Наступление Нового времени.


</p> <p>Наступление Нового времени.</p> <p>

Настал срок, пришел ХVШ век, и в створки Истории заглянуло Новое время. Отчего бы это? Что это за время? Почему оно Новое?

А Новое потому, что распахнулись суженные горизонты Земли. Ее безумно отважные первооткрыватели, преодолевая неимоверные трудности, все шли и шли за все новые и новые далекие горизонты, за которыми открывались следующие, неизведанные сегодня, но доступные в будущем необозримые пространства родной незнакомой планеты.

«Прежде взгляд человека был ограничен соседними странами и полуфантастическими рассказами „бывалых людей“» о далеких неведомых землях. Понимание людьми исторического времени обычно охватывало жизнь всего лишь нескольких поколений, а за этот промежуток невозможно было уловить изменения в традиционном укладе. Конечно, мир не сразу сделался почти в десять раз больше, но со временем вместо четверти полушария почти весь земной шар раскинулся перед взором человечества. Оно впервые осознало, что отныне обречено жить в одном историческом пространстве, в пределах одного исторического времени среди себе подобных и в то же время таких не похожих друг на друга.

И часть этого человеческого общества, называемая европейцами, заспешила завладеть открытыми пространствами земель. Если мыслители и ученые прежних времен размышляли о единстве мира, и эти размышления были чисто умозрительными, то на практике энергичные в своих эгоистических порывах предприимчивые представители европейской расы посредством многочисленных завоеваний и миссионерских походов насильственно сблизили разобщенные, непохожие друг на друга страны и народы.

Повсюду сновали невольничьи корабли.


Там суперкарго мингер Ван Кук
Сидит погруженный в заботы.
Он калькулирует груз корабля
И проверяет расчеты.
Шестьсот чернокожих задаром я взял
На берегу Сенегала,
У них сухожилья – как толстый канат,
А мышцы – тверже металла.
В уплату пошло дрянное вино,
Стеклярус да сверток сатина.
Тут виды – процентов на восемьсот,
Хотя б умерла половина.
Тут доктор, отвесив поклон, говорит:
«Не скрою печальных известий.
Прошедшей ночью весьма возросла
Смертность среди этих бестий.
На круг умирало их по двое в день,
А нынче семеро пали –
Четыре женщины, двое мужчин.
Убыток проставлен в журнале.
Я трупы, конечно, осмотру подверг,
Ведь с этими шельмами горе:
Прикинется мертвым, да так и лежит,
С расчетом, что вышвырнут в море.
Я цепи со всех покойников снял
И утром, поближе к восходу,
Велел, как мною заведено,
Дохлятину выкинуть в воду.
На них налетели, как мухи на мед,
Акулы – целая масса;
Я каждый день их снабжаю пайком
Из негритянского мяса.
С тех пор как бухту покинули мы,
Они плывут подле борта.
Для этих каналий вонючий труп
Вкуснее всякого торта.
Занятно глядеть, с какой быстротой
Они учиняют расправу:
Та в ногу вцепится, та в башку,
А этой лохмотья по нраву.
Нажравшись, они подплывают опять
И пялят в лицо мне глазищи,
Как будто хотят изъявить свой восторг
По поводу лакомой пищи».
Но тут Ван Кук со вздохом сказал:
«Какие ж вы приняли меры?
Как нам убыток предотвратить
Иль снизить его размеры?»
И доктор ответил: «Свою беду
Накликали черные сами:
От их дыханья в трюме смердит
Хуже, чем в свалочной яме..
Но часть безусловно подохла с тоски, —
Им нужен какой-нибудь роздых.
От скуки безделья лучший рецепт –
Музыка, танцы и воздух».
Ван Кук воскликнул: «Дорогой эскулап!
Совет ваш стоит червонца.
В вас Аристотель воскрес, педагог
Великого македонца!
Музыку! Музыку! Люди, наверх!
Ведите черных на шканцы,
И пусть веселятся под розгами те,
Кому неугодны танцы!»
На судне свернуты паруса,
Оно лежит без оснастки,
Но палуба залита светом свечей, —
Там пенье, музыка, пляски.
Сто негров, танцуя, беснуются там, —
От грохота, звона и пляса,
Им душно, им жарко, и цепи, звеня,
Впиваются в черное мясо.
От бешеной пляски судно гудит,
И, с темным от похоти взором,
Иная из черных красоток, дрожа,
Сплетается с голым партнером.
И ди-дель-дум-дей и шнед-дере-денг, —
Все громче и яростней звуки!
Стоит у мачты мингер Ван Кук,
Скрестив молитвенно руки.
«О господи, ради Христа пощади
Жизнь этих грешников черных!
Не гневайся, боже, на них, ведь они
Глупей скотов безнадзорных.
Помилуй их ради Христа, за нас
Испивших чашу позора!
Ведь если их выживет меньше трехсот,
Погибла моя контора!»

