Странствия по нежному, страстному мудрому поэтическому миру Индии.


</p> <p>Странствия по нежному, страстному мудрому поэтическому миру Индии.</p> <p>

С большим сожалением я должна сообщить тебе, мой дорогой читатель, о том, что великая Индия, прошедшая по пути тысячелетий, создавшая на этом пути невиданную где-либо еще несравненную культуру, многое забыла. Пропали, канули в лету и целые исторические эпохи, и шедевры искусства и литературы. Причин тому несколько.

Большинство индийцев в разных местностях говорили на разных диалектах, а, следовательно, понимать друг друга они не могли. Кроме языкового барьера существовало и множество других: кастовые, этнические, политические, религиозные. Попробуй-ка взять хоть один из них! Брали, но с трудом. Многое в этом беге с препятствиями бесследно терялось. Живое трепетное слово – наиглавнейший источник передачи и сведений об исторических событиях, и текстов литературных произведений – пропадало в перипетиях сложного пути.

С начертанным словом тоже происходили свои неприятные вещи. Дело в том, что во влажном тропическом климате очень плохо сохранялись материалы для письма: пальмовые листья, березовая кора и даже более стойкая бумага, появившаяся с мусульманами примерно в Х1 веке, портились подчас подчистую. Посему картина жизни индийского народа представляет собой яркую мозаику, в которой зияют оргомные черные дыры – провалы памяти.

Обращая свой взгляд на поэтический мир Индии, мы не сможем вглядеться в судьбы создателей этого мира – творцов стихотворных строк, ибо о них не осталось почти никаких сведений. Поэтому просто перелистаем некоторые поэтические сборники, пройдемся по земле Индии, заглянем в дома ее родных детей, узнаем, о чем они думали и чем жили.

Вот мы вышли за порог дома, сели в повозку, запряженную мулом, и отправились в путешествие. Все вокруг обыденно и… прекрасно.


Раздавленный повозками тростник
Обрызгал соком сладким колею,
Что пыль шафранную несет, как стяг.
Слетелись попугаи на ячмень,
Колосья полновесные склонивший.
От рисового поля – к водоему
Проплыли вдоль канавы пескари.
Пастух прилег на отмели, где тело
Приятно охлаждает ил речной. (Мадхушила)

Тихо-тихо проехала наша повозка мимо отдыхающего пастуха. Стоит ли нарушать его покой? Ему ведь так рано, с зарей, приходится вставать. Но вот показались вдали фигурки прелестных девушек. Они о чем-то перешептываются между собой в этот чудесный вечерок. Позволим себе прислушаться к ним. Девушка в сиреневом сари доверительно говорит подругам:


О лотосоглазые! Выслушайте тайну девичью:
Какой-то воитель за мной, как охотник за дичью,
Все ходит и ходит. Оглянешься – здесь неразлучник.
Цветами украшенный, как он хорош, этот лучник!
Недуга любви на лице у него отпечатки.
Ни слова не скажет. Как будто играет он в прятки.
Сочувствием полная к горю его, я бессонно
Томилась, крушилась. Молчал незнакомец влюбленный.
Молчала и я – заговаривать первой негоже.
Лишь думала: «Как исстрадался несчастный, о боже!»
Лишь вам я откроюсь: красивый обличьем
Понудил меня он пойти вперекор всем приличьям.
Близ поля, что мы охраняем от шумной оравы
Прожор-попугаев, ты знаешь, для нашей забавы
Качели повешены, — там я качалась легонько.
Смотрю: припожаловал. Смирный – смирнее теленка.
«Айя! Раскачайте!» — его попросила несмело.
Качнул он – да так, что я чуть не до неба взлетела.
Я сделала вид, что рука соскользнула с веревки
И словно я падаю. Он же, проворный и ловкий,
Меня подхватил. Я в объятьях его оказалась.
Я не вырывалась, а если бы и попыталась,
Взмолился бы он: «Ах, останься со мной хоть с минутку!»
Отказ бы мой, верно, его огорчил не на шутку. (Капилар)

Этими словами закончила свой рассказ прекрасная девушка в сиреневом сари. Другая прекрасная девушка в розовом воздушном сари поведала подругам иную любовную историю:


Плелась плетеница в покое моем одиноком.
Одежда моя соскользнула с груди ненароком.
И рядом со мною возлюбленный мой оказался.
Нежданно-негаданно мой узелок развязался.
Не знаю, как мне рассказать о сегодняшнем чуде.
Руками своими поспешно прикрыл он мне груди.
Откинувшись, тело мое запылало, не скрою.
И я поддалась, не владела больше собою.
В меня господин мой прекрасный мгновенно вселился.
Он, мною владея, со мною безудержно слился.
Таиться не стану: отрадно мне было при этом.
Так лотос впервые цветет упоительным цветом. (Видьяпати)

С завистью посмотрела девушка в голубом сари на счастливую подругу и повела свой грустный рассказ:


В ночь нашей первой близости любовной
Боязни побороть я не могла.
Когда слились два наших жарких тела,
Уже плыла предутренняя мгла.
Всех радостей любви я не познала, —
Стыдливость, ты была моим врагом,
И лишь теперь – в порыве сожаленья –
Томлюсь мечтой о друге дорогом.
Ах, если б эта пчелка золотая
К нему слетела с веточки моей –
Передала, что нашей первой встречи
Не позабыть мне до последних дней.
Не позабыть, как с ласкою усталой
Он пряди кос моих перебирал,
И груди нежно гладил, и с улыбкой
Моей гирляндой смятою играл.
Была б я сотней женщин – все услады
Ему смогла бы сразу предложить,
Но я слаба в любовных ухищреньях –
Чем страсть его сумею заслужить?
О как мне выразить, с каким смиреньем
За эту ночь его благодарю!
Хочу молитвенно сложить ладони,
Когда в слезах об этом говорю.
Юна моя любовь: едва раскрылась,
А мной уже погублена почти, —
Ведь я молчала – даже на прощанье
Ни слова не смогла произнести!..» (Видьяпати)

Строгая девушка в алом сари, вдосталь наслушавшись любовных историй, стала предостерегать своих подруг:


Путь к мужчине тернист, —

потом, призадумавшись, безнадежно махнула рукой. —


Но ведь тысячи женщин согласны
В жертв жизнь принести
Ради этой тропинки опасной. (Видьяпати)

Что и говорить, любовь для девушки – чувство опасное. Да и во всех других жизненных проявлениях женская доля никогда не была легкой.


На свет не родись – будешь плакать, страдать и стыдиться,
А если родишься, не нужно девицей родиться.
Родишься девицей – рождайся девицей холодной.
Рождаешься страстной – тогда не зовись благородной!
И ночью и днем заклинаю всесильного бога:
Не дрогнуть бы только мне, жить бы мне чисто и строго.
Мне надобен муж, наделенный дарами благими.
При этом пускай не прельщается муж мой другими!
А если прельстится, пускай не гнушается мною.
Гораздо разумней своей украшаться женою. (Видьяпати)

Веселая девушка в зеленом сари весело засмеялась в ответ на увещевания строгой девушки. Зазвенела своим голоском:


Подружки! Сегодня Владыка смиренных женился на мне – во сне.
В свадебном шествии боги шли с роднею моей наравне – во сне.
Обряды свершались, он за руку взял меня в тишине – во сне.
Прошлых рождений моих плоды воплотились в пришедшем дне – во сне.
Невиданное блаженство даровано было жене – во сне.
Подружки! Сегодня Владыка смиренных женился на мне – во сне. (Мира-Баи)

Но довольно слушать нам девичий щебет. Ему конца не будет. Вот их пестро-яркая стайка остался далеко позади. Скрипят колеса нашей повозки. Едет она на запад. А запад готовится ко сну. И вот уже


Огромная туча-кошка
Огненным языком
Лакает лунные сливки
Из кастрюли ночных небес. (Вишакхадатта)

Наступает ночь, наступает время возлюбленному любить свою возлюбленную.


Когда под осенней луной
На верхней террасе дома
Пройдет в наслажденьях любовных
Половина пленительной ночи, —
Тот, кто, охваченный жаждой,
Не пьет из лианоподобной
Прохладной руки подруги,
Изнемогшей от пылких услад,
Воду, в которой дробится
Сиянье ночного светила, —
Тот неудачник, друзья. (Бхартрихари)

Тихо шелестят листья в ночи, нежные лепестки цветов, трепеща, с ласковым лепетом, медленно тянутся друг к другу, сплетаются в едином бутоне. Всюду простирается любовь… Юноша внемлет ей.


И из тучи любви над ним
Пролился поток дождевой, —
Душа, как цветок распустилась,
И тело оделось листвой. (Кабир)

И налилось могучими жизненными соками, способными сотворить чудо – новое живое земное существо.

Однако, надо быть очень нежным и деликатным в интимной близости. Вот рядом невинная девушка, еще не познавшая любви. Она испугается жаркой страсти. Тончайший трепет – ей милый друг. Этому учит бог любви Кама, об этом он пишет в своей книге «Камасутра»: «В течение первых трех ночей после свадьбы муж и жена должны спать на полу и соблюдать воздержание. В течение следующих семи дней они совершают омовения под звуки музыки и пения, украшают свою внешность, вкушают трапезы совместно и оказывают почести родственникам. Вечером десятого дня муж должен ласково обратиться к жене, чтобы внушить ей доверие. Не следует нарушать обет воздержания, пока не завоевано доверие молодой жены. И лишь когда она начнет доверять, можно приблизиться к ней, ибо женщины нежны, как цветы, и предпочитают, чтобы их завоевывали нежностью».

