ньютона поистине неотразимое впечатление. Это, разумеется, не первый пример того, как научно-популярная книга поджигает юношеские сердца. Он стал жадно искать другие сочинения этого автора и нашел «Открытие нового мира на Луне», прямо направленное на защиту Коперника. Здесь приводятся многочисленные и рискованные цитаты из Галилея и Кеплера, бесстрашно раскрывается мечта – создать махину, которая смогла бы улететь на Луну. Из этих книг Ньютон впервые узнал о вечных двигателях и их всевозможных проектах.

Вскоре Исаак завел себе записную книжку и начал заносить в нее то, что впоследствии стало его «Садом», по его же определению – свои идеи и мысли, свои первые изобретения и эксперименты, свои вполне осуществимые и несбыточные проекты. Его не ждала жизнь тех философов, что тихо сидят в своих студиях и изобретают гипотезы. Его путь – это путь использования экспериментов.

Ньютон с детства осознал: знание – реальная и необоримая сила, понял, что именно знания дают власть над вещами и даже над людьми. Часто он рассматривал знание как божественное откровение, даваемое лишь ему одному – избраннику Божию. Отсюда-то его ревностное отношение к нему, его бесконечные секреты, шифрованные языки, скрытность. Он хотел бы обладать знаниями в одиночку. Сосредоточившись в одинокой тишине, он смог разглядеть на солнечных часах своего детства наступление нового времени – времени просвещения и науки.

Его первым учебником по математике был учебник, в котором рассказывалось об арифметическом открытии — правиле умножения чисел столбиком. Следующий учебник утверждал то, что алгебра крайне необходима геометрии, она шла рука об руку с геометрией, извлекая из этого альянса неведомые ранее преимущества.

Но вернемся к хозяйственной деятельности Исаака, к которой он оказался совершенно не приспособлен. Его мать Анна, скрепив сердце свое, решает собрать сына в дальнюю дорогу. Ему выделен лучший экипаж поместья — двуконная фура с обильным запасом сена, чтобы можно было ехать далеко, не тратясь на постоялых дворах. Под скамьей уложены окорок, круг овечьего сыра да бочонок с ключевой водой. В мешке Исаака самое необходимое: смена белья, домотканый плащ, прочные новые ботинки, на совесть сработанные местным деревенским сапожником.

А кроме того: деньги, блокноты для записей, книга Сандерсона «Логика», вороньи перья, бумага, плоская медная линейка, пара компасов, филиново крыло для промакивания чернил, разные гирьки, а так же песты, нужные для смешивания и растирания красок. Все это должно было пригодиться в будущей жизни. Жаль, мать Анна строжайше запретила ему забрать из дома инструменты. Лишь немногое удалось отнести в фуру украдкой.

Исаак Ньютон отправился в Кембридж. Преподавателям и студентам здесь было не до занятий. В университете не осталось ни денег, ни способных студентов, ни ведущих ученых после того, как он неоднократно переходил из рук одних политических партий в другие. Кембридж пребывал в состояние полного упадка. Превыше всего здесь ценились умение пить, курить и общаться с дамами, как правило легкого поведения. Основным столпом обучения оставался по-прежнему Аристотель, однако случалось так, что окончившие университет не знали даже признаков четырех элементов Аристотеля, не говоря уже о других материях, больше отвечающих науке нового времени. Юный Ньютон пока мало разбирался в тонкостях университетской жизни. Он был несказанно рад, что очутился в древних замшелых стенах, о которых мечтал с детства.

Его посетило щемящее чувство причастности – и к этим замшелым стенам, задрапированным вьюнками и диким виноградом, и к памяти учившегося здесь Бэкона, и служившего здесь Эразма, и к его новым коллегам. Он был готов к подвигу служения. Служения кому или чему? Он бы не смог, пожалуй, на это ответить. Возможно, его труд должен был послужить овладению вершинами современной науки, давно освоенной и преподаваемой в Кембридже? К сожалению – нет. Как уже было сказано выше, Ньютон попал в университет в самый тяжелый и бесплодный период его истории. К тому времени сие высшее учебное заведение давно уже превратился в фабрику по производству ученых степеней. Его интеллектуальная атмосфера оказалась довольно затхлой, в чем Исааку пришлось весьма скоро и с сожалением убедиться.