В этом стихотворении Генрих Гейне рассказывает не о первооткрывателе и картографе Джеймсе Куке, который прекрасно относился к туземцам, но был погублен ими. Здесь Кук был другой, каких насчитывалось множество — алчных и злобных.

Как и за счет чего западная цивилизация смогла вырваться вперед? Прежде всего следует иметь в виду то, что некоторые черты западноевропейского феодализма сильно отличались от строя, существовавшего в тот же период на Востоке. В Европе ремесло гражданина резко выделилось в противовес сельскому хозяйству. Город был не только центром ремесла и торговли, в нем существовало самоуправление, в какой-то степени ограничивающее власть феодалов. Имелись законы, которые в какой-то, хоть и малой степени, охраняли простолюдина от произвола «сильных мира сего», от произвола государства. Отношения купли-продажи, торговые, посреднические отношения стремительно развивались и способствовали становлению цивилизованного общества.

На Востоке же правители были полновластны над жизнью и имуществом своих подданных, а место закона занимали их повеления. Различалась и общественная мораль. Если на Западе люди постепенно начали привыкать ставить во главу угла свои права, подкрепленные законом, то на Востоке считалось, что главное – благопристойное поведение, исполнение человеком предписанных ему обязанностей. Если для западной цивилизации нормальным явлением стало стремление людей к прибыли, к личной выгоде и на этой основе развивалась конкуренция во всех сферах, то на Востоке всегда подчеркивалась важность интересов общины, касты, клана, государства, воспитывалось преклонение перед властью.

Ремесленники Востока работали не на рынок, а обслуживали властителей и их приближенных. Простолюдины же Европы крепко задумывались о рынке. Занимаясь скупкой сырья у крестьян, они начали создавать мануфактуры – производство с разделением ручного труда. Если ремесленник делал свое изделие целиком от начала и до конца, то рабочий мануфактуры выполнял только отдельные операции, доводя свои навыки до автоматизма. В итоге мануфактурное изделие зачастую было менее качественным, чем ремесленное, но всегда оказывалось более дешевым, потому как производилось гораздо больше новых необходимых в обиходе вещей. Дешевые товары хорошо приобретались населением, и мануфактурное производство начало стремительно вытеснять ремесленное. Ремесленники, обладавшие некими творческими навыками, столь же стремительно разорялись и превращались в обыденных поденных рабочих, пополнявших мануфактурные производства. Сюда же стекались и массы разорившихся крестьян.

Промышленники и торговцы при такой постановке дела стремительно богатели, экономическая же мощь земледельцев-феодалов пошла на спад. Вскоре буржуа – так называли новых богачей из простонародья – потребовали расширения своих прав и участия в управлении государством, а феодалы, опиравшиеся на королевскую власть, этому противились. В ходе нескольких революций в западноевропейских государствах сопротивление знати было сломлено и государственную политику по сути дела стал определять народившийся класс буржуазии.

Философ и экономист Адам Смит – выдающийся теоретик товарно-денежных отношений считал, что именно рынок освободил человека от отупляющей системы зависимости при феодализме. По его мнению, люди воспитывают в себе чувство справедливости и вырабатывают навыки цивилизованного общения, лишь относясь друг с другом в отношениях производителя и потребителя. Общество мыслилось ему гигантской мануфактурой, а разделение труда – всеобщей формулой сотрудничества людей в интересах обогащения народа.

