Царь Эдип. Антигона.


</p> <p>Царь Эдип. Антигона.</p> <p>

О безжалостно карающей длани рока рассказывает трагедия жизни царя Эдипа.

«В Фивах царь Лай женился на Иокасте. Лай жил долго и спокойно, лишь одно тревожило его: не было у них детей. Наконец, решил Лай отправиться в Дельфы и там вопросить бога Аполлона о причине бездетности. Грозный ответ дала жрица Аполлона Лаю. Она сказала:

— Боги исполнят твое желание, будет у тебя сын, но ведай, ты погибнешь от руки своего сына.

В ужас пришел Лай. Долго думал он, как избежать ему веления неумолимого рока; наконец, решил, что убьет своего сына, лишь только он родится.

Вскоре действительно у Лая родился сын. Жестокий отец связал ремнями ноги новорожденному сыну, проколов ему ступни острым железом, позвал раба и велел ему бросить младенца в лесу, чтобы там растерзали его дикие звери. Но раб не исполнил приказания Лая. Он пожалел ребенка и передал его тайно рабу коринфского царя Полиба. Раб отнес мальчика к царю, а тот, будучи бездетным, решил воспитать его как своего наследника. Царь Полиб назвал мальчика Эдипом за его распухшие от ран ноги.

Так и вырос Эдип у Полиба и жены его Меропы, которые называли его своим сыном, и сам Эдип считал их своими родителями. Но однажды, когда Эдип уже вырос и возмужал, на пиру один из его друзей, охмелев, назвал его приемышем, что поразило Эдипа. В его душу закрались сомнения. Он пошел к Полибу и Меропе и долго убеждал их открыть ему тайну его рождения. Но они ничего не сказали ему. Тогда решил Эдип направиться в Дельфы и там узнать тайну своего рождения. Прибыв туда, вопросил он оракула. Ответил ему лучезарный Аполлон устами прорицательницы:

— Эдип, ужасна твоя судьба! Ты убьешь отца, женишься на собственной матери, и от этого брака родятся дети, проклятые богами и ненавидимые всеми людьми.

В ужас пришел Эдип. Как избежать ему злой судьбы, как избежать отцеубийства и брака с матерью? Ведь оракул не назвал ему родителей. Эдип решил не возвращаться больше в Коринф. Что если Полиб и Метопа его родители? Неужели же он станет убийцей Полиба и мужем Меропы? Дабы избежать роковой судьбы, Эдип решил остаться вечным скитальцем без роду, без племени, без отчизны. Но разве возможно избежать веления рока? Не знал Эдип, что чем больше он будет стараться избегнуть судьбы своей, тем вернее пойдет он по тому пути, который назначил ему рок.

По дороге в Фивы встретил он колесницу, в которой ехал седой, величественного вида старец. Глашатай грубо окликнул Эдипа, велел ему сойти с пути и замахнулся на него бичом. Рассерженный Эдип ударил глашатая и хотел уже пройти мимо колесницы, как вдруг старик взмахнул посохом и ударил Эдипа по голове.

Рассвирепел Эдип, в гневе ударил он старика своим посохом так сильно, что тот мертвым упал навзничь на землю. Так исполнилось веление рока: Эдип убил, не ведая того, отца своего Лая. Ведь этот старец был Лай. Эдип спокойно пошел дальше. Он считал себя неповинным в убийстве: не он напал первый, он защищался. Все дальше и дальше шел Эдип по избранному им пути и пришел, наконец, в Фивы.

Великое уныние царило в Фивах. Две беды поразили город. Страшный Сфинкс поселился около Фив и требовал все новых и новых жертв, а тут еще раб принес известие, что царь Лай убит каким-то неизвестным. Видя горе граждан, Эдип решил избавить их от беды; он решил сам идти к Сфинксу.

Сфинкс был ужасным чудовищем с головой женщины, с туловищем громадного льва, с лапами, вооруженными острыми львиными когтями, и с громадными крыльями. Боги решили, что Сфинкс до тех пор останется у Фив, пока кто-нибудь не разрешит его загадку. Эту загадку поведали Сфинксу музы. Всех путников, проходивших мимо, заставлял Сфинкс разрешить ее, но никто не мог разгадать, и все гибли мучительной смертью в железных объятиях когтистых лап Сфинкса. Много доблестных фиван пытались спасти Фивы от чудовища, но все они погибли.

Пришел Эдип к Сфинксу, тот предложил и ему свою загадку:

— Скажи мне, кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? Никто из всех существ, живущих на земле, не изменяется так, как он. Когда ходит он на четырех ногах, тогда меньше у него сил и медленнее двигается он, чем в другое время.

Ни на единый миг не задумался Эдип и тотчас ответил:

— Это человек! Когда он мал, когда лишь утро его жизни, он слаб и медленно ползает на четвереньках. Днем, то есть в зрелом возрасте, он ходит на двух ногах, а вечером, то есть в старости, он становится дряхлым и, нуждаясь в опоре, берет костыль; тогда он ходит на трех ногах.

Так разрешил Эдип загадку Сфинкса. А Сфинкс, взмахнув крыльями, бросился со скалы в море. Было решено богами, что он должен погибнуть, если кто-нибудь решит его загадку. Так освободил Эдип Фивы от бедствия. Когда он вернулся в Фивы, то фиванцы провозгласили своего спасителя царем, так как еще раньше постановлено было, что царем Фив должен стать тот, кто спасет их от Сфинкса. Воцарившись в Фивах, Эдип женился на вдове Лая Иокасте и имел от нее двух дочерей, Антигону и Исмену, и двух сыновей, Этеокла и Полиника. Так исполнилось и второе веление рока: Эдип стал мужем родной матери, и от нее родились его дети.

