Подвиги Геракла. Истории воинственных амазонок.


</p> <p>Подвиги Геракла. Истории воинственных амазонок.</p> <p>

«Великий громовержец и молниеметатель Зевс, как обычно, не страшащийся гнева своей законной супруги Геры, пленился в очередной раз красотой очередной красавицы, имя которой было Алкмена и, приняв образ ее мужа, разделил с ней брачное ложе. „Радуясь, что скоро родится у него сын, Зевс сказал богам на высоком Олимпе:

— Выслушайте, боги и богини, что я скажу вам: велит мне сказать это сердце! Сегодня родится великий герой.

Но жена Зевса, царственная Гера, знавшая, что Зевс взял себе в жены смертную Алкмену, решила хитростью лишить власти ее сына, поэтому, скрыв в глубине сердца свою хитрость, Гера сказала Зевсу:

— Дай мне великую, нерушимую клятву богов, что тот, который родится сегодня первым в роде персеидов, будет повелевать своими родственниками.

Громовержец дал нерушимую клятву. Тотчас покинула Гера светлый Олимп и на своей золотой колеснице понеслась в Аргос. Там ускорила она рождение сына у богоравной жены персеида Сфенела, и появился на свет в этот день в роде Персея слабый, больной ребенок, сын Сфенела, Эврисфей. Быстро вернулась Гера на светлый Олимп и сказала великому тучегонителю Зевсу:

— О, мечущий молнии Зевс-отец, выслушай меня! Сейчас родился у персеида Сфенела сын Эврисфей. Он первым родился сегодня и должен повелевать всеми потомками Персея.

В один день с рождением сына Сфенела родились и у Алкмены близнецы. Первенец и был Гераклом, величайшим сыном Зевса и героем Греции.

Опечалился великий Зевс, теперь только понял он все коварство Геры. Но он облегчил судьбу своего сына Геракла, родившегося позже. Он заключил с Герой нерушимый договор, что сын его не всю жизнь будет находиться под властью Эврисфея. Лишь двенадцать великих подвигов совершит он по поручению Эврисфея, а после не только освободится от его власти, но даже получит бессмертие. Громовержец знал, что много великих опасностей придется преодолеть его сыну, поэтому он повелел своей любимой дочери Афине-Палладе помогать Гераклу. Часто приходилось потом печалиться Зевсу, когда он видел, как сын его несет великие труды на службе у слабого и трусливого Эврисфея, но не мог нарушить данную Гере клятву.

Гера же стала преследовать Геракла с самого первого дня его жизни. Она, чтобы погубить новорожденного героя, послала двух змей. Тихо подползли они к колыбели, обвившись вокруг тела маленького Геракла, чтобы задушить его. Но проснулся сын Зевса. Он протянул свои маленькие ручки к змеям, схватил их за шеи и сдавил с такой силой, что сразу же задушил гадов.

Геракл получил воспитание, достойное героя. Родители заботились не только о развитии силы их сына, но и о его образовании. Счастливо жил и подрастал мальчик, однако великая богиня Гера по-прежнему пылала ненавистью к сыну Зевса. Когда у него уже появилась семья, она наслала на Геракла ужасную болезнь. Лишился разума великий герой, безумие овладело им. В припадке неистовства он убил всех своих детей». (Кун)

Еврипид описал безумие Геракла в поэме. Разъяренная очередной неверностью мужа всемогущая Гера поручает богине Ириде свершить дело вопиющей несправедливости. Ирида, в свою очередь, перепоручает возложение неправедного наказания на плечи дочери глубокой ночи Лиссе и говорит ей:


— Угодно Гере, чтоб обиду, ей
Гераклом нанесенную, он кровью
Своих детей сегодня заплатил.
Угодно Гере так. Ты, дщерь
Глубокой ночи, собери всю злобу
В груди безжалостной! Теперь на мужа
Для Геры ненавистного, должна ты
Наслать безумье ярое. Пусть ноги
Танцуют танец сумасшедший, мозг
Его горит от бешеных желаний
Детоубийцы: разнуздай его,
Заставь своей рукой в пасть жадной смерти
Толкать детей цветущих. Пуст познает
Он ненависть царицы — и мою
оценит! Что бы стало с вами, боги,
Когда б для кары высших человек
В величье оставался недоступном.

Лисса возмущена этой просьбой, таящей в себе бескрайную бездну жестокости, но нет у нее иного выхода — беспрекословное подчинение довлеет над ней. Дочери глубокой ночи остается только сетовать на свою горестную долю:


— От крови знатной я, и из утробы
Я вышла благородной. Мой отец
Был Небосвод, а мать зовется ночью.
Но как богине мне досталась доля,
Противная бессмертным. И самой
Мне горько посещать обитель дружбы.
Ирида, прежде чем вас допустить
До роковой ошибки, я должна вам
Сказать: одумайтесь!

Но Ирида не вправе изменить план Геры. Лиссе остается только оправдаться перед Небом и Землей:


— Солнце вышнее, ты слышишь? Расскажи же, солнце, людям,
Что в Гераклов дом вступаю не своей я вольной волей:
Так царица захотела, и Ирида приказала,
И бегу я, как собака, что за дичью посылают.
А теперь за дело, Лисса! И клянуся я, что море
Так не выло в непогоду, волны тяжкие сдвигая,
Так земля не содрогалась и, по небу пролетая,
Столько ужаса и смерти стрелы молний не носили,
Столько ужаса и воя, и безумных содроганий
Принесу я в грудь Геракла. Я чертог его разрушу,
Размечу колонны дома. Но сперва детей убьет он;
Да, своей рукой малюток умертвит он без сознанья…
Долго, долго после будет сон его кровавый длиться.
…Видишь, видишь — началося. Голова от гнева ходит;
Сам не звука, точно скован. Только белые шары
Все по впадинам катает, да высоко и неровно
Ходит грудь его скачками. Точно бык готов он прянуть…
Вот из сдавленного горла воздух вырвался со свистом
Грозным ревом смерть зовет он.

Обезумевший Геракл устраивает жуткую кровавую бойню: он носится в неистовстве по всем залам за малютками и разбивает их живые жизни, превращая детские тельца в кровавое, невыносимое для взгляда безобразное месиво. И лишь потом, видя творения безумства своего, впадает в бесконечное отчаянии.

И тут на помощь Гераклу приходит герой Тезей. Он увещевает прозревшего безумца:


— Пора. Геракл! Не век же в самом деле
На ложе слез тебе сидеть и плакать.
Открой лицо и другу отзовись!
Несчастья все равно не скроешь: тучи
Такой, такого мрака не найдешь.
Ты боязливо руку отстраняешь
Мою. Иль, даже говоря с тобой
Себя я оскверняю? Нет, Геракл.
Делить несчастье друга не боюсь я.
Та дружба, что ветшает
Мне ненавистна. Как? У друга за столом
Отведав брашен сладких, в дни невзгоды
Его корабль покинуть? Встань, герой,
И, голову несчастную открыв,
В лицо взгляни мне. Благородный муж
Удар судьбы перенесет без жалоб.
Скажи, куда же гнев тебя влечет?