Место гражданина в системе Смита занимал экономический человек, моральная свобода которого была обусловлена его ролью в экономической жизни. Согласно Смиту главнейшим является экономический интерес. Но преследовать его может человек, лишь оказывая услуги другим людям. Поэтому каждый отдельный гражданин, хотя и заботится только о своих интересах, невольно содействует общественной пользе, или, по словам Смита, «он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремиться делать это». (Д.Э.А.&nbsp;Ревякин)

Героическая средневековая эпоха благородного мужества, изысканных манер и религиозного экстаза ушла безвозвратно, расчистив место таким прозаическим вещам, как налоги и бюджет, тарифы и акцизы. Аристократия, бывшая феодальная знать в первый период Нового времени еще пыталась удержать свое влияние и стала родоначальником консервативного направления в политике. Консерваторы выступали против резких изменений отношений в обществе, за сохранение традиций политической и культурной жизни. Их внешняя политика была направлена на противодействие стремлению народов колоний добиться независимости.

Другим важным направлением общественной мысли Нового времени стал либерализм. Он традиционно отстаивает свободу предпринимательства, парламентский строй и право человека на свободное выражение своих мыслей. Либералы пользовались поддержкой интеллигенции. Именно либералы начали борьбу против рабства в США в середине Х1Х века, выступили за введение всеобщего избирательного права, уравнения в правовом отношении женщин и мужчин». (Д.Э.С.&nbsp;Голубев)

Но в ХУШ веке о либерализме еще и не мечтали. Простолюдин существовал в жесточайших условиях. Вот что пишет о нем один из его современников: «Перед вами какой-то особый вид животных мужского и женского рода, распространенный в сельских местностях и на мануфактурных производствах – черный, с синевато-свинцовым цветом лица, голый, с телом, обожженным солнцем. Эти люди прикованы к земле и к станкам, они копаются в них с непреодолимым упорством. Кажется, что существа эти обладают речью, и, когда распрямляются, видишь, что у них человеческие лица. И действительно, это люди. Ночью они удаляются в свои берлоги, где питаются черным хлебом, водой и кореньями. Они высвобождают других людей от труда на производствах и возделывания земли, от необходимости сеять и собирать урожай, чтобы жить, и они заслужили право не иметь недостатка в хлебе, который сами же добывают!» (Лабрюйер) Но этого права не имеют.

А что же дети этих несчастных? «С детьми обращались бесчеловечно. Они тоже работали. Часы их труда были ограничены полным истощением их сил после применения всевозможных принудительных способов к продолжению работ. Дети часто трудились по шестнадцать часов кряду, днем и ночью, даже в воскресные дни употреблялись на чистку машин. В страшной духоте, в жарких комнатах, при постоянном шуме тысячи движущихся колес, крошечные руки и ноги находились в беспрерывном движении, подталкиваемые на непосильную работу ударами тяжелых рук безжалостных надсмотрщиков. Детей подвергали телесным наказаниям, изобретенным утонченной жестокостью ненасытного корыстолюбия. Кормили их самой плохой и дешевой пищей, зачастую тем, что шло на корм свиньям хозяина. Спали оно поочередно на грязных постелях. Некоторые из несчастных пытались бежать; чтобы предупредить бегство, заподозренных в этих намерениях детей заковывали в кандалы; они работали и спали в цепях; такому же безжалостному отношению подвергались молодые женщины. Многие умирали, и их тайно хоронили ночью в каком-нибудь глухом местечке, чтобы народ не смог узнать, каково же количества могил. Многие кончали жизнь самоубийством». (Джиббинс)

Многие поднимали жестокие бунты. Вот что рассказывает о действиях бунтовщиков один из владельцев королевской мануфактуры: «Народ превратился в шайку злодеев. В одну минуту мое имя было подвергнуто публичному поруганию, по всему городу оно произносилось в сопровождении самых оскорбительных эпитетов. Но этого было мало. Злодеи пришли в мой дом, чтобы меня растерзать. Они пришли, чтобы разрушить и сжечь мой дом. Они выломали мои двери, пронеслись ураганом по моим садам и залам и учинили столь яростные бесчинства, которые трудно и вообразить. Они разожгли костры, в которые без счету бросали мои самые ценные вещи: всю без исключения мебель, белье, провизию, бумаги, они превратили в пыль мои зеркала. Наконец… они захватили все мои деньги».