Провозглашенный народом, Эдип мудро царствовал в Фивах. Долго ничем не нарушалось спокойствие Фив и царской семьи. Но ведь сулила судьба несчастья Эдипу. И вот великое бедствие постигло Фивы. Бог-стреловержец Аполлон наслал на Фивы ужасную болезнь. Она губила граждан как старых, так и молодых. Фивы стали как бы громадным кладбищем. Трупы непогребенных лежали на улицах и площадях. Вопли и стоны раздавались всюду. Всюду был слышен плач жен и матерей. Не только ужасная болезнь свирепствовала в Фивах, — в них царил голод, так как земля не давала урожая, а в стадах разразился страшный мор. Казалось, пришли последние дни города. Напрасно граждане приносили жертвы богам и молили их о спасении. Не слышали боги молений; все усиливалось бедствие. Толпой пришли граждане к царю своему Эдипу просить его помочь им, научить их, как избавиться от грозящих гибелью бедствий.

От имени народа жрец обратился к нему:


— О наилучший из царей Эдип,
К тебе с мольбой мы ныне прибегаем:
Найди нам оборону, вняв глагол
Божественный иль вопроси людей.
Всем ведомо, что опытных советы
Благой исход способны указать.
О лучший между смертными! Воздвигни
Вновь город свой! И о себе подумай:
За прошлое «Спасителем» ты назван.
Да не помянем впредь твое правленье
Тем, что поднявшись, рухнули мы вновь.
Восстанови свой город, — да стоит он
Неколебим! По знаменью благому
Ты раньше дал нам счастье — дай и ныне!
Коль ты и впредь желаешь краем править,
Так лучше людным, не пустынным правь.
Ведь крепостная башня иль корабль —
Ничто, когда защитники бежали. (Софокл)

Эдип ответил жрецу и народу:


— Несчастные вы дети! Знаю, знаю
Что надо вам. Я вижу ясно: все
Страдаете. Но ни один из вас
Все ж не страдает так, как я страдаю;
У вас печаль лишь о самих себе.
Не более — а я душой болею
За город мой, за вас и за себя.
Меня будить не надо, я не сплю.
Но знайте: горьких слез я много пролил,
Дорог немало думой исходил. (Софокл)

Решили, наконец, испросить совета в Дельфах и послали гонца к оракулу. Оракул принес ответ: «Аполлон велел изгнать того, кто своим преступлением навлек на Фивы это бедствие. Граждане изгнанием или даже казнью убийцы должны заплатить за пролитую кровь царя Лая». Но как найти убийцу Лая? Ведь он был убит в пути, и все его спутники перебиты, за исключением лишь одного раба. Во что бы то ни стало Эдип решил найти убийцу, кто бы он ни был, где бы он не скрывался, хотя бы даже в его собственном дворце, хотя бы убийцей был близкий ему человек. Эдип созывает весь народ на собрание, чтобы посоветоваться, как найти убийцу. Народ указывает на прорицателя Тиресия, который один только может помочь. Приводят слепого прорицателя, Эдип просит его помочь отыскать «неясный след давнишнего злодейства», назвать убийцу Лая.

Тиресий дает странный ответ:


— Невдомек тебе,
Что здесь и под землей родным ты недруг
И что вдвойне — за мать и за отца —
Наказан будешь горестным изгнаньем.
Зришь ныне свет — но будешь видеть мрак.
Найдется ли тебе на свете место,
Которое не огласишь ты воплем,
Свой брак постигнув — роковую пристань
В конце благополучного пути?
Не чуешь и других ты бедствий многих:
Что ты — и сын, и муж, и детям брат!.. (Софокл)

Ты сам, Эдип, осквернил эту страну тем, что правишь в ней. Ты сам тот убийца, которого ты ищешь! Не зная, ты женился на той, кто каждому из нас всех дороже, ты женился на своей матери.

Страшно разгневался Эдип на Тиресия, когда услышал его слова. Он называет лжецом прорицателя, он грозит ему казнью. Спокойно, с полным сознанием, что он говорит правду, слушает гневные речи царя Тиресий. Он знает, что Эдип, хотя и зрячий, все же не видит всего зла, которое он сам, того не желая, творит. Не страшат никакие угрозы Тиресия; смело говорит он Эдипу, что убийца здесь, перед ним. Постигнет злой рок убийцу; из зрячего он станет слепым, из богача бедняком, — он уйдет из Фив в изгнание, потеряв все.

В смятении царь Эдип, он чувствует, что «страшные проклятья в неведенье призвал он на себя». И тогда жена его — верная Иокаста пытается успокоить мятущуюся, «в скорбных муках теряющую разум душу Эдипа»:


О, полно, не тревожься
И слов пустых не слушай… позабудь…
Чего бояться смертным? Мы во власти
У случая, предвиденья мы чужды,
Жить следует беспечно — кто как может…
И с матерью супружества не бойся:
Во сне нередко видят люди, будто
Спят с матерью; но эти сны — пустое,
Потом опять живется беззаботно.(Софокл)

Но никто не слышал уже Иокасты. С ужасом внимали граждане Тиресию, знали они, что никогда не оскверняла ложь его уста. И тут Иокасте пришлось рассказать Эдипу историю гибели ее сына. И первые сомнения закрадываются в душу Эдипа. Тяжкое предчувствие чего-то ужасного сжимает ему сердце.

— О, Зевс, — воскликнул он, — на что решил ты обречь меня? О, неужели зрячим был не я, а слепой Тиресий!