Это наставление бога любви индийские благородные юноши изо всех сил стараются блюсти. Они сдерживают себя, говорят себе:


В час первого слиянья, первых ласк
Бог Камадэва голоден и жаден, —
Будь сдержан – второпях не раздави
Сладчайший из чудесных виноградин.
Не жадничай, стыдливой овладев,
Смиряй свое мучительное пламя, —
Достойный лучше с голоду умрет,
Чем станет есть обеими руками.
О Кришна! Ты, конечно, очень мудр
И должен знать не хуже, чем другие,
Как боязно слонихе молодой
Почуять жезл погонщика впервые.
Она решилась встретиться с тобой
Лишь после долгих просьб и увещаний,
Так постарайся милой угодить –
Ей сразу станешь ближе и желанней.
Настойчиво к любви не принуждай,
Так делают лишь грубые невежды.
Она нежна, — не рань ее души,
В порыве страсти не порви одежды.
С ней наслаждайся лишь до той поры,
Пока твой натиск терпит благосклонно,
Но отступи, едва заметишь ты,
Что смотрит недовольно, утомленно.
И за руку поспешно не хватай,
Увидев, что уйти она готова. (Видьяпати)

Ведь так же поступал и всемогущий бог Шива, вошедший в опочивальню к своей возлюбленной — девственной Парвати. Вот как это было.


Женою Шивы сделалась Парвати,
Но охватила робкую тревога, —
Она хотела убежать от бога,
Хоть страстно жаждала его объятий.
Он с ней заговорит, — она не слова,
Он тронет грудь ее, — она пылает,
Но, чувствуя, что муж ее желает,
Желания чуждалась молодого.
Как бы любовью утомлен, ресницы
Сомкнет он, — припадет к нему средь ночи,
Он улыбнется ей, — откроет очи,
Как будто в небе вспыхнули зарницы.
Она дрожала под его рукою, —
Он руку останавливал нежданно,
Но так всегда случалось, что вкруг стана
Развязывался пояс сам собою.
«Ты услади, — твердили ей подруги, —
Возлюбленного, жадного к усладам», —
Но с ним на ложе оказавшись рядом,
Советов их не помнила в испуге.
О пустяках беседа шла, бывало,
И спрашивал, и ждал ответа Шива,
Но, глядя на любимого стыдливо,
Она безмолвно головой качала.
Сорвет он ткань с груди, свой взгляд утроит:
Он на челе раскроет третье око, —
Она застынет и, вздохнув глубоко,
Свои глаза ладонями прикроет.
Едва ее обнимет он, — вдоль тела
Беспомощно ее повиснут руки:
Боялась, — Шива причинит ей муки,
Хотя она любить его хотела.
Желала без укусов поцелуя,
И чтоб ей ноги не царапал ноготь:
Себя лишь нежно позволяла трогать,
В любви лишь нехотя себя даруя.
Когда подруги днем ее просили
Поведать, как прошла пора ночная,
Она, стыдясь и дивно замирая,
Молчала в упоительном бессилье.
Увидит в зеркале себя с любимым
Наутро после робкого сближенья, —
И кажутся ей оба отраженья
Единым существом неразделимым.
С отрадою смотрела мать Парвати
На юность, что любимому желанна:
Мать счастлива безмерно, несказанно,
При виде счастья своего дитяти.
А дочь воистину вкушала счастье!
Сначала наслаждаясь поневоле,
Она избавилась от чувства боли,
Неспешно постигая чудо страсти.
Она теснее к мужу прижималась,
Блаженствовала, рядом с ним покоясь,
Руке, срывавшей в нетерпенье пояс,
Уже едва-едва сопротивлялась.
Был каждый час для них необычайным.
Боясь расстаться даже на мгновенье
Они изведали в самозабвенье
Приверженность к любимым ласкам тайным.
Их сочетала нега золотая,
Друг другом упивались неустанно:
Река спешит в объятья океана,
Он пьет, к устам, — нет, к устью! – припадая.
Чтоб насладить жену и насладиться,
Он обучал ее искусству страсти,
И, благодарная за соучастье,
Ему себя дарила ученица.
От боли, нижней губке причиненной
Его зубами, тем она спасалась,
Что ртом горячим холода касалась
Луны, на лбу супруга вознесенной.
Лишь западала в третий глаз глубоко,
С ее кудрей, слетая, пыль сандала, —
Ее дыханью, что благоухало,
Как лотос, подставлял он это око.
Она забыла стыд, присущий ей дотоле,
И над собою две признала власти:
Супруга власть и власть пьянящей страсти, —
Ей было сладко у двоих в неволе!
Глаза блуждали, речь была невнятна,
На лбу ее блестели капли пота,
Не ртом, а взглядом, жаждущим чего-то,
Он пил ее, пил долго, многократно. (Калидаса)

И хотя молодая женщина уже познала нежную радость соитья, она еще порой нерешительна, она еще смущена, она доверительно признается:


Когда он снял с меня одежды,
И я не могла прикрыть свои груди тонкими руками,
Я приникла сразу к его груди, чтобы одеться ею.
Когда же его рука поднялась по моему бедру,
Меня, словно в океане стыда тонущую,
Спас бог любви – учитель обмороков. (Видьяпати)

Но потом все же отошел в сторону. Дал дорогу любви. И молодая женщина


Охвачена стыдом по окончанию любовной игры
И не находя под руками своих одежд.
Одевает объятьями любимого
Свои бедра. (Видьяпати)

И вот торжествует победу радость страстной жгучей любви. Влюбленные ликуют.