Таим образом тот, кто ничего не имел, ничего и не получил, а тот, кто все имел, без всего и остался. Плачевный итог. Так заканчиваются все бессмысленные и яростные бунты.

О том, что ХУШ век был богат войнами, и говорить не приходится. На полях сражений сложили головы около пяти тысяч двухсот человек. «Там рекою слез печаль заструилась». (О. Голдсмит). Но и те, кто остались живы, порядком хлебнули «дурной привилегии войны —

Измучены и страшно голодны,

Не ужинав, ложиться спать в канаву». (Вольтер)

А что творится в завоеванных деревнях? «Здесь пушки создавали музыку столь жуткую, какой не бывает и в аду. Деревня одного из противников была превращена в пепелище. Здесь искалеченные ударами старики смотрели, как умирают их израненные жены, прижимающие детей к окровавленным грудям; девушки со вспоротыми животами насытив естественную потребность некоторых героев, испускали последние вздохи; полусоженные люди умоляли добить их. Мозги были разбрызганы по земле, усеянной отрубленными ногами и руками. В деревне другого противника было то же самое. Что страсть проливать кровь ближних и опустошать благородные земли, чтобы потом царствовать над кладбищами», — недоумевал Вольтер

Он называл воюющих правителей «ненавистными пауками, рвущими друг друга на куски, вместо того, чтобы ткать шелк».

Но ХУШ век был и веком Просвещения. «Просвещение — свет разума, знаний. Как солнце гонит тьму и ярко высвечивает нечистоты, так разум, просвещение изгоняют невежество, дикость, варварство, зло, пороки общественного устройства. Как свет открывает взгляду мир в его реальном виде, так разум и знания дают человеку правильное представление о вещах. Такова была историческая миссия Просвещения, как ее представляли себе с некоторой долей восторженности Вольтер и его сподвижники. Просветители выступали против феодальной идеологии и феодальных учреждений от имени третьего сословия, иначе говоря, от имени всего народа, ибо третье сословие и народ в те дни были понятиями тождественными». (С. Артамонов)

Свои лучи в свет разума вплетала и наука. Французский ученый Антуан Лавуазье заложил основы современной химии. Он установил закон сохранения вещества, ввел в употребление химические уравнения, выяснил роль кислорода в процессе горения. Английский ученый Джеймс Уатт и русский ученый Иван Ползунов изобрели первые паровые котлы, которые пока были малопроизводительны, но уже кое-где помогали людям в тяжелом физическом труде, в частности поднимали из шахт добытую руду на поверхность. Русский ученый Михайло Ломоносов и американский политик и физик Вениамин Франклин трудились в области разработки теории и практики проблем электричества. Исследуя электрические свойства молнии, Франклин запустил воздушного змея на проволоке во время грозы и от этой проволоки полетели электрические искры.

В знаменитом письме о тождестве молнии и электрической искры, Франклин доказал, что они обладают способностью зажигать тела, могут вызывать смерть живых существ. Он ссылался на случай, когда молния убивала людей, и на свой опыт умерщвления курицы при помощи разряда лейденских банок. И молния, и искра, заявил ученый, производят примерно одинаковый механизм разрушения и вызывают запах, напоминающий запах сгоревшей серы, они следуют по одним и тем же проводникам и в состоянии расплавлять металлы.

Французские правители говорили о физике и политике Франклине: «Он низверг молнию с неба и вырвал скиптр у тиранов». Имеется в виду завоевание независимости Америки.

Так наука, пока еще медленно и неуверенно познавала мир и, познавая, прекрасно понимала, что «мы все воспринимаем с собственной точки зрения и ничего не знаем об истинной природе вещей. Обладая лишь пятью чувствами, стремимся покорить бесконечно сложный космос, познать всю Вселенную с точки зрения материи, энергии и жизни. И, может быть, эта Вселенная находится на расстоянии вытянутой руки, но наши не слишком чувствительные органы никогда не смогут ее обнаружить. А ведь эти миры, возможно, существуют рядом с нами.

