Первый охотник за микробами господин Левенгук. (1632 – 1723 г.г.)


</p> <p>Первый охотник за микробами господин Левенгук. (1632 – 1723 г.г.)</p> <p>

«В маленькой стране Голландии малоизвестный человек по имени Левенгук впервые заглянул в свой таинственный мир, населенный мельчайшими живыми существами, одни из которых злы и смертоносны, другие дружелюбны и полезны, а некоторые играют более важную роль в жизни человечества, чем какой-нибудь материк или архипелаг.

Левенгук не воспетый и полузабытый, теперь так же мало известен, как неизвестны были его маленькие странные животные в то время, когда он их открыл. Так послушайте же рассказ о Левенгуке – первом охотнике за микробами. Это простая и правдивая история его неустанных устремлений в тот новый фантастический мир, который он открыл, пытался зарисовать и нанести на карту. В своих исканиях ему приходилось идти ощупью, спотыкаясь на каждом шагу, делая ошибки и обольщая себя, порой, напрасными надеждами.

Мир, в котором жил этот естествоиспытатель, только что начал освобождаться от суеверий, он едва начинал краснеть за свое невежество. Это был мир, в котором наука с помощью тщательных наблюдений и пытливой мысли только училась стоять на своих слабых, шатающихся ножках. Это был мир, в котором Сервет, исследующий кровообращение, был сожжен за то, что осмелился вскрыть и исследовать человеческий труп, а Галилей заточен в тюрьму за попытку доказать, что Земля вертится вокруг Солнца.

Антон Левенгуг родился в 1632 году среди синих ветряных мельниц, низких улиц и высоких каналов Дельфта в Голландии. Его родные были бюргерами и пользовались большим уважением, так как занимались плетением корзин и пивоварением, а пивоварение считалось в Голландии высокооплачеваемым и уважаемым занятием. Отец мальчика рано умер, а мать отправила его учиться в школу, желая, чтобы он стал чиновником., но когда ему исполнилось шестнадцать лет, он оставил школу и поступил работать в мануфактурную лавку. Однако прослужив там пять лет, ушел, женился и открыл собственную мануфактурную торговлю. О его жизни в течение последующих двадцати лет мало что известно, за исключением того, что овдовев, он женился во второй раз и что у него было несколько детей, большинство из которых умерло.

Однако с несомненностью установлено, что он имел в жизни странный род увлечения – почти сумасшедшее пристрастие к шлифованию увеличительных стекол. Он где-то слышал, что если очень тщательно отшлифовать из чистого стекла маленькую линзу, то сквозь нее можно видеть вещи в сильно увеличенном виде.

Этот человек, сделавший великое открытие, был, можно сказать, неучем, невежественным человеком. Образованные люди того времени говорили на латинском языке, а Антон едва только умел на нем читать, единственной литературой для него была голландская библия. Но нужно признать, что его невежество оказалось для него очень полезным, так как, избавляя его от всякого псевдонаучного вздора того времени, заставляло верить только собственным глазам, собственным мыслям и собственным суждениям. И это было для него как раз кстати, потому что на свете не встречалось более упрямого и самоуверенного человека, чем Антон Левенгук.

Замечательно забавно смотреть через линзу и видеть предметы увеличенными во много раз. Что ж, покупать для этого линзы? Ну нет! Не таков был Левенгук. В течение этих двадцати лет неизвестности он ходил к оптикам и обучался их искусству обтачивать и шлифовать стекла. Он посещал алхимиков и аптекарей, совал свой нос в их тайные способы выплавлять металлы из руд и понемногу научился обращаться с золотом и серебром. Это был чрезвычайно упорный и настойчивый человек; он шлифовал линзы, но не довольствовался тем, что они были так же хороши, как у лучших мастеров Голландии, — нет, они должны были быть лучше самых лучших!

И, добившись этого, он все еще сидел и возился с ними много часов подряд. Затем вставилял эти линзы в небольшие оправы из меди, серебра или золота, которые он сам вытягивал на огне, среди адского дыма и чада. Левегнук сам делал свои инструменты, ведь это только в наше время исследователь покупает за сравнительно небольшие деньги изящный блестящий микроскоп, поворачивает винт, заглядывает в окуляр и делает свои открытия, мало задумываясь о том, как устроен сей предмет.

Конечно, соседи Левенгука думали, что он немного «тронулся» но он упорно продолжал жечь и калечить свои пальцы, весь ушел в работу, забывая о семье и друзьях, просиживая целые ночи напролет в своей тихой странной лаборатории. И в то время, как добрые соседи над ним исподтишка посмеивались, этот человек научился делать мельчайшие линзы, размером меньше двух с половиной сантиметров в диаметре, и притом настолько симметричные, настолько точные, что таких больше не у кого и не было. Они ему показывали самые мелкие предметы в сказочно огромном и ясном виде.

