Небольшой экскурс в историю Испании. Христофор Колумб.


</p> <p>Небольшой экскурс в историю Испании. Христофор Колумб.</p> <p>

Испания – самая жгучая, самая жаркая страна Европы.

Испания — страна, которая была в течение восьми веков прибрана к рукам арабскими завоевателями. За столь продолжительный период тесного сосуществования горячая испанская кровь, смешавшись с арабской кровью, стала представлять собой весьма жгучий коктейль, к которому примешалась еще и африканская струя. Ведь Черный континент находится рядом: стоит лишь переплыть Гибралтарский пролив длиной всего в 60 километров. Потому-то, возможно, испанцы так разительно непохожи на народы других европейских стран.

Так давай же кинем свой быстрый взгляд, мой дорогой читатель, на историю арабского завоевания. В 714 году их войска, прошедшее через земли Северной Африки, перешли пролив Геркулесовы Столбы, позже названный Гибралтаром в честь полководца-завоевателя, и покорили большую часть Испании. Через 4 года испанцы начали отвоевывать пядь за пядью свою родную землю. Происходил исторический период под названием Реконкиста, что в переводе означает «отвоевывание». Успехи Реконкисты привели к тому, что в середине ХШ века в руках арабов остался лишь Гранадский эмират. Но освобождение его было не единственной заботой испанских правителей. Существовала забота и свойственная другим европейским странам: разъединение страны на отдельные небольшие королевства ослабевало ее силы.

О междоусобных распрях говорили не только политики, но и поэты:


Сыны мои не разу не сливались
В одну семью единым тесным кругом,
И связи все тогда у них и рвались,
Когда был нужен мир да лад друг с другом.
А варварские полчища ворвались, —
И все здесь оказалось к их услугам;
Разбили братьев, не признавших братства,
Разграбили их матери богатство. (М. Сервантес)

Разрешение всех проблем взяла на свои плечи царственная чета – королева Изабелла и король Фердинанд. В этой царственной супружеской паре Изабелла играла главную роль. Она была весьма своеобразным человеком. Одним из ее своеобразных поступков стал вот какой: будучи принцессой, она не согласилась подчиниться участи большинства принцесс, которые своими браками и потерей возможности наслаждаться личной жизнью, латали политические прорехи в государственных делах разных стран. Вопреки категорическому требованию родителей, желавших выдать ее замуж за португальского монарха, восемнадцатилетняя кастильская принцесса вышла замуж за своего племянника — семнадцатилетнего Фердинанда, наследника арагонского престола.

Она его так любила, что ради этой любви вела тайные переговоры, устроила побег, отваживалась на самые дерзновенные поступки, которые не встречались даже и в замысловатых, витиеватых и непредсказуемых сюжетах рыцарских романов. Она опровергла мнение, бытовавшее в те времена, что мужчина, мол, ищет счастье, а женщина покорно сидит, сложа руки, ожидая его. Свое счастье она сама взяла в свои руки.

Но для особы королевского рода личное счастье – это еще не все. Завладеть престолом — вторая задача Изабеллы. На пути к ее осуществлению стояла старшая сестра Хуана. Изабелла, заручившись поддержкой третьего сословия и распустив неправомерные слухи о том, что Хуана является незаконнорожденным ребенком, в жесткой и кровопролитной борьбе отвоевала не принадлежащий ей по старшинству трон.

При столь активной деловой хватке принцесса была отнюдь не громилой женского роду, а изящным существом высокого роста с прекрасными просветленными чертами лица. Надо признать, что ее возлюбленный Фердинанд проигрывал ей как во внешности – среднего роста, с грубоватыми чертами лица и неопрятностью в одежде, — так и в государственной деятельности.

«О мягкой улыбке Изабеллы и о синих лучистых глазах придворные поэты слагали хвалебные оды. Но случалось, пиитам такое приходилось видеть не раз – что от одного-единственного неосторожного слова, от ничтожного промаха, от дурно исполненного приказа подчиненными королевы, леденели ее глаза, сжимались губы, в голосе, ангельском и сладкозвучном, прорезались свистящие нотки.

Она обладала острым умом, необыкновенной памятью, умением мгновенно схватывать суть любого государственного дела. В политике Фердинанд был беспринципным лицемером. Изабелла лицемеркой принципиальной. Она нарушала обещания и договоры, когда в том видела государственную необходимость. Делала это без лисьей хитрости Фердинанда, с печальной миной, с глубоким сокрушением, и жертвы ее вероломных решений до конца дней сохраняли веру в ее справедливость и тешили себя напрасными надеждами на ее милость». (Я. Свет)

«Изабелла была, безусловно, добросердечная женщина, которая, однако, могла приходить и в ярость. Она, как немногие, пеклась о справедливости, но на этом поприще шла скорее по пути строгости, чем кроткой снисходительности. Таким образом, ей удавалось подавить большие смуты и смутьянов всех мастей, которых королева узрела с приходом к власти». (Эрнан дел Пулгар)

Кастельская корона перешла к двадцатипятилетней Изабелле в 1474 году. На следующий год она стала править вместе с мужем. Оба они имели абсолютно равные права и возможности и вошли в историю под именами католических королей Изабеллы 1 и Фердинанда П.

Христофор Колумб, как и Изабелла, появился на свет в 1451 году. Как и у Изабеллы, его исходные данные были не на высоте: Изабелле не принадлежали права на корону, Колумб произошел из семьи простого шерстобита. С большим трудом историкам удалось установить не только дату его рождения, но и место. Лишь в ХХ веке они пришли к единому мнению: Колумб родился в итальянском городе Генуя. А до этого несколько испанских и итальянских городов оспаривали друг у друга право на звание родины первооткрывателя Нового Света.

«Каким же был этот всемирно известный мореплаватель? До сих пор никто ничего не знает о его реальном облике. Тайной завесой окутано детство Колумба. О его жизни сложено немало легенд, она полна неразрешимых загадок, в ней были, казалось бы, непреодолимые преграды и, конечно же, звездные мгновения. Со страниц многочисленных биографий и научных исследований, он предстает то человеком, обласканным божественным озарением, то масштабно мыслящим ученым, то отчаянным авантюристом, то, наконец, простым смертным, отправившимся с тремя кораблями на поиски фортуны». (Д.Э.Е.&nbsp;Ларин)

О том, какое образование получил Колумб, история умалчивает. Быть может, он был гениальным самоучкой? Одно ясно точно: идти по стопам отца, вести оседлый образ жизни в Генуе, где плотность населения в несколько раз превышала плотность современного Манхеттена, он не собирался. А вот просторы моря звали и манили его наяву и во сне.

Юношей Христофор ступил на борт судна. Был ли он лихим корсаром, неизвестно. Сии предполагаемые события начисто лишены каких-либо документальных свидетельств. Зато достоверно известно, что его представления о вероятности западного пути в Индию складывались в 70 – 80 годы. Он, где только это было возможно, доставал навигационные географические карты, увлеченно и тщательно изучал их, возлагал, казалось бы, совершенно эфемерные надежды на осуществление путешествия, эфемерные не только потому, что те морские края не бороздило еще ни одно судно, но и потому, что материальное положение Колумба поднялось всего лишь до уровня простого матроса.

Настоящим подарком судьбы для Христофора стала не только женитьба его на юной и прекрасной Фелипе Монис, но и встреча со своим замечательным тестем — португальским морским капитаном. Радость любви и атмосфера дома избранницы, наполненная рассказами о путешествиях, несказанно будоражили душу будущего великого первооткрывателя. «Дневники, мореходные карты, впечатления тестя укрепили Христофора в желании найти неведомый до сих пор путь в Индию. Чего стоили только рассказы друзей тестя о необычных находках в Атлантике, в районе Азорских островов! По свидетельствам этих старых морских волков, было найдено несколько кусков художественно обработанного дерева с рисунками, совершенно непохожими на европейские, азиатские и африканские орнаменты. Более того, на одном из островов были обнаружены тела двух людей, лица которых разительно отличались от известных уже миру лиц». (Д. Э.Е.&nbsp;Ларин)

Постоянно приходили известия с новыми данными. Шторма, накатывающие с запада, выносили на побережье бревна с вырезанными на них странными узорами, которых не касался железный нож или топор, гигантские сосны, которые не растут в Азорах, тростник невероятных размеров.

В еще большей степени всколыхнули честолюбивые мечты Колумба путевые записи Марко Поло — заметки венецианца о его путешествии по Восточной Азии в ХШ веке, где он описывал, что ожидает будущих мореплавателей на острове Сипанго – нынешней Японии, лежащего недалеко от индийского побережья: «Золота у них столько, что даже в избытке, а его источники неисчерпаемы. Крыши королевского дворца покрыты золотыми пластинами, потолки залов сделаны из того же драгоценного металла, во многих комнатах стоят маленькие столики из толстого массивного золота, на окнах можно увидеть много золотых украшений. Богатства этой страны баснословны. Так много драгоценных камней и жемчуга. Он розовый, круглый, очень крупный. Кроме того, там найдешь удовольствия такого рода, что можно вообразить себя в раю. Женщины на каждом шагу так соблазнительны, что я об этом даже и говорить не хочу. Они обладают таким опытом в любовных утехах, что те, кто их познал, не забудут никогда!»