Торжественность момента поступления в колледж быстро разменялась на будничные детали. Ньютон оказался на самой нижней ступеньке университетской пирамиды. Он был зачислен в ранге «сабсайзера», то есть беднейшего студента, получавшего право на учебу, прислуживая. Да, он был слугой, будил хозяина на утреннюю церковную службу, чистил его башмаки, причесывал, таскал ему пиво и хлеб из кладовых, топил его камин, прислуживал ему, скромно стоя позади за столом, и убирал его ночной горшок.

Но, спросит читатель, и будет прав, отчего это? Ведь Ньютон был, по существу, весьма богатым человеком. Его мать и он сам числились среди полутора тысяч самых богатых людей Англии. Почему же его положение не соответствовало его достатку? Видимо, прижимистость – родовая черта землепашцев Ньютонов брала свое.

О том, как Исаак проводил в Кембридже свое время, почти ничего не известно. Его коллеги-студенты – а их были сотни – не могли ничего рассказать о нем. Он прошел сквозь их сознание совершенно незамеченным. Они его не запомнили, не смогли опознать даже тогда, когда он стал знаменит. Интересно также, что ни один из закончивших университет не смог впоследствии припомнить, чтобы он когда-нибудь слушал лекции Ньютона.

Ньютон-студент свято исполнял все предписания строгого устава и этим еще более отдалял от себя остальных студентов, относившихся к своим обязанностям спустя рукава. Он, например, вставал очень рано, дважды в день ходил в капеллу. В воскресенье, как и предписывалось уставом, вставал еще раньше и в этот день больше внимания обращал не на тело, а на душу. Воскресный день должен был быть посвящен только богу. Если остальные студенты легко нарушали этот завет, Ньютон не нарушал сие правило только потому, что ему не с кем было это делать.

Был и неписаный устав Кембриджа, который гласил: считай, что каждый день – это день последний, и соответствующим образом проведи его. Каждый расценивал этот устав по-своему. Ньютон соответственно религиозным понятиям. Троицын день 15 мая 1662 года, он провел, например, составляя список своих грехов, в которые входили: «Делал яблочный пирог в воскресенье вечером»; «Мылся в лохани в Твой день»; «Был невнимательным во время службы»; «Отдавал свое сердце деньгам, учебе и удовольствиям больше, чем Тебе»; «Имел нечистые мысли, действия и мечты»; «Боялся людей больше, чем Тебя».

Изучению Библии уделялось в Кембридже главное внимание. Ньютон не сомневался в том, что все описанное в этой книге – святая правда, все было на самом деле, реально существовало и происходило. А очевидные несуразицы он относил на счет плохого перевода и условного зашифрованного языка, которым она написана.

Учение продолжало оставаться единственной страстью его жизни. Работая, он забывал о еде и сне. В его комнате, в его келье стыли на столе овсяная каша-размазня, молоко, вареные яйца. То, что должно было быть горячим обедом, становилось холодным завтраком. Ньютону не до еды и не до сна. Его сосед Викинс не раз засыпал при свете свечи и, просыпаясь рано утром к службе, видел в неверном свете утра фигуру сидящего в той же позе в углу за столом Исаака. Тот не замечал Викинса, как не замечал ничего вокруг. Он был совершенно счастлив.

Однажды Ньютон вынужденно прогуливался всю ночь, ибо в доме, где он жил, состоялась бурная вечеринка, в которой он не хотел участвовать, да его и не звали. На ночной улице Исаак познакомился с таким же одиноким юношей, которого-то и звали Джон Викинс. Они поселился вместе и прожили бок о бок двадцати лет. Известно, что Викинс помогал Исааку в экспериментах, набело переписывал его рукописи. Были ли они друзьями – сказать, однако, трудно. Уж очень одинок и не похож на других быль Ньютон. Скорее всего Викинс испытывал к нему особое чувство уважения и восхищения.

В те времена в Кембридже математикой и натуральной философией – сиречь физикой, совершенно не интересовалась, казалось, ни одна живая душа. Все силы отданы были изучению классиков – Аристотеля и старых христианских богословов. В университете серьезно считали, что все сколько-нибудь стоящие идеи высказаны тысячи лет назад, и любили повторять высказывание монаха ХШ века Бернардра Шартского о том, что карлики видят далеко лишь потому, что стоят на плечах гигантов. Под гигантами имелись ввиду классики. Так авторитет мысли опирался на седую древность.

