Народные песнопения и сказания – великие саги.


</p> <p>Народные песнопения и сказания – великие саги.</p> <p>

Кроме своих постоянных обязанностей – кормить и содержать мир, народ никогда не забывал и причудливо рассказать о нам. Мнение о том, что не хлебом единым жив человек, существовало испокон веку. Без искусства все люди на всей земле не жили никогда. И впредь не собираются этого делать. Сия прописная истина уже давно доказала право на свое существование.

В стародавние времена у европейских народов слагались свои сказания. В их языческих представлениях о мире сплетались волшебные, фантастические истории. Из глины, дерева, камня, бронзы руки художников создавали фигурки невероятных существ. То были боги, герои, чудовища… Когда пришло христианство, язычество не захотело уходить со своих исконных мест: оно притаилось в укромных уголках. В открытую держали алтарь для христианской службы, а другой алтарь, поменьше, предназначенный для языческих жертвоприношений, прятали подальше, скрывали. Языческим богам люди продолжали поклоняться тайно. Тайно же старались сжигать на кострах своих родных, отошедших в мир иной.

В этом обычае есть и своя прелесть, и чувственное логическое осмысление. Одно дело – отправить к праотцам в небеса душу усопшего со струйкой невесомого дыма, а кучку пепла разбросать по родной земле, которая с нежностью примет ее; и одни мельчайшие частички пепла тут же прорастут травой и цветам, а другие с вечно стремящейся водой отправятся в бесконечное странствие по всему миру. Другое дело – опустить родное, столь любимое и навсегда потерянное существо в глубокую яму, сбросить на него комья земли, оставить его там в жутком, гнетущем одиночестве наедине с омерзительными червями. Об этом и подумать-то страшно. Кто испытал подобное, тот до глубины души прочувствовал это непереносимое и непередаваемое никакими словами отчаяние. Обреченное отчаяние…

Как и у всех древних народов мира, у европейцев саги передавались из уст в уста, а записаны были много позже, и, конечно же, с искажениями, кроме того, складывались они и тогда, когда в европейские варварские земли пришло христианство, поэтому евангельские мотивы, случается, звучат в них в своеобразной трактовке.

Вот совершенно необычное, прелестное сказание, в котором угадывается одна из самых известных христианских историй.


Марьятта, красотка дочка,
Выросла в отцовском доме,
При отце жила при знатном
И при матери любимой.
Марьятта, красотка дочка,
Эта девочка-малютка,
Долго все была смиренной
И стыдливость сохраняла.
Мать доить ее послала,
Но она доить не хочет,
Говорит слова такие:
«Никогда такая дева
Не возьмет коров за вымя,
Что с быками поиграли».
Марьятта, красотка дочка,
Чистотой жила девичьей,
Кроткою, прекраснокудрой
И стыдливою красоткой.
Марьятта – красотка дочка,
Погнала стада на выгон,
По тропе прошла немного,
Чтобы ягодку увидеть,
Чтобы красную снять с стебля,
Взять бы кончиками пальцев,
Взять бы нежными руками.
Видит, ягодка на горке,
На полянке та брусника
И похожа на бруснику,
Но стоит она так странно:
Снизу брать – высоко слишком,
С дерева – так слишком низко.
Прутик тут взяла девица,
Сбила ягодку на землю.
Прыгнула с земли брусника
На башмак ее прекрасный,
С башмачка она вскочила
К ней на чистое колено,
С чистого ее колена
На оборку ее платья.
Прыгнула потом на пояс,
С пояска на грудь девицы,
А с груди на подбородок,
С подбородка прямо в губы,
А оттуда в рот скользнула,
На язык там покатилась,
С языка же прямо в горло
И затем пошла в желудок.
Марьятта, красотка дочка,
От того затяжелела,
Полноту заполучила,
Чрево сделалось тяжелым.
Так-то в месяце десятом
Дева вовсе заболела,
Отвердело вовсе чрево
И томило деву мукой.
Просит мать устроить баню:
«Мать моя ты дорогая!
Дай мне место потеплее,
Дай нагретое местечко,
Чтобы было мне свободно
Там избавиться от болей».
Мать промолвила ей слово,
Ей ответ дала старуха:
«Ты рожай, блудница-дочка,
У того, с кем ты лежала!
Холостой ли он мужчина,
Молодец ли он женатый?»
Марьятта, красотка дочка,
Ей в ответ сказала слово:
«Не была я с неженатым,
И с женатым я не зналась.
Я хотела рвать бруснику,
На язык ее взяла я,
И с того отяжелела,
Полноту я получила».
Ей отец промолвил слово,
Старый ей промолвил слово:
«Уходи ты прочь, блудница,
Ты, презренная, подальше,
На утес, в жилье медвежье,
К ворчуну в его пещеру.
Там родить, блудница, можешь,
Там погибнешь ты, дрянная».
Марьятта, красотка дочка,
Слово мудрое сказала:
«Я нисколько не блудница,
Не презренная нисколько:
Но великого героя,
Благородного рожу я».
Марьятта, малютка-дева,
Начинает горько плакать,
Говорит слова такие:
«Вот должна теперь идти я,
Как поденщица какая,
Как наемная служанка,
На пожженную поляну,
На траву в лесу сосновом.
Снизойти, творец, на помощь,
Милосердный, будь защитой
В этом очень трудном деле
В этот час, весьма тревожный!»
И когда дошла до места
Говорит слова такие:
«Надыши, конек мой милый,
Фыркай, сильная лошадка,
Сделай теплый пар, как в бане,
Теплоты здесь дай побольше,
Чтоб покой нашла бедняжка,
Чтоб была несчастной помощь».
Надышал конек тот добрый,
Фыркнул сильный жеребенок
На страдающее чрево;
И когда дышала лошадь,
Стало жарко, словно в бане,
И пары сгустились в капли.
Марьятта, малютка дева,
Та стыдливая девица,
Покупалась там довольно,
В том тепле омыла чрево,
Родила на свет сыночка,
И невинного младенца
К лошади кладет на сено,
В ясли к ней, прекрасногривой.
Марьятта, малютка-дева,
Скрыла малого сыночка
И питала дорогого,
Это яблочко златое,
Этот прутик серебристый,
На руках своих кормила,
На руках своих качала.
Окрестить его хотели,
Окрестить его водою.
Для крещенья прибыл старец,
Крестит мальчика тот старец,
Он дитя благословляет,
Чтоб он был король Карьялы,
Все повсюду охранял бы. («Калевала»)