И Геракл отвечает:


— В Аид, под бременем проклятья разве жизнь?..

Но верный друг призывает отказаться от стремления к смерти. Открывает Гераклу глаза на бесчинства самих небожителей. Он говорит:


— Не спорю: легче требовать терпенья,
Чем самому терпеть от рук судьбы.
Но где тот человек, тот бог, скажи мне,
Который бы, греха не зная, жил?
Послушаешь поэтов, что за браки
Творятся в небе беззаконные!
А разве не было, скажи мне, бога,
Который в жажде трона, над отцом
Ругаясь, заковал его? И что же?
Они живут, как прежде, на Олимпе,
И бремя преступлений не гнетет их.

Геракл грустно отвечает:


— Увы, Тезей, меня в моей печали
Теперь игра ума не веселит…
К тому же я не верил и не верю,
Что бог вкушал запретного плода,
Что на руках у бога были узы
И бог один повелевал другим.
Нет, божество само себе довлеет:
Все это бредни дерзкие певцов.
Довольно… Я не скрою, что сомненьем
Теперь охвачен я, не только трус
Самоубийца… Да, кто не умеет
Противостать несчастью, тот и стрел
Врага, пожалуй, испугается… Я должен
И буду жить…

«Когда прошел припадок, глубокая скорбь овладела несчастным. Очистившись от скверны совершенного им невольного убийства, Геракл отправился к Аполлону, вопросить у него, что ему делать. Аполлон повелел Гераклу отправиться к Эврисфею и двенадцать лет служить ему. Так Геракл стал слугой слабого, трусливого Эврисфея.

Тот поручил ему убить немейского льва, который опустошал все окрестности Немеи. Геракл смело отправился на опасный подвиг. Долго искал он по лесистым склонам гор и в ущельях логовище льва, наконец, когда уже солнце стало склоняться к западу, нашел Геракл в мрачном ущелье логовище; оно находилось в громадной пещере, имевшей два входа. Геракл завалил один из входов громадными камнями и стал ждать льва, скрывшись за камнями. Совсем к вечеру, когда уже надвигались сумерки, появился чудовищный лев с длинной косматой гривой. Натянул тетиву своего лука Геракл и пустил одну за другой три стрелы во льва, но стрелы отскочили от его шкуры — она была тверда, как сталь. Грозно зарычал лев, рычание его раскатилось, подобно грому, по горам. Но вот он увидел Геракла и бросился громадными прыжками на героя. Как молния, сверкнула палица Геракла и громовым ударом обрушилась на голову льва. Лев упал на землю, оглушенный страшным ударом; Геракл бросился на льва, охватил его своими могучими руками и задушил.

Когда Геракл принес убитого им льва в Микены к Эврисфею, тот побелел от страха, взглянув на чудовищного зверя. Царь Микен понял, какой нечеловеческой силой обладает Геракл. Он запретил ему даже приближаться к воротам Микен; когда же Геракл в следующие разы приносил доказательства своих подвигов, Эврисфей с ужасом смотрел на них с высоких микенских стен.

После первого подвига Эврисфей послал Геракла убить лернейскую гидру. Отправился в путь Геракл с другом своим Иолаем. Гидра была чудовищем с телом змеи и девятью головами дракона. Жила она в болоте и, выползая из своего логовища, уничтожала целые стада и опустошала все окрестности. Борьба с девятиглавой гидрой была опасна, потому что одна из голов ее оказалась бессмертна. Раскалив до красна свои стрелы, стал Геракл пускать одну за другой в гидру. Она выползла, извиваясь покрытым блестящей чешуей телом, из мрака пещеры, грозно поднялась на своем громадном хвосте и хотела уже броситься на героя, но наступил ей сын Зевса ногой на туловище и придавил к земле. Своим хвостом гидра оплелась вокруг ног Геракла и силилась свалить его. Словно непобедимая скала, стоял герой и взмахами своей тяжелой палицы одну за другой сбивал головы гидры.

Как вихрь, свистела в воздухе палица; слетали головы гидры, но гидра все-таки была жива. Тут Геракл заметил, что у нее на месте каждой сбитой головы вырастают две новые. Тут Иолай подоспел на помощь. Он сжег часть ближайшей рощи и горящими стволами деревьев прижигал гидре шеи, с которых Геракл сбивал своей палицей головы. Новые головы перестали вырастать. Наконец, и бессмертная голова слетела. Чудовищная гидра была поражена и рухнула на землю. Рассек великий герой тело гидры и погрузил в ее ядовитую желчь свои стрелы. С тех пор раны от стрел Геракла стали неизлечимыми. С великим торжеством вернулся герой в Микены, но там ждало его уже новое поручение Эврисфея.

Для третьего подвига он поручил Гераклу перебить стимфалийских птиц. Чуть не в пустыню превратили эти птицы все окрестности города Стимфала. Они нападали и на животных, и на людей и разрывали их своими медными когтями и клювами. Но самое страшное было то, что перья этих птиц были из твердой бронзы, и птицы, взлетев, могли ронять их, подобно стрелам, на того, кто вздумал бы напасть на них. На помощь Гераклу пришла воительница Афина-Паллада. Она дала ему два медных тимпама, их выковал бог Гефест и велел ударить в них, а когда птицы взлетят, перестрелять их из лука. Так и сделал Геракл. Взойдя на холм, он ударил в тимпаны и поднял такой оглушительный звон, что птицы громадной стаей взлетели над лесом и стали в ужасе кружиться. Они дождем сыпали свои острые, как стрелы, перья на землю, но не попадали перья в стоящего на холме Геракла. Схватил свой лук герой и стал разить птиц смертоносными стрелами. В страхе взвились за облака стимфалийские птицы и скрылись из глаз Геракла. Улетели они далеко за пределы Греции и больше никогда не возвращались сюда. Так исполнил Геракл это поручение, но тотчас же пришлось ему отправиться на еще более трудный подвиг.