Фантасты мечтали, что некая электрическая машина начнет излучать волны, оказывающие определенной воздействие на уже атрофированные органы в нашем организме. Эти удивительные волны откроют перед нами безграничные перспективы. Мы сможем понять, какая сила заставляет выть по ночам собак, настораживаться кошек. Нам удастся открыть дверь в мир явлений, недоступных пока еще ни одному представителю рода человеческого. Мы пересечем время и преодолеем границы пространства. Не сделав ни единого шага, мы сможем исследовать сердце любого живого существа. Волны, исходящие от машины, пробудят в нас тысячи чувств, которые мы унаследовали в процессе эволюции, длившейся многие века». (Г. Лавкрафт)

В своем далеко идущем предвидении английский писатель Лоренс Стерн указал в будущем появление такой науки, как генетика. Вот его глубокомысленные рассуждения: «Я бы желал, чтобы отец мой и мать, а то и оба, — ведь обязанность эта лежала одинаково на них обоих, — поразмыслили над тем, что они делают в то время, когда они меня зачинали. Если бы они должным образом подумали, сколь многое зависит от них, и что дело тут не только в производстве на свет разумного существа, но что и его счастливое телосложение и темперамент, его дарования и самый склад ума определяются их собственной натурой, — то я твердо убежден, что занял бы совсем иное положение в свете.

Многие слышали о жизненных духах, о том, как они передаются от отца к сыну. Так вот, девять десятых умных вещей и глупостей, девять десятых его успехов и неудач на этом свете зависят от движений и деятельности названных духов, так что когда они пущены в ход, то не должны в суматохе нестись вперед, как угорелые, а быть достойно упорядоченными».

Так наивны и милы были многие представления людей о неизведанном. Но это неизведанное день ото дня все больше и больше приоткрывало свои таинственные завесы. Мир прояснялся.

И вот уже на исходе суровых времен Средневековья и на заре Новых времен «над адской вакханалией поднимался одинокий человеческий голос, ищущий и находящий. Он поднимается робко и тихо, и находит свою мелодию и высоко возносит ее». (Лео Перуц) И носителя этого голоса за это не ведут на полыхающий костер.

Лучшие представители человечества на протяжении многих и многих столетий рвутся вперед, указывают ему светлый путь, а оно все время срывается, скатывается в обочину жизни. И лучшие представители, порой, срываются: «Неужели мы будем постоянно составлять новые книги, как аптекари составляют новые микстуры, переливая из одного сосуда в другой? Неужели мы будем постоянно скручивать и раскручивать одну и ту же веревку?» (Л. Стерн) А по ней, держась за нее, человечество так и не выйдет на верный путь?

Уж сколько раз твердили миру?.. И что?..

И продолжали твердить, продолжали мыслить.

При всем разнообразии мнений о Просвещении большинство мыслителей сходилось в его оценке как передового, новаторского явления. Иммануил Кант видел в нем попытку использовать разум в интересах морального и интеллектуального раскрепощения личности.

Часть просветителей верила в неизбежный прогресс человечества, другая – рассматривала историю как общественный регресс.

У Дени Дидро родилась идея создать Энциклопедию. «Цель ее – прославить, увековечить, великие и благородные дела, собрать воедино рассеянные сведения, раскрыть общую систему их перед современниками и передать грядущему поколению для того, чтобы работа предшествующих веков не пропала для будущего времени, чтобы наши дети стали добродетельнее и счастливее, и чтобы мы сами потрудились бы на пользу человечества».

«Энциклопедия просто не могла не появиться в середине 18 века. Сама идея собрать в многотомном издании все лучшие достижения человеческого разума, рационально распределить их по разделам и сделать доступными для широкой публики была очень характерна для эпохи Просвещения. Именно благодаря Дидро, его таланту, энергии, способностям, самоотверженности и трудолюбию – великий замысел смог претвориться в жизнь, несмотря на моральные, политические противостояния и денежные затруднения.