Переломить эту ситуацию было чрезвычайно трудно. Научная истина постоянно ускользала от начинающих ученых. Ньютон, с одной стороны, был благодарен Декарту, давшему толчок науке, за свое введение в храм механической философии, но, с другой стороны, его смущало непременно вихревое движение декартовских частиц материи, потому как французский ученый отделял частицы от вихрей, оставляя частицы и отрицая вихри.

Ньютоновские вопросы к природе собраны под сорока пятью заголовками. Здесь есть основные проблемы устройства мира, строения материи, определения времени, пространства, движения и так далее. Здесь есть главы «О Боге», «О творении», «О душе». «О сновидениях». Ньютон бесстрашно врывается в самые темные углы философии и естествознания. Мир Аристотеля покинут им навсегда. Мир Декарта находится под сильнейшим подозрением.

Определенная связь у Ньютона есть с философией Эпикура: не Эпикур ли призывал к уединенной жизни, направленной на отсутствие страданий, здоровья тела, безмятежность духа, преодоления страха перед суевериями и смертью? Не он ли предлагал преодолевать эти страхи познанием природы? Ньютон шел именно этим путем.

Развитие науки в те времена неизбежно должно было случиться, потому что на нее наступала практика. Морские капитаны, чиновники адмиралтейства, астрономы, оптики, механики, торговцы требовали от математики решения заботящих их задач: найти точные размеры сложной формы; вычислить объем винной бочки; найти центр тяжести некоторой фигуры; определить форму орбиты планеты; нарисовать точную карту новой территории. И еще великое множество задач и проблем требовало от математики односложного и прямого ответа.

Через несколько дней после Рождества 1665 года Ньютон получает подарок от Кембриджа – его произвели в бакалавры. Новая черная бакалаврская мантия с белым воротничком все больше отделяли его от детской мечты – жениться когда-нибудь на одной симпатичной мисс. Маленькая фигурка ее, смутные воспоминания о проведенных вместе детских годах меркли в его воображении перед пронзительным светом математической истины. Сейчас он чувствовал себя способным решить проблемы, которые веками волновали человечество. При одной мысли об этом он ощущал глухой и мощный ток крови, бешеное нетерпение и ненасытную страсть первооткрывателя.

Ньютон останется в Кембридже навсегда. Потом он станет магистром, затем членом колледжа, может быть, профессором. Ньютон не жалел о забытой любви. Его любовью теперь стала математика…

Когда в 1665 голу в Англии разразилась эпидемия чумы, Кембридж охватила паника. Ньютон решил уехать домой. Дорога была тяжелой. Да еще вокруг лютовали разбойники. Говорили, что они одеты плакальщиками и носят на плечах гроб. И лишь позже узнали в чем там дело: в гробах прятали награбленное. Исаак же в дороге думал об ином и изумленно наблюдал богатство природы, создавшей все эти переливы цветов, их тончайшие оттенки. Он думал: можно ли найти какую-то систему в этом бесконечном разнообразии? Можно ли разгадать язык, которым написана книга Природы?

Исаак вернулся в дом детства.

Когда в наши дни туристы заходят в дом-музей, где родился Ньютон, в его спальне первое, что бросается в глаза – это рисунок яблони на стене и мраморная доска над камином с известными словами Александра Попа:

Природы смысл был вечной тьмой окутан.

— Да будет свет! – рек Бог, — и вот явился Ньютон.

Яблоневый сад шумит своей листвой и сейчас. До сих пор в нем произрастают потомки той самой яблони, что сбросила свой спелый плод на голову Исаака. А сама она, постаревшая и засохшая, превратилась сейчас в скамью, на которой считает долгом посидеть всякий посетитель.

Да, сильна и неистребима легенда о яблоне! Гегель говорил, что три яблони сгубили мир – яблоко Евы, яблоко Париса и яблоко Ньютона. Какова же история этого последнего яблока? Уже на склоне лет, будучи восьмидесятипятилетним стариком, Ньютон рассказывал о яблоке посетившему его Вильяму Стэкли, и тот оставил воспоминание об этом.