Вот так от непорочного зачатия ягодкой-бручничкой родила карельская нежная, трепетная и отважная малютка-дева короля своей страны.

В древнеанглийской героической поэме «Беовульф» рассказывается, как и в других эпосах-поэмах, о столкновении сил добра и зла, хаоса и порядка, света и тьмы, о вожде племени, именем которого и названа поэма. В переводе Беовульф означает «волк пчел», то есть «медведь». Это самое сильное существо, которое часто встречается в песнях, и песни чаще всего рассказывают о нем как о прародителе племени, который помогает людям бороться с врагами, чудовищами, нелюдями.

Однако, несмотря на все признаки того, что повествование пришло из древности, в поэме явно просматривается реальное время, которое можно отнести к УП – 1Х веку, когда англосаксы воевали с датчанами и последние завоевали значительную часть их страны.

В песнях о богах и героях под названием «Старшая Эдда» отразились мифологические представления германцев. Первая часть поэмы повествует о великанше Вёлье, которая была свидетельницей сотворения мира и пророчицей о его грядущем конце. Но, однако, у мира нет начала и конца: он постоянно возрождается и гибнет: «Видит Вёлья: вздымается снова из моря земля, зеленая, как прежде…» Этот космический порядок, в котором миры рождаются и погибают часто присутствуют во многих религиях мира.

Из других рассказов Вёльвы мы узнаем, что первоначально боги сотворили мир, подняв сушу со дна моря, отделив ее от небосвода и создав тем самым великолепный средний мир Мидгард – чудно обустроенный для жизни людей. По краям Мидгарда разбросаны хаотические земли, где живут ужасающие существа, угрожающие жизни людей. На севере расположено царство мертвых. В обустройстве мира приняло участие и убитое богами тело великана Имира. Этот миф напоминает нам миф из индуизма, в котором великан Пуруша пожертвовал все части своего тела на строительство земного мира для людей.

Центром мира стало прекрасное Мировое дерево – ясень. Он связывает людей с небесной обителью богов. Первое время боги и люди живут в согласии, и это время называется Золотым веком. Но вскоре начались распри, войны и вот уже чудовищный пес Гарма пожирает своей злобной острозубой пастью солнце, а по волнам Мирового океана к обители богов причаливает корабль, сделанный из ногтей мертвецов. Близится конец света. Огненный ветер поджигает землю. Она сгорает в огне и тонет в океане.

Герой поэмы волшебный кузнец Вёлунд не только кует железо в своей кузне, он и хозяин несметных богатств подземного мира. Вёлунд и двое его братьев женятся на девах-валькириях, временно сбросивших свои белоснежные лебяжьи одежды. Восемь лет эти великие девы пробыли в женах, а на девятый год у валькирий вновь появились крылья, на которых они улетели воевать, да и не вернулись с битвы к хозяйственным мирным делам. На то они и валькирии – амазонки Европы.