В Аркадии жила чудесная керинейская лань, посланная богиней Артемидой в наказание людям. Лань эта опустошала поля. Эврисфей послал Геракла поймать ее и велел ему живой доставить лань в Микены. Эта лань была необычайно красива, рога у нее золотые, а ноги медные. Подобно ветру, носилась она по горам и долинам Аркадии, не зная никогда устали. Целый год преследовал ее Геракл. Наконец он достиг в погоне за ланью крайнего севера. Здесь она остановилась. Герой хотел схватить ее, но ускользнула она и, как стрела, понеслась назад, на юг. Опять началась погоня. Гераклу удалось только в Аркадии настигнуть лань. Он ранил златорогую стрелой в ногу, и только тогда ему удалось поймать ее. Геракл взвалил чудесную лань на плечи и хотел уже нести ее в Микены, как предстала перед ним разгневанная Артемида и сказала:

— Разве не знал ты, Геракл, что лань эта моя? Разве не знаешь, что не прощаю я обиды? Или ты думаешь, что ты могущественнее богов-олимпийцев?

С благоговением склонился Геракл перед прекрасной богиней и сказал:

— О великая дочь Латоны, не вини ты меня! Никогда не оскорблял я великих богов; всегда чтил я небожителей богатыми жертвами и никогда не считал себя равным им, хотя и сам я — сын громовержца Зевса. Не по своей воле преследовал я твою лань, а по повелению Эврасфея. Сами боги повелели мне служить ему.

Артемида простила Гераклу его вину. Великий сын громовержца Зевса принес живой в Микены керинейскую лань и отдал ее Эврисфею.

Недолго отдыхал Геракл. Его ждал пятый подвиг. Теперь он должен был убить эриманфского кабана. Этот кабан, обладавший чудовищной силой, опустошал окрестности, не давал людям пощады и убивал их своими огромными клыками. По дороге навестил Геракл мудрого кентавра Фола. С почетом принял Фол великого сына Зевса и устроил для него пир. Он открыл большой сосуд с вином, чтобы угостить получше героя. Далеко разнеслось благоухание дивного вина.

Услыхали это благоухание и другие кентавры. Страшно рассердились они на Фола за то, что он открыл сосуд. Вино было достоянием всех. Кентавры бросились к жилищу Фола и напали врасплох на него и Геракла, когда они вдвоем весело пировали, украсив головы венками из плюща. Геракл не испугался кентавров. Он стал бросать в них громадные дымящиеся головни, а потом стал разить их своими ядовитыми стрелами. Герой преследовал их до самой Малеи. Там укрылись кентавры у друга Геракла, Хирона, мудрейшего из кентавров. Одна из стрел Геракла не врага пронзила, а друга Хирона. Великая скорбь охватила героя, когда он увидел, кого ранил. Геракл спешит омыть и перевязать рану друга, но ничем не может помочь. Знал герой, что рана от стрелы, отравленной желчью гидры, неизлечима. Знал и Хирон, что грозит ему мучительная смерть. Чтобы не страдать от раны, он впоследствии добровольно сошел в царство Аида.

В глубокой печали Геракл покинул Хирона и вскоре в густом лесу нашел грозного кабана, загнал его в глубокий снег на вершине горы, связал и отнес живым в Микены.

Вскоре Эврисфей дал новое поручение Гераклу. Он должен был очистить от навоза весь скотный двор царя Авгия, сына лучезарного Гелиоса. Бог солнца дал своему сыну неисчислимые богатства. Особенно многочисленны были стада Авгия. Геракл предложил царю очистить в один день его громадный скотный двор, если он согласится отдать ему десятую часть своих стад. Авгий согласился. Ему казалось невозможным выполнить такую работу в один день. Геракл же сломал с двух противоположных сторон стены, окружавшие скотный двор, и отвел в него воду двух рек. Вода этих рек в один день унесла весь навоз со скотного двора, а Геракл опять сложил стены. Когда герой пришел к Авгию требовать награды, то гордый царь не отдал ему обещанной десятой части стад, и пришлось ни с чем вернуться Гераклу в Микены.

Страшно отомстил великий герой царю, когда уже освободился от службы у Эврисфея. Он убил его смертоносной стрелой. После победы собрал Геракл войско и всю богатую добычу, принес в жертвы олимпийским богам, потом учредил Олимпийские игры, которые и справлялись с тех пор всеми греками каждые четыре года на священной равнине, обсаженной самим Гераклом, посвященными богине Афине-Палладе оливами.

Чтобы выполнить седьмое поручение, Гераклу нужно было привести критского быка. Этого быка царю Крита послал колебатель земли Посейдон. Его должны были принести в жертву. Но царю жалко стало прекрасного быка — он оставил его в своем стаде, а в жертву Посейдону принес одного из своих быков. Посейдон разгневался и наслал на критского быка бешенство. По всему острову носился бык и уничтожал все на своем пути. Великий герой поймал его и укротил. Геракл сел на широкую спину быка и переплыл на нем через море. Он привел быка в Микены, но Эврисфей побоялся оставить быка Посейдона в своем стаде и пустил его на волю.

Потом Гераклу пришлось отправиться к царю Диомеду. У этого царя были дивной красоты и силы кони. Их приковали железными цепями в стойлах, так как никакие силы не могли удержать этих огненных коней. Царь Диомед кормил их человечьим мясом. Он бросал им на съедение всех чужеземцев, которые, гонимые бурей, приставали к его городу. Сюда-то и явился со своими спутниками Геракл. Он завладел конями и увел их на свой корабль, а сам вступил в бой с преследовавшим его Диамедом. И царь пал в битве. Геракл вернулся к кораблю. Как велико было его отчаяние, когда он увидел, что дикие кони растерзали его любимца Абдера. Геракл устроил пышные похороны своему любимцу, насыпал высокий холм на его могиле. Коней же Диомеда он привел к Эврисфею, а тот велел выпустить их на волю. Дикие кони убежали в горы, покрытые густым лесом, и были там растерзаны дикими зверями.

Однажды Геракл посетил своего друга царя Адмета. Тяжелое время для Адмета выбрал герой. Великое горе царило в доме царя. Его жена Алкестида должна была умереть. Некогда богини судьбы, великие мойры, определили, что Адмет может избавиться от смерти, если в последний час его жизни кто-либо согласится добровольно сойти вместо него в мрачное царство Аида. Когда настал час смерти, Адмет просил своих престарелых родителей, чтобы кто-нибудь согласился умереть вместо него, но родители отказались. Тогда молодая, прекрасная Алкестида решилась пожертвовать своей жизнью за любимого мужа. В тот день, когда должен был умереть Адмет, приготовилась к смерти его жена. Она омыла тело, одела погребальные одежды и украшения и обратилась с молитвой к богини Гестии, дающей счастье в доме:

— О великая богиня! В последний раз я преклоняю перед тобой здесь колени. Я молю тебя, защити моих детей-сирот, ведь я должна сойти сегодня в царство мрачного Аида. О, не дай им умереть, как умираю я, безвременно! Пусть счастливо и богата будет их жизнь здесь, на родине.