Да, он был совершенно необразованный человек, но только он один умел делать такие линзы. Порой естествоиспытатель говорил о своих соседях:

— Не стоит на них сердиться, они ведь ничего лучшего не знают…

Затем этот самодовольный торговец мануфактурой стал наводить свои линзы на все, что попадалось под руку. Он смотрел через них на мышечные волокна кита и на чешуйки своей собственной кожи. Он отправлялся в мяснику, выпрашивал у него или покупал бычьи глаза, и восторгался тонким устройством хрусталика внутри глаза. Он часами изучал строение овечьих, бобровых и лосиных волосков, которые под его стеклышками превращались в толстые мохнатые бревна. Он осторожно отсекал мушиную голову и насаживал ее на тонкую иголку своего микроскопа, — с каким восхищением он рассматривал все детали чудовищного мушиного мозга! «Невероятно!» — ворчал Антон, увидев большое грубое жало блохи и ножки вши.

Этот чудный парень Левенгук был похож на молодого щенка, который, пренебрегая всеми правилами приличия и учтивости, с любопытством обнюхивает каждый новый предмет в окружающем его мире.

Надо сказать, что на свете не было более недоверчивого человека, чем Левенгук. Он смотрел на одно какое-нибудь жало пчелы или ножку вши еще раз, и еще раз. Иногда он оставлял эти объекты наблюдения торчать целыми месяцами на острие своего странного микроскопа, а для того, чтобы рассматривать другие предметы, он делал себе новые микроскопы. И таким образом у него скопились их целые сотни. Затем он возвращался к этим первым экземплярам с тем. чтобы проверить, и, если понадобится, внести поправки в свои первоначальные наблюдения. Он никогда не говорил о том, что видел, никогда не делал рисунков до тех пор, пока сотни наблюдений при одних и тех же условиях не подтверждали ему, что он видит перед собой одну и ту же, точно определенную картину.

Он говорил: «И самый опытный наблюдатель может остаться в дураках Мало кто поверит, сколько времени я потратил на свои наблюдения, но я делал это с большой радостью, не обращая внимания на тех, которые говорили: стоит ли, мол, на это тратить столько труда, и какой во всем этом толк?.. Но я работаю не для этих людей, я работаю только для философов».

Двадцать лет он работал в полном одиночестве и не сознавал, что работал для всего человечества и для каждого человека в отдельности.

Как раз в это время во всем мире поднялось большое волнение. Там и здесь стали появляться люди, смело, критически подходившие ко всему, что касалось науки и философии. Бунтовщики говорили: «Мы не можем слышать, что Аристотель сказал то-то и то-то. Мы поверим только тому, что многократно увидим собственными глазами и тщательно взвесим на собственных весах. И мы будем прислушиваться только к ответам наших опытов и ни к чему больше!»

И вот в Англии некоторые из этих революционеров образовали общество под названием «Незримая академия», которому приходилось быть действительно незримым, потому что человек по имени Кромвель перевешал бы всех как еретиков и заговорщиков, если бы услышал, какие странные вопросы они пытаются разрешить. Но что за опыты проделывали эти исследователи? Мудрость того времени говорила: «Посади паука в круг, сделанный из растертого порошка рога носорога, и пауку не удастся оттуда вылезти». И что же делали «незримые академики»? Один из них приносил нечто вроде растертого порошка рога носорога, а другой приносил в бутылке большого паука. Академики толпились вокруг, держа в руках высоко поднятые свечи. Гробовая тишина… быстрый эксперимент… И вот доклад о нем: «Был сделан круг из порошка рога, в середину был посажен паук, но он тотчас убежал…»

Все это, конечно, примитивно до глупости. Но не забывайте, что одним из членов этой академии был Роберт Бойль – основатель химии, а другой – Исаак Ньютон. Такова была эта «Незримая академия», которая с восшествием на престол Карла П сразу вышла из своего научного подполья, получив громкий титул Академии королевского общества. И это общество было первым слушателем Антона Левенгука.

В Дельфте был один человек, который не смеялся над Антоном Левенгуком. Это некто Ренье де Граф, которого лорды и джентльмены из Королевского общества сделали своим членом-корреспондентом, потому что он сообщил им о некоторых полезных вещах, открытых им в человеческом яичнике. Как самоуверен и подозрителен не был Левенгук, он все-таки разрешил Графу посмотреть через свои «магические глаза», через эти маленькие линзы, равных которым не было в Европе. То, что Граф увидел через эти микроскопы, заставило его устыдиться своей собственной славы, и он поспешил написать Королевскому обществу: «Попросите Антона Левенгука сообщить вам о своих открытиях».