Потом Вёлунда коварством покорил некий Нидуд и заставил трудиться на себя. Но Вёлунд не был бы богатырем, если бы не победил своего врага. Кузнец отомстил так, как только возможно было бы себе это представить, а именно: убил всех сыновей Нидуда, сделал из их черепов чаши, а из глаз и зубов украшения невиданной красы и отослал все это проклятому отцу. Сам же он загадочным образом обрел крылья улетел на них из позорного плена.

Другой богатырь по имени Хельга вместе с варягами идет на Русь и там становится былинным богатырем Вольгой, принаждежащим английскому роду-племени. Герой Сигурд волшебным мечом Грамом убивает ужасного дракона, охраняющего клады нифлунгов, которые обитали на севере в загадочной стране мрака, льдов и туманов, то есть, по всей вероятности, за чертой полярного круга. Золотой клад, который хранился в подземельях этих невиданных существ, нес неизбежную смерть всем тем, кому удавалось завладеть им. Позднее древнее предание послужило основой сюжета рыцарской поэмы «Песнь о нибелунгах».

В героических песнях поэмы всех героев настигает гибель. И это не случайно. В понятиях древних людей гибель была неизменна, неотделима от святого обряда тех времен – жертвоприношения. И пускай, порой, герой бывает безрассуден в своем стремлении победить во что бы то ни стало, но в этом-то героическом безрассудстве и заключается основное отличие героя от обычного человека.

А теперь вступим с тобой на землю Исландии. Одинокая, пустынная, покрытая снегами Исландия, с конца 1Х века начала постепенно заселяться норвежцами. Обживалась только узкая прибрежная полоса острова, окаймленная каменистыми вулканическими горами. А вдоль этой узкой полосы жизни часто бушевали великие шторма, когда


Ветер хрипящий рубил
Море лезвием бури,
Волны сек крутые –
Дорогу коня морского.
Ветер в одеждах снежных
Рвал, как пила зубами
Крылья морского лебедя,
Грудь ему раздирая.

Однако, эта холодная земля была заботливо согрета многочисленными гейзерами, которые выбрасывали вверх горячие струи воды. Они наполняли собой теплые озера, вокруг которых весело шелестела трава невероятного изумрудного цвета. А на горизонте виднелись белоснежные нежные пространства. И весь этот причудливый мир словно бы и не существует на самом деле. Отчего же? Да это прозрачный пар гейзеров окутывал страну невесомым туманом. Современная столица Исландии Рейкьявик не зря носит такое название. Ведь в переводе это значит «залив дымов».

И взирал сверху на эту удивительную страну ее верховный бог Один. Но, увы, очень скоро пришло время, когда


Один узрил
Одры могил.

В исландских сагах много места уделено битвам, ведь норвежцы-викинги часто отправлялись в заморские походы, чтобы подчинить своей власти другие земли. Битвы были не на жизнь, а на смерть.


Лес в ливне стрел
Железных рдел.
Серп жатвы сеч
Сек вежи с плеч,
А ран рогач
Лил красный плач.
И стали рдяны
От сталь льдяной
Доспехи в пьяной
Потехе бранной.

И были среди отважных мужчин и отважные женщины-воительницы.


Буй-дева снова
Длить бой готова.
Звенят подковы
Коня морского
Жала из стали
Жадно ристали,
Со струн летели
Ястребы к цели.
Птиц колких сила
Покой пронзила,
Напряг лук жилу,
Ждет волк поживу.

И поживы вокруг было сколько угодно. «Вот один воин ударил мечом в грудь другого, разрубил ему всю нижнюю часть груди и живот, так что внутренности вывалились прямо в реку, и их понесло течением». Теперь не только волки, но и рыбы сыты. А мать убитого воина никогда не сможет прижать его поникшую голову к своей груди.

А вот мать другого убитого сына, труп которого в насмешку ей переслали, гневно говорит своему ненавистному обидчику: «Ты спишь, но все же будет так, как будто ты не спишь. Ты велел убить моего сына и отправить его изуродованным ко мне, и поэтому я сделаю так, что ты тоже увидишь, как сын твой плавает в собственной крови. Я для этого выберу того, кто, как я знаю, тебе дороже всех».

Закон — око за око, зуб за зуб действует вовсю и повсеместно.