Затем обошла Алкестида все алтари и украсила их миртом. Наконец, ушла она в свои покои и упала в слезах на свое ложе. Пришли к ней дети — сын и дочь. Горько рыдали они на груди матери. В отчаянии обнял Адмет свою жену и молил ее не покидать его. Уже готова к смерти Алкестида; уже приближается неслышными шагами к дворцу ненавистный богам и людям бог смерти Танат, чтобы срезать мечом прядь волос с головы Алкестиды. Сам златокудрый Аполлон просит его отдалить час смерти, но неумолим Танат. Чувствует Алкестида приближение смерти. В ужасе восклицает она:

— О, близится уже ко мне двухвесельная ладья Харона, и грозно кричит мне перевозчик душ умерших, правя ладьей: «Что же ты медлишь? Спеши, спеши! Не терпит время! Не задерживай нас. Готово все! Спеши же!» О, пустите меня! Слабеют мои ноги, близится смерть. Черная ночь покрывает мои очи! О дети, дети! Уже не жива ваша мать! Живите счастливо! Адмет, мне была дороже моей собственной жизни твоя жизнь. И пусть лучше тебе, а не мне светит солнце. Адмет, ты любишь не меньше меня наших детей. О, не бери ты в дом им мачеху, чтобы она не обижала их!

Страдает несчастный Адмет:

— Всю радость жизни уносишь ты с собой! — восклицает он. — Всю жизнь теперь я буду горевать о тебе. О боги, боги, какую жену отнимаете вы у меня!

Закрылись глаза Алкестиды, холодеет ее тело, умерла она. Безутешно рыдает над умершей Адмет и горько сетует на судьбу свою. Он велит приготовить жене своей пышные похороны.

Уже готовились нести тело Алкестиды к ее гробнице, как в город пришел Геракл. С почетом встретил Адмет великого сына эгидодержавного Зевса. Не желая опечалить гостя, старается скрыть Адмет от него свое горе. Велит своим слугам провести Геракла в комнату для гостей и устроить для него богатый пир, а двери на женскую половину запереть, чтобы не долетали до его слуха стоны скорби. Не подозревая, какое несчастье настигло его друга, Геракл весело пирует, кубок за кубком выпивает он. Тяжело слугам прислуживать веселому гостю. Как не стараются они скрыть свое горе, все же Геракл замечает слезы на их глазах и печаль на лицах. И тогда догадывается герой, что тяжкое горе постигло дом Адмета. Он начинает расспрашивать слугу, и, наконец, слуга говорит ему о случившемся.

Опечалился Геракл. Ему стало больно, что пировал он в венке из плюща и пел в доме друга, которого постигло такое великое горе. Геракл решил отблагодарить благородного Адмета. Быстро созрело у великого героя решение отнять у мрачного бога смерти Таната его добычу — Алкестиду.

Узнав у слуги, где находится гробница Алкестиды, он спешит скорее туда. Спрятавшись за гробницей, Геракл ждет, когда прилетит Танат напиться у могилы жертвенной крови. Вот послышались взмахи черных крыльев Таната, повеяло могильным холодом; прилетел к гробнице мрачный бог смерти и жадно припал губами к жертвенной крови. Геракл выскочил из засады и бросился на Таната. Охватил он бога смерти могучими руками, и началась меж ними ужасная борьба. Сдавил своими костлявыми руками грудь Геракла Танат, он дышит на него своим ледяным дыханием, а от крыльев его веет на героя холод смерти. Все же могучий сын громовержца Зевса победил Таната. Он связал его и потребовал как выкуп за свободу, чтобы вернул бог смерти к жизни Алкестиду. Танат подарил Гераклу жизнь жены Адмета, и повел ее великий герой назад ко дворцу мужа.

Адмет же горько оплакивал свою незаменимую утрату. Ему тяжело было оставаться в опустевшем дворце. Куда идти? Он завидует умершим. Ему ненавистна жизнь. Смерть зовет он. Все его счастье похитил Танат и унес в царство Аида. Вдруг перед скорбным Адметом предстал Геракл. Он ведет за руку женщину, закрытую покрывалом.

— Взгляни на женщину, — говорит он. — Не похожа ли она на твою жену? Перестань тосковать, будь опять доволен жизнью.

— О, великие боги, — воскликнул Адмет, подняв покрывало женщины, — жена моя, Алкестида! О, это только тень ее! Она стоит молча, ни слова не промолвила она!

— Нет, это не тень, — ответил Геракл, — это Алкестида. Я добыл ее в тяжкой борьбе с повелителем душ Танатом. Теперь ты можешь сказать, что сын Зевса — верный друг. А Алкестида будет молчать, пока не освободится от власти подземных богов, принося им искупительные жертвы. Теперь же прощай, Адмет! Будь счастлив и всегда блюди великий обычай гостеприимства, освещенный самим отцом моим — Зевсом!

Девятым подвигом Геракла был его поход в страну амазонок за поясом царицы Ипполиты. Этот пояс подарил Ипполите бог войны Арес, и она носила его как знак своей власти над всеми амазонками. Адмета — дочь царя Эврисфея, жрица богини Геры, хотела непременно иметь этот пояс. Собрав небольшой отряд героев, великий сын Зевса отправился за поясом Ипполиты на одном только корабле. Далекий путь предстоял героям. Слава о подвигах сына Зевса давно уже достигла страны амазонок. Поэтому, когда корабль пристал к берегу, вышли амазонки с царицей навстречу герою. Царица Ипполита спросила Геракла:

— Славный сын Зевса, скажи мне, что привело тебя в наш город? Мир несешь ты нам или войну?

Так ответил царице Геракл:

— Царица, не по своей воле пришел я сюда с войском. Меня прислал властитель Микен. Дочь его хочет иметь твой пояс.

Не в силах отказать ни в чем Гераклу Ипполита. Она была уже готова добровольно отдать ему пояс. Но великая Гера, желая погубить ненавистного ей Геракла, приняла вид амазонки, вмешалась в толпу и стала убеждать воительниц напасть на войско Геракла. Амазонки схватились за оружие, и началась битва. Но побеждены были грозные воительницы и заключили мир с Гераклом. Ипполита купила свободу ценой своего пояса. Так добыл Геракл пояс Ипполиты». (Кун)

Если только в мифах смог бы сразиться Геракл с немейским львом и лернейской гидрой, то встреча с амазонками была для него вполне реальна. Вот что писал о профессиональных воительницах древнегреческий историк Диодор Сицилийский: «Эти женщины жили на границе обитаемого мира. Их мужчины проводили жизнь в хлопотах по домашнему хозяйству, выполняли распоряжение своих жен амазонок. Когда рождались дети, заботы о них вручались мужчинам, которые выращивали их на молоке и жидкой каше. Девушкам прижигали груди, потому что они мешали во время битвы».

Плутарх и другие историки тех времен утверждают, что местом обитания амазонок было побережье Черного моря, Крым и Кавказ.