Ночью, когда они наги,
Близки и в страсти своей бесстыдны,
Им любо, смыкая объятий тиски,
На ложе блаженства глянуть, —
Утром, при старших, всему вопреки,
Им, радостноглазым, любо,
Все вспомнить и глянуть друг другу в зрачки,
Где пляшут искорки смеха. (Амару)

Счастье живет в семейном доме, где муж с женой – влюбленный и влюбленная. Ладно все у них ладится, чудесно получается. Хвалят друг друга не нахвалятся, и правильно делают, потому как


Дом, в котором не звучит хвала
Совершившим добрые дела,
Мрачен, как кладбищенский приют:
Приведенья в доме том живут. (Кабир)

А из дома, где поселилась любовь, приведения-чудища бегут сломя ноги и головы. Но, бывает, наступают и дни скоропалительных ссор, размолвок. Вот муж недоумевает:


«Что значит, любимая, гневный твой взгляд?» –
«О нет, я гляжу без гнева!»
«Мне больно… Не я ль пред тобой виноват?» –
«Вины твоей нет, владыка!»
«Так что ж ты рыдаешь все ночи подряд?» –
«Кто видит мои рыданья!»
«Да я, твой любимый!» –
«О, слов этих яд! Меня ты не любишь больше!» (Амару)

Замолчала… Обиделась… Отвернулась… Но покорно в свете угасающего дня вошла все же в опочивальню расстроенная жена. Там


Над ложем любви тишина разлита, влюбленные в ссоре ныне:
Давно уж наскучила им немота, но нежность с гордыней спорит.
И вдруг приоткрылись в улыбке уста, во взоре блеснула радость,
В объятья слилась молодая чета, и смех разрушил молчанье.
«В сандаловой пудре жестка простыня, а тело мое так нежно!» –
Сказал и на грудь свою жарче огня ее возложил он ловко,
И, губы кусая, лаская, дразня, ногами стянул одежду
И делать, хитрющий, заставил ее все то, что ему пристало. (Амару)

Прошла пора страстей, сжигающих тела и зажигающих души. Потекли дни за днями. Жизнь потребовала от людей: трудиться, пора трудиться. Вот милому мужу надо по делам отправляться в долгий путь. Жена, сложив ладошки, чуть не плача, все твердит и твердит ему:


«Вернешься сразу же, не правда ли?
Иль через час? Иль в полдень?
Быть может, вечером?
Иль к полночи придешь домой, любимый?» –
Она печальная молила, задерживая дома
В дорогу долгую, стодневную, собравшегося мужа. (Амару)

Жена остается дома, ибо дом для женщины – главный храм на земле. А он, муж, тяжко вздохнув, отправился в путь. Что делать? Жить-то надо. Но разлука так невыносима, что однажды


Услышав тяжкие всхлипы дождя,
Что хлынул из тучи ночью,
Великой тоской по жене изойдя
В унылой разлуке длинной,
Так громко рыдал он, себя бередя,
Что люди в селении дальнем
Отныне решили, покой свой щадя,
Чужим не давать приюта. (Амару)

Что и говорить, у монеты с названьем «Любовь» — две стороны: рядом с радостью в сердце лежит сжигающая душу тревога. Воистину верно сказано:


Нет яда горше, чем любовь,
Нектара, слаще, чем любовь!
С любимою мы, как в раю,
И, как в аду, в разлуке с ней. («Панчатантра»)

Рвемся к ней, а она?…

Но, что и говорить, мой дорогой читатель, да ты и сам это прекрасно знаешь: далеко не все женщины хранят верность своим мужьям. Вон, посмотри-ка на ту красотку, что так лукаво стреляет глазками-изюминками, кидая смелый взгляд на своего соседа.

Она ему намекает:


Очень темна гадкая ночь,
Сегодня уехал муж, дом пуст.
Поэтому не спи, сосед,
Чтобы меня не украли. (Видьяпати)

И сосед настороже. Красотка давно уже приглянулась ему, да и как тут не приглядеться, когда, бывало, видишь ее выходящей из воды после омовения. Ведь


Вид женщин, совершающих послеполуденное купание
Делает ненужным лук Кама-дэвы. (Видьяпати)

Ее тонкие намокшие одежды прозрачны, видимым становится все прекрасное тело, и цвета вороного крыла


Волосы изливают потоки воды,
Будто испугавшись лица луны, рыдает мрак. (Видьяпати)

И восклицает одурманенный мужчина вслед почти обнаженной женщине:


О идущая, прикрывшись краем сари медленно ступай!
Не боишься ли ты, что твоя талия
Переломится от тяжести грудей? (Видьяпати)

А она и не торопится. Мужа нет дома. Сосед теперь желанный гость. И вот уже можно поведать подружке все прелестные тайны страстной ночи:


Как меня ненасытно он любит всю ночь напролет:
Чаши грудей пугливых руками горячими мнет,
Припадает к губам – и нектар их глотает хмельной,
Будто нищий с жемчужиной, жадно играет со мной.
О подруга, поверь: говорю – и горю от стыда,
Я теперь поняла, что в плену у него навсегда.
Тщетно прячу лицо, закрываю ладонями грудь, —
Обуздать ли грозу, если молнию хочет метнуть? (Видьяпати)

Любовь и страсть – хитрые бестии, крутят людьми так, как им это заблагорассудится. Вот и приходится признаваться:


Не наслаждались мы желанным наслажденьем –
Желанье наслажденья нас пожрало.
Не истязали мы подвижничеством плоть –
Подвижничество истязало нас.
Не мы беспечно проводили время,
Но время нас, беспечных, провело!
Желанья наши не увяли,
Но из-за них увяли мы! (Бхартрихари)

И так бывает… И возопишь:


Страсти земные – это зубастые рыбы,
Что тело терзают мое;
Груз тяжелый грехов на моей голове.
Ноги нигде не находят опоры,
Опутанные водорослями иллюзий.
Корысть, злоба, тщеславие, лицемерие –
Это мощные порывы ветра,
Что обрушиваются на меня.
Услышь меня, сосредоточение милосердия, я измучен,
Выбился из сил, теряю сознание! (Сурдас)

Страсть пожирает людские души, ибо «опять и опять как злобный пес, визжит и лает плоть», (Шейх Фарид) и женщины, по мнению мужчин, несут погибель. Они, порой, бывают вот такими:


Опасностей пучины, нескромности обитель, хранилище безумья,
Пристанище пороков, дом сотни злых обманов и поле подозрений,
Корзина дел коварных, смесь яда и нектара, погибель для героев –
Жену, подобье куклы, кто создал в этом мире на гибель добрым нравам? («Панчатантра»)

Ах, мужчины, мужчины…А вы-то не погибель ли?.. Послушайте, как жалуется брошенная бедняжка своей подружке:


«Власть любви – я забыла о ней в простодушье своем:
Мне казалось, с любимым останусь навеки вдвоем.
А любимый ушел – и не знаю, на много ли дней,
Но живет в моей сердце. И сердце болит все сильней.
Он ушел так нежданно – ушел, не сказав ничего,
А ведь душу отдать я готова была за него!
Я понять не могла, я звала, умоляла – вернись!
Он ушел, о подруга, — и дни моих мук начались.
Посмотри: моя жизнь безнадежна, тускла и грустна,
Как светильник без масла, мерцает и гаснет она!..»
А подруга в ответ: «О мой лотос, не надо страдать, —
Кто тобой восторгался, к тебе возвратится опять!» (Видьяпати)

— Нет, нет, — мотает головой несчастная брошенная влюбленная. – Но я все ему сказала, все, как есть. Сказала ему:


Незрячий прежде, чем шагнуть, нащупывает путь,
А я о том, что ждет меня не думала ничуть.
И вот плоды: мою любовь не больше ценишь ты,
Чем старый глиняный кувшин, заброшенный в кусты.
Я верила, что страсть твоя не ведает конца,
Что вечен будет наш союз, связующий сердца.
О Кришна! Место я нашла для наших тайных встреч,
Но тайну эту, милый друг, ты не сумел сберечь.
Зачем беседы обо мне ты с каждым встречным вел?
Теперь и до дурных людей, наверно, слух дошел.
Боюсь, опасная игра не кончится добром, —
Ах, звонче злые языки, чем барабанный бой! (Видьяпати)

И вот уже гневные уста обманутой клянут не только неверного любовника, но и самого создателя.


Попадись мне творец, я б связала его
И в колодец глубокий столкнула с досады!
Если женщину он красотой наделил,
Дать в придачу и мужа достойного надо.
Стала юность врагиней смертельной моей,
Стало тяжкой обузой прекрасное тело, —
Пусть кому-то желанна моя красота,
А меня она, видно, сгубить захотела.
Ах, подруга, не спрашивай, как я живу, —
Не торопится милый ко мне возвратиться.
Чует сердце мое: в чужедальнем краю
Он сегодня другою пленен чаровницей. (Видьяпати)

О любовь, самая могучая сила из всех сил на земле – сила, рождающая новое чудо – новое существо на земле. Ты сладка — и ты «готовишь соль для тысячи сердечных ран» (Мирза Галиб), «ты — крокодил-любовь поглощаешь тела» (Видьяпати) и создаешь новые. Ты – всевластная владычица мира.

Надо признать, что истинная преданная любовь в семье была большой редкостью. Слишком много препятствий стояло у нее на пути. Это раньше в Индии, в легендарные древние времена, описанные в эпосе «Махабхарата», существовал брачный обряд «Сваямвара», согласно которому девушка по собственной воле выбирала себе мужа после того, как претенденты на ее руку проходили многие испытания.