Спрашивает Эдип про спасшегося во время убийства Лая раба, он хочет узнать от него всю правду, как бы не была она ужасна. В это время приходит весть о смерти царя Полиба, скончавшегося от болезни. Значит, не рукой сына сражен Полиб. Если Эдип сын Полиба, значит — не исполнилось веление судьбы, — ведь Эдипу суждено убить отца. Но вестник разрушает эту надежду. Он говорит Эдипу, что Полиб ему не отец, что он сам принес его царю маленьким ребенком, его же дал ему пастух царя Лая.

С ужасом слушает Эдип вестника, все яснее и яснее становится страшная истина, кто оказался «страны безбожным осквернителем». Вот приходит и пастух Лая. В страхе он сознается, что мальчик, которого дал он некогда вестнику, был сыном Лая, которого обрек на смерть отец; он же сжалился над несчастным ребенком.

Как бы хотел Эдип умереть тогда невинным ребенком, как сетует он на пастуха за то, что он не дал ему погибнуть младенцем! Ведь теперь Эдипу все ясно. Исполнилось веление судьбы, как ни старался он избежать этого». (Кун)


Он убийца отца
В заповедную пашню собственной матери
Семя бросив, кровавый корень
Там взрастил.
Рана сквозная — телам,
Дому — сквозная рана.
Это судьбы его
Ярость, это отца
Гибельное проклятье. (Эсхил)

Вот так веление непререкаемого рока сделало благороднейшего из людей страшным преступником. «Был ли Эдип виновен с своем деянии, совершенном по неведению и вопреки доброй, отзывчивой своей натуре, склонной к самопожертвованию, — а если нет, в чем не может быть никакого сомнения, то зачем он сам себя покарал? Какой закон он сознательно нарушил? Что сделал, чтобы так провиниться, а вину свою он явно чувствовал, раз обрек себя на тяжелейшее ее искупление. Или искупление возможно и без вины? Или люди только игрушки в руках богов, которые правят ими по своему произволу и нет-нет дают им почувствовать безудержное свое самовластие, своенравие и всемогущество?

А если это так, то можно ли было столь искренне, всем сердцем их почитать, как это делал Эдип, и можно ли было, вместо того, чтобы трепетать от бессильного страха перед их яростью, взывать к ним с простертыми руками? Или то, что ты человек, а не бог, само по себе является виной? Уж не существовала ли некая всеобщая вина всего земного, за которую приходится расплачиваться самым лучшим и одаренным? А тогда почему бы богам чуть заметным движением бровей не уничтожить проклятый род и не создать новый, более им угодный?

Или они все еще чего-то ждут от племени смертных, надеясь воспитать, улучшить, усовершенствовать эту породу, обратив ее представителей в сверхчеловеков? А тогда, чтобы не обнадежить людей, показав им тайными знаками, какой путь угоден богам, а какой неугоден, и отчего боги, чем избавляться от недостойных, выбирают для казни самых лучших и благородных? Чем провинился царь Эдип? Непостижимо! Ничего предосудительного он не совершил, наоборот, у него один благородный поступок сменял другой. Или Эдип виноват уже тем, что пытался бежать от своей злой судьбы?

Греки Софокловых времен были истово благочестивы, и Софокл, в сущности сам писатель религиозного склада. Но в чем суть истового благочестия? Безоговорочное подчинение собственной воли, собственных мыслей и верований велениям высшей власти, решению и воле богов, потусторонних, неземных сил, что правят и вершат судьбами по законам, коих жалкому смертному постичь не дано и о сущности коих он в лучшем случае с содроганием догадывается. Эдип же – и потому его добродетели так превозносятся — благочестивейший из благочестивых, он не спрашивает, почему, по какой его субъективной, абсолютно безразличной Аполлону вине боги так на него гневаются, почему они предрекли ему столь страшную участь: стать убийцей отца своего и осквернителем матери. Для него достаточно сознания, что боги к нему немилостивы и что поэтому, в силу божественного гнева, а отнюдь не по собственной вине, он проклят, отвержен, каждый должен его сторониться.

И как он человек большой, благородной души, то ему остается лишь одно: привести себя в полное, нерасторжимое единение с волею богов, а это значит – самому на себя прогневаться, самому себя покарать, довести свои бедствия до полной безысходности. Царь Эдип – это «Песнь Песней» нерушимого благочестия, нерушимого послушания.

Существуют две возможности претерпеть, вернее противостоять страданию. Одна из них: позиция ветхозаветного Иова – пассивное терпение, полное подчинение воле божьей, эту позицию можно было бы назвать женской. Но существует и другая возможность: опередить судьбу, самому завершить, собственноручно выполнить то, что она еще, пожалуй, таит про запас, довести до апогея веления рока и этим отстоять свою свободу действий. Это можно было бы отнести к мужской позиции.

Царь Эдип больше не терпит свою судьбу, он приводит в исполнение свой собственный приговор и поднимается над роком. Он возвышается над людьми и становится святым!» (Франц Фюман)

Мне кажется, что трагедию «Эдип» можно было бы считать первым детективом в литературе. Здесь интрига закручена столь хитро, что вряд ли в многочисленных произведениях этого жанра она когда-либо использовалась еще. Ведь проводящий следствие сам оказывается преступником, при этом ни сном ни духом не ведающим об этом.