Отчего же появились воинствующие женщины среди «слабых существ»? Быть может, их природная гордость не позволяла им подчиняться слишком уж деспотичному диктату мужчин, и они таким образом выражали свой протест? Быть может, в их роду-племени народились слабые мужчины, которые неспособны были взять на свои плечи заботу о безопасности вверенных им семейств, и женщины переложили ее на свои? Быть может, генетический код этих женщин сложился по иному и мужской радикал занял большее место в их наследственности? Его-то и необходимо было реализовывать. Кто знает?..

Многие гордые женщины-амазонки не желали создавать семьи с презираемыми ими мужчинами. Но пополнение рода без оных невозможно, поэтому, рассказывают, что по весне они все-таки встречались с мужчинами соседних племен и вступали с ними в интимную связь из чисто практических интересов. Если весеннее зачатие заканчивалось рождением девочки, она оставалась у матери и воспитывалась подобающим правилам амазонок образом. Мальчиков без сожаления отправляли к отцам.

Не стоит думать, что амазонки существуют только в текстах древних авторов. Их действительное существование доказывают и современные археологические раскопки на Кавказе, в Северном Причерноморье и в других местах. Наряду с чисто женскими украшениями: бусами, кольцами, ожерельями и другими побрякушками рядом с истлевшими скелетами бывших воительниц лежали их боевые доспехи, копья, стрелы, ножи, а часто и остатки конской сбруи. Короче, все то, чем они пользовались в земной жизни и собирались пользоваться в потусторонней.

В свое время отдал дань уважения амазонкам великий Колумб, открывший группу Малых Антильских островов и назвавший ее Виргинскими островами, то есть островами Дев. Надо сказать, что вера в прекрасных амазонок была столь велика и заманчива, так будоражила воображение европейских мужчин-завоевателей, что те, не жалея живота своего, отправлялись в далекие и опаснейшие путешествия, стремясь отыскать легендарное царство женщин и приручить их.

Ради своей призрачной во всех отношениях мечты испанские головорезы захватывали корабли и плыли во все стороны света открытого ими Американского континента или шли пешком, месяцами преодолевая заросли джунглей, не страшась разнообразных неведомых им тварей животного мира, дабы первыми войти в страну прекрасных Дев и овладеть ими. Видимо независимый женский характер несказанно привлекал мужчин и продолжает, надо полагать, привлекать и по сей день… Но амазонки, подобно загадочному миражу, изредка встречались на их пути и исчезали бесследно в необозримых просторах. Так же бесследно исчезали и охотники за призраками.

История же знает немало примеров женщин-воительниц, отнюдь не призрачного свойства. Когда неумолимое время требовало от женщины одеть на себя доспехи воина – она это делала. Во Франции Жанна де Арк возглавила поход мужчин. В России «кавалерист-девица» Надежда Дурова участвовала в самых кровавых сражениях в войне с Наполеоном. Когда в 1968 году в Мехико на открытие Олимпийских игр приехал мексиканский генерал Ости Мело, его встретили шквалом аплодисментов. И аплодисменты эти приветствовали не столько его звание, не столько его возраст – 112 лет, сколько то, что этим заслуженным генералом была женщина.

Английский путешественник Джон Дункан, побывавший в Х1Х в Дагомее, рассказывает, что «опору королевского трона составляла там женская гвардия. Десять отборных полков этой гвардии, каждый по 600 человек, внушали должное почтение подданным короля и неподдельный ужас соседям. В гвардию принимались девушки от пятнадцати до девятнадцати лет, которые должны были отличаться свирепостью и жестокостью. И они проявляли эти качества с избытком. Страх, которые внушали женщины-воины, был столь велик, что закаленные мужчины, выстроившиеся для битвы, нередко разбегались, едва заслышав леденящее кровь воинственное завывание женщин.

Французские юноши конца Х1Х века, учившие античную историю в гимназиях Парижа, могли ли подумать, что когда-нибудь им придется вступить в бой с настоящими амазонками? Именно это произошло, когда французские колониальные войска пытались захватить Дагомею. Целых четыре года батальоны истекали кровью на этой земле, встречая повсюду яростное сопротивление женщин-воинов». (А.Горбовский, Ю Семенов) Так что в Африке амазонки просуществовали вплоть до конца Х1Х века, а, возможно, в недоступных районах и того дольше.

В Древней Индии у царя Ашоки личная стража состояла из женщин. Но, мне думается, что в ней были не свирепые представительницы слабого пола, а заботливые и благодарные, отдающие дань любви и уважения своему владыке, принесшим на их землю времена мира и благоденствия, которые впоследствии назвали «золотым веком Индии». И мне думается, что они с не меньшим рвением защищали вверенного им Ашоку, ибо отстаивали свое счастье жить в мирной, доброжелательной, заботливой стране.

А вот что рассказывают летописи УШ века. На территории Чехии возникла своего рода вольница, чем-то напоминающая нашу Запорожскую Сечь, но состоящую не из мужчин, а из женщин. Видно здорово допекли чешских женщин чешские мужчины, коли европейские дамы пошли на такое. Целых восемь лет объединенный воинствующий женский отряд под предводительством мужественной властолюбивой Власты наводил ужас во всей близлежащей округе. Чешские амазонки пленяли мужчин и уводили их в рабство за стены Замка девственниц, вознесшегося высоко на гору Видолво.

Расстроенный таким положением вещей местный князь не раз посылал предложения о мире в замок на горе, но столько же раз оно было отвергнуто независимыми женщинами. «Случилось как-то, что в этих местах проходил с войском некий герцог. Напрасно предупреждали его и советовали пройти эти края стороной. Он счел, что бояться женщин – недостойно рыцарского звания. Герцог раскаялся в этом, когда лучшие из его воинов оказались убитыми женщинами-воительницами, внезапно напавшими на один из его отрядов. Но теперь уж обстоятельства сложились так, что он тем более не мог отступить. Быть побежденным стыдно, но еще постыднее быть побежденным женщинами!

Рыцари, бывшие с ним, не хуже герцога понимали это. Они предпочли бы скорее умереть, чем стать посмешищем в глазах тех, кто знал их. Итак, войско герцога осадило замок. За все время, что женщины властвовали над окружающей равниной, такого еще не случалось ни разу. Нападающей стороной обычно были они, поэтому замок не был готов к обороне, и запасы воды и продовольствия вскоре стали подходить к концу.

Шла пятая неделя осады, когда натиск нападающих начал почему-то спадать и, наконец, стычки совсем почти прекратились. Может быть герцог со своими людьми и вправду решил отступить?

