Глава10


<p>Глава 10</p> <p>

Но это были рассуждения уже повзрослевшей Айседоры, а в то время в Париже последняя неудача в любви сильно повлияла на ее характер и направила все ее способности в сторону искусства, дававшего радости, в которых ей отказывала любовь.

Первые лучики славы уже начали согревать ее. Частые выступления, признание высшего света и богемной публики Парижа, неустанное стремление к знакомству с музеями, театрами, библиотеками наполняли ее жизнь. Часто она посещала библиотеку при оперном театре, где знакомилась с трудами о театре и танце, которые решила изучить досконально, начиная от египетских времен и до наших дней.

Только поздно вечером она возвращалась в свое меблированное ателье, снятое за необыкновенно низкую цену, потому что каждую ночь оно дрожало, словно от землетрясения, подпрыгивало и вновь становилось на место. Ночная смена типографии исправно выходила на работу и включала свои станки. Как же надо было вымотаться за день, чтобы уснуть под такой грохот! Но ко всему привыкает человек. Даже мать говорила, что типографский шум усыпляет ее.

Несколькими десятилетиями позже в том же Париже великому писателю Хемингуэю пришлось жить со своей женой и маленьким ребенком над лесопилкой. Подумать только!.. Это потом уже появились богатые виллы, а начиналось все вот так: с бедных неуютных жилищ. Всех принимает Париж в своих мансардах и дает возможность достойным осуществить свои мечты.

Однажды бедное ателье посетил краснолицый господин в пальто с дорогим меховым воротником и с бриллиантовым кольцом на пальце. Пальто он так и не снял, потому что в доме было слишком холодно — осталось мало угля, чтобы как следует протопить печку.

Господин, судя по внешнему виду, весьма основательно устроившийся в жизни, важно произнес:

— Я прослышал о ваших «босоногих выступлениях» и специально приехал в Париж из Берлина, чтобы пригласить вас в крупнейший театр-варьете.

Вся его поза, жесты, интонация говорили о высокомерной снисходительности к маленькой танцовщице.

«Босоногое выступление… босоногое выступление…» — пронеслось в голове у Айседоры. Да знаешь ли ты, сноб напыщенный, что стоит за этим босоногим выступлением? Откуда оно взялось — босоногое выступление?

А произошло следующее. В тот вечер, запомнившийся ей на всю жизнь, нервы Айседоры сдали, и ее охватила такая паника, что она не могла выйти на сцену. Айседора попросила бокал шампанского для храбрости. Когда она поднесла его к губам, рука ее задрожала, и все содержимое бокала вылилось на золотистые сандалии с длинными сыромятными шнурками. Винный запах тут же впитался в кожу. Попробовали сбрызнуть духами — не помогает. А на сцене пианист уже доигрывает вступление. Мери Дести, подруга Айседоры, лихорадочно начала расшнуровывать отсыревшие ремешки. Недоуменный пианист повторил вступление, и в конце концов Айседору вытолкнули на сцену босой. Публика была в восторге от изящных ножек танцовщицы: это было оригинально — танцевать босиком. Вот так неожиданно родилась эта находка — из панического страха актрисы перед сценой, из страха, который довольно часто испытывают актеры; да что там говорить — этот страх постоянен, и он не дает привыкнуть артисту к его великому предназначению на земле.

Высокомерный сноб так и не заметил настроения Айседоры.

Из книги «Моя исповедь»:


Он потирал руки и сиял, будто привез мне величайшее счастье, но я спряталась в свою скорлупу, как улитка, которой сделали больно, и холодно ответила:

— Благодарю вас. Я никогда не соглашусь вынести свое искусство на кафешантанные подмостки.

— Но вы не понимаете! — вскричал он. — Величайшие артисты выступают у нас и получают огромные деньги. Я же сейчас предлагаю вам пятьсот марок в месяц. Впоследствии вы будете получать больше. Вы будете разрекламированы как «первая босоножка в мире». Вы, конечно, согласны?

— Нет, конечно нет, — ответила я, начиная сердиться. — Мое искусство не для кафешантана. Так случилось, что я, маленькая необразованная американская девушка, каким-то таинственным образом нашла ключ, открывший мне сердце и разум избранного интеллектуального и артистического Парижа, — того Парижа, который в наши дни и в нашем мире является тем, чем были Афины в эпоху расцвета Древней Греции. Я приехала в Европу, чтобы осуществить великое возрождение танца, привить сознание красоты человеческого тела, а не танцевать для развлечения разжиревшей буржуазии. Когда-нибудь я приеду в Берлин и надеюсь танцевать под ваш оркестр филармонии, но в храме музыки, а не в кафешантане, наряду с акробатами и дрессированными животными. Какой ужас! Боже мой! Ни под каким видом! Когда-нибудь я приеду в Берлин и буду танцевать соотечественникам Гёте и Вагнера, но в театре, достойном их, и, вероятно, за сумму большую, чем тысяча франков.