И лишь тот, кто уже не в силах мстить, горестно вздыхает:


Весь мой корень
Вскоре сгинет.
Буря клонит
Клены бора.
Разве рад,
Кто прах родимый
Должен из дому
Долу несть?
Вал суровый
Ограду рода
В крепости деда
Прясло пробило.
Так и моя
Дырой сияет:
Место сына
Стало пусто.
Мне ли биться
С убийцей сына,
Да нету мочи.
Каждый видит
Всяк и всюду,
Что у старца
Сил не станет?
Ужели мне
Поможет немощь?

В редкие мирные передышки мужчины, бывало, засиживались за кружками хмельных напитков до утра. На дворе свистела вьюга, снег бился-хлестался в стены дома, а внутри было тепло и душно.

Заправский толстый выпивоха-певец хвастался:


Знает, как много съел я,
Сок из щек свидетель.
Каждый рог я досуха
Пью, хотя обильно
Мне, певцу, подносит
Влагу рога воин.

Рядом робкий юноша вздыхает:


Тягостно мне
Неволить язык —
Песню слагать.
Трудно слова
Из горла
Исторгать.

Тут решил присоседиться разговору двух мужчин дряхлый старик. Авось и ему нальют. Шамкают его старые морщинистые губы:


Еле ползет
Время. Я стар
И одинок.
Пятки мои
Как две вдовы:
Холодно мне.

Молодец-певец пододвигает старику кружку с пивом: на, согрейся. А сам рассказывает собутыльникам:


Я с утра
Раба речи
Засадил
За словоделье,
Хвальный холм
Я возвел
На дворе
Красноречья.
Скор я петь
Славу князю,
Но скупцу
Скуден словом.
Я владык
Дело славлю,
Лжемолву
Ненавижу.
Глума вал
На бахвалов!
Другам – мед
Мерной речи.
Был хорош
Во хоромах
Мой дар песни
Государям.

Исландские саги рассказывают нам о жизни переселенцев, о том, как правили ими короли, о том как проходили морские сражения и как оснащены были их корабли. Саги о древних временах посвящены событиям в Скандинавии, предшествующим заселению Исландии. В них участвуют сказочные персонажи и реальные деятели различных эпох, отражены подлинные события из жизни викингов.

Надо сказать, что современный исландец с легкостью читает древние рукописи на древнем языке, который, в свое время, не изменил латыни, царствующей тогда уже повсюду.

Бережное отношение к сохранению своего национального своеобразия у исландцев сложилось издавна. Когда в 1000 году на собрании народных представителей разгорелись яростные споры между христианами и язычниками, разрешить их взялся оглашатель законов Торгейр. Разгневанный, удалился он в палатку, пролежал там один день и одну ночь, размышляя, плотно укрывшись плащом, а на следующее утро произнес со Скалы Закона знаменитую речь, в которой призвал утвердить один закон.

Он сказал: «Если закон не будет един, то и мира не будет». И христианство было принято как официальная религия, но при этом некоторые языческие обычаи открыто оставались в силе.

Язычники-друиды поклонялись силам природы. Больше всего они почитали деревья.

Просили у дуба:


О дуб непогоды Одина,
Будь защитой убогому,
На помощь приди слепому.

«Лес таил в себе огромное таинство. С каждым деревом можно было вести беседу. И каждый листочек, каждая зеленая иголочка в лесу хранила в себе нечто, в чем нуждалась душа, без чего нельзя жить. Каждое дерево платило дружбой, если ты был ему другом. Ведь лес подобен человеку: ибо есть в нем душа и зовется она Лесная. И боги живут в той душе, словно птицы в гнезде». (Г. Гулиа)

Христианство языческим европейским народом принималось с трудом. Об этом откровенно говорится в одной из саг.

«Выскочил из глубины церкви какой-то мальчишка-подросток, очень наглый с виду, и сказал: „Чудные порядки пошли в стране, где люди называются христианами: преступники, разбойники, и воры разгуливают на свободе и допускаются к суду Божьему. А что злодею и нужно, как не спасти свою шкуру, покуда можно? Вот стоит преступник, уличенный в злодеяниях, сжегший в доме безвинных людей, и он-то будет теперь очищен. Это великое беззаконие!“»

Мальчишка стал корчить рожи священнику, и называть его русалочным сыном и другими бранными словами. Это вывело священника из себя, и он не сдержался. Он поднял кулак и дал парню оплеуху. Тот сразу упал замертво. И никто не знал, откуда взялся тот парень, и что с ним сталось. И думают, что вернее всего, то был нечистый дух, посланный священнику на пагубу».