На рассвете серебряный звук сигнальной трубы прозвучал у северной стены замка. Два всадника были видны в раннем утреннем свете: горнист с белым флагом и оруженосец герцога. Они предъявили ультиматум. Женщинам предлагали не мир, им предлагали капитуляцию. Если они согласятся, их ждет не смерть, даже не позорный плен – они вольны удалиться в любой из окрестных монастырей, чтобы молитвой и послушанием искупить свои насилия и злодейства.

Воительницам стать монашками – никогда!

Власта размышляла недолго. Срок ультиматума еще не истек, как с крепостных стен были сброшены два десятка обезглавленных пленных – все, которые оказались в замке. Ворота замка распахнулись, и всадницы бросились на осаждающих. Женщины яростно сражались, пока последняя из них не пала на копья солдат.

Герцогу досталась сомнительная слава победителя женщин. Трудно сказать, было ли это лучше дурной славы побежденного женщинами». (А.Горбовский, Ю.Семенов)

Героическому Гераклу удалось одолеть амазонок и получить в награду пояс Ипполиты, но его подвиг остался в памяти людей окрашенным в благородные тона древнего мифа.

«Десятый подвиг совершил Геракл, добыв коров Гериона.

Невероятные трудностей пришлось преодолеть Гераклу во время исполнения одиннадцатого подвига. Он должен был спуститься в мрачное, полное ужасов царство Аида и привести к Эврисфею стража подземного царства, ужасного и адского пса Кербера. Три головы было у Кербера, на шее у него извивались змеи, хвост у него оканчивался головой дракона с громадной пастью. Геракл через мрачную пропасть спустился в мрак подземного царства. Когда он вступил в царство Аида, в ужасе разлетелись тени умерших.

Много ужасов видел на пути своем Геракл, наконец предстал он перед троном Аида. С восторгом смотрели властитель умерших и жена его Персефона на великого сына громовержца Зевса, бесстрашно спустившегося в царство мрака и печалей. Он же, величественный, спокойный, стоял перед троном Аида, опершись на свою громадную палицу, в львиной шкуре, накинутой на плечи, и с луком за плечами. Аид милостиво приветствовал сына своего великого брата Зевса и спросил, что заставило его покинуть свет солнца и спуститься в царство мертвых. Склонясь перед Аидом, Геракл объяснил причину своего прихода.

Аид ответил гостю:

— Я исполню, сын Зевса, твою просьбу; но ты должен без оружия укротить Кербера.

Долго искал Геракл Кербера по подземному царству. Наконец нашел его, обхватил своими руками, крепкими, как сталь, шею Кербера. Грозно завыл пес Аида; все подземное царство наполнилось его воем. Он силился вырваться из объятий Геракла, но только крепче сжимали могучие руки героя шею пса. Обвил хвост свой Кербер вокруг ног героя, впился он зубами ему в тело, но все напрасно. Геракл укротил Кербера и повел его из царства Аида в Микены. В ужас пришел трусливый Эврисфей при одном взгляде на страшного пса. Чуть не на коленях молил он Геракла отвести обратно в царство Аида ужасного Кербера. Геракл исполнил его просьбу и вернул Аиду его страшного стража.

Самым трудным подвигом Геракла был его двенадцатый подвиг. Он должен был отправиться к великому титану Атласу, который держал на плечах небесный свод и достать из его садов, за которыми смотрели дочери Атласа Геспериды, три золотых яблока. Яблоки эти росли на золотом дереве, выращенным богиней земли Геей в подарок великой Гере в день ее свадьбы с Зевсом. Чтобы совершить этот подвиг, нужно было прежде всего узнать путь в сады, охраняемые драконом, никогда не смыкающим глаз сном.

Никто не знал этого пути. Долго блуждал Геракл по Азии и Европе, прошел он и все страны, которые проходил раньше; всюду Геракл расспрашивал о пути, но никто не знал его. Нимфы дали ему совет, как узнать путь в сады Гесперид. Геракл должен был напасть врасплох на морского вещего старца Нерея, когда он выйдет на берег из морской пучины, и узнать у него путь. Гаркал напал на морского бога и ему открылась тайна пути в сады с золотыми яблоками. Много пришлось встретить сыну Зевса на своем пути опасностей, пока достиг он края земли, где стоял великий титан Атлас. С изумлением смотрел герой на могучего титана, держащего на своих могучих руках весь небесный свод. Геракл попросил у Атласа три золотых яблока.

— Я дам тебе три яблока, сын Зевса, — ответил Атлас, — ты же, пока я буду ходить за ними, должен встать на мое место и держать на своих плечах свод небесный.

Геракл согласился. Он встал на место Атласа. Невероятная тяжесть опустилась на плечи сына Зевса. Он напряг все свои силы и удержал небесный свод. Его мускулы вздулись, как горы, пот покрыл все его тело от напряжения. Но нечеловеческие силы и помощь богини Афины дали ему возможность держать небесный свод до тех пор, пока не вернулся Атлас с тремя золотыми яблоками. Вернувшись, Атлас сказал герою:

— Вот три яблока, Геракл, Если хочешь, я сам отнесу их в Микены, а ты подержи до моего возвращения небесный свод; потом я встану опять на твое место.

Геракл понял хитрость Атласа, он понял, что хочет титан совсем освободиться от своего тяжелого груза, и против хитрости применил хитрость.

— Хорошо, Атлас, я согласен! — ответил Геракл, — только позволь мне прежде сделать себе подушку, я положу ее на плечи, чтобы не давил их так ужасно небесный свод.

Атлас встал опять на свое место и взвалил на плечи тяжесть неба. Геракл же поднял лук свой и колчан со стрелами, взял свою палицу и золотые яблоки и сказал:

— Прощай, Атлас! Я держал свод неба, пока ты ходил за яблоками Гесперид, вечно же нести на плечах своих всю тяжесть неба я не хочу.

С этими словами Геракл ушел от титана, и снова пришлось Атласу держать, как прежде, на могучих плечах своих небесный свод.

Геракл отдал золотые яблоки Эврисфею. Эврисфей подарил их Гераклу. А он подарил яблоки своей покровительнице Афине-Палладе. Афина вернула яблоки Гесперидам, чтобы вечно оставались они в их садах.

После своего двенадцатого подвига Геракл освободился от службы у Эврисфея. Ждали его новые подвиги. Но не одни победы, а и тяжкие поражения преследовали его, так как по-прежнему великая богиня Гера ненавидела его». (Кун)

Хитроумнейшую сеть коварства удалось сплести ей, дабы погубить великого героя. Деянира — прекраснейшая и горячо любящая жена Геракла стала в руках грозной Геры смертельным орудием для погибели своего мужа.