О сказочный, манящий остров! Чья же фантазия не взметнется в небеса с думами о нем! Какой пламенный юноша не захочет ступить на его землю!..

Не у одного Колумба возникла дерзновенная идея. У некоторых современных ему географов и мореходов возникали мысли о возможности пройти на восток через запад. Утвердиться в мнении о том, что путь в Индию действительно возможен через запад, помогили им произведения античных ученых и Аристотеля, который говорил: «Протяженность моря между Европой и территорией Индии невелика и может быть преодолена в течение нескольких дней».

О величайшее из заблуждений! Как оно пришлось кстати. Какой ощутимый толчок дало в освоении новых просторов земли!

Кроме романтических побуждений существовали и сухие экономические: объективная потребность найти новые торговые пути в Азию, которые были перекрыты в те времена могучей Османской империей. Европа уже привыкла к пряным и драгоценным дарам Востока, и не в ее правилах было отказываться от них в связи со сложившимися сложными обстоятельствами.

«Итак, вначале были пряности.

С тех пор как римляне в своих путешествиях и войнах впервые познали прелесть острых и дурманящих, терпких и пьянящих восточных приправ, Запад уже не мог и не хотел обходиться без них. Ведь вплоть до позднего средневековья северная пища была невообразимо пресна и безвкусна. Пройдет еще немало времени, прежде чем наиболее распространенные ныне плоды – картофель, кукуруза и помидоры – обоснуются в Европе; еще не открыты изысканные тонические свойства чая и кофе; даже государи и знатные люди ничем, кроме тупого обжорства, не могут вознаградить себя за бездушное однообразие трапез.

Но удивительное дело: стоит только в самое незатейливое блюдо добавить одно-единственное зернышко индийских пряностей – крохотную щепотку перца, сухого мускатного цвета, самую малость имбиря или корицы, — и во рту немедленно возникает своеобразное, пряное удовольствие. Между ярко выраженным мажором и минором кислого и сладкого, острого и пресного начинают вибрировать очаровательные гастрономические обертоны и промежуточные звучания. Вскоре еще не изощренные, варварские вкусовые нервы средневековых людей начинают все более жадно требовать этих новых возбуждающих веществ.

Но не только для кухни нужны Западу огромные количества пряностей и специй. Женская суетность тоже все больше и больше требует благовоний Аравии, и притом все новых – дразнящего чувствительность мускуса, приторной амбры, розового масла. Изделия ремесленников тоже крайне необходимы изысканным женщинам: ткачи и красильщики вырабатывают для них китайские шелка, индийские узорчатые ткани, золотых дел мастера обрабатывают белый цейлонский жемчуг.

Еще больший спрос на заморские товары предъявляет католическая церковь, ибо ни одно из миллиардов зернышек ладана, курящегося в кадильницах, не выросло на европейской земле, а морем и сушей они совершали свой неизмеримо долгий путь из Аравии. Аптекари в свою очередь являются постоянными покупателями прославленных индийских снадобий, таких, как опий, камфара, драгоценная камедистая смола. Им по опыту известно, что никакой лекарственный бальзам не покажется больному истинно целебным, если на фарфоровом пузырьке синими буквами не будут начертаны магические слова «арабский» или «индийский» — ингредиенты, привезенные из этих стран, которые входят в состав смеси.

Все восточное в силу своей отдаленности, редкости, экзотичности, быть может, и дороговизны, стало приобретать для Европы неотразимую гипнотизирующую прелесть. «Арабский», «индийский», «индостанский» — эти определения в средние века стали тождественны словам: роскошный, утонченный, изысканный, царственный, драгоценный. Ни один товар не пользовался таким спросом, как пряности: казалось, аромат этих восточных цветов незримым волшебством околдовал души европейцев.

Но именно потому, что мода так настойчиво требовала экзотических товаров, они были дороги и беспрестанно непрерывно дорожали. Наглядное представление о бешено растущих ценах на пряности лучше всего можно получить, вспомнив, что в начале второго тысячелетия нашей эры тот самый перец, что теперь стоит на столиках любого ресторана, перец, который сыплют небрежно, как песок, сосчитывался по зернышку и расценивался почти на вес серебра. Ценность его была так стабильна, что многие города и государства расплачивались им, как благородным металлом. На перец можно было приобретать земельные участки, перцем выплачивать приданое, на него покупать права гражданства и, если хотели сказать, что кто-либо неимоверно богат, его в насмешку обзывали «мешком перца».

Имбирь, корицу, хинную корку и камфару взвешивали на ювелирных и аптекарских весах, наглухо закрывая при этом двери и окна, чтобы сквозняком не сдуло крупицу драгоценной пыли. Как ни абсурдна на наш современный взгляд, подобная оценка пряностей, она становится понятной, когда вспомнишь о трудностях их доставки и сопряженном с нею риске. Бесконечно велико было в то время расстояние между Востоком и Западом, и какие только опасности и препятствия не приходилось преодолевать кораблям, караванам и обозам, какая Одиссея выпадала на долю каждому зернышку, каждому лепестку, прежде чем они с зеленого куста Малийского архипелага попадали на свой последний причал – прилавок европейского торговца.

Разумеется, само по себе ни одно из этих растений не является редкостью. По ту сторону земного шара все они растут в таком же изобилии и так же привольно, как у нас чертополох. Но в скольких руках должен перебывать товар, прежде чем он через моря и пустыни попадет на стол европейца! Это руки раба, собирающего пряности, который за свою тяжкую работу не получает ничего, кроме ссадин и пота. Это руки купца, который покупает их в диких труднопроходимых местах и на крохотном челноке в палящий зной везет свой товар несколько дней в ближайший порт. Здесь в сотканной им сети уже сидит первый паук-кровосос: хозяин гавани – могущественный султан – взимает с купца пошлину за перевозку товара. Душистая кладь переправляется на борт корабля и месяцами плывет по морям и океанам то в однообразном плавании во время штиля, то в стремительном бегстве от штормов, тайфунов и корсаров. В дороге из пяти судов одно почти всегда становится добычей бурь или пиратов. При таком положении дел купец благодарит бога за удачную сделку.

Сухопутный вид перевозки не менее труден и не менее опасен. Длинными покорными вереницами стоят в перевалочных пунктах тысячи верблюдов, послушно опускаются они на колени по первому знаку хозяина, когда один за другим на них навьючивают крепко увязанные, набитые специями тюки, и, мерно покачиваясь, «четвероногие корабли пустыни» начинают свой путь по песчаному морю. Долгие месяцы тянутся арабские караваны с индийскими товарами. По дороге их поджидают бедуины – пираты песчаных пустынь. Дерзкий набег зачастую одним ударом уничтожает труды и усилия многих месяцев. То чему посчастливилось спастись от песчаных смерчей и бедуинов, становится добычей других разбойников: с каждого тюка эмиры и султаны взимают пошлину, и притом не малую. И таких «взимателей» податей на пути ох как много.

Но хоть и дюжина рук делят наживу, каждая из них выжимает из пряностей довольно золотого сока; несмотря на весь риск и опасности, торговля ими слывет в средние века выгодной, ибо наименьший объем товара сочетается здесь с наивысшей прибылью. Пусть из пяти кораблей четыре пойдут ко дну вместе с грузом и людьми, — это только значит, что капитаны и матросы расстались с жизнью, купец же и здесь не остался в накладе, ибо мешок перца ценился гораздо больше человеческой жизни и сулил тысячекратное возмещение затраченных средств». (С. Цвейг)

Таков был культ пряностей во времена Колумба.

Задумав осуществить свою мечту – отправиться за пряностями на восток через запад, Христофор обратился с этим предложениями к португальскому королю Жуану П. Огонь в глазах и жар речи молодого мечтателя тот незамедлительно остудил. Он усомнился в эффективности столь опасного и авантюрного предприятия, в основе которого лежала чистая фантазия – плавания в глубины «моря мрака», как тогда называли Атлантический океан.

Будущий капитан Христофор Колумб еще не знал, какая предстоит ему грандиозная одиссея в поисках королей, способных обеспечить экспедицию. Единственное, что ему оставалось, — это вера в провидение, которое выбрало его, как он считал, для «познания тайн этого мира».

Потерпев в Португалии крушение мечты и похоронив молодую жену, Христофор в конце 1484 года вместе с пятилетним сыном Диего перешел тайно ночью португало-испанскую границу. Перед тем, как проститься с мальчиком и отдать его в монастырь, отец сказал: «В этом мире, мой сын, просить – значит нарываться на отказ. Это урок, который тебе еще предстоит выучить. Если хочешь получить то, чего у тебя нет, упаси боже выказывать даже намек, что тебе это нужно. Наоборот, покажи им, какие они приобретут блага, если убедят принять тебя требуемое тебе. Вот тогда они будут счастливы облагодетельствовать тебя. Для твоего еще юного ума эти слишком тонко, Диего. Даже я лишь недавно дошел до этой истины, а ведь я куда старше и опытнее тебя». (Р. Сабатини)

С большим трудом удалось Колумбу получить аудиенцию у королевы Изабеллы и короля Фердинанда. Фердинанд взглянул на Христофора свысока и снисходительно, Изабелла же почувствовала в нем дух, сродный своему возвышенному и пылающему. Страстная речь будущего первооткрывателя, наполненная безусловной верой в свое предназначение, особенно понравились королеве. Он предлагал сложить к ее ногам сокровища великой Индии. Подумать только!