Саги написаны в основном прозаическим языком с некоторыми вкраплениями стихотворных строк, однако для тебя, мой дорогой читатель, я выбрала лишь немногие страницы. Потому что их очень трудно читать и осилить текст сможет лишь специалист. Кажется, что в сагах перечислены практически все роды, населявшие страну, с их трудно произносимыми именами, названия всех речек, пригорков и ручейков. Это совершенно не нужная для нас информация, дающая сведения, пополняющие багаж бесполезной эрудиции. Пробиться сквозь частокол трудночитаемых слов почти невозможно, вытянуть нить сюжета и прочувствовать настрой повествования – задача почти невыполнимая.

Но когда доступ к тексту открыт, мы воочию видим, как он прекрасен.


Огни разводят,
Плывут корабли,
Блестят щиты
И светит солнце.
Снег лежит,
Финн бежит на лыжах,
Растет сосна,
Сокол летит день деньской
И крылья ему вещий ветер держит.
Небо круглится,
Селятся люди.
Ветер гонит
Все воды к морю,
И люди хлеб сеют.
Будем друг с другом в добром согласье,
Где б нам ни встретиться –
На горе иль у моря,
На ладье иль на лыжах,
На земле иль во льдах,
Пешим или конным,
С другом ли встретимся на дороге
Или с родичем в ровном поле.
Будем во всем друг с другом согласны,
Как сын с отцом
Иль отец с сыном.
Провозглашаю мир
Между всеми людьми,
А перво-наперво
Провозглашаю мир
От нашего имени
И от имени родичей,
Сотоварищей и сотрапезников,
Жен и мужей,
Рабынь и рабов,
Взрослых и отроков.
Если же кто этот мир нарушит
И обет приступит,
Да будет он отвержен
И изгнан Богом
И всем честным народом.
И не найти ему места
Ни в царстве небесном среди праведников,
Ни среди людей,
И будет он отринут повсюду, где
Преступников гонят.

В ирландском эпосе первобытная жестокость сочетается с великой мудростью и душевной утонченностью. Здесь есть строки умиротворения, дающие надежду на спокойную прекрасную жизнь.

«Пусть бог устилает мягкую дорогу перед тобой. Тебе я желаю быть невредимым от всякого зла. Я даю удовлетворение обиженному и караю проступки сильного. Сражаюсь равно за честь всех. И мир тогда будет спокойствие, и всем людям – добрый привет».

И земля заботливо готовит для человека плоды свои. Вот


Посреди двора стоит дерево,
С ветвей его льется сладкая музыка.
Все из серебра оно, в солнечных лучах
Сияет оно, словно золото.
Трижды двадцать деревьев там, чьи ветви
То сплетаются вместе, то расходятся.
Каждое питает триста мужей
Плодами обильными без твердой кожицы.

Прекрасных животных создала Мать-природа для своих человеческих детей. Вот «серый конь, широкобедрый, ярый, быстрый, дикий; с громом несется он маленькими прыжками, подняв голову, расширив грудь свою. Твердая, прочная почва под его четырьмя тяжкими копытами кажется объятой пламенем. Стая быстрых птиц несется за ним, и, когда мчит он бег свой по дороге, брызги пены сыплются вокруг, и вспышки алого пламени сверкают и разносятся из его взнузданной пасти».

Но мало человеку этих подарков. Ненасытна его природа. Он идет в бой за новыми дарами. И неважно, что в битве один из сражающихся погибает. Другой произносит над ним безжалостные слова:


Ты стоишь у гибельной бездны,
Конец твоей жизни уже настал.
Я исторгну ее лезвием меча,
Будут дивиться моему удару.
Будет слава бойцу, что убьет тебя,
Будет долгой о нем людская молва.
Не водить тебе больше воинов в бой
С этого дня до конца времен.

«Соперники схватились за два огромных длинных щита и взялись за тяжелые, жестоко разящие мечи. Каждый из них старался ударить и сшибить, поразить и повалить другого, и величиной с голову месячного ребенка были куски тела, которые они вырывали из плечей, бедер и лопаток друг у друга. И так рубились они от утреннего рассвета до начала вечера».


Тела их стонали от ран.
Перебиты ребра их насмерть,
Все сердца залились кровью.

«И завыл сильный ветер – это стон зимней ночи:

— Это я – Резкий Ветер, я – Зимняя Ночь. Я – Стон, я – Ветер, я – Зимняя Ночь. Никогда шум битвы не был сильнее, чем шум густого снега, падавшего с небес».

Но наступает наконец-то время, когда стихает и шум бури, и шум ветра.

«После битвы любимым делом собравшихся воинов было похваляться своими победами и подвигами. Чтобы подтвердить свои рассказы, они приносили с собой в карманах отрезанные концы языков всех убитых ими врагов; многие же, чтобы увеличить число, еще прибавляли к ним языки четвероногих. И начиналась похвальба, причем каждый говорил по очереди. Но при этом бывало вот что. У каждого воина сбоку висел меч, и, если воин лгал, острие его меча обращалось против него. Так меч был порукою правдивости воина».