Против «Энциклопедии» ополчились иезуиты, многие высокопоставленные чиновники, Королевский совет. В ее статьях не без основания они видели угрозу существующему строю – неограниченной власти короля, влиянию церкви, праздности дворян. Издание все время находилось под угрозой закрытия, одного из авторов даже на короткий срок посадили в Бастилию, а Дидро преследовали. Некоторые авторы, испугавшись, отказались от дальнейшего сотрудничества. Самим Папой Римским во всех церквях было торжественно провозглашено осуждение «Энциклопедии». Как ни странно, все эти преследования смогли только замедлить, но не остановить выпуск книг. Когда казалось, что издание будет вот-вот прекращено, ни один из подписчиков не явился за своими деньгами, несмотря на то, что цена каждого тома была довольно высокой.

Есть свидетельство, что во время одного из вечеров в Версале разговор то и дело переводили на безобидные для власти предметы, такие, как румяна или порох, и оказывалось, что в «Энциклопедии» можно найти исчерпывающие сведения по любому из затронутых вопросов.

Таким образом уникальность и необходимость появления Энциклопедии косвенно подтверждалась даже в самых высших кругах. Поэтому издатели не боялись рисковать деньгами и личной безопасностью и шли на любые ухищрения для того, чтобы в свет выходили все новые и новые тома». (Д.Э.Т.&nbsp;Эйдельман)

Рассказывают, что как-то Дидро зашел к своему издателю. В тот момент он одевался и энциклопедист стал помогать ему. Издатель несколько сконфузился:

— Подобная услуга унижает такого человека, как вы, — сказал он.

— Ничего, ничего, — успокоил его Дидро. — я не первый автор, который одевает издателя.

Кроме «Энциклопедии» Дени Дидро писал еще и множество разнообразных статей, но так как он был ужасно рассеян, то не замечал, что время от времени их у него крали, а потом издавали и продавали. Среди украденных рукописей были и запрещенные цензурой, о которых Дидро приходилось отсчитываться перед властями. И он всегда оправдывался тем, что не сам-де прибегал к публикации. Однажды на эти возражения одна весьма влиятельная особ вполне серьезно изрекла:

— Господин Дидро! Отныне и впредь сурово запрещаю вас обворовывать.

Этот жизненный анекдот весьма ярко показывает атмосферу тех времен.

«Цели и идеалы Просвещения таковы: свобода, благосостояние, счастье людей, мир, ненасилие, веротерпимость а так же вольнодумство, критическое отношение к авторитетам всякого рода, неприятие застывших догм. Просветители разумно утверждали: не может быть добродетельным гражданин, не признающий, что его личное благополучие в конечном счете связано в благополучием всего общества.

Крупнейший немецкий философ Георг Фридрих Гегель в минуту одухотворения вскричал: «Стремитесь к солнцу, друзья, чтобы скорее созрело спасение человеческого рода».

Просветители вовсе не становились мечтателями, витающими в облаках. Их духовные запросы и интересы большей частью были тесно связаны со злободневными проблемами жизни. Они отнюдь не чурались общественной деятельности, видя в ней способ повлиять на мнение сограждан и политику правительства. Почти все из них пользовались известностью как писатели, публицисты, университетские преподаватели или политические деятели.

Мир стал деловитее, прогматичнее, и все же в нем остались уютные уголки, где могли передохнуть люди не столь прогматичные. Здесь пребывала «милая приветливость человеческого духа, который был свободен вдруг погрузиться в мир иллюзий, скрашивающих жестокость бытия. Давольно давно уже завершился бы счет многих мечтателей, не проводи они часть жизни в волшебном краю фантазий. Когда путь их бывает слишком тяжел для их ног и слишком крут для их сил, они сворачивают на какую-нибудь гладкую бархатистую тропинку, которую фантазия усыпала розовыми бутонами наслаждений, и, прогулявшись по ней, возвращаются назад в действительную жизнь окрепшими и посвежевшими». (Л. Стерн)

Для просветителей в области религии мир фантазии простирался дальше того момента, когда был сотворен мир. Большинство из них склонялось к мнению о том, что Бог действительно создал весь окружающий мир, создал людей, наделил их общемировыми законами, далее же в Библии сплошная фантазия. Бог ничего не решает за человека. Человек сам выбирает путь развития своей судьбы. А уж как он решит развиваться будет зависеть от воспитанности и просвещенности человечества. Итак, сотворив мир, Бог больше уже не вмешивается в чужие дела, а только на небе вершит суд. Сей взгляд на религию получил наименование – деизм.