Но и этот обряд – всего лишь легенда, сказка. В жизни же женщина не должна была иметь собственной воли, она должна была претерпеть все: быть скромной, незаметной, покорной. Даже смех для нее – проступок. «Ведь что подумают мужчины, услышав заливистый смех? Ветреница, подумают они. Смеясь, женщина обнажает ту часть своей души, которую она должна прятать. Только серьезность может служить ей надежной защитой». (Б. Бхаттачария) Вот так-то, друзья мои!

А что делать вот этой несчастной, которую из кастовых и меркантильных соображений отдали замуж за ребенка малого. Тут уж точно не посмеешься. Послушем-ка ее жалобу:


Мой муж совсем еще ребенок.
Уложила я его спать на веранде.
А тут завыл шакал на чечевичном поле.
Услышав вой, мой супруг испугался и заплакал.
Прибежала его мать со двора:
Кто это обидел моего сынишку?» (Тики)

Что тут скажешь?..

А что делать страстно любящей женщине вот с таким вот горе-любовником. Подслушаем-ка ее рассказ подружке:


Слова его страстные слаще нектара сочтя,
Поверив, что милый доверчив и добр, как дитя,
Решив, что созвездия благополучны для нас,
На место свиданья пришла я в полуночный час.
Нет слов и нет сил рассказать, что случилось потом,
Тебе лишь одной я готова признаться во всем:
Когда я разделась, когда он светильник задул,
Зевнул мой любимый – и через мгновенье уснул.
Ужели, подруга, так быстро угас его пыл –
За что он меня равнодушьем своим оскорбил?
И как мое сердце, гудя, будто вспыльчивый гром,
Еще не порвалось, пронзенное жгучим стыдом?
Разжечь для любви не смогла я мое божество,
Дразнящими пальцами тщетно ласкала его, —
Глаза он ладонью прикрыл и забылся опять,
А я рассердилась – не стала его пробуждать. (Видьяпати)

Однако у индийской женщины есть преимущество перед всеми женщинами мира. У нее есть надежда на любовь в будущей жизни. Вот, неотчаявшаяся, как рассуждает:


О друг мой, живущий в краю сапфировых вод
Безбрежного моря, волшбою лучей усыпленного,
Где, благоухая созрелой пыльцою, растет,
С шипами, как беличьи зубы, кустарник пасленовый!
Знай, суженный мой, что не в этом рожденье, так в том,
А все же законной женою войду я в твой дом. (Аммунавар)

Есть женщины в Индии, которые не хотят считать себя слабым полом, не верят стихотворцам. Напротив, они с уверенностью говорят:


Вот он, стихотворцев произвол!
Женщины – неужто «слабый» пол,
Если мановением ресниц
Индру им дано повергнуть ниц? (Бхартрихари)

А уж мужчин и подавно.

«Любовь – как ученье. Чем дольше в любви я учен, — недоумевает один из их представителей, — тем большим незнаньем своим удручен». (Тирукал)


«Люблю больше всех!» – я однажды воскликнул… Мрачна,
«Кого это всех?» – вопросила она.
Я думал сейчас о тебе!» — говорю я. – «Вот диво!
А раньше о ком?» – проворчала строптиво.
Поклялся: «Люблю до кончины!» Она мне: «Изменник!
Кого ж ты полюбишь в грядущих рожденьях?» (Тирукал)

Таковы женщины! Стенайте же, мужчины!


О, если б выплакать я мог вскипающую на сердце кровь!
Но мне тогда обзавестись пришлось бы парой глаз другой.
За милый голос – жизнь отдам! Башка моя скатилась с плеч,
Но она молвит палачу: «Еще ударь-ка раз-другой!»
Огонь моих сердечных ран за солнце думали считать.
Я ими освещаю мир: порой – одной, подчас – другой.
Тебе я сердце отдал зря! Когда б не умер я в тот раз,
Еще стонал бы да вздыхал, пока бы не угас – в другой.
Препоны пуще горячат мой пылкий нрав. Не мудрено!
Поставь запруду – и река, вскипая, станет враз другой. (Мирза Галиб)

Однако не бесконечно будет биться и вскипать река жизни. Вот и ее тихий омут – старость. Вот и


Ветви, бывало, цветущие,
Отягощенные роем пчелиным,
Волею времени, милый,
Торчат оголенные ныне. (Хала)

Но человек – не дерево. Его ветви могут и ожить, если за долгую жизнь сумел он впитать своими корнями соки мудрости. Тогда для него


Земля просторна – вот и ложе,
Лианы рук – подушкой служат,
Свод неба – крышей, ветер – опахалом,
Луна – светильником, бесстрастие – супругой,
И счастлив спит мудрец,
Как царь – но без его забот. (Бхартрахари)

И, умиротворенный, несуетный, признается себе мудрец:


Когда я пребывал, ослепленный неведением,
В темной ночи страстей,
Весь мир казался мне сотворенным из женщин,
Но ныне мазь мудрости очистила мои очи
И просветленным взором я вижу во всем только бога.
И теперь ни нагая земля для ночлега,
Ни нега роскошного ложа,
Ни скудость кореньев и трав,
Ни яств и приправ изобилье,
Ни великолепье шелков,
Ни отрепье, прикрывшее тело,
Не заставят с дороги свернуть
Отмеченных твердостью духа,
К благоизбранной цели идущих:
Нипочем им ни горе, ни радость! (Бхартрихари)