Редко удавалось Деянире видеться с вечно сражающимся Гераклом. Часто в одиночестве размышляла она:


— Став избранной женой
Геракловой, живу всечасно в страхе
О нем тревожась. День приносит муку,
Приносит муку ночь, сменяясь днем.
Детей мы народили, только редко
Он видит их:
Так пахарь навещает
Участок дальний в жатву да в посев.
Едва вернется, вновь уходит он:
Работает весь век свой на других.
Теперь, когда он подвиги окончил,
Еще сильней терзаюсь я тревогой. (Софокл)

И неведомый хор поддерживает ее стенания:


Страх за супруга скитальца
На ложе давно одиноком
Вечной тревогой терзает ее.
Горемычной, ей дан
Неминуемой участи жребий. (Софокл)

Кормилица, видя бесконечные терзания, вскормленной ее грудью, несчастной страдалицы, предлагает Деянире послать сыновей на розыски их отца. Деянира призывает детей своих и говорит им:


— И от простых людей
Совет услышишь мудрый: вот рабыня,
А речь ее достойна вольных уст.
Слыхали вы о горести моей
И потому пришли: но всех терзаний
Вам не понять моих: они вам чужды.
Ведь молодости нежное растенье
В пределах заповедных расцветает
Где никогда его ни зной, ни дождь,
Ни ветер не тревожит. Безмятежно
Среди отрад проводит дева юность,
Пока ее женой не назвал муж,
Пока она не стала спать тревожно
В заботах о супруге и семье.
Но, долю женскую познав, она
Поймет мои страданья. (Софокл)

Деянира поясняет сыновьям, что тревожится она не напрасно. Впервые, уходя из дома, их отец оставил дощечку с завещанием, когда как прежде никогда этого не делал. Но тут неожиданно радостная весть приходит в дом — Геракл возвращается жив и здоров. Ликует Деянира:


Как я могу не радоваться дивным
Деяньям мужа? Радуюсь всем сердцем
Всегда сопутствует успеху радость.
Но осторожным следует дрожать
И при удачах, долго ль оступиться? (Софокл)

Вместе с посланниками доброй вести среди прочих пленных появляется и изумительной красоты девушка, имя которой Иола, что значит — трепетная фиалка. Деянира спрашивает ее:


— О злополучная! Кто ты, юница?
Не замужем? Иль дети есть? Ты с виду
Невинней всех и благородней.
Сильнее прочих тронула мне сердце.
Одна из прочих ты достоинство хранишь. (Софокл)

Вместе с достоинством Иола хранит и гробовое молчание. Зато не молчит вестник. Он рассказывает историю пленницы:


— Не убедил Геракл ее отца
Чтоб дочь ему в наложницы он отдал,
И вот, пустой придумав повод, он
Пошел войной на родину ее.
Он поразил царя, ее отца,
Опустошил их город, и как видишь,
Вперед послал девицу, и не зря
Не как рабыню, — нечего и думать;
Что ж странного? — его сжигает страсть.
Вот почему, царица, я решился
Поведать все, что привелось услышать;
Пусть речь моя горька, —
И сам я ей не рад, — зато правдива. (Софокл)

В душе Деяниры искрящаяся радость тут же сменяется нестерпимой тягостной болью.


— Увы, мне горькой! Вот что совершилось!
Какую ж язву тайную под кров
Я приняла! О горе! Вот какая
Она безродная! И мог он клясться!..
Я понимаю:
Не может быть любовь их постоянной.
Кто Эросу в борьбе противостанет,
Как на бою кулачном, — тот погиб!
Бессмертными, и теми правит Эрос,
И мною, как и всякою другой.
Поистине, была бы я безумной,
Виня супруга, впавшего в недуг,
Или ее, участницу несчастья…
В беде еще не вижу я позора.
Мне не узнать всей правды — вот что горько.
А разве страшно знать? Других — и многих! —
Не приводил ли раньше мой Геракл?
И ни одна ни разу от меня
Не слышала попрека… Если ж эта
Истаяла от страсти, — все равно,
Я первая о ней ведь сокрушалась.
Всю жизнь ее сгубила красота,
И родину свою она невольно
Повергла в рабство. Если что случилось,
Роптать уж поздно. Мы теперь не станем
Усиливать постигшее несчастье.
Теперь мы обе на одной постели
Ждем тех же ласк. Вот дар мне от Геракла
За то, что я очаг блюла так долго,
Считая мужа преданным и честным.
Я на него сердиться не могу:
Необоримым болен он недугом.
Но с нею вместе жить… О, кто бы мог
Делить с другим единого супруга?
Я вижу все: краса ее в расцвете,
Моя же — увядает. Взор мужчин
Рвет первый цвет, иного им не надо. (Софокл)

Казалось бы, отчаяние сломило отвергнутую жену Геракла, но тут она вспоминает о необычном подарке, давно, когда-то в юности, подаренным ей страшным чудищем-кентавром.


Когда я молодой женой Геракла
Уехала, покинув дом отцовский, —
Меня он нес. Вдруг посредине брода чудовище
Бесстыдною рукой меня схватило.
Я вскрикнула. Геракл мой в тот же миг
Крылатую пустил стрелу, и в грудь
Она со свистом чудищу вонзилась.
И он сказал, кончаясь: «Дочь Ойнея,
Поверь моим словам — себе на пользу:
Ведь я тебя последней перенес.
Коль ты мою запекшуюся кровь
Сберешь руками там, где черным ядом
Окрашена она Лернейской гидры,
В ней обретешь ты приворот надежный
Для мужниного сердца: никогда
Он женщину другую не полюбит».
Я бережно хранила сгусток в доме.
И вот, хитон я смазала той кровью.
Дело свершено. Я колдовства не знаю
И не терплю причастных колдовству, —
Но, может быть, приворожу Геракла
И одолею чары этой девы.
Так поступить решилась я. Но если
Мой шаг безумен, отступлюсь сама.

И просит сына:


— Снеси одежду праздничную эту,
Мной сотканную, мужу моему. (Софокл)

Предупреждает неведомый хор легковерную женщину:


— Предпринимая, надо знать наверно, —
А у тебя есть вера, знанья — нет. (Софокл)

Но не прислушивается Деянира к верным словам. Снаряжает одеяние, смоченное в запекшейся крови чудища, для своего мужа и посылает с ним навстречу Гераклу сына своего. И ничего не ведающий мальчик накидывает на плечи отца оскверненный плащ. Душераздирающий вопль Геракла оглашает окрестные горы:


— На гибель мне, к бокам прилипнув, плащ
Плоть разъедает до костей и жилы
Сосет в груди, пьет кровь мою живую.
В мученьях погибает плоть моя, —
Мне пут не одолеть неизреченных.
И все свершило не копье средь поля,
Не рать гигантов, чад земли, не зверь,
Не эллины, ни варвары в краях,
Где появлялся я как избавитель.
Нет, женщина бессильная, одна
Меня сразила насмерть без оружья.
Для всех я ныне жалок стал. Ты видишь, —
Как девушка, кричу я рыдаю,
Таким меня не видывал никто.
А ныне весь изломан и истерзан,
Добыча я слепого разрушенья,
Я, благородной матерью рожденный,
Зовущий Зевса звездного отцом.
Одно лишь знайте: хоть я стал ничем,
Хоть недвижим, пускай придет злодейка —
Она узнает силу рук моих!
И сможет засвидетельствовать людям,
Что и пред смертью я борюсь со злом. (Софокл)