Но… Перед Изабеллой стояли первоочередные государственные задачи: собрать войска и освободить единственную оставшуюся под пятой арабов область – Гранаду.

Колумбу же, в ожидании решения его вопроса, предложена была небольшая рента. «После аудиенции Христофор, проходя по залам королевского Алькасара, ловил на себе взгляды придворных. Мужчины подталкивали друг друга, часто с восторгом произносилось его имя. Гордые гранды, идальго, принцы церкви, известные воители и государственные мужи искали повода познакомиться с ним. И ни одна красавица забывала в его присутствии о кастильской сдержанности, чтобы выразить взглядом свое восхищение.

Его окружал ореол загадочности, и, зная об этом, Колумб, разумеется, ни в коей мере не пытался развеять его. О нем говорили, что он знаменитый морской волк, гроза сарацин на Средиземном море. А самые догадливые утверждали, что он плавал в морях, которые еще не бороздили другие корабли. Его внешность, осанка, легкость в общении с дотоле незнакомыми людьми, безо всякого сомнения указывала на то, что Колумб – важная птица.

Эти дни, когда он запросто общался с цветом общества, стали, возможно, счастливейшими его днями, позволили ему ощутить, что он наконец-то занял достойное место в жизни. Но, к сожалению, всему хорошему приходит конец. Окружающее сияние меркло по мере того, как неделя сменялась неделей, не принося никаких изменений. Колумб не мог не почувствовать падения интереса к своей персоне.

Прошел год. Король и королева были поглощены подготовкой к решительному штурму Гранады и поэтому не могли уделять планам и мечтам мореплавателя ни единой минуты, в результате чего Колумб, которым еще недавно все восхищались, все еще меряющий шагами коридоры дворца, попал под прицел насмешников. И скоро придворные делились друг с другом стишками о заезжем иностранце, намерения которого достичь востока через запад, сравнивалось с возможностью попасть в ад через рай. «Его карта похода на Восток, — шептали недоброжелатели, — существовала лишь нарисованной пером воображения, которой водила рука фантазера».

Устав от насмешливых взглядов придворных, Христофор выходил на улицу. Здесь толпился, шумел простой люд, среди которого прокладывали себе дорогу добротно одетые купцы и гордые идальго. Девицы в ярких шалях с жаркими глазами заговаривали с водоносом, кричавшим: «Вода! Кому воды?!», благородные дамы с наброшенными на голову капюшонами, старались не привлекать к себе внимания. Каждую сопровождала дуэнья или паж в ливрее. По вечерам тут и там звучали испанские песни, кровь от которых быстрее начинала бежать по жилам». (Р. Сабатини)

Казалось здесь, на улицах, Христофор успокаивался. Однако вновь и вновь вспоминались насмешки придворных, которые больно ранили гордый нрав Колумба. Но он не забывал и об опасности попасть, благодаря своим взглядам, под колпак святой инквизиции, а она-то уж кроме нравственных травм умела как никто другой наносить и тягчайшие телесные вплоть до полного уничтожения.

Королевская чета, мечтавшая не только территориально объединить земли Испании, но и духовно, упрочила инквизицию, тем самым пробудив к жизни отвратительную организацию в европейской истории. Так объединение земель – бесспорно прогрессивное явление в жизни людей накрепко связало себя в Испании с темными и тягостными силами, гнездящимися в недрах христианской религии. Само же слово инквизиция переводится с латинского языка как «розыск». Розыск инакомыслящих, еретиков, которых надо не только в камерах пыток увечить и на кострах сжигать, но и реквизировать их имущество. Это-то меркантильное обстоятельство и поддерживало основу идейных соображений.

Итак, королевская чета начала подготовку к походу в Гранаду. Прежде всего, необходимо было собрать денежные средства. Как наполнить пустую королевскую казну? Забрать деньги у врагов, у нехристей. Врагами истинной веры считались мавры и евреи, а в Кастилии на их долю приходилась седьмая часть населения, и эта седьмая часть была богаче шести христианских частей. Кое-кто уже уговаривал короля и королеву издать указ об изгнании всех евреев из Испании с полной конфискацией их имущества. Полученные таким образом богатства с лихвой перекрыли бы все военные расходы.

Фердинанд и Изабелла приказали евреям в течение четырех месяцев покинуть страну, если они не примут крещения. Около 700 тысяч – крестилось, более 140 тысяч уехали. Они-то и оставили свои состояния. Мориски – крестившиеся евреи не смогли обрести покоя. На многих из них обрушился гнев инквизиции, все же достояние жертв святого трибунала доставалось королевской чете. Вернее, почти все – известная доля выплачивалась доносчикам. На полученные таким путем средства, Изабелла, не надеясь на собственные инженерные силы, пригласила иностранных специалистов и наемников, и создала такую могучую и технически оснащенную боевую силу, которая не имела себе равных.

Выезд королевской четы на войну был триумфальным. Над развивающимися стягами и хоругвями возносились громогласные трубные звуки. Не только король был одет в сверкающую броню, но и королева. Стальной панцирь, изящно украшенный арабесками, ладно сидел на ее женской фигурке. Вслед за королевой выступала колонна рыцарей верхом на конях. Не было среди торжественной кавалькады лишь полчищ проституток, обычно сопровождавших войска. Благочестивая Изабелла не потерпела бы присутствия этих бесстыжих бестий. Если они и появлялись, их нещадно гнали кнутом.

Испанцы с восторгом провожали в бой своих королей.

С восторгом же они их и встречали. Ожидания победы оправдались. Семьсот лет арабского господства кончились. Когда победители запели восторженную хвалу господу богу, Изабелла опустилась на колени, и глаза ее наполнились до краев искренними искристыми слезами. То, что сейчас происходило, было ее мечтой, ради которой она брала бастион за бастионом, уничтожала ненавистных арабов, посылала на смерть многочисленных сынов Испании.

Королева радовалась и рыдала.

Прошли войны и торжества, настало время вернуться к вопросу о необходимости заглянуть за край горизонта, расположенного к западу от Испании. Однако предпринято было решение дать окончательный ответ лишь после ознакомления с данной задачей экспертной комиссией.

Знания тогдашних экспертов были крайне ограничены, в своих рассуждениях они опирались на религиозные догмы. И хотя Испания не была столь уж отсталой страной, напротив: университет в Саламанке первым в Европе распространил учение Коперника, религиозные догмы все же превалировали.

Один из членов комиссии привел убедительнейший с его точки зрения довод, высказанный отцом церкви Лактантом Фирмианом, жившем в 1У веке: «Неужели есть до такой степени выжившие из ума, что считают, будто существуют антиподы, которые живут с другой стороны Земли, стоят ногами к ногам нашим и ходят с висящими вниз головами, что существует на Земле такая местность, где все вещи перевернуты и низ есть верх, а верх есть низ, деревья растут в другую сторону, а дождь, град и снег выпадают вверх. Ошибочно само мнение, что земля круглая, оно стало причиной безрассудной мысли об антиподах, живущих вверх ногами».

«-Сама сферичность земли, на которую вы уповаете, — говорил другой эксперт, — указывает на то, что возвращение невозможно. Вы сможете плыть вниз по склону морей. Но как же вы надеетесь подняться вверх?

Колумб попал в теологическую трясину.

— Не стоит терять времени на подобные пустяки. Совершенно ясно, что нас собрали понапрасну. К счастью, мы вовремя это выяснили, — прозвучал заключительный вердикт.

Собрание разошлось.

Гордость поддерживала Колумба до тех пор, пока взгляды экспертов упирались ему в спину, но не секундой больше. Как только двери зала заседаний захлопнулись, голова его поникла, спина согнулась под свалившейся на него непосильной ношей и, полуослепший от злой обиды, Колумб, волоча ноги, еле доплелся у скамьи у стены. Два пажа шептались в углу. Охранник застыл у дверей. Они не обращали на него ни малейшего внимания, а кроме них в полутемной приемной не было ни души. Никто не видел его жестокого поражения.

«Все кончено, простонал он. – Я лишился всего: надежд, доверия, собственной чести. До наступления вечера королю и королеве доложат, что я обыкновенный лгун. Если они проявят милосердие, мне просто прикажут покинуть Испанию, если же король Фердинанд решит, что я должен расплатиться за жалкие гроши, которые выдавали мне, я попаду в тюрьму. Меня все еще считают молодым, а годы несбывшихся надежд уже посеребрили голову. Отчаяние и стыд будут преследовать меня до последнего часа». (Р. Сабатини)

Но рядом с ним была еще Биатрис.