«В отчаянии уходит Эдип во дворец. Он — убийца отца, муж своей матери, дети ему в одно время и дети и братья со стороны матери. Как дальше жить?.. Народ взирает на него, словно „на кормщика, испуганного бурей“». И тут из слов домочадца народ узнает об еще одной произошедшей во дворце трагедии:


— Она сама, увы!..
Узнайте ж, как несчастная страдала:
Лишь в дом вошла, объята исступленьем,
К постели брачной ринулась она
И волосы обеими руками
Рвала. И, дверь захлопнув, стала звать
Уже давно скончавшегося Лая;
Упоминала первенца, которым
Был муж ее убит; и то, как сыну
Досталась мать для страшных порождений.
Рыдала над своим двубрачным ложем,
Где мужем дан ей сын и сыном — дети.
И вот — погибла, но не знаю как,
Затем, что тут Эдип ворвался с воплем,
И я следить за нею перестал.
Я на царя смотрел — как он метался.
Он требовал меча, искал жену,
Которую не мог назвать женою, —
Нет, мать свою и мать его детей!
Вела его в безумье сила свыше,
Вели и мы — прислужники его.
Вдруг с диким криком, словно вслед кому-то,
Он бросился к двустворчатым дверям
И, выломав засовы, вторгся в спальню.
И видим мы: повесилась царица —
Качается в крученой петле. Он
Ее увидя вдруг, завыл от горя.
Веревку раскрутил он и упала
Злосчастная. Потом — ужасно молвить! —
С ее одежды царственной сорвав
Наплечную застежку золотую,
Он стал иглу во впадины глазные
Вонзать, крича, что зреть очам не должно
Ни мук его, ни им свершенных зол, —
Очам, привыкшим видеть лик запретный
И не узнавшим милого лица.
Так мучаясь, не раз, а много раз,
Он поражал глазницы, и из глаз
Не каплями на бороду его
Стекала кровь — багрово-черный ливень
Его сплошным потоком орошал.
Поистине их счастие былое
Завидным было счастьем. А теперь
Стенанья, гибель, смерть, позор — все беды,
Какие есть, в их доме собрались!
Зрелище такое
Разжалобить способно и врага. (Софокл)

Мечется по дворцу ослепленный Эдип и бесконечным потоком проклятий проклинает свою судьбу:


— О тучи мрака!
Я ужасам объят невыносимым,
Несет меня непоборимый вихрь!
О горе мне!!
О горе мне, о горе! Как вонзился
В меня клинок! Как память бед язвит!
Горе, горе… На что мне и очи теперь,
Коль ничто усладить их не может?
На что смотреть мне ныне?
Кого любить?
Кого дарить приветствием?
Слушать кого с умиленьем?
Прочь, поскорее отсюда
Вы уведите меня,
Скройте постыдную скверну!
Я трижды проклят меж людей. Бессмертным
Всех ненавистней я!
Богами заклинаю: о скорей
Меня подальше скройте иль убейте,
Иль в море бросьте прочь от глаз людских!
Приблизьтесь, умоляю, прикоснитесь
К несчастному. Не бойтесь: мой недуг
Ни для кого из смертных не опасен. (Софокл)

Фиванцы, страшась гнева богов, потребовали немедленного изгнания слепого Эдипа. Не воспротивились этому решению и его сыновья. Они сами хотели править в Фивах. Эдипа изгнали. И осталась у него в жизни только одна стезя — «томиться у бед и мук в плену».

Слепой, дряхлый ушел он в изгнание на чужбину. Неминуемая гибель постигла бы его, беспомощного, если бы дочь, благородная, сильная духом Антигона, не решилась посвятить всю себя отцу. Она последовала за Эдипом в изгнание. И часто, бредя по пыльным дорогам, царь вспоминал пережитое, вспоминал о том, как у его сыновей


Жажда власти
Возобладала над сыновьим долгом.
Они отца
Из Фив родных гонимого с позором,
Не защитили, не уберегли,
Дозволили, чтобы отец был изгнан!

Горько слышать Антигоне стенания отца:


— Ты скажешь: сам изгнанья я желал,
И лишь исполнил град мои желанья.
Но нет! Когда душа во мне пылала
И сладостно мне б было побиенье
Каменьями, — в тот злополучный день
Все волею моей пренебрегли!
Впоследствии ж, когда утихла мука
И понял я, что пыл мой был чрезмерен,
Что тяжкий грех мой кара превзошла,
Тут стали гнать меня, и гнал весь город
А первые помощники мои,
Сыны родные, оба промолчали,
Они не заступились за отца, —
И я бездомным стал, скитальцем нищим!
Ведь оба сына предпочли отцу
Престол и скипетр, царственную власть. (Софокл)

Ведомый Антигоной, из страны в страну переходил несчастный старец. Бережно вела его дочь через горы и темные леса, деля с ним все невзгоды, все опасности трудного пути. И вот однажды они пришли в одно удивительное место. Эдип спросил своего верного поводыря:


— Дитя слепого старца, Антигона,
Куда пришли мы, в град каких людей?
Кто странника бездомного Эдипа
Сегодня скудным встретит подаяньем?
Немногого он молит: собирает
По милости, но он и этим сыт.
К терпению приучен я страданьем,
Самой природой и скитаньем долгим. (Софокл)

И ответила ему дочь:


— Это место свято, без сомненья, —
Здесь много лоз, и лавров, и маслин,
И соловьев пернатый хор в ветвях
Так сладостно поет. (Софокл)

Оказывается после долгих скитаний Эдип пришел наконец к городу Афины. Непотребен был вид его


В одежде жалкой, в мерзостной грязи,
Что с ним срослась, на старике состарясь,
И ест ему бока. А он — безглазый
И с космами, взлохмаченными ветром! (Софокл)

Не знала Антигона, куда привела она отца. Недалеко виднелись стены и башни города, освещенные лучами только что взошедшего солнца. Подле него зеленела лавровая роща, вся увитая плющом и виноградом. В роще кое-где блистали серебристой зеленью оливы, и неслось сладостное пение соловьев. Громко журча, протекали ручьи по зеленой долине, всюду белели звездочки нарциссов и желтел душистый шафран. В зеленой роще, под тенью лавра сел многострадальный Эдип на камень, а Антигона хотела пойти разузнать, что это за место.