«После обеда погода была теплая, мы перешли в сад и стали пить чай под сенью яблонь. Среди прочего Ньютон мне рассказал, что обстановка этого дня напоминает ему ту, когда ему в голову пришла идея тяготения. Она была вызвана падением яблока в тот момент, когда он сидел, погруженный в свои думы. Почему яблоко всегда падает отвесно, думал он, почему не в сторону, а к центру Земли? У материи должна существовать некая притягательная сила, сосредоточенная в центре Земли. Если материя притягивает другую материю, должна существовать пропорциональность ее количеству. Поэтому яблоко притягивает Землю так же, как Земля яблоко. Должна, стало быть, существовать сила, подобная той, которую мы называем тяжестью и простирающаяся по всей Вселенной».

Джордж Байрон об этом эпизоде из жизни гения рассказал по-своему:


Когда однажды, в думу погружен,
Увидел Ньютон яблока паденье,
Он вывел притяжения закон
Из этого простого наблюденья.
Впервые от Адамовых времен
О яблоке разумное сужденье
С паденьем и с законом тайных сил
Ум смертного логично согласил.
Так человека яблоко сгубило,
Но яблоко его же и спасло, —
Ведь Ньютона открытие разбило
Неведенья мучительное зло.
Дорогу к новым звездам проложило
И новый выход страждущим дало.
Уж скоро мы, природы властелины,
И на луну пошлем свои машины.

В родном имении, в чумном карантине Ньютон много работал. Как, однако, карантин помогает рождению шедевров! Вспомните «Болдинскую осень» Пушкина. Ведь его тоже застал в провинции чумной карантин.

В 1666 году старейшины университета, убедившись в том, что «слава господу, колледжи не подверглись заражению чумой», послали уведомления с предложением вернуться к занятиям. Мать Анна прокалила письмо над каминным огнем, затем повесила выветриться в чулане на белой веревке, потом прокалила меж двумя плоскими камнями, и лишь затем отдала Исааку.

И он вернулся в Кембридж, но с тоской вспоминал о своем имении – там каждый день приносил ему радость открытия; здесь его поджидали занятия со студентами и очередные выборы. Отдушиной стали встречи с Исааком Барроу. Он невысок, стремителен в движениях. Нездоровое бледное лицо усталого человека, покрытое ранними морщинами, одежда неряшлива. Во рту неизменная трубка: заядлый курильщик всевозможного зелья. Несмотря на свой столь непрезентабельный вид, этот человек пользуется у Ньютона громадным уважением. Рядом с ним Исаак становится еще более молчаливым, он жадно впитывает у своего учителя его научные доктрины, его взгляды на философию, науку, его мысли о природе и боге, о короле и парламенте, его рассказы о путешествиях в дальние страны.

Берроу — интеллектуальный отец Ньютона – известный эрудит, знаток древних языков, математик, физик и богослов, прекрасный рассказчик и один из самых знаменитых английских проповедников. Его литературный язык был образцом для многих поколений, а его поэмы – любимым чтением двора. Сейчас он, закончив блестящее повествование о своем падении в альпийскую пропасть и счастливом спасении от пиратов, рассказывает Ньютону о Декарте. Декарт – это больное место Берроу, ибо восхищаясь им, он многого у него не принимал. Вечный спор о душе и материи, который Декарт решал скорее в пользу материи, Берроу определенно решал в пользу духа.

Насладившись ученой беседой, Ньютон отправлялся в свою алхимическую лабораторию. Главной целью ученого была задача разгадать тайны превращения одних веществ в другие. Но забывал ли он при этом о главной цели алхимиков – получение золота? Нет, никогда! С сожалением, но категорически отвергнем это нелепое предположение. Ньютон был человеком своего времени. Одной из главных его целей, скажем это открыто, было превращение металлов, и золото оставалось постоянным героем непрерывных поисков. Точно так же как эликсир жизни – универсальное лекарство и гарантия бессмертия. Точно так же как и великая тайна строения материи…

Алхимия стала духовной эпидемией. Англичане завидовали голландцам, считая, что тем удалось получить философский камень, голландцы – итальянцам, полагая, что те уже давно имеют золото из тигля. Итальянцы же думали, что истинный секрет известен лишь англичанам. Всем завидовали немцы. Секретарем тайного общества изготовления золота был философ, математик, физик Готфрид Лейбинц.