Но не всегда и он помогал мужчинам избавиться от хвастовства. Вот какая с одним из них произошла история.

«Однажды проходили состязания в беге колесниц, в метании копий и в выжимании тяжестей. К концу праздника в состязании приняла участие колесница короля, и его кони превзошли всех своим бегом. Тогда собрались все певцы, чтобы восславить короля и королеву.

— Никогда еще, — говорили они, — не видели мы коней, подобных белым коням короля. Поистине, нет более быстрых коней во всей Ирландии!

— Моя жена бегает быстрее этих коней, — сказал Крунху, хотя его жена просила его не поддаваться искушению и не рассказывать о ней ничего.

Услыхав эту похвальбу, воскликнул король:

— Схватить этого человека и не выпускать его, пока его жена не явится на состязание.

Посланцы прискакали к женщине и сказали:

— Мы присланы за тобой, чтобы ты выкупила своего господина. Твой муж умрет, если ты не придешь.

— Но у меня есть справедливый отвод: я ношу в своем чреве младенца, и уж близок час моего разрешения.

— Нет отвода! – воскликнули посланцы.

— Нет отсрочки, — сказал и король, когда женщину привезли на место состязаний.

— Стыд вам поистине, что даже отсрочки мне не дали, — сказала женщина. — Это покроет вас великим позором. Пускайте же вскачь коней.

Так и было сделано. И к концу бега она оказалась впереди коней. Тут испустила она крик острой боли и разрешилась от бремени. В муках родила двойню. Когда собравшиеся мужчины услышали крик этой женщины, они почувствовали, что силы в них не больше, чем в женщине, рожающей ребенка.

— Это пятно позора навсегда останется на всех вас, — сказала им женщина, — за то, что вы подвергли стыду мою честь. Всякий раз как вашему народу придется тяжко, на всех вас, сколько ни есть вас в королевстве, будет нападать болезнь, подобная родовым мукам. И сколько времени женщина мучится родами, столько же будет длиться и ваше страдание: пять дней и четыре ночи, или пять ночей и четыре дня, — и так целых девять поколений. И это оказалось правдой».

Надо сказать, ирландские женщины умели отстаивать свою честь и свободу. Вот еще одна история об этим.

Королю Конхобару приглянулась маленькая девочка по имени Дейрдре. Она была красоты неземной. Он, потрясенный этой красотой, взял ее к себе в дом и воспитал там, намереваясь сделать впоследствии своей женой. Бедная Дейрдре не видела детства, ее держали взаперти под строгим присмотром. Но все же судьба приготовила пленнице иную участь. Однажды девушка случайно встретила во дворе своего дома юношу Найси, и они сразу отчаянно влюбились друг в друга. Найси из страха перед могущественным Конхобаром не решался попросить у короля руки своей возлюбленной. Тогда Дейрдре схватила его за уши и воскликнула: «Позор и насмешка на твои уши, если ты не уведешь меня с собой!»

После этого Найси решился похитить свою возлюбленную. Они долго и бесприютно скитались по Ирландии, всюду преследуемые Конхобаром. Потом перебрались в Шотландию и там, в пустынных и лесистых местах, вели жизнь, полную любви и лишений. Наконец, Конхобару удалось заманить влюбленных обратно, притворно обещая им прощение. Найси он сразу же казнил. Дейрдре едва жила, в невыносимых душевных муках переживая смерть любимого. Конхобар же, в насмешку над изменившей ему Дейрдре, швырнул ее в наложницы человеку, убившему Найси. Тогда, гордая и преданная своей любви Дейрдре, разбила себе голову о скалу и погибла.

Сначала влюбленных похоронили в одной могиле, но Конхобар велел вырыть их тела и похоронить отдельно. Однако наутро оказалось, что любящие тела чудесным образом соединились вновь. Тогда Конхобар велел снова разделить их, и, чтобы они не соединялись вновь, вбить в их тела колья. Эти сухие колья прониклись духом любви, пустили корни, и из них выросли деревья, вершины которых крепко переплелись ветвями между собой.

Пройдет время, и прообраз этой поэтической истории о влюбленных появится на страницах трагедии «Тристан и Изольда»

Удивительные ирландские сказания превознесли женщину, превознесли силу ее любви и силу ее гордости.

Вот начало новой повести.

«Однажды Бран бродил одиноко вокруг своего замка, когда вдруг он услышал музыку позади себя. Он обернулся, но музыка снова звучала за спиной его, и так было всякий раз, сколько бы он ни оборачивался. И такова была прелесть мелодии, что он, наконец, впал в сон. Когда он пробудился, то увидел около себя серебряную ветвь с белыми цветами на ней, и трудно было различить, где кончается серебро ветви и где начинается белизна цветов.