Мимо проходил поселянин. Он сказал, что эта роща и вся местность вокруг посвящены Посейдону и титану Прометею, город же, который виден из рощи, — Афины, где правит великий герой Тесей. Узнав это, Эдип стал просить поселянина, чтобы он послал кого-нибудь к царю Тесею, так как он хочет оказать ему великую помощь, если согласится Тесей дать ему на время приют. Трудно было поселянину поверить, что слабый и притом слепой старец может оказать помощь могучему царю Афин. Полный сомнений отправился поселянин к Тесею, чтобы там рассказать о слепом старце, сидящем в священной роще, и обещавшем великую помощь самому Тесею.

Эдип же узнав, что находится в священной роще, понял, — недалек уже его последний час, конец всем его мукам.


— Феб предсказал мне долгий ряд страданий
И здесь успокоение предрек, —
Вещал, что в некий день приду я — странник —
Под кров богинь, и сяду там на камень,
И жизнь свою злосчастную окончу
На благо приютившим, на погибель
Тем, кто отвергнув, выгонит меня.
И знаменья возвещены заране:
Землетрясенье, гром и пламя Зевса.
Теперь я понял: по прямой дороге,
Не иначе, как вашим изволеньем
Я в эту рощу приведен.
Богини! Здесь, по слову Аполлона,
Мне смерть пошлите, разрешив от жизни,
Коль смерти я сподоблюсь через вас,
Я, тягостнее всех пронесший бремя,
О сладостные чада древней Ночи! (Софокл)

Тут в священной роще со своей свитой появляется Тесей. Он радушно приветствует Эдипа и обещает ему защиту. Знает Тесей, как тяжка участь чужеземца, знает, как много выпадает на его долю невзгод. Он сам испытал всю тяжесть жизни на чужбине и не может поэтому отказать в защите несчастному скитальцу Эдипу.

Тут говорит фиванский царь афинскому царю:


— Тебе свое измученное тело,
Как дар несу. Оно убого с виду,
Но более в нем пользы, чем красы.
Только боги
Ни старости не ведают, ни смерти.
Все прочее у времени во власти.
Ни к другу друг, ни к граду град, — узнают
Когда-нибудь всю горечь неприязни,
А после вновь почувствуют приязнь.


К тебе сегодня благосклонны Фивы,
Но время бесконечное без счета
Ночей и дней родит в своем теченье,
И, рано ль, поздно ль, давнюю приязнь
Сразит копье из-под пустого слова.
Тогда мой прах, в сырой могиле спящий,
Напьется хладный, их горячей крови,
Коль Зевс есть Зевс и правду молвил Феб.
Но говорить не должно нам о тайне.
Дозволь мне продолжать. Будь верен слову —
И никогда не скажешь про Эдипа,
Что он напрасно принят был тобой.
А коль не так, — обманут я богами,
Сказавшими: всю жизнь мою конец ее венчает. (Софокл)

Эдип говорит Тесею, что могила его будет всегда верной защитой афинян.

Но не суждено старику найти себе тотчас покой. Посланник из Фив приходит за Эдипом, чтобы с его помощью отнять власть у одного из сыновей несчастного слепца. Эдип отказывает ему в этой просьбе. Нет, не пойдет он с ним, не даст он победы в руки тех, которые обрекли его на столько бед. Тогда грозит посланник завладеть единственной опорой Эдипа — самоотверженной дочерью его Антигоной и велит схватить ее. Напрасно зовет она на помощь афинян, напрасно простирает руки к отцу — ее уводят. Теперь беспомощен Эдип, отняли у него глаза, которые смотрели за него. Эдип проклинает похитителей и желает им испытать такую же судьбу, какую испытал он сам, желает им потерять детей. Тесею удается вернуть Эдипу Антигону и, пришедшую в священную рощу к отцу вторую дочь слепца Исмену

Близок был уже последний час Эдипа. По ясному небу прокатился раскат грома и блеснула молния. Все были поражены этим грозным знамением Зевса. Вот еще удар грома. Опять вспыхнула огнем яркая молния. Все содрогнулись от страха.

Эдип сказал Тесею:

Эти громы Зевса предвещают мне, что скоро сойду я в царство мрачного Аида. Близок мой конец! Властитель Афин! Я хочу умереть, исполнив то, что обещал тебе. Я сам отведу тебя к тому месту, где я умру, но ты не открывай никому, где находится моя могила, она защитит твой город лучше, чем множество щитов и копий. Ты сам услышишь то, чего не могу сказать я здесь. Храни эту тайну и открой ее при твоей кончине старшему сыну, а он пусть передаст ее своему наследнику. Пойдем же Тесей! Теперь я буду вашим путеводителем. «Хоть я и слеп, но зорок разум мой».

Последовали Тесей, Антигона и Исмена за Эдипом, а он повел их, словно зрячий и пришел к тому месту, где был спуск в полное мрака царство теней умерших, и сел там на камень. Приготовившись к смерти, Эдип обнял своих дочерей и сказал им:

— Дети, с этого дня не будет у вас больше отца. Уж овладел мной бог смерти Танат.