В это время в Кембридже организовали королевское общество. Широко распахнутые на мир глаза, неуемное любопытство и смелость – вот черты членов этого общества его первых лет. С годами сии черты потускнели, роистерлись. Профессор Исаак Ньютон стал членом этого общества. Пришло время и его работы сделали возможным развитие физики как точной науки. Она стала все больше приближаться к математике и все больше отдаляться от философии. Его работы ознаменовали наступление новой науки -–науки нового времени, науки, свободной от бесчисленных гипотез, опирающейся лишь на твердо установленные экспериментальные факты и тесно связанные с ними логические рассуждения. Мир предпочел мыслить по-новому.

Ньютон стал знаменитостью. После ошеломляющей неправдоподобной его незаметности в юные и зрелые годы, удивительно, как он мог выдержать теперешнюю свою популярность. Художники наперебой старались получить его согласие позировать им. Этого он страшно не любил, но позировал. Посему его можно назвать мазохистом – ни один из его современников не позировал больше знаменитого профессора. Он, не имевший своей семьи, чувствовал себя патриархом громадного рода Ньютонов и охотно откликался на просьбы его членов.

Известность принесла ему не только венец славы, но и терновый. Часто редкое радужное настроение сменялось глубокой депрессией. Он старался замкнуться в своей скорлупе, не желал ввязываться в многочисленные споры, на которые его открыто вызывали. Он не был приспособлен для этих ожесточенных баталий, для бесконечных словопрений и фехтования цитатами из классиков. Но его упорно выволакивали каждый раз на свет божий, заставляя снова и снова отражать очередные критические удары.

В 1667 году в доме Ньютона случился пожар. Он, несомненно, стал следствием угнетенного, затравленного состояния духа профессора, потери им душевного равновесия и самоконтроля. Главной причиной такого состояния оказалась, по-видимому, смерть Берроу. Забегая вперед, скажем, что в 1691 году Ньютон впал в такую апатию, что решил не только покончить с философией и наукой, но и заняться производством сидра. Потом заболела мать. Исаак ухаживал за ней с неподдельным сыновьим почтением, менял ей белье, делал настойки и микстуры, ставил припарки, смазывал нарывы. Как сведущий в медицине человек, он проделывал все с умением и проворством, старался облегчить ее страдания, но не мог не видеть, что она доживает последние дни. Когда она умерла, Исаак остался один.

Одинокое его существование заставило больше прислушиваться к самому себе, находить у себя всевозможные болезни. Он был выраженным ипохондриком, и в то же время – искусным лекарем, мгновенно гасящим свои действительные или мнимые болезни. Здоровье у профессора оказалось отменным. Он не знал до конца своей длинной жизни даже зубной боли. В его щербатый век, когда от всех видов зубной боли существовало лишь одно лекарство – вырывание, — он поражал всех своей беззубой улыбкой. Это, правда, случалось крайне редко – Ньютон был неулыбчив. Ни беспрерывный, без отдыха труд, ни отсутствие элементарного режима, ни бессонные ночи, ни сидячий образ жизни не смогли расстроить его здоровья. Он даже не заболел меркуриализмом – отравлением ртутью, которым болели все алхимики.

Ньютон никогда не мучился и кажущимся однообразием своей жизни. В Лондоне и других местах, куда он попадал, не проявлял ни малейшего интереса к памятникам старины и архитектуры или живописным пейзажам.

В конце ХУП начале ХУШ века Ньютон поднимается на одну из самых высоких ступеней иерархической лестницы: он назначается главой Монетного двора, избран президентом Королевского общества, возведен в рыцарское звание. Однажды его, как ведущего финансиста страны спросили: «Почему так быстро растут акции компании, которая занимается работорговлей?» Ответ его был характерен: «Я не могу измерить степени безумства людей».

Ньютон стал очень богатым человеком. Его доходы были выше чем у многих лордов, и он имел уже большой дом с прислугой. В Лондоне появились друзья в тех сферах, о которых он раньше не смел и думать. Принцесса Каролина сохраняла к нему добрые чувства. Она часто приглашала ученого в дворцовые покои и проводила в беседах с ним многие часы.

Он рассказал ей о своих открытиях в Библии, и принцесса пожелала увидеть рукопись. Основной идеей этого труда было устранение расхождений между хронологией светской и хронологией Ветхого завета. Причем за жесткую основу сопоставления бралась именно Библия. Таким образом, Ньютону нужно было привести в полное соответствие библейскую история, насчитывающую до Христа четыре тысячи лет, и светскую историю, насчитывающую, например, для Египта почти пятнадцать тысяч лет. И Ньютон начинает безжалостно скашивать годы Египту и другим странам. Его основной тезис – все народы сильно преувеличивают свою древность, стараясь выделиться друг перед другом.