И Левенгук ответил на запрос Королевского общества со всей самоуверенностью неуча, не сознающего глубокой философской мудрости тех, с кем он общается. Это было его длинное письмо, касающееся всех вещей в подлунном мире, написанное с забавной простотой и безыскусностью на разговорном голландском языке. Озаглавлено это письмо было так: «Перечень некоторых наблюдений, сделанных с помощью микроскопа, изготовлено мистером Левенгуком, относительно строения кожи, мяса и так далее…» Это письмо очень удивило и позабавило ученых и высокомудрых джентльменов из Королевского общества, но в глубине души они были искренне поражены чудесными вещами, которые Левенгук, по его словам, мог видеть через свои замечательные линзы.

Секретарь Королевского общества поблагодарил Левенгука и выразил надежду, что за первым сообщением не замедлят последовать и другие. И они посыпались как из рога изобилия. Они сыпались пятьдесят лет подряд! Это были болтливые письма, полные язвительных замечаний по адресу невежественных соседей, разоблачений шарлатанов, искусного толкования суеверий и сообщений о своем собственном здоровье, но в прослойках между отдельными абзацами и целыми страницами, полными разных домашних дел, почтенные лорды почти в каждом письме имели счастье читать о великих и поразительных открытиях, сделанных с помощью «магического глаза» этого привратника и торговца мануфактурой.

А изобретатель этого «магического глаза» продолжает, прищурившись, смотреть в него, при этом глухо бормоча и порывисто дыша. Вдруг раздается его громкий и взволнованный голос:

— Поди сюда! скорей! В дождевой воде маленькие животные! Они ползают! Они играют! Они в тысячу раз меньше любого существа, которое мы можем видеть простым глазом! Смотри! Ты видишь? Вот что я открыл!

Пробил час Левенгука. Александр Македонский отправился в Индию и открыл там таких огромных слонов, каких до того времени ни один грек не видел, но слоны эти были такой же простой вещью для индуса, как лошадь Александра. Цезарь отправился в Англию и наткнулся там на варваров, которые заставили его широко раскрыть глаза от изумления, но эти бритты были друг для друга такой же банальностью, как римские центурионы для Цезаря. Магеллан? С каким гордым чувством смотрел он в первый раз на Великий океан! Но опять-таки разве Великий океан не был для дикарей столь же обыкновенной вещью, как Средиземное море для Магеллана?

Но Левенгук… Этот привратник из Дельфта проник в новый фантастический мир мельчайших существ, которые рождались, жили, боролись и умирали, совершенно незримые и неизвестные никому от начала времен… Это были своего рода звери, в продолжение многих веков терзавшие и истреблявшие целые поколения людей, которые в десять миллионов раз крупнее их самих. Это были существа более ужасные, чем огнедышащие драконы и чудовищные гидры, о которых повествовалось в сказках и легендах. Это были тайные убийцы, убивавшие детей в их теплых люльках и королей в их защищенных дворцах. Это был невидимый, скрытный, но неумолимо жестокий, а порою и дружественный мир, в который Левенгук заглянул первым из всех людей всего огромного мира.

Трудно себе представить состояние людей того времени, начинавших терять веру в чудеса, но лишь для того, чтобы столкнуться с еще более чудными и поразительными фактами. Каково же было восторженное, близкое к обмороку состояние простодушных голландцев, которым Левенгук позволил взглянуть на своих резвящихся «ничтожных зверюшек»! Так он окрестил их.

Он смотрел на них снова и снова, пока его пальцы не сводило судорогой от сжимания микроскопа, а глаза не наполнялись жгучей влагой, которая всегда появляется при слишком долгом напряжении зрения. Вот одна порода этих маленьких созданий, а вот и другая, покрупнее. Их не счесть! Они двигаются с большим проворством, потому что природой снабжены множеством невероятно тонких ножек. Ба! Да тут есть еще и третий сорт. А вот и четвертый!. Эти уж настолько крошечные, что весьма трудно разглядеть их форму. Но они живые! Они плавают взад и вперед, покрывая большие расстояния в этом мире водяной капли. Что за поразительные ловкие создания! Левенгук писал: «Они останавливаются, остаются на месте неподвижными, потом начинают быстро вращаться наподобие волчка».

Но откуда взялись в дождевой воде эти маленькие проворные чужестранцы? Упали ли они вместе с нею из облаков, или невидимо налезли в нее с земли по стенкам горшка, или, может быть, были созданы неисповедимой прихотью господа. Левенгук верил в бога так же благочестиво, как любой голландец ХУП века. И в то же время он был материалистом. Здравый смысл подсказывал ему, что жизнь появляется от жизни. Его простодушная вера говорила ему, что бог сотворил все живое в шесть дней и, пустивши машину в ход, отошел и сел в сторонку, награждая добрых и карая нерадивых и шарлатанов. Но ему казалась крайне неправдоподобной мысль о том, что эти маленькие существа падают на землю с дождем с неба. И не мог, разумеется, бог натворить их в горшке дождевой воды из «ничего». Есть только один способ узнать, откуда они явились.