О прекрасной андалузске Биатрис Энрикес де Арана сложено немало очаровательных легенд, потому как документальные сведения о ней не дошли до наших дней. Она, дочь простых виноградарей, оказалась рядом с Христофором в те тягостные дни, когда горестное, бесконечно долго тянущееся время бездействия буквально топило в своей гнилой хляби человека, столь рьяно стремящегося к свершению великих дел.

Одна из легенд рассказывает, что Биатрис была танцовщицей и певицей. Однако не такой развязной, как часто представляют девушек-актерок, а порядочной и благородной. У нее был братец по имени Пабло весьма хулиганистого склада характера, который, совершив убийство, попал в тюрьму. Венецианские гранды, узнавшие о том, что у Колумба есть якобы карты неизвестного пути в Индию, воспользовались предоставленной им ситуацией. Они решили на крючок красоты Биатрис поймать будущего первооткрывателя Нового Света и добыть эти карты. Биатрис ответила на их предложение гордым и гневным отказом. Тогда они пошли на угрозы: если она не исполнит их поручение – не раздобудет карты, — родной брат ее будет казнен или отправлен на галеры, где и пробудет до конца дней своих. Девушка лишь из-за брата соглашается пойти на гнусное дело. Однако, когда встречаются Биатрис и Христофор, между ними тотчас вспыхивает луч любви.

Колумб рассказывает возлюбленной о своих мечтах, показывает ей карты, византийским вельможам плутовским образом удается выведывают у нее тайну и они воруют карту. На совете у монархов Колумб не может ничего показать. Он осмеян. Но, не бывает худа без добра, и всеблагие намерения порой ведут не только в ад, но и в рай. Раз Венеция заинтересовалась картами, значит предприятие чего-то да и стоит.

Биатрис, угнетенная своим предательством, ничего не знающая еще об успехе Колумба, уходит в монастырь. Колумб ищет ее, но безрезультатно. Когда же он вернулся из своего первого похода, Биатрис среди многочисленного скопления народа вышла встречать его триумфальное шествие. В этот момент ее увидел брат, которому удалось в бурю сбежать с галерного судна и чудом спастись в бушующем море. Пабло пришел к сестре и начал нагло требовать от нее, чтобы она начала трясти деньги с Колумба. Сестра отказала ему. Пабло сам идет к Колумбу. И… его гнусное намерение приносит счастье. Колумб выведывает у него, где находится Биатрис, забирает ее из монастыря и они воссоединяются в горячей любви.

Такова легенда.

На самом же деле Биатрис ни в какой монастырь от своего Колумба не уходила, а родила ему мальчишку, которого назвали Фернандо, и который впоследствии много путешествовал с отцом и написал о нем воспоминания. Вместе с Колумбом был и старший брат Биатрис. Вместе с Колумбом были и два его родных брата. Видимо, семья оказалась дружной.

Колумб не забыл Биатрис и в свой смертный час, хотя она не была его законной женой перед Богом и людьми. В завещании он попросил своего старшего сына позаботиться о ней, она должна быть возведена в подобающий ее положению ранг, чтобы жить почитаемой и в достатке, так как ей он обязан многим. «Я поступаю так, чтобы снять с моей души тяжелый гнет и успокоить совесть, чьи укоры меня терзают», — писал он.

Но я, мой дорогой читатель, надо признаться, забежала немного вперед. Тягостное ожидание решения вопроса о посылке судов к берегам Индии западным путем тянулось семь долгих лет, решение вопроса совершенно запуталось в унизительной тактике отговорок и проволочек. В конце концов, Колумб вспылил: «Надоело! Я предлагаю свои услуги, а со мной обходятся так, как будто я прошу милостыню». И он объявил о решении отправиться со своим предложением во Францию. Тогда королевская чета решила воспротивиться столь решительному шагу и вновь вызвала его на переговоры.

«И вот распахнулись двойные двери в конце зала, и их величества вошли, предшествуемые величественными гофмейстерами.


Вокруг их шей все вьются кружева
Иль гофрированное чудо.
На них как будто бы на блюде
Синьоров головы сидят,
Покоятся так горделиво,
Как в раму вставленный портрет. (Лопе де Вега)

Король Фердинанд, весь в темном, в темной же шапочке на светлых волосах, и королева Изабелла, в золотом с красным. Мальчик паж нес ее шлейф. Медленно шли они мимо придворных, изредка обращаясь к некоторым из них. Ее величество заметила и Колумба.

— А, синьор мореплаватель, последнее время мы постоянно думаем о вас. Вы ждали долго, но вскорости ждите от нас известий.

Колумб низко поклонился.

— Я целую ноги вашего величества.

И еще он сказал о том, что сложит к ее ногам и золото. Ведь золото для него – все. Христофор говорил: «Золото проникает всюду. Оно порождает сокровища, и тот, кто владеет им, может делать в этом мире что угодно. Оно может даже падшие души привести в рай».

Колумб был в восторге от приветствия королевы. С трудом ему удалось не выдать охватившее его ликование.

Но оно не захлестнуло Христофора, у него были свои амбиции. Он ни в коем случае не желал остаться простым наемным капитаном и потребовал для себя звание адмирала, восьмую долю от прибылей этого предприятия, звание и для своих сыновей предоставления им дворянских титулов. Изабелла и Фердинанд были крайне обескуражены столь непомерными требованиями.

Тут за дело взялся Луис де Сантанхель – хранитель королевской казны. Сначала он выслушал королеву.

— Я много об этом думала, — сказала она, — поэтому и сожалею о решении Колумба уехать, но условия, выдвинутые им, неприемлемы. Человек низкого происхождения требует почестей, которых мы не удостаиваем и наших знатных грандов.

— Позвольте спросить, ваше величество, — сказал Сантахель, — кто из этих грандов готов положить к вашим ногам целую империю?

Король, стоящий у столика, покачал головой, улыбнулся.

— Империя эта пока только в его мечтах.

— Так же, как и титулы, которые он просит, — последовал быстрый ответ. – До открытия заморских территорий они останутся пустыми словами.

Глаза королевы вспыхнули.

— Действительно, в этом что-то есть. Дадим ему титул адмирала, но лишь после того, как его открытия станут явью. Пусть он будет нашим вице-королем, но лишь в тех землях, которые он добавит к нашим владениям. Такое решение устроит все стороны. Что бы ни случилось, никто не сможет упрекнуть нас в излишней доверчивости только потому, что мы заплатили вперед». (Р. Сабатини)

Далее Сантахель заявил, что он и его деловые партнеры возьмут на себя основные издержки. Легенда о том, будто бы Изабелла была вынуждена заложить свои драгоценности, оказалась несостоятельна. Никто и никогда не видел прекрасную Изабеллу без ее изумрудов.

Казалось, все было улажено. «Но надежды на скорое отплытие не оправдались. Препятствия возникали одно за другим. Никто из судовладельцев не решался предоставить корабли, потому что должны были поставить их не для обычного плавания сроком на один год, а послать в неведомое, а это все равно, что расстаться с ними навсегда. Слишком малы были шансы на возвращение. Поэтому в данном случае речь шла как бы не о предоставлении кораблей в распоряжение их величества, а о конфискации их.

Когда вопрос с предоставлением кораблей был улажен, львиную долю за них заплатил Сандахнль. Теперь встал вопрос с наймом матросов. В Палосе не оказалось дураков, которые решились бы отправиться в такое плавание. К какой бы силе наниматели ни прибегали, корабли не сдвинутся с места. В конторе по найму матросов Колумба ожидала пустота.

Служащий сказал ему:

— Эти собаки называют себя матросами, а сами, похоже, боятся воды. Контора открыта уже четыре дня, у меня же нет ни одного рекрута. Я хожу от причала к тавернам, от таверн – к причалам и получаю один и тот же ответ. Кто мотает головой, кто предлагает идти с богом, кто посылает к черту — это плавание, мол, не для них. Когда я спрашиваю, неужели им всю жизнь хочется прозябать в нищете, когда есть возможность разбогатеть, они просто смеются надо мной. Жалкие свиньи. Поначалу они вились вокруг меня, а теперь дали задний ход.

В те времена представления о водных просторах было ошибочным. Казалось, что земля всегда неподалеку. До Колумба мореплаватели старались не отходить далеко от берегов, и поэтому считалось, что повсюду они рядом. Плыви себе да плыви – всюду есть твердая суша. А уходить от нее – это увольте.

Кроме того, у моряков Палоса головы были забиты суевериями. Им казалось, что дорога в ад идет через океан. Они населяли эти просторы чудовищами, гоблинами, василисками, охранявшими свои владения от непрошеных гостей. Моряки боялись плыть на юг, потому что существовал миф о непреодолимой стене огня, перекрывающей море и о том, что люди там становятся черными, потому что обугливаются на солнце. Не было никакого смысла говорить с ними языком логики и не было смысла спрашивать, видел ли кто-нибудь хоть одно чудовище? «А разве негр не чудовище», — возражали они.