Благоизбранная цель – это постижение мудрости, размышления над всем сущим. Мудрый человек до самой глубинной глубины души своей прочувствовал, что мир несовершенен, что


Дерево мира от начала до конца в колючках.
Мы ищем розы, но их вообще нет.
Мир людям человечность, как благую весть сулит.
Сулит, но не имеет. (Дехлеви)

И надо отважно жить в этом посыле, потому что другой жизни нет. Надо уметь от души наслаждаться нечаянными радостями. Надо научиться замечать их. Вот


Растут при дороге деревья тенистые,
Нам отдых сулящие.
Но редкое дерево вспомнится путнику,
Дошедшему до дому. (Неизвестный поэт)

А ведь оно так старалось обрадовать его, приветливо махая ветвями, окутывая нежным ароматом своих распустившихся бутонов, сбрасывая свои сладостные плоды. Путнику жизни надо, ох как надо, научиться от всей души благодарить, казалось бы, это бездушное существо — дерево.

И еще ему надо суметь пройти по жизни, не оставляя следов греха за собой.


В чужой жене видеть мать,
В чужом богатстве – жалкий прах,
А в ближнем – самого себя, —
Таков не знающий греха. («Панчатантра»)

Не знающий греха предпочтет


Уж лучше онеметь, чем осквернять уста свои обманом;
Уж лучше стать скопцом, чем тайно совратить жену чужую;
Уж лучше умереть, чем подлой клеветой себя унизить;
Уж лучше обнищать, чем золотом чужим обогатиться. («Панчатантра»)

Труден путь безгрешного путника по просторам перипетий жизни. Но ему есть к кому обратиться за помощью. И он обращается к богам:


Шива, Вишну, Кришна, Джина, тот, кто в лотосе рожден,
Кто б ты ни был – на коленях пред тобою раб я твой.
О, каким бы из бессчетных не назвался ты имен,
Помоги мне стать свободным от болезни бытия! (Лал-Дэд)

Богам, ищущий человечности человек, дает клятву:


О Земля моя мать, Воздух мой отец,
Огонь мой друг, Вода мой родич, Эфир мой брат,
Я клянусь вам со сложенными руками!
С вашей помощью я сотворю добро
И обрету истинное знание,
И счастливый, избавившись от заблуждений,
Я соединился с высшим божеством. (Бхартрихари)

Размышления о сущности бытия приводят мудрого человека к священному открытию в его жизни. Он прозревает истинного бога. Он, просветленный, произносит:


Были скрыты во мгле слепоты и твои и мои черты.
Умирала не раз обреченная плоть моя.
Я не знал, Владыка, что ты – это я, а я – это ты,
И безумие спрашивать – кто здесь ты? кто здесь я? (Лал-Дэд)

Поэт Кабир тоже призывал человека искать бога не в храмах и мечетях, не в паломничестве к святым местам, а в своем горячем, метущемся сердце, в своей душе. А душу, где живет бог, он призывал содержать в чистоте. Ибо


Мир – каморка, а каморка – в саже.
Счастлив, кто пройдя путем надежды,
Вышел из каморки этой, даже
Не испачкав краешка одежды. (Кабир)

Но мир не только запачкан сажей, он еще и


Слепец с ужасною судьбой.
Сравню его с коровою слепой:
Теленок у нее подох, но сдуру
Несчастная теленка лижет шкуру. (Кабир)

Мир слеп и беззащитен, как вот эта бедная корова с пронзительно грустными глазами. Устами поэтессы Лал-Дэд, сама эта беззащитность пытается сказать нам:


Как в мир пришла я, так ушла, когда настал мой срок.
На жердочке моя душа, кругом – речной поток.
В кармане шарю я рукой, — нет ни полушки там.
Так что ж теперь за перевоз я лодочнику дам?
Я лодку через океан тяну за тоненькую нить.
Услышит ли меня Господь, он мне поможет ли доплыть?
Сырая глина – мой сосуд, я расточаюсь, как вода.
Ужели мой заблудший дух в свой дом не вступит никогда? (Лал-Дэд)

И кто же защитит его? Быть может брахманы? Нет, отнюдь нет, увы, нет.


Миру не помогут брахманы беседами,
Не нужен людям опыт их убогий.
Ужель они, опутанные ведами,
Для нас отыщут верные дороги? (Кабир)

Поэт Кабир знает путь спасения и говорит о нем нам:


Посмотри, как буря знанья повалила все заборы!
Рухнули корысти звенья, — двери, стены и подпоры,
Рухнули столбы сомнений; рядом – себялюбья балка,
Черепки дурных стремлений, скудоумия черпалка.
Дождь, сопутствующий буре, оросил сердца живые, —
Солнце истины сегодня мы увидели впервые. (Кабир)

Истинные, добрые знания – сила жизни. Они возьмут слепой, нерешительный мир за руку и выведут его потихоньку из ужасающей тьмы невежества, шаг за шагом, шаг за шагом, потому как