— Я сделаю опыт, — пробормотал он.

Антон Левенгук в чисто вымытый и тщательно вытертый стакан набрал дождевой воды, подставив его прямо под потоки воды, хлещущие в неба. Доказано, в воде нет ни одного из маленьких созданий! Они не падают с неба! Но он сохранил эти чистую воду; час за часом, день за днем, прищурившись смотрел на нее через свой микроскоп, и на четвертый день увидел, что эти крошечные зверьки начинают в ней появляться вместе с пылинками и маленькими льняными волоконцами.

«От чего зависит острый вкус перца? – задал он однажды себе вопрос и высказал следующую догадку: — Должно быть на перчинках есть маленькие невидимые шипы, которые колют язык, когда ешь перец». Он начал возиться с сухим перцем. Чихал, потел, но ему никак не удавалось получить такую маленькую перчинку, чтобы ее можно было сунуть под микроскоп. Он положил перец на несколько недель в воду, чтобы он размок. И только тогда с помощью двух тонких иголочек ему удалось отщипнуть крошечную, почти невидимую частицу перца и всосать ее вместе с каплей воды в свою стеклянную трубочку.

Он посмотрев в микроскоп. Там было нечто такое, что ошеломило даже этого смелого человека Предполагаемые шипы на перчинках тотчас забылись. С захватывающим любопытством маленького мальчика, уже пожилой человек, не отрываясь, смотрел на потешное зрелище: невероятное количество крошечных животных всевозможных пород быстро металось взад и вперед, из стороны в сторону и по всем направлениям. Таким образом Левенгук натолкнулся на великолепный способ разводить в невероятном разнообразии своих маленьких зверьков.

Разумеется, этот человек шел ощупью, спотыкаясь на каждом шагу, так же как и все ищущие люди, лишенные дара предвидения и случайно натолкнувшиеся на открытия, о которых они раньше и не подозревали. Он написал объемнейшее письмо членам академии, рассказывая о том, что миллионы этих маленьких животных можно сложить в одну лишь песчинку. Письмо было отправлено в Англию, прочитано в высоком собрании ученых скептиков, не веривших уже больше в магические свойства рогов носорогов. Оно вызвало много шуму. Как, голландец говорит, что он открыл самых маленьких животных, что в одной капле воды их помещается больше, чем народу в их стране? Вздор! Сырный клещ является абсолютно и безусловно мельчайшим из всех созданных богом творений.

Но некоторые из членов собрания не смеялись. Они знали, Левенгук всегда отличался своей точностью: все, о чем он писал, оказывалось вполне правильным. и ученому привратнику был послан ответ, в котором чувствовалась некая доля иронии, с просьбой объяснить свои методы исследования.

Левенгук был задет и оскорблен. Пусть олухи в округе смеются над ним сколько угодно – это не так уж и важно. Но Королевское общество… а он думал, что они настоящие философы! «Великий боже, — шептал изобретатель микроскопа, быть может, — сколько я работал и мучился, пока не научился смотреть в этот таинственный мир; сколько я перенес насмешек и зубоскальства от разных дураков!» Он не знал, ответить ли во всех подробностях или хранить отныне все открытия про себя?

Но творцам нужна аудитория. Он ответил им длинным письмом, сообщив, что абсолютно ничего не преувеличил. В конце письма уверял, что многие жители его города видели этих зверьков и он может прислать удостоверения от видных и почтенных граждан Дельфта. Но он не может им открыть, как устроен его микроскоп. Незадачливый ученый был похож на ребенка, с ревнивой гордостью показывающего своим товарищам большое красное яблоко, но не разрешал им взять его в руки из страха, чтобы они не откусили от него кусок.

Тогда Королевское общество поручило своим сотрудникам соорудить самый лучший микроскоп. Когда академики взглянули в него, они испытали большое удивление и волнение… ибо оказалось, что Левенгук не соврал. Да, они были здесь, эти волшебные зверьки! Почетные члены собрания вскакивали со своих мест и толпились вокруг микроскопа. Они смотрели, изумлялись и восклицали: «Этот человек поистине великий исследователь!» Спустя некоторое время Королевское общество сделало его своим членом. «Я буду верно служить вам до конца своей жизни», — ответил он. И сдержал свое слово, не переставая снабжать их оригинальной смесью болтовни и научных открытий до самой своей смерти, которая последовала в возрасте девяноста лет». (Поль де Крюи)