Неделя сменялась неделей, а Палос, разомлевший под жарким солнцем, не желал подчиняться королевскому указу. Колумб уже не мог показаться на улице, не вызывая насмешливых улыбок. Таков, видимо, был его удел. Сначала над ним потешались придворные, теперь – портовое отребье.

Речь уже было зашла о найме амнистированных заключенных – это было бы ужасно. И тут братья Пинсоны, решившие принять участие не только в оснащении экспедиции, но и в ней самой, сумели сколотить довольно крепкий экипаж бывалых матросов.

На рассвете 3 августа 1492 года три корабля – «Санта Мария», «Нинья» и «Пинту», на которых по разным оценках было от 90 до 120 человек вышли в море. На молу собралась толпа женщин и детей, провожавших в дальнее плавание мужей и отцов. На Колумба они кидали недружелюбные взглядами, но воздержались от проклятий, резонно полагая, что слова их рикошетом могут задеть и тех, чьи шансы на возвращение зависели от мастерства предводителя.

Наконец-то началось путешествие в неведомое, и душа Колумба успокоилась. Он преодолел интриги, предательства, насмешки, зависть. Испытания же морем его не пугали. В каюте дон Христофор внес первые записи в журнал, в котором намеревался подробно излагать все текущие события. Журнал этот преследовал две цели: ознакомлять владык Испании с ходом экспедиции и прославить того, кто его вел. Образцом для журнала были избраны «Комментарии» Юлия Цезаря. Такой выбор делает понятным, сколь высоко оценивал Колумб свою экспедицию в Индию.

Надо сказать, что спокойствие Колумба никак не отразилось на его команде. С исчезновением земли, когда со всех сторон пустое небо на горизонте смыкается с пустым морем, моряков охватила паника. Их стенания, плач, горестные вопли доносились до Колумба, сидящего в каюте над путевым журналом.

Их пугало не само по себе исчезновение земли, потому как всем морякам приходилось видеть, как земля исчезает за линией горизонта, и к этому ранее они относились достаточно хладнокровно, потому что знали — в скорости она появится вновь. Теперь же они плыли в бескрайние просторы океана – «моря мрака», которые не бороздил еще ни один корабль, и никто не мог сказать наверняка, окажутся ли в океанской пустыне хоть один оазис тверди, если, конечно, не принимать в расчет рассуждения этого сумасшедшего Колумба, чьими «заботами» они ввязались в столь рискованную авантюру.

Ругательства, поношения, проклятия звучали все громче, и тут на шканцах появился сам Адмирал, спокойный и величественный. Ветер ерошил его густые, рыжие, чуть посеребренные проседью волосы. Появление Колумба послужило причиной взрыва.

Угрожающе загудели матросы.

— Мы покинули пределы мира, в который бог поселил человека.

— Мы прокляты и обречены. И дорога нам – в ад.

Колумб поднял руку, призывая к тишине, все разом смолкли, и лишь единственный пронзительный голос завопил:

— Куда вы нас ведете?

— От безызвестности к славе, — ответил предводитель. – От нищеты к богатству. От голода к сытости. Вот куда веду я вас. Что вы все бормочите об авантюре? А если это и так? Что вы оставили на берегу? Пустые желудки, нищету, грязь, непосильную работу. И ради этого вы готовы отказаться от шанса разбогатеть и прославиться? Я знаю, что делаю, куда плыву. Разве я не убедил их величества в необходимости этой экспедиции? Неужели вы думаете, что владыки Испании доверили бы мне эти корабли, если бы сомневались в успехе? Вон там, на западе нас ожидают несметные богатства Сипангу. Так вперед же, друзья мои!

Как-то ночью небо окрасилось огнем падающих метеоров. Вид их снова разбудил суеверные страхи моряков, заставил их вспомнить страшные истории о чудовищах, охраняющих океан. Вскоре три каравеллы оказались меж обширных полей водорослей. Поля эти все увеличивались в размерах, и с борта казалось, что они плывут по заливным лугам. Команда снова зароптала. Никто еще не знал, что то были знаменитые водоросли Саргассова моря. Многие обратили внимание на постоянство ветра. О возникших страхах ором заорал один из бывших каторжников:

— Кто из моряков слышал о ветре, дующем в одном направлении целый месяц? Клянусь вам, мне с таким сталкиваться не приходилось. Никогда. До этого чертова плавания. Разве вы не понимаете, что это означает, други мои? Мы не сможем вернуться назад, плывя против ветра.

Морякам словно открылась истина. Над палубой вновь понеслись проклятья. И тут паникеру возразил один из моряков.

— Придержи свой грязный язык, болтун. Кто ты, моряк или жестянщик? Неужели ты не видел корабля, идущего против ветра?

— Против ветра? Посмотрите на этого сухопутного моряка, так хорошо разбирающегося в управлении кораблем. Сколько лет потребуется нам, чтобы плыть против ветра?

Колумб вышел на шум и услышал:

— Мы требуем изменить курс и плыть в Испанию, пока еще есть надежда на возвращение.

— Вы требуете? О, уже и требуете! Ну что ж, придется наказать зачинщиков, парочку выбросить за борт, хотя мне, как человеку мирному, делать этого очень не хочется.

И тут Колумб понял, чем вызвано недовольство команды. В этой скверной ситуации ему оставалось лишь сымпровизировать.

— Господи, — вопросил он бога, возведя глаза к нему, — дай мне терпения с этими недоумками. Ну почему я должен растолковывать вам простые истины: если на одной параллели дует восточный ветер, есть и другая параллель, на которой ветер дует западный. По этой параллели мы и вернемся. Но лишь после того, как достигнем Индии.

С этими словами Христофор оставил команду и спустился в каюту.

Через несколько дней налетел страшный ураган. Штормовые многоэтажные волны, казалось, падая с неба, готовы были вбить суда в морское дно. Но Колумб сумел спасти свои корабли. Когда море успокоилось, матросы благодарили бога за то, что остались в живых. Еще не пришедшие в себя от пережитого ужаса, они сознавали: жизнь им спас не только бог, но и тот самый человек, которого они хотели убить во время своих бунтов. А самые набожные расценили шторм, как божественное вмешательство, спасшее их бессмертные души от вечных мук. И хотя в глазах их величеств – королю и королеве — Колумбу еще предстояло заработать титул Адмирала, для команды он уже являлся им и в тот переломный момент доказал на деле, что по праву назначен их командиром.

Шли дни за днями, а вокруг расстилалось одно лишь Океан-море. Неоднократно люди, всматривавшиеся в горизонт, вдруг видели там краешек земли и тогда кричали: «Земля! Земля!», но ты были всего лишь гряды кучевых облаков.

Колумб жаждал увидеть обетованную землю, его же всякий раз ждало жестокое разочарование. Он видел мираж. Он плыл к фата-моргане.

И вот земля появилась и Колумб сказал:

— Я оказался прав, Васко.

Во главе эскадры под всеми парусами «Санта-Мария» горделиво вошла в бухту удивительной красоты, окаймленную широкой полосой серебристого песка, за которой зеленой стеной поднимался лес, где пели и щебетали незнакомые птички, сверкающие, словно драгоценные камни самых фантастических расцветок, среди деревьев, которых не приходилось видеть раньше. Пальмы, переплетенные лианами с белыми, красными, лиловыми цветами. Дальше поднимался лес с громадными соснами. Воздух наполняли сладкие ароматы. Рыбы здесь тоже отличаются от всех ранее видимых. Некоторые были похожи на петухов и имели самую великолепную раскраску в мире: синюю, желтую, красную, сверкающую и переливающуюся самыми разнообразными узорами и оттенками, так что никто не мог на них смотреть без восторга и восхищения.

Все говорило за то, что они попали в райский уголок.

Тут из леса появились люди, обнаженные, со смуглой, чуть темнее, чем у испанцев, кожей. У Колумба отпали последние сомнения в том, что он открыл не просто новые земли, но новый мир. Адмирал надел панцирь из сверкающей стали, плащ ярко-алого цвета и с королевским штандартом в руках сел в шлюпку. Первым, вступив на берег, Христофор опустился на колени и поцеловал землю.

А местные жители все пребывали. Толпа аборигенов состояла, за единственным исключением, из молодых мужчин, высоких, атлетически сложенных, с правильными чертами лица и с большими глазами под красиво изогнутыми бровями. Волосы прямые и грубые, с челкой на лбу, а сзади длинные, достигающие плеч. Подбородки и щеки без признаков бороды, тела расписаны разноцветными полосами. Кое-кто расписывал и лица. У некоторых в носу блестела пластинка желтого металла, в которой без труда узнавалось золото.

Некоторые из индейцев, так неточно назвал их Колумб, были вооружены дротиками, но никто из них не выказывал страха или враждебности, ибо страх и враждебность были чужды им, так же как право собственности, характерное для цивилизации, и стыд, характерный для принятых норм нравственности. Индейцы владели сообща тем малым, что имели, а плодородная земля удовлетворяла все их нужды.