Бран взял ветвь в руку и отнес ее в королевский дом. И, когда все собрались там, им явилась женщина в невиданной одежде, став среди дома. И вот тогда она пропела Брану песню, и все собравшиеся слушали и смотрели на женщину.

А она пела:


Есть далекий-далекий остров,
Вкруг которого сверкают кони морей,
Прекрасен бег их по светлым склонам волн.
На четырех ногах стоит остров.
Стоит остров на ногах из белой бронзы,
Блестящих до конца времен.
Милая страна, во веки веков
Усыпанная множеством цветов.
Есть там древнее дерево в цвету,
На котором птицы поют часы.
Славным созвучьем голосов
Возвещают они каждый час.
Сияет прелесть всех красок
На равнинах нежных голосов.
Познана радость средь музыки
На южной, туманной Серебристой Поляне.
Там неведома горесть и неведом обман
На земле родной, плодоносной.
Нет ни капли горечи, ни капли зла.
Все – сладкая музыка, нежащая слух.
Без скорби, без печали, без смерти,
Без болезней, без дряхлости.
Прекрасна страна чудесная,
Облик ее любезен сердцу,
Ласков для взора вид ее,
Несравненен ее нежный туман.
Взгляни на Страну Благодатную:
Море бьет волной о берег и мечет
Драгоценные камни и кристаллы;
Волоски кристаллов струятся с ее гривы.
Богатство, сокровище всех красок
Ты найдешь в Милой Стране, прекрасно-влажной.
Там ты слышишь сладкую музыку,
Пьешь лучшее из вин.
Пусть же Бран средь мирской толпы
Услышит мудрость, ему возвещенную.
Предприми плавание по светлому морю:
Быть может, ты достигнешь Страны Женщин.

Вслед за этим женщина покинула их, и они не знали, куда она ушла. И она унесла ветвь с собою.

На другой день Бран пустился в море. Трижды девять мужей было с ним. Они достигли Страны Женщин и увидели царицу женщин в гавани.

— Сойди на землю, о Бран, — сказала царица женщин. – Добро пожаловать!

Бран не решился сойти на берег. Женщина бросила клубок нитей прямо в него. Бран схватил клубок рукою, и он пристал к его ладони. Конец нити был в руке женщины, и таким образом она притянула ладью в гавань. Они пошли в большой дом. Там было по ложу на каждых двоих – трижды девять лож. Яства, предложенные им, не иссякали на блюдах, и каждый находил в них вкус того кушанья, которого желал. Им казалось, что они пробыли там один год, а прошло уже много-много лет».

Ты слышишь, мой дорогой читатель, — сказания древней Эллады прошелестели где-то совсем рядом, заглянули на землю Ирландии.

В следующей фантастической саге раскинулась страна живых – Равнина Блаженства, где нет ни смерти, ни невзгод, ни жалоб, ни стенаний. Там длится беспрерывный пир, блюда для которого не надо готовить.

А в сагах о путешествиях есть свой ирландский Одиссей, и зовут его Майль-Дуйна. Много чудес удалось повидать ему в своих дальних плаваниях. Вот встретился чудовищный «зверь на острове. Он то вращался сам внутри своей кожи, то есть его тело и кости вращались, а кожа оставалась неподвижной; то наоборот, кожа его вращалась снаружи, как мельница, в то время как тело и кости оставались неподвижными.

Потом был остров с медной изгородью, разделявшей его пополам. Там паслись огромные стада овец: по одну сторону изгороди – черных, по другую – белых. Человек огромного роста распределял овец. Когда он перебрасывал белую овцу через изгородь на ту сторону, где было черное стадо, она тотчас становилась черной. Когда же он перебрасывал на другую сторону черную овцу, она тотчас становилась белой. Путники пришли в ужас от того, что увидели.

— Вот что мы сделаем, — сказал Майль-Дуйн, — бросим две ветки на остров. Если они тоже изменят цвет, значит и с нами случится то же самое, если мы сойдем на остров.

Они бросили ветку с черной корой на ту сторону, где были белые овцы, и она тотчас стала белой. Они бросили ее не ту сторону, где были черные овцы, — и она тотчас стала черной.

— Не предвещает нам ничего доброго это испытание, — сказал Майль-Дуйн. — Не будем высаживаться на этот остров. Без сомнения, и с нашей кожей там будет не лучше, чем с ветками.