Огромную роль в деле Просвещения стали играть не только университеты, возникшие повсюду, но и клубы, салоны, литературные кружки, стало выходить все больше газет и журналов.

«Одновременно произошел бурный расцвет всевозможных тайных братств религиозно-мистического толка, падающий, как ни парадоксально это может показаться на первый взгляд, именно на „просвещенный“» ХУШ век, повальное увлечение поисками «философского камня, „жизненного эликсира“» и прочих «универсальных» средств, более того, проникшие в светские салоны изобретенные незадолго до этого электрические машины и проекционные фонари, нередко служили орудием в руках шарлатанов, спекулирующих на достижении науки. – Вот каковы вполне реальные приметы того времени». (Л. Лозинская)

Один из жутковатых спиритических сеансов описал Фридрих Шиллер. «Войдя в зал, мы увидели начерченный углем широкий круг. Посередине него на красном шелковом ковре был воздвигнут алтарь, покрытый черным сукном. На алтаре, рядом с черепом, лежала раскрытая халдейская библия, на ней стояло серебряное распятие. Густые клубы ладана наполняли комнату, почти поглощая свет. Обнаженную шею заклинателя обвивал амулет, который висел на цепочке из человеческих волос, вокруг бедер был повязан белый фартук, испещренный таинственными знаками и фигурами.

Заклинатель велел нам взяться за руки и хранить полное молчание; особенно настойчиво потребовал он, чтобы мы не задавали никаких вопросов духу умершего. Двух человек он попросил скрестить шпаги над самой его головой и держать неподвижно, пока будет длиться заклинание. Поворотясь лицом на восток, заклинатель ступил на ковер, покропил себя святой водой на все четыре стороны и трижды поклонился Библии. С четверть часа он бормотал заклинания, в которых присутствующие ровным счетом ничего не поняли; прочитав их, подал знак тем, кто стоял позади него, крепко схватить его за волосы. Весь извиваясь в жестокой судороге, заклинатель трижды произнес имя умершего и положил руки на распятие.

Вдруг нас всех словно пронзила молния, наши руки разомкнулись, внезапный удар грома потряс здание, зазвенели замки, двери захлопали, свет потух и на противоположной стене над камином появилась человеческая фигура в окровавленной рубахе, с лицом, покрытым смертельной бледностью.

— Кто звал меня? – спросил глухой, еле слышный голос».

Таков был сеанс общения с духами, зловещий антураж которого подкрепляли новейшие достижения науки в области электричества и проекционной техники.

В эти времена наряду с разнообразными артелями ремесленников появилась артель каменщиков, которая имела особый, весьма отличный от прочих цеховых объединений, характер. Члены артели считали себя братьями, овладевшими тайнами высочайшего искусства архитектуры, которые не надлежало открывать посторонним. Они собирались в крытых помещениях – ложах, так сначала назывались мастерские. Вступая в ложу, ученики приносили присягу в верности товариществу и соблюдению тайны. Члены артели пользовались символическим языком, ревниво оберегали от мира свои профессиональные знания и придерживались на своих собраниях, в частности при приеме новых членов, строго разработанного церемониала. Все это свидетельствовало об исключительном значении, предаваемым средневековыми каменщиками своему искусству.

Впоследствии такие принципы организации уже ничего общего не имели со строительством философско-политического общества «вольных каменщиков» — франкомассонов, который утверждал, что «Орден свободных каменщиков есть некое древнее, всемирное тайное братство. Оное братство тщится быть водителем человечества в достижении златого века любви и истины, сиречь земного Эдема. Ежели все люди будут просвещены и совершенны, то самосильно отпадут уродства земной юдоли и существование несправедливости состояний. Ибо масонско-каменщицкая работа изъясняет свою цель так».

Как мы видим, у каждого был свой путь к достижению счастья.

Великие просветители Вольтер, Руссо, Дидро, Монтескье, бросили клич народам – Свобода, Равенство, Братство! То был клич революции. И народы его подхватили. Франция начала века еще не попробовала на зубок, что означает ее горький привкус, который успела уже отведать Англия в ХУП веке. В конце ХУШ века отпробовала этот вкус и Франция.

Вот таков краткий обзор века Просвещения, вступившего в Новое время.