Колумб еще раз задумался, не попал ли он, действительно, в рай, где не совершалось первородного греха и его обладателям не приходилось в поте лица своего добывать хлеб насущный.

Туземцы распростерлись перед странными существами, явившимися к ним словно бы с неба, существами, у которых тела были скрыты от глаз кусками материи разнообразных цветов и формы и облачены в панцири, словно у черепахи. Колумб в каждой руке держал по паре металлических колокольчиков, и глаза дикарей раскрывались от восторга, когда они слышали мелодичное треньканье. Адмирал одел на одного из дикарей свою шапочку из алой шерсти, другому подарил стеклянные бусы. Потом единственной девушке, изумительно сложенной, дал металлическое зеркальце. Она всматривалась в свое изображение сначала с благоговейным трепетом, затем – с радостной улыбкой. И далее Колумб и испанцы, высказывая свое дружелюбие, продолжали раздавать безделушки, пока их запас не подошел к концу. Туземцы же преподносили много золотых пластин и слитков». (Р. Сабатини)

Они недоумевали: зачем этим белым людям нужны их желтые и серебряные пластинки? Оба металла связывались у туземцев с небесными светилами: золото и серебро, например, считалось экскрементами богов и предназначалось для изготовления всяческих ритуальных предметов. Известно, что на вопрос одного индейца, почему белые люди так жаждут золота, им были вынуждены ответить, что они мол страдают особой болезнью сердца, излечить которую может только золото.

Один индейский текст представляет красочное описание поведения испанцев, увидевших золотые вещи: «Они поднимали золото, вертели его в пальцах, как обезьяны, казалось, что они переполнены восторгом и радостью, как будто сердца их озарились и стали новыми. И поистине они стремились к золоту и страстно желали его. Их тела распухали от алчности, а их голод был пожирающим; они жаждали золота, как голодные свиньи. Они хватали золотые украшения, вырывали их друг у друга, исследовали каждую частичку их».

«И не замечали, что вокруг, а каждом открытом острове их поджидали новые чудеса: одни деревья цвели, на других наливались соком фрукты, у третьих ветки гнулись под тяжестью спелых плодов. Попугаи, зеленые дятлы сидели среди густой листвы, колибри, словно бабочки, вились над цветами, и уж совсем поражала стая розовых фламинго». (Р. Сабатини)


Так новый мир, неведомый, нежданный,
Из беспредельности туманной
На божий свет он вынес за собой. (Ф. Тютчев)

Колумб в грандиознейшем своем заблуждении думал, что приплыл к берегам Индии, поэтому-то и назвал туземцев «индейцами», поэтому-то и гнал свои каравеллы все дальше и дальше в поисках острова, на котором крыши дворца покрыты золотом. Туземцы думали, что к ним приплыли боги, и в грандиознейшем своем заблуждении поверили в рай, на самом же деле «горестная судьба их была решена, как только нога первого белого человека ступила на эту землю». (В. Прескотт)

Еще туземцам показалось первоначально, будто веселые искорки вылетают из замысловатых палок белых людей — ружей. Однако тут же стало понятно: они причиняют боль и отнимают жизнь. Сам изобретатель пороха в Европе рассчитывал совершенно на иное его применение. Вот его признание:


Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,
Презрел людей за дьявольские нравы.
Я изобрел пылинку, порох, прах,
Ничтожный порошочек для забавы.
Смеялась надо мной исподтишка
Вся наша уважаемая братья:
«Что может выдумать он, кроме порошка!
Он порох выдумал! Нашел занятье!»
Да, порох, прах, пылинку! Для шутих,
Для фейерверков и для рассыпных
Хвостов павлиньих. Вспыхивает — пых! —
И роем, как с небесной наковальни,
Слетают искры! О, как я люблю
Искр воркованье, света ликованье!..
Но то, что создал я для любованья,
На пагубу похитил сатана.
Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,
Вас спрашиваю, как мне жить на свете?
Ведь я хотел, чтоб радовались дети.
Но создал не на радость, а на страх!
И порошочек мой в тугих стволах
Обрел вдруг сатанинское дыханье…
Я сотворил паденье крепостей,
И смерть солдат, и храмов полыханье. (Д. Самойлов)

Что и говорить… Разве это не обманутые надежды?..

Морякам казалось, что они курсируют у самых границ рая, и только многовековой опыт убедил их, что в американских тропиках самые гибельные места находятся в полосе побережья, причем опаснее всего обольстительные уголки с роскошными лесами и обильными водами. Адмирал в грандиознейшем своем заблуждении думал, что он прибыл сюда, прежде всего, ради географического открытия, на самом же деле оказалось, что в поисках желтого металла, который погубил индейцев – детей природы.

Что тут поделаешь…

«Погоня за несбыточным, как прекрасна способность твоя заполнить всю жизнь без остатка, и как же стремительна ты в своей бесплодной устремленности к горизонту! Конь заждался и протестующе ржет у кормушки, полной лишь опилок. Пусть хром он на три ноги из четырех, пусть седло сползает набок, пусть. Отправляемся в погоню за счастьем, на мелочи не разбрасываемся. Очередной Большой Поход За Счастьем начался. Вперед, хромоногая кляча, вперед! Вот так люди всю жизнь гонятся за счастьем, а оно не может их догнать». (С. Шкуратов)

В своем дневнике Колумб писал: «Поначалу я думал, что перед нами Сипанго. Признаюсь: глядя на цветущие сады и зеленые леса, меня охватывает такая внутренняя радость, что я не чувствую себя в силах освободиться от колдовства. Этот остров, должно быть, самый прекрасный, который когда-либо видели глаза человека.

Я приказал моим спутникам не причинять населению никакого вреда и ничего у них против воли не отнимать, а, наоборот, за все взятое расплачиваться сполна. Трудно себе представить создания более добросердечные, бескорыстные и одновременно скромные, чем туземцы, которых я уже рассматриваю, как христиан.

Я приказал своим матросам: повсюду, где вы идете, на всех путях и дорогах водружайте кресты. Сооружайте кресты из камней, рисуйте кресты на деревьях и вообще на всех подходящих местах. Ибо, хвала богу, там, где вы подобное осуществите, там – христианская земля. За сие господь окажет вам благодеяние и во все времена будет об этом вспоминать».

Кресты вскоре преобразовались в виселицы. К слову сказать, и кресты-то тоже в незапамятные времена были орудием казни. Если туземцы поначалу считали христиан посланцами неба, то христиане сразу же поняли, что перед ними их будущие рабы. Христиане считали туземцев – этих непосредственных детей природы, закостеневшими в язычестве и несли им новую веру, перелистнув при этом самую мрачную страницу в истории географических открытий. Принеся крест на их землю, они поставили крест на их жизни. А ведь


Индейцу ангельских не надо крыл,
Остаться хочет он таким, как был,
Но верит, что возьмет на небеса
Он своего охотничьего пса. (А. Поп)

Вместо Индии, в которой по утверждению Марко Поло было легендарное число островов –7777, Колумб открыл острова Центральной Америки. Первый остров он назвал Сан-Сальвадор, потом были Куба и Гаити.

Около одного из них погибла «Святая Мария», на которой Адмирал первым подошел к берегам Нового Света. Случилось следующее: вопреки всем правилам мореходства кто-то доверил руль мальчишке-юнге, и «Санта Мария» села на рифовую гряду, а моряки в это время спали сном праведников. От ударов о рифы постепенно разошлись доски обшивки, корабль наполнялся водой и лег на дно. Положение создалось просто катастрофическое. За три с лишним тысячи миль от родины Адмирал оказался с одним единственным и самым маленьким судном, ведь за несколько дней до этого происшествия Мартин Алонсо на своем корабле словно канул в воду.

Он, судовладелец и мореплаватель, оказавший неоценимую помощь в снаряжении кораблей, самовольно отплыл на другой остров. «Неожиданное возвращение Мартина Алонсо успокоило Колумба. Во-первых, он уже мог не опасаться, что тот опередит его с возвращением в Испанию. А во-вторых, наличие второго корабля значительно повышало шансы на благополучный исход обратного плавания. Тем ни менее адмирал не счел возможным скрыть негодование по поводу действий капитана „Пинты“» и выразил ему свое неудовольствие.

На что Алонсо ответил ему:

— Не стоит сердиться на меня. Я не терял времени даром. Открыл бухту на востоке и реку, которую назвал своим именем. Тамошние земли я объявил своей собственностью и собрал все золото, которое там было.

Лицо адмирала потемнело. Какое право имел этот человек делать то, что положено только ему?

— Вы приобрели себе землю, которую я объявил уже собственностью владык Испании и водрузил на ней штандарт и крест? Не слишком ли много чести? Какая наглость. Да еще и назвали реку своим именем! Об этом не может быть и речи. Я открыл весь Новый Свет, но покажите мне хотя бы кусок суши, названный моим именем? Разве для наречения новых земель не хватает имен наших повелителей? А когда они иссякнут, нет ли в нашем распоряжении имен всех святых? Найденное же вами золото принадлежит короне.