Он отказывается верить в то, что во времена Египетского Древнего царства в нем правило чуть не триста царей со средней продолжительностью каждого царства 33 года. Ньютон поступает с царями просто – находит в этом длинном списке похожие имена и сходные жизнеописания, считает обеих царей за одного и вычеркивает всех промежуточных. Так Ньютон сократил сразу чуть ли ни сотню царей и убавил Египту древности на несколько тысячелетий. Он пошел и дальше, приняв за среднюю продолжительность царствования двадцать лет. Это сократило историю еще почти вдвое. Такими приемами ему удалось жестко совместить библейскую и светскую истории, найти связующие их имена и исторические события. Здесь, надо признать честно, со стороны Ньютона масса произвола, неточностей и натяжек. Религия занимала большое место в жизни многих людей и они всячески старались примириться с ее противоречиями.

В частности Роберт Бойль, закон которого учат все школьники и который называется законом Бойля-Мариотта умирая, мучился религиозными сомнениями. Черная меланхолия не раз подводила его к самоубийству. «Демон воспользовался моей меланхолией, наполнил душу ужасом и внушил сомнения в святых историях», — не раз говорил он перед смертью. Сомнения приводили его к подробнейшему изучению Библии. Когда вскрыли завещание ученого, обнаружили там сумму в пятьдесят фунтов, которые он оставил проповеднику, чтобы он ежедневно читал восемь проповедей в защиту христианской религии.

Незаметно к Ньютону подступила старость. Поколение, составлявшее его мир, уходило… Он проводил в последний путь множество своих знакомых, но мощное течение жизни, неуклонно устремляющееся к Лете, огибало его как несокрушимый утес.

В последние годы жизни за Ньютоном стала замечаться склонность к некоторой сентиментальности. Печальные истории часто вызывали у него слезы; его крайне шокировали всяческие акты жестокости к людям и животным. Сострадание к ним было одной и самых любимых тем его разговоров, так же как проблемы доброты и человечности. Свои нередкие старческие слезы он оправдывал просто: «Господь не зря снабдил человека слезными железами».

Ньютон много проводил времени со своей внучатой племянницей. Она вспоминала о великом ученом как о приветливом старичке, читавшем без очков написанное даже самыми мелкими буковками и любившем детскую компанию. В поисках родного тепла профессор вновь и вновь возвращался к местам своего рождения и детства. Говорят, попадая на деревенские пиры, он незаметно садился сбоку и сидел в одиночестве до тех пор, пока его не узнавали. Он не упускал случая посетить свадьбу любого, даже самого дальнего родственника. Там ученый освобождался от дум, был свободен, приятен, ничем не скован.

В 1722 году «прозвенел» первый звоночек. Все началось с подагры. А в последний раз он забылся за два дня до смерти. Он забылся и в своем воображении вновь вернулся к временам детства, грезил о несбывшемся. Ньютон никогда не был вдалеке от родных мест, никогда не видел океана… И вдруг он ощутил себя не седым и больным стариком, а маленьким мальчиком, весело бегущим по песчаным косам громадного океана Истины, расстилающегося перед ним.

Он бежал и бежал вперед к заходящему солнцу, к свету, стараясь успеть показать свои красивые находки – поднятые камушки и ракушки – людям… Свет впереди становился все ослепительней, и настал миг, когда он стал неотличим от тьмы, а звук, сопровождавший его, так неистов, что не разнился от мертвой тишины… а боль утраты была так остра, что слилась с бесчувствием…

Не стало того, кто полагал, что Рождество очень благоприятный момент для рождения гениев, и считал себя им. Он, как и все гении, видел на сотни лет вперед. Ньютон не был первым в эпохе рационализма. Он был последним из волшебников. Исаак Ньютон, родившийся после смерти отца в Рождество, был последним любознательным ребенком, у которого маги вызывали искреннее и почтительное уважение». (В. Карцев)

Не стало того, кто родился столь слабым, что сил у него могло бы хватить лишь на то, чтобы умереть, а он пережил всех. Не стало того, кто был беден и сиротлив, а сумел еще при жизни испытать вкус славы в такой полной мере, что даже кончина не смогла бы принести ему каких-либо новых почестей, ибо в них он достиг апогея.