Тут хор неведомых голосов поддержал в своем песнопении стремление Эдипа в царство теней:


— Тот, кто жаждет свой век продлить,
Мерой дней не довольствуясь, —
Говорю не колеблясь, — тот
Не лишен ли рассудка?
Что нам долгие дни! Они
Больше к нам приведут с собой
Мук и скорби, чем радостей.
Если пережил ты свой век,
Позабудь наслажденья!
Срок придет и всех сравняет,
Лишь раздастся зов Аида,
Песен, плясок, лир чужда,
Смерть всему скончанье. (Софокл)

Эдип продолжил свою последнюю речь:

— Не будет больше лежать на вас тяжелый долг заботиться обо мне.

С громким плачем обняли Антигона и Исмена отца. Вдруг из глубины раздался таинственный голос: «Скорей, скорей, Эдип! Что же ты медлишь идти? Слишком долго медлишь ты!» Эдип услышал таинственный голос, позвал Тесея, вложил в его руку руки дочерей и молил Тесея быть их защитником. Поклялся Тесей исполнить просьбу Эдипа. Приказал уйти дочерям Эдип, они не должны были видеть того, что произойдет, и не должны были слышать ту тайну, которую хотел поведать Эдип Тесею. Ушли Антигона и Исмена. Отойдя недалеко, они обернулись, чтобы взглянуть в последний раз на отца, но его уже не было, «блаженно развязал он узел жизни», и лишь один Тесей стоял, закрыв глаза руками, словно ему явилось ужасное видение. Затем Тесей преклонил колена и стал молиться перед могилой Эдипа, человека «всех более из смертных достойного изумленья».

Антигона, милосерднейшая из дочерей, тоже молилась и проливала горькие слезы по ушедшему в Аид отцу:


— Увы, мне жаль былых страданий,
Немилых дней — и все же милых.
Лишь обниму его, бывало…
Отец мой! Милый мой отец,
Подземной тенью облаченный!
Навек останешься любимым
Ты для меня. (Софокл)

Так кончил свою многострадальную жизнь Эдип, и никто из смертных не знал, как умер он и где находится его могила. Без боли, без стона отошел страдалец в царство Аида, отошел в него так, как не отходит никто из людей.

А тем временем борьба за власть в Фивах была в самом разгаре. Сыновья Эдипа убили друг друга. Брат жены Эдипа Креонт, ранее разумно рассуждавший во всеуслышанье:


— Я никогда не жаждал стать царем,
Предпочитал всегда лишь долю власти
Так судит каждый, кто здоров рассудком.
Твои дары без страха принимаю.
А правь я сам, я делал бы не то,
Чего хочу. Ужель державство слаще
Мне беззаботной власти и влиянья?
Еще не столь я оскудел умом,
Чтоб новых благ и пользы домогаться.
Все счастья мне желают, все с приветом. (Софокл)

Со временем Креонт страстно возжелал этой самой власти и вступил в борьбу за нее с сыновьями Эдипа, прямыми наследниками престола. И пришло ужасное время, когда они все — ближайшие родственники — приложили усилия к делу «разрушения своей родины и братоубийством осквернили руки свои». Битва окончилась поражением сына Эдипа Полиника. Фиванцы решили лишить его погребения. Труп Полиника лежал у городских стен в поле, оставленный на растерзание хищным животным и птицам. Обречена была душа Полиника на вечные скитания, не могла она найти успокоения в царстве душ умерших.

Страдала благородная, готовая на всякое самопожертвование дочь Эдипа, Антигона, видя то бесчестие, на которое был обречен ее брат. Несмотря ни на что, решала она сама придать земле тело Полиника. Смерть, которой грозили всякому, кто осмелится придать земле Полиника, совершив все погребальные обряды, не пугала ее. Она готова исполнить долг перед братом, готова безропотно вынести все, лишь бы не остался непогребенным Полиник. Антигона просит Исмену помочь ей похоронить их брата. Но Исмена напугана:


— Опомнись! В женской родились мы доле;
Не нам с мужьями враждовать, сестра.
Им власть дана, мы – в подданстве; хотя б
И горшим словом оскорбил нас вождь –
Смириться надо. Бороться
Превыше силы – безрассудный подвиг.

Антигона отвечает сестре:


— Храни же ум свой для себя, а брата
Я схороню. Прекрасна в деле этом
И смерть. В гробу лежать я буду, брату
Любимому любимая сестра,
Пав жертвою святого преступленья.
Дороже мне подземным угодить
Чем здешним; не под властью ли подземных
Всю вечность мне придется провести?
Ты иначе решила – попирай же
В бесчестье то, что бог нам чтить велел.

И Антигона исполнила свое решение.

Вскоре узнал властитель Фив, что нарушено его повеление. В страшный гнев пришел он. «Сердце его горело и жаждало дел ужасных». Стража сбросила с трупа землю и села невдалеке на холм, чтобы не доносился до нее смрад от разлагающегося тела. Вдруг в полдень поднялась буря, вихрь закружил облака пыли по всему полю; когда же промчалась буря, увидела стража склонившуюся над трупом девушку, которая оплакивала Полиника, и скорбный голос ее звучал, как скорбный крик птицы, увидевшей, что чья-то злая рука похитила ее птенцов. Девушка совершала уже возлияние в честь подземных богов, как стража схватила ее и повела к правителю Фив. Девушка эта была Антигона.

Гневными словами встретил царь Антигону и потребовал у нее сознания в преступлении. Антигона и не думала отрицать своей вины. Она нарушила повеление царя, но зато выполнила закон и волю богов. Смерть не страшит ее, она жаждет смерти, так как жизнь ее полна лишь скорби. В страшном гневе грозит царь казнить не только Антигону, но и Исмену, которая, как он уверен, была помощницей Антигоны.