Все великое от малого зависит,
Эту истину на камне надо высечь.
Вот привязан ко грошовой коновязи
Конь-скакун, который стоит много тысяч. (Рахим)

А высшее блаженство постигнут те,


Кто счастлив сам, вокруг счастливых видит
И сам, любя друзей, любим друзьями. («Панчатантра»)

И его радость не будет зависеть от того, сколько ей досталось в жизни злата и серебра. Радости это безразлично. Она смеется себе от души, сидя на зеленой лужайке, а не во дворце. Зачем ей такая обуза, как дворец. Смеясь, говорит радость:


Из шелка тебе одеяние любо,
А я утешаюсь одеждой из луба.
С богатым сравнится нищий бездольный,
Когда одинаково оба довольны.
Но если желанья твои безграничны,
Тогда ты и вправду бедняк горемычный. (Бхартрихари)

Ведь дело вовсе не в богатстве, а в высоком полете духа.


Кто духом высок – и в паденье своем величав.
Кто низок – опустится ниже, совсем измельчав.
Кувшин золотой все в цене – и разбитый на рынке.
На что нам обломки от крынки? (Аувейар)

Но дешевых глиняных обломков в жизни, увы, гораздо больше, чем золотых, и их, по-прежнему, все жаждет и жаждет приобрести никчемный немудрящий глупец. Он вырос и забыл о том, что, будучи ребенком, жаждал иного недостижимого, когда ручонкой в волне пытался поймать светлый лунный луч. Став взрослым, он перестал быть мудрым, пустился во все тяжкие в погоне за глиняными черепками и сотни новых узлов завязал и в без того запутанной сети своей жизни-сансары. И вот ему уже никак не удается выпутаться из этих сетей, не удается прекратить мучительный путь перевоплощения души и достичь нирваны. Не доходят мудрые советы до глупца, не внемлет он им, хоть что тут делай.


Ты можешь достать жемчуг из пасти крокодила,
Ты можешь переплыть океан по бушующим волнам,
Ты можешь надеть на голову, как венок, разъяренную змею,
Но никогда не убедишь глупца,
Упорствующего в своих заблуждениях!
Ты сможешь, если очень постараешься,
Даже выжать масло из песка,
Жаждущий, ты можешь напиться воды из миража,
Быть может, тебе удастся даже найти заячий рог,
Но никогда не убедишь глупца,
Упорствующего в своих заблуждениях. (Бхартрихари)

Такова жизнь.

Постигая ее, индийский народ создавал тысячелетиями Книгу Мудрости. Назвал он ее «Тирукал». И написал в ней:


Смерть – это лишь сон, — таково мудрецов убежденье.
А что же рожденье? От сна пробужденье.


Всему, что достойно, учись, не ища награжденья, —
И действуй потом, как велят убежденья.


Что, в сущности, буква и цифра? Не глаза ли два,
Которым открыта вся суть естества?


Тому, кто учен, не читающий книг – не чета.
В своем неразумье он хуже скота.


Богат лишь богатый решимостью, волей. Безвольный
Среди обездоленных самый бездольный.


Лишенный решимости – не человек, размазня.
Он мертв. Он подобье иссохшего пня.


Невежда тупой, поучающий умных людей,
Подобен жене без обеих грудей.


Душой очерствелый – живет для себя одного,
А полный любовью – для мира всего.


Отвергшим любовь нет цветенья. В душе их пустой
Все мертво, безжизненно, как сухостой.


Приветное слово дороже даров дорогих,
Не надобно мудрым творений других.


Кто молвит сердечное слово – себя упасет
От бедности горькой, жестоких невзгод.


Услуга ко времени – хоть и порою мелка –
Значеньем своим, как земля велика.


Оплаты не ждущая помощь, будь самою скромной, —
Значеньем своим, словно море, огромна.


Платить за услугу услугою равной неверно,
Да будет услуга душе соразмерна!


Не помнить о благе – мерзейшее зло на земле.
И высшее благо – не помнить о зле.


Неправда, которая сеет добра семена, —
Обман лишь по имени – правда она!


Приветное слово – добро укрепляет в сердцах,
А зло от него рассыпается в прах.


Прославь благодарственным словом, душой возлюбя,
Того, кто поддерживал в горе тебя.


Лишь тот обретет добродетель, в ком совесть чиста.
А кроме добра, все – обман, суета.


Богатство в руках щедролюбца – как древо, для всех
Хранящее сладостный плод иль орех.


Другим помогая в беде, не жалей ничего.
Ты беден? Продай же себя самого.


А любви лишь спасенье души, заточенной в темнице,
Где ей суждено так жестоко томиться.


В отвергших любовь нет и проблеска жизни: они
Скелетам, обтянутым кожей, сродни.


Лишь в смехе веселом, лишь в этом надежнейшем средстве, —
Спасение от нескончаемых бедствий.


Будь тверд, словно буйвол, влекущий повозку сквозь грязь, —
И горе отступит, само огорчась.

Так учил людей жить мудрый «Тирукал».