— Не забывайте, что я субсидировал экспедицию и имею право на восьмую часть.

— Вот вы ее и получите, когда мы вернемся в Испанию». (Р. Сабатини)

А возвращаться туда уже пришло время. Колумб оставил на острове своих моряков-поселенцев, тепло попрощался с вожаком туземцев, а под конец не удержался от искушения показать свою мощь этим детям: он приказал выстрелить из бомбарды в остов «Святой Марии», который тотчас разлетелся в мелкие щепки. Сокрушительный эффект выстрела произвел на туземцев последнее радостное потрясение от пребывания нежданных-негаданных гостей на их острове.

Зимняя Атлантика встретила первооткрывателей нескончаемыми сокрушительными штормами. Колумб писал в своем дневнике: «Скоро нам пришлось вообще отказаться от соблюдения курса и отдаться на волю кипящих волн, которые гнали корабль навстречу судьбе. Плыли мы по свирепому морю, которое походило на расплавленную кровь и кипело, как в котле над большим огнем. Никогда небо не выглядело столь грозным, день и ночь пылало оно, как горн, и молнии извергали пламя с такой силой, что я каждый раз всматривался, на месте ли мачты и паруса. Мы все считали, что корабли пойдут ко дну. Вода лилась с неба не переставая, казалось, начался второй потоп. Люди были так истомлены, что грезили о смерти, чтобы мучениям настал конец.

Тогда я решил определить жребием, кто из нас совершит паломничество к святой Марии, если мы спасемся, чтобы поставить свечу этой чудодейственной богоматери во имя нашего спасения. Я взял столько горошин, сколько было человек на борту, одну пометил крестом, бросил их в шапку и как следует перемешал. Я первым сунул руку в шапку и вытянул помеченную крестом горошину. Жребий пал на меня».

В тот год погода неистовствовала как никогда, потерпели крушение сотни судов, генуэзская гавань была покрыта льдом, в Лиссабоне шторма не давали кораблям выйти в море месяцами.

Буря утихла лишь через пять дней, все пять дней Адмирал провел в рубке, ни на минуту не сомкнув глаз, промокший до последней нитки и продрогший до мозга костей. При этом он сокрушался:

«Мое сердце наполняется невыносимой болью от мысли, что всемогущий и милостивый господь бог, который наделил меня непоколебимой верой в мое назначение и помог добиться победы, как теперь оказывается лишь только для того, чтобы сейчас вы, ваши величества, должны были бы благодаря моему деянию достичь самых высот власти и славы, все пропадет из-за моей смерти. Но и это можно было бы вынести, если бы моя гибель не повлекла за собой гибель всех моих людей, которым я обещал большие успехи и выгоды».

Когда мореплаватели чудом спаслись от бури, их настигла другие беды. Шторма разбрасывали корабли в разные стороны и матросы уже не могли видеть их. Каждая из двух каравелл осталась в одиночестве. Сами корпуса судов были на грани рассыпания. «Черви-древоточцы источили их, и они напоминали пчелиные соты. От напасти червей нет никакого спасения. Все люди были доведены до полного изнеможения и отчаяния. Матросы непрестанно откачивали воду помпами, черпаками и ведрами и все-таки не справились». (Х. Колумб)

«Корабельные сухари от жары и влажности так кишели червями, что, бог тому свидетель, многие, дожидались темноту, чтобы съесть сухое крошево, не видя этих омерзительных тварей. Другие настолько притерпелись к червям, что не выбрасывали их. Если бы они были брезгливы, то им вообще нечего было бы есть». (Ф. Колон) Солонина и протухшая пресная вода оказались не на много лучше червивых сухарей. У многих матросов началась цынга.

К счастью, все кончилось благополучно, хотя и не без парадоксов, часто случающихся в жизни Колумба. Он, искавший Азию и нашедший Америку, смог вернуться в Европу благодаря лишь тому, что сбился в своих расчетах определения широты. Счастливая ошибка. Божественное проведение.

Возвращение экспедиции в порт Палос было триумфальным. Это знаменательнейшее события в жизни Земли произошло 15 марта 1493 года. Из Палоса Колумб направился в Барселону, где в это время находились Изабелла и Фердинанд.

Для великого первооткрывателя наступил момент наивысшего счастья. Воистину прав был Вольтер: «Мгновения счастья дороже тысячи лет известности».

«Сорок вторая весна в жизни Адмирала была чудесна, и ни в минувшие, ни в последующие годы не доводилось испытать Христофору Колумбу такой отрады. Он вернулся со щитом, сбылись самые сокровенные его чаяния, и вся Кастилия ликовала, встречая нового Ясона, который достиг Индии и обрел там Золотое Руно.

Впрочем, подавляющее большинство кастильцев толком и не представляло себе, где плавал Адмирал, что он открыл и почему так важны эти открытия. Этих страстных любителей зрелищ волновали не открытия Адмирала, а его картеж, не уступавший по яркости и пестроте пасхальной процессии.

Вся Севилья стекалась к Иконным воротам, здесь размещены были на постой диковинные люди – индейцы, привезенные на корабле. Два года назад Колумб обивал пороги и приемные, а теперь в его честь давали грандиозный ужин, и сам архиепископ севильский между мясным и рыбным блюдами возгласил осанну новому Одиссею, который раздвинул рубежи старой ойкумены. Конечно, Колумб не первым ступил на земли Нового Света, там гораздо раньше побывали могучие викинги, и подвиги северных Одиссеев воспели в исландских сагах, но эти сведения еще не были знакомы тогдашнему времени.

Пышный картеж Христофора Колумба шел медленно, процессию возглавлял он сам – Адмирал и вице-король, за ним гарцевали командиры флотилии, замыкала шествие шестерка индейцев. На своих островах они ходили в чем мать родила, но здесь, в христианской и цивилизованной стране им пришлось прикрыть стыд роскошными поясами и в довершение всех неудобств идти в золотых масках. У каждого индейца на плече было по клетке с попугаями, и эти птицы вызывали бурю восторга у зрителей.

Адмирала при дворе лелеяли и ласкали, он вошел в великую милость, его охотно принимали у себя высокие магнаты и князья церкви. Осушив слезы умиления, их высочества приступили к делу. Новооткрытые земли надо было спешно прибрать к рукам, и именно об этом они повели речь на деловых конференциях». (Я. Свет)

Экономический эффект экспедиции Колумба был колоссален: он превысил в 170 раз вложенные затраты. Посему тут же решили снарядить следующую экспедицию, в состав которой уже входило 17 крепких и надежных кораблей. Адмирал с радостью собирался в путь. Ведь он возвращался в рай, к своим друзьям-индейцам, к поселенцам-европейцам, за которыми обещал вернуться, к золотым недрам, которые подарил Испании.

Колумб, купаясь в восторгах, и не заметил, как золотая лихорадка крепко захлестнула испанцев и взлелеяла в них мечту как можно скорее отправиться к землям Нового Света. Все указания вице-короля открытых им земель, поставленного во главе специально созданного ведомства по «индейским делам» выполнялись с большой охотой: знать, горожане, крестьяне объединились, как и во времена реконкисты, под знамена нового крестового похода.

Изданный в 1493 году королевский указ ставил на первое место задачу обращения индейцев в христианство. Обходиться с ними требовалось «по-доброму и заботливо». Любая несправедливость испанцев по отношению к индейцам должна была сурово караться Адмиралом. Но следует заметить, что уже входило в моду относиться к подобным распоряжениям Изабеллы как к пустым, ничего не значащим и ни к чему не обязывающим фразам.

Итак, в скором времени флот отправился в плавание. И вот уже Адмирал высадился на берег открытой им земли. То был берег острова, на котором он оставил поселение европейцев. Оно оказалось сожжено. «От крепости остались одни головешки. Неподалеку валялись трупы, чуть присыпанные землей. По остаткам одежды он сразу опознал в мертвецах своих соотечественников. Появились индейцы. Было заметно – встреча с христианами для них не очень-то отрадна, но все же у Колумба сложилось впечатление, что в смерти колонистов эти люди не повинны.

Через толмача у вождя племени удалось узнать, как погибли все 39 обитателей крепости. «Добрые христиане» начали сводить между собой счеты чуть ли не в первый же день пребывания. Убили одного моряка. Затем подались с группой наибольших смутьянов в земли соседнего племени в поисках золота, вторглись во владения и предались грабежу и разбою. Вождь этого племени не обладал мирным нравом. Он дал бой захватчикам и перебил их, а затем двинулся на крепость и сжег ее дотла.

Вот сколь печальна оказалась судьба первых колонистов. Печальна и назидательна. Смутные опасения Адмирала сбылись. Он писал: «Я уже предчувствовал, что мир и согласие продлятся недолго. Туземцы простодушны, а наши люди назойливы». Неуемная алчность его спутников привела к горьким последствиям. О жестокости и жадности бледнолицых пришельцев теперь узнали индейцы, золотые дни первых радостных встреч миновали безвозвратно». (Я. Свет)

Христофор Колумб думал, что плывет в рай, а привез с собой ад. Все последующие экспедиции, а всего с Адмиралом их было четыре, стали истинно карательными.