Услыхав, что и Исмену хотят придать смерти, содрогнулась от ужаса Антигона. Неужели ей придется быть виновницей гибели сестры? Слуги пошли за Исменой. Вот показалась она на пороге дворца. Катятся из глаз Исмены слезы скорби по сестре. На вопрос царя всегда робкая Исмена узнав, что смерть грозит ее сестре, нашла в себе мужество разделить с Антигоной ее участь. Твердо отвечает она, что тоже принимала участие в совершении погребальных обрядов над трупом Полиника. Не хочет Антигона, чтобы ни в чем неповинная Исмена пострадала вместе с ней. Напрасно молит ее Исмена:

— О, сестра, не отвергай меня, не говори, что я недостойна умереть с тобой! Разве имеет смысл для меня жизнь без тебя? Не оскорбляй меня!

Но Антигона отвечает сестре:

— Нет, ты не должна умереть со мной! Не должна называть своим тот поступок, который ты не совершала! Довольно будет и одной моей смерти! Ты избрала жизнь, когда отказалась придать со мной земле тело Полиника, а я избрала смерть!

Царь велит своим слугам отвести Антигону и Исмену во дворец и там стеречь их, чтобы не попытались они спастись бегством. Увели дочерей Эдипа слуги. Молча стояли граждане. Они сочувствовали Антигоне, они сознавали, что она совершила подвиг. Права была Антигона, сказав царю, что не обвинил бы ее народ за погребение Полиника, если бы не сковал ему уста страх перед властолюбивым царем.

Сын царя Креонта, юный Гемон, узнав, какая участь грозит его невесте, приходит к отцу и просит помиловать Антигону. Гемон знает, что весь народ жалеет невинную Антигону, что ропщет он на то, что за благочестивый подвиг грозит ей смерть. Сын просит царя не упорствовать и признать свое заблуждение.

— Невинной считают Антигону все в Фивах! — смело говорит Креонту Гемон. — Отец, я вижу, что ты склонен к неправде! Ты нарушил сам закон богов!

Все больше разгорается Креонт гневом; он думает, что лишь любовь к Антигоне заставляет Гемона так защищать ее. В гневе кричит он на сына:

— О, ты думаешь, как презренный раб женщин!

— Нет, — отвечает Гемон, — но ты никогда не увидишь, чтобы я сочувствовал злому делу. За тебя заступался я!

Но Креонт уже не слышит слов Гемона, он говорит, что твердо решил казнить Антигону. Услыхав это решение отца, Гемон говорит:

— Если она умрет, то повлечет за собой смерть другого.

Но Креонт не знает уже предела своему гневу. Он велит воинам привести Антигону и убить ее здесь, на глазах у Гемона.

— Нет, не умрет она на моих глазах! — восклицает Гемон. — Никогда не увидишь ты меня больше, отец! Ты можешь один безумствовать среди своих льстивых друзей!

С этими словами ушел Гемон. Напрасно граждане предостерегали Креонта, что лишь беду сулит тот гнев, в котором ушел от него Гемон, — Креонт непреклонен.

Вот ведут уже Антигону на ужасную казнь. Креонт решил похоронить ее живой в гробнице. Идет в последний свой путь Антигона. Живой будет замурована она в гробнице; не среди людей будет она, а среди мертвых, не будет она принадлежать ни жизни, ни смерти. Не сопровождают ее друзья; не оплакав, уводят ее на смерть. Больше не увидит она ясного света. Последние слова произносит несчастное создание, опутанное роковыми бедами своего рода:


— Схожу в Аид, хоть жизни путь не кончен.
Но верится, что там отрадой буду
Отцу; тебе я, милый, буду мать,
И милою тебе, мой брат несчастный:
Умерших вас я собственной рукой
Омыла, убрала и возлиянья
Надгробные свершила. Полиник!
Прикрыв твой прах, вот что терплю я ныне,
Хотя в глазах разумного поступок
Мой праведен. Когда была б я мать
Или жена и видела истлевший
Прах мужа своего, я против граждан
Не шла бы. Почему так рассуждаю?
Нашла бы я себе другого мужа,
Он мне принес бы новое дитя;
А если мать с отцом в Аид сокрылись,
Уж никогда не народится брат.
Я соблюла закон, тебя почтила,
Меня ж назвал преступницей Креонт
И нечестивой, о мой брат родимый!
И вот меня схватили и ведут,
Безбрачную, без свадебных напевов,
Младенца не кормившую. Одна,
Несчастная, лишенная друзей.
Живая ухожу в обитель мертвых.
Какой богов закон я преступила?
Зачем — несчастной — обращать мне взоры
К богам, их звать на помощь, если я
Безбожной названа за благочестье?
Я, пострадав, могу богам в угоду,
Признать вину, но коль ошиблись боги,
Не меньше пусть они потерпят зла,
Чем я терплю от них неправды. (Софокл)

Как не проявляла робости Антигона перед силами своей горестной судьбы, так не стала она робеть и перед несправедливыми богами. Путь у нее теперь остался только один.

Только что увели Антигону, как, ведомый мальчиком, приходит к Креонту слепой прорицатель Тиресий. Зловещие знамения были даны ему богами во время жертвоприношений. Боги разгневаны тем, что труп убитого не погребен, что птицы и псы всюду разносят куски разлагающегося трупа. Креонт в своем безумном упорстве не слушает даже прорицателя, который советует ему придать земле труп Полиника. Он говорит, что если даже орел самого Зевса занесет кусок тела к самому трону громовержца, то и тогда останется труп Полиника непогребенным. Разгневанный Тиресий грозно говорит Креонту, что за все его преступления покарают царя боги. Весь дом Креонта погрузится в печаль, кара постигнет того, кто дороже всех Креонту. Отомстят Креонту не знающие пощады богини Эринии. Никто не спасет его от ужасного мщения.