Но тут нестерпимая боль начинает мешать мысли и слова страдальца. Молит он сына:


— О сын мой, сын мой! Где ты?
Приподними меня…
Возьми меня, вот так… Увы, увы! О боги!
Проклятая… Зашевелилась…
Опять, опять вконец меня замучит…
Увы! Паллада! Снова боль терзает…
Сын, пожалей отца! Не осудят…
Меч извлеки, порази под ключицу!..
Сжалься!.. Убийца — безбожная мать твоя…
Гибель моя, да падет на нее!
Аид, брат Зевса!
О, упокой, о, упокой
Меня быстролетящей смертью.
Возьми
Сосновый факел и зажги костер.
Но не хочу я видеть слез при этом;
Все соверши без плача и рыданий,
Коль ты мне сын. А если нет — в Аиде
С проклятием тебя я буду ждать.
Так должно. А не хочешь, — поищи
Отца другого — ты уж мне не сын. (Софокл)

Сын в отчаянье умоляет:


— Увы! Увы! Ты требуешь, отец,
Чтоб сын родной твоим убийцей стал! (Софокл)

Но Геракл продолжает:


— О нет, мой сын, — целителем ты будешь,
Всех мук моих единственным врачом. (Софокл)

А в это время Деянира почуяла неладное. Но поздно, слишком поздно спохватилась она:


— Тот самый клок прекрасной белой шерсти,
Которым я нарядную одежду
Натерла, весь исчез. Его извне
Ничто не съело, — сам себя съедая,
По камню он расплылся.
Я вижу дело страшное свое!
Кентавр из-за меня погиб: с чего же
Ему желать мне блага в смертный час?
Нет! Погубить убийцу он замыслил
И обольщал меня. Но я лишь ныне
Все поняла, когда уж нет возврата.


Коль страшные предчувствия не ложны,
Сама его, злосчастная, гублю.
Но я решила: если он погибнет,
С ним вместе в тот же час умру и я.
Невыносимо жить с худою славой
Когда не знаешь за собою зла. (Софокл)

Незамедлительно подтверждение ее опасениям приносит сын, вернувшийся после встречи со своим отцом Гераклом. Он бросает в лицо обвинение ненавидимой им матери:


— Узнай: ты мужа своего, — о нет! —
Ты моего отца сейчас убила.
Сперва — злосчастный! — с чистым сердцем,
Наряду радуясь, молиться начал,
Когда ж священный пламень дров смолистых,
Насытясь кровью, жарко запылал,
Он вдруг покрылся потом. Стан и члены
Ткань облепила плотно, — как ваяют
Художники. Язвительная боль
Проникла в кости. Словно яд смертельный
Жестокой гидры начал грызть его.
И возопил народ в священном страхе,
Узрев, что тот в безумие…
Никто к нему приблизиться не смел.
А он то наземь повергался с воплем,
То вскакивал. В ответ гудели скалы.
Когда же он устал бросаться наземь,
От криков и от воплей ослабев, —
Стал проклинать он брак свой злополучный
С тобою, мать, и свой союз с Ойнеем,
В котором язву дней своих обрел.
И, отведя свой иступленный взор
От дыма жертв, меня в толпе огромной
Увидел он в слезах и подозвал:
«Сын, подойди! Не избегай несчастья
Отцовского, хотя б и смерть со мною
Пришлось делить. О, унеси меня
Подальше, прочь от взоров смертных! Если
Мне сострадаешь ты, меня отсюда
Перевези. Чтоб я не умер здесь!»
Его сейчас увидите живым
Иль только что умершим.
Так, о мать,
Ты в умысле на жизнь отца виновна.
Ты попрала
Свой долг, убив храбрейшего из смертных, —
Подобного не встретишь никогда. (Софокл)

Обезумевшая от горя Деянира бросается в глубь своих покоев, слыша вслед грозный голос сына:


— О, пусть идет! Будь ей попутен, ветер,
Умчи ее подальше с глаз моих!
Зачем ей имя матери носить,
Когда она не мать в своих деяньях? (Софокл)

И вот уж нет больше в живых Деяниры. Горестная кормилица рассказывает людям о последних минутах своей любимицы:


— В дом вступила, от людей скрываясь,
Припала к алтарям и причитала,
Что им отныне пустовать придется;
Металась по всему дворцу и, встретив
Кого-нибудь из милых домочадцев,
Несчастная рыдала, видя их.
Рыдала о своей несчастной доле
И о судьбе оставшихся рабов.
Когда же перестала, — вижу, вдруг
Кидается она к Гераклу в спальню.
Она постель готовит, вот на ложе
Гераклово накинула покров,
Потом сама вскочила на кровать,
Посередине села и, ручьями
Слез жгучих обливаясь, так сказала:
«Постель моя, ты, брачный мой покой!
Навек прощайте! Никогда отныне
Вы спящую не примете меня!»
Воскликнула и, твердою рукою
Свой пеплос разорвав, где он у груди
Застежкой златокованной скреплен,
Все левое плечо и бок открыла
И закололась.
Юноша несчастный
Оплакал мать. Над ней рыдал он горько,
Он падал на колени, приникал
К ее устам, ложился с мертвой рядом,
Стенал, что обвинил ее безумно
И что лишается обоих сразу,
Что будет жить без матери, отца…
Вот что у нас случилось. Тот безумен,
Кто за два дня загадывает. «Завтра» —
Лишь звук пустой, пока благополучно
Не прожили сегодняшний мы день. (Софокл)

Так распрощалась с жизнью Деянира. Она «хотела лишь Геракла приворожить, жену увидев новую… Ошиблась».

Роковая судьба Деяниры свершилась. Коварство рока привело ее к ужасному исходу.

А Геракл простился с жизнью в пламени костра. «Ярко вспыхнуло пламя, но еще ярче засверкали молнии Зевса. Громы прокатились по небу. На золотой колеснице пронеслась к костру Афина-Паллада с Гермесом и вознесли они на светлый Олимп величайшего из героев Геракла. Там встретили его великие боги. Стал бессмертным богом Геракл. Сама Гера, забыв свою ненависть, отдала Гераклу в жены дочь свою, вечно юную богиню Гебу. Живет с тех пор на светлом Олимпе в сонме великих бессмертных богов Геракл. Это было ему наградой за все великие подвиги на земле, за все его великие страдания». (Кун)