Однажды один человек рассказал спутникам Майль-Дуйна, что он взял под ноги кусок дерна и пустился на нем в море. Господь укрепил для него этот кусок дерна. И с тех пор он увеличивает его каждый год на одну пядень, и каждый год на нем вырастает по дереву. Птицы на деревьях – это души его детей и родичей, и они ждут здесь судного дня. Бог дал ему полхлеба, ломтик рыбы и воду из источника: все это он получает каждый день через ангелов.

Другой остров был окружен стеной, основание которой было белое, как пух. На острове жил человек, одетый лишь в волосы. На этом острове был источник, который по средам и пятницам струил сыворотку или воду; по воскресеньям и в дни святых он давал доброе молоко, а в дни апостолов, Марии, Иоанна-Крестителя и в другие большие праздники – пиво и вино.

Разозленный кузнец одного из островов, которые посетил со своими спутниками Майль-Дуйна, захватил щипцами громадную глыбу раскаленного железа и метнул ее в направлении корабля, но не попал.

Потом странники оказались в море, похожем на зеленое стекло. Так велика была его прозрачность, что оказались видны мелкие камешки и песок на дне. Долго они плыли по этому морю. Велики были красота и блеск его.

Затем они попали в другое море, похожее на облако: им казалось, что оно не может выдержать их корабль. На дне моря, под собой, они видели крытые здания и прекрасную страну. Еще они заметили там громадного зверя, страшного, чудовищного, сидевшего на дереве, и пастухов со стадом, расположившихся вокруг дерева. Зверь, не слезая с дерева, вытянул шею, достал ближайшего быка, втащил его к себе и пожрал в одно мгновение. Стадо и пастухи бросились бежать.

Затем они увидели остров, поднимающийся на ножке: весь он стоял на этой ножке. Они объехали остров кругом, ища способ проникнуть в него, но не нашли пути. Однако в нижней части ножки они заметили дверь, запертую на замок, и поняли, что через нее можно было бы попасть на остров. На вершине острова они увидели пахаря, но он не заговорил с ними, и они не заговорили с ним тоже, поплыли дальше.

На следующем острове королева пригласила путников в свой замок. Они вошли в замок и вымылись в бане. В комнате, где их дожидались, по одну сторону сидела королева, окруженная семнадцатью девушками, а по другую сторону, напротив нее, сел Майль-Дуйн, окруженный семнадцатью спутниками.

— На утеху себе прибыли вы на наш остров, — сказала королева. – Пусть же каждый из вас возьмет с собой женщину, которая сидит напротив него, и последует за ней в ее комнату. И в самом деле там было семнадцать комнат, прекрасно убранных, с отличными ложами. Итак, семнадцать путников провели ночь с семнадцатью девушками, Майль-Дуйн же провел ночь на ложе королевы. На следующее утро королева сказала:

— Оставайтесь здесь, и время не коснется вас. Каждый сохранит свой нынешний возраст, и ваша жизнь будет вечной. То, что вам было предложено вчера вечером, вы будите получать каждый вечер без труда. Ни к чему вам больше скитаться от одного острова к другому по океану.

Они пробыли на этом острове три зимних месяца; но это время показалось им тремя годами. Им захотелось вернуться на родину. И они тайком сели на корабль. Королева прискакала на коне и бросила вслед им клубок нитей. Майль-Дуйн схватил клубок, и он пристал к его ладони. Конец нити был в руке женщины, и таким образом она притянула корабль назад к берегу.

Они пробыли у нее еще три месяца. И трижды повторялось то же самое, когда они пытались уехать. И снова они сели на корабль. Королева опять бросила клубок нитей. И уже не Майль-Дуйн схватил его, а один из спутников. И клубок пристал к его ладони. Тогда ему отрубили руку, и она упала вместе с клубком в море. Увидев это, королева начала испускать крики и стоны, оглашая ими всю страну.

Вот таким образом странники расстались с нею и бежали с острова.

После этого они увидели другой, небольшой остров, который окружала огненная стена, подвижная, вращающаяся вокруг острова. В одном месте этой стены была открытая дверь. Каждый раз, как она, при вращении стены, оказывалась против путников, они могли видеть через нее весь остров и все, что на нем было, со всеми его обитателями: там было множество людей, прекрасных обликом, в роскошных одеждах, пировавших с золотыми чашами в руках. Были даже слышны их застольные песни.

Но они не высадились на этот остров. Они подняли из голубых вод тяжелый якорь и взмахами крепких весел направили корабль по необъятным морским просторам. Белыми широкими парусами они поймали чистый и прохладный ветер и, разрезая носом корабля бурлящие волны, а высокими мачтами бороздя небо и вспарывая чрева тяжелых туч, понеслись по океану наперекор грозным волнам».