Испугали Креонта слова вещего Тиресия. Он отменил свой приказ не придавать погребению труп Полиника. Сам спешит в поле Креонт и совершает погребальные обряды, и молит богов не гневаться на Фивы. Совершив погребение, идет Креонт к гробнице, чтобы вывести оттуда Антигону. Поздно! Свив петлю из своей одежды, повесилась Антигона. Креонт застает в гробнице плачущего над трупом невесты Гемона. Напрасно молит Креонт своего сына выйти из гробницы. Гемон на глазах у отца пронзает себе грудь мечом; мертвый падает он на труп невесты. В отчаянии Креонт — он потерял своего последнего сына. Горько плачет отец над его трупом.

Тем временем вестник принес и жене Креонта, Эвридике, весть о смерти ее сына. Молча выслушала его Эвридика и ушла во внутренние покои дворца. Там убила она себя, пронзив, как и ее сын, грудь свою мечом. Лишь только покончила свою жизнь самоубийством Эвридика, как ко дворцу приходит Креонт. На руках его труп его сына. Здесь, у дворца ждет его новое ужасное горе, — он узнает о смерти жены. Сломлен гордый, властолюбивый дух царя. В отчаянии зовет он смерть:


— О Смерть, о Смерть!
Брось на меня свой взор!
Чтить тебя и там я буду, в мертвых. (Софокл)

Всех, кого любил, потерял Креонт. Плачет он, а хор предупреждает:


— Не дерзайте ж заветы богов преступать!
А надменных речей беспощадная спесь,
Беспощадным ударом спесивцу воздав,
Хоть на старости долгу научит.

Вот к каким ужасающим трагедиям приводят людей роковые проклятия богов и их собственная ни с чем не сравнимая, упрямая жажда мести, буквально ослепляющая несчастных, подвернувшихся ей на ее усеянном трупами пути». (Кун)

Воистину, «нет повести печальнее на свете», чем повесть о горестном Эдипе и его детях…

«Вера в неизбежную силу рока, божественного предопределения, тяготевшего над судьбой Эдипа и его семьи, была широко распространена в поэзии греков, но не в их действительной жизни; им и в голову не могло бы прийти сложить в минуту опасности руки, потому что нельзя избежать того, что предопределено; их судьи только засмеялись бы, если бы преступник вздумал сослаться в свое оправдание на рок или на приказ оракула совершить то, за что его привлекли к суду. В трагедии Эдипа его судьба предопределена свыше, но в картинах гибели героев трагедии под ударами рока мы видим влияние личных характеров: чем злее боги, тем более шатким и непрочным является все земное, тем ярче и сильнее проявляется личность человека». (История греческой литературы)

Как хотелось бы мне, мой дорогой читатель, на этой высокой ноте окончить повесть о благороднейшем из благородных царе Эдипе, само немилосердное страдание которого и милосерднейшая искренность защитили славных афинян. Но, увы, несправедливость, сопутствующая ему в жизни продлилась и за пределами ее.

Прошли тысячелетия и гнуснейшее обвинение в лицо царю бросил Зигмунд Фрейд, назвав «эдиповым комплексом» якобы чуть ли не поголовное сексуальное стремление детей к своим родителям. Господи, Эдип-то тут причем? Уж, казалось бы, исповедывающему иудаизм основателю психоанализа Фрейду гораздо ближе была притча Ветхого Завета о дочерях Лота, подпоивших отца своего и переспавших с ним ради продления рода колена Лотова. И пусть бы назвал он этот комплекс «комплексом дочерей Лота». Но нет, надо было осквернить саму память о древнегреческом герое, сделавшем все возможное, дабы избежать греха кровосмешения.

Так пусть не ведает благородный царь ничего о том, что приписали ему потомки, пусть


Сон, ни страданья, ни боли не знающий,
Нежным дыханьем повеет ему! (Софокл)

Пусть сияющий свет снизойдет на его душу… Пусть больше суровая длань несправедливости не коснется этой благородной души.

Ведь миф об Эдипе — это миф о гнетущей несправедливости, привольно живущей в нашем мире, неотрывно связанной с ним. Она — сама неотъемлемая составляющая этого мира. И кто из нас с ней не встречался?..

Вряд ли найдется такой счастливчик. Несправедливость настолько безжалостно пропитала всю жизнь, что народ, чтобы хоть немного справиться с ней и пережить ее, придумал странную, оправдывающую бога поговорку: «Кого больше любит бог, того он больше и наказывает».

Но коли уж бог так несправедливо поступает, то только людям остается протягивать друг другу руки и поддерживать друг друга в меру своих слабых возможностей. Но слабых ли?… Разве маленькая Антигона слабая девочка?.. Разве Исмена — беззащитное, казалось бы существо, не поборола свой страх, не встала рядом с ней?.. Разве Гемон не отдал жизнь свою за восстановление справедливости среди людей, коли в миропорядке она не предусмотрена? Вот оказывается на чьи плечи ложится забота о спасении справедливости. На плечи самих людей. Безжалостный мир проверяет нас. Каковы мы? Он стремится испытать нас на прочность, а не собирается предоставлять нам удобные условия проживания. Несправедливый мир проверяет глубину благородства души человеческой.