У индейцев была пословица: «Слеза не стечет по щеке, если не появится в глазу». Их глаза до краев наполнились слезами, а сердца горели от чувства праведной мести.

Вице-король горевал над участью коренных жителей открытых им земель, но одновременно он был и крупным административным деятелем Каталонской и Арагонской корон. «И его распоряжения – это действия свирепого администратора. По другому сказать нельзя. Каждый мужчина племени должен был раз в месяц доставлять золотой песок на три-четыре меры, что составляло 0, 24 литра, из местностей, где нет золота – 25 фунтов хлопка. Тому, кто справлялся с заданием, выдавали жетоны – какие сейчас одевают на ошейники собак – так их легко можно было отличить от неплательщиков.

Однако Колумб жестоко ошибся в своих экономических расчетах. Все ранее имеющееся золото за последние годы было вымыто из индейских рек и перекочевало в дорожные сумы испанцев. Никто теперь уже не мог выполнить данное требование, посему люди умирали, как стада скота во время мора.

Таким образом, страница в истории рыцарства в Новом Свете оказалась одной из самых отвратительных и унизительных. Конкистадоры, что в переводе означает завоеватели, удовлетворяли свою алчность по формирующемуся волчьему закону купли-продажи. Одновременно они были глубоко убеждены, что обладают абсолютной и непоколебимой истиной – христианством. Лозунг «цель оправдывает средства», фанатичные религиозные верования и так называемая испанская гордость – все это стало, в конце концов, моральным оправданием всем творимым в «индейских землях» ужасам. Случалось, преступления оправдывались тем, что туземцы тоже были не святыми. Они были людоедами. Но людоедами-то были только воинствующие карибы. Они съедали захваченных в плен мужчин.

Не лишне вспомнить о людях, чьи слова отчаяния до нас не дошли, — о тридцати упрятанных в трюм флагмана индейцах. Колумб счел достойным упомянуть только их простодушие, но гордость и свободолюбие их он, по-видимому, недооценил. Когда однажды забыли на ночь закрыть люк трюма цепью, пленники соорудили живую лестницу и предоставили возможность бежать особо важным вождям племен. Оставшиеся повесились». (П. Ланге)

Не лишне вспомнить и об одном из мужественнейших рабов. У него из вспоротого живота свешивались внутренности. Он их заправил вовнутрь. Матросы, посчитав его мертвым, выбросили за борт, но туземец, поддерживая живот одной рукой, выплыл на берег. Его поймали, связали и снова бросили в море. Ему все же удалось освободиться от веревок и поплыть к берегу. На этот раз он долго служил мишенью конквистадорам, пока не пошел ко дну, оставляя за собой кровавый след.

«На ни в чем неповинных индейцах испанцы оттачивали технику неслыханных зверств. Они убивали, сжигали, топили их, травили свирепыми собаками, а на остальных взваливали непосильный труд, и терзали и мучили их до тех пор, пока они вместе и порознь не были уничтожены и истреблены.

Вот печальная и нравоучительная история горького конца одного из туземцев. Едва его привязали к столбу над костром, как монах взялся рассказывать ему о христианском боге и христианской религии. Священник наилучшим образом использовал малое время, которое ему предоставили палачи, и обещал, что если туземец поверит ему, то попадет в рай и вкусит там вечные радости и блаженство, в противном случае его ждут бесконечные страдания и муки в аду.

Туземец подумал некоторое время и спросил монаха, попадут ли христиане в рай. Священник сказал, что, во всяком случае, добрые христиане туда попадут. Тогда сразу и не задумываясь туземец сказал, что на небо он не хочет и что пусть лучше он попадет в ад, чтобы не видеть ужасных «добрых христиан». Так испанцы распространяли в «Индиях» уважение к богу и христианству». (Лас Касас)

Вот что рассказывают о завоевателе Мексики Кортесе:


Хоть носил он гордо лавры,
И хоть золотом блистали
На его ботфортах шпоры,
Не герой он был, не рыцарь.
Был он атаманом банды,
Наглым кулаком своим
Сам вписал в анналы славы
Имя мерзостное: «Кортес».
Нагло вставил это имя
Вслед за именем Колумба,
И на школьной парте школьник
Зазубрил обеих вместе.
Так пролез в родню Колумбу
Негодяй Фернандо Кортес.
Стал вторым он в пантеоне,
Коим славен Новый Свет.
Такова судьба героев:
Человеческая память
Сочетает наше имя
С именами подлецов.
Ах, не лучше ль затеряться
В неизвестности, чем вечно
На себе тащить за гробом
Имя подлого соседа?
В предрассветном полумраке
Поднялись в поход испанцы,
В эту ночь намного раньше
Пробудились мексиканцы.
Спор вели, сплетясь телами;
И нагая грудь индейца
Сохранила отпечаток
Медных панцыпей испанских.
«Человеческая жертва» —
Так зовется представленье;
Очень стар его сюжет.
В христианской обработке
Зрелище не столь ужасно,
Ибо кровь там претворилась
В красное вино, а плоть –
В безобидную лепешку, —
Но у диких эта шутка
Вышла дикой, безобразной:
Жрали мясо, проливали
Человеческую кровь.
Что их гнало из отчизны?
Родовая месть иль голод?
Уж сидели б лучше дома
И трудом кормились честным.
Что им нужно? Напихали
Наше золото в карманы
И сулят, что кто-то где-то
Осчастливит нас на небе.
Мы поверили, что белый –
Существо породы высшей,
Сын бессмертный бога солнца,
Властилин громов и молний.
Но они такие ж люди,
Как мы все, и так же смертны, —
Нож мой ныне испытал их
Человеческую смертность.
Да, они такие ж люди,
И нисколько не красивей,
А иные гаже всякой
Обезьяны; волосаты
Лица их, как обезьяньи;
Говорят, у них в штанах
Спрятан обезьяний хвостик, —
Да ведь кто не обезьяна,
Тот штанов носить не станет.
И они морально гнусны –
Пиетет у них не в моде,
Сами жрут своих богов.
О, сотри с земли отродье
Нечестивых богоедов! (Г. Гейне)

Искренние, непосредственные, как дети, индейцы «начали задумались о средствах, которыми они могли бы изгнать христиан из своей страны. Они взялись за оружие, но оно было таким слабым, что могло лишь слегка ранить или оказать незначительное сопротивление, а служить для защиты совсем не могло. Поэтому военные действия индейцев походили на детские игры. Испанцы же с мечами и копьями, верхом на лошадях, устраивали отвратительную резню. Они набрасывались на народ, не щадя ни детей, ни стариков, ни беременных, ни неродившихся; они рубили всех на части так, как будто нападали на отару овец в загоне.

Окружив индейца, испанцы состязались друг с другом, кто ловчее убьет его одним ударом меча, или раскроит ему голову копьем, или, вспоров живот, выпустит внутренности. Новорожденных они хватали за ножки, отрывая от груди матерей, и били их головками о скалы. Потом бросали в воду и цинично заявляли: «Побарахтайся немного, маленький мошенник!»

Они также делали длинные виселицы, чтобы повесить на каждой по тринадцать индейцев во славу всевышнего и двенадцати апостолов. Они вешали их так, что ноги едва касались земли, потом разводили вокруг костры и сжигали людей заживо. Многих заворачивали в сухую солому и поджигали ее, а некоторым, только для этого оставленным в живых, отрубали руки, привязывали их к телу и отпускали со словами: «Ступайте с этим посланием к своим землякам и сообщите последние новости».

Великих и благородных вождей конкистадоры уничтожали особым способом: делали решетки из палок, которые закрепляли на рогатинах, потом крепко привязывали к решеткам несчастных. Под ними разводили медленный огонь и поддерживали его до таких пор, пока мало-помалу индейцы не начинали громко вопить и от невыразимых страданий не испускали дух. «Все описанные ужасы и еще множество других я сам видел, и когда думаю об Эспаньоле, я не могу удержать слез», — так писал Христофор Колумб, узревший происходящее и ужаснувшийся от увиденного.

«Веками будет повторяться один и тот же процесс на истерзанных землях туземцев: сперва здесь основывается фактория, затем – якобы для защиты ее от нападений – воздвигается крепость. Сперва ведется мирная меновая торговля с туземными вождями, затем, как только налицо окажется достаточное количество солдат, у вождей попросту отнимают их владения, а затем и все их добро. Не пройдет и десяти лет, как опьяненные успехом Испания и Португалия забудут, что первоначальные ее притязания сводились к скромному участию в торговле восточными пряностями. Но в удачной игре благие намерения быстро исчезают». (С. Цвейг)

Остаются лишь меркантильные, которым, как нельзя лучше, играет на руку насаждение христианства среди язычников. В судорогах «золотой лихорадки» конквистадоры насильно впихивают ничего не понимающих туземцев в рамки этой религии при помощи уже давно испытанных орудий — огня и меча. Когда полтора тысячелетия тому назад христианство пришло в Античный мир, его религия проповедовала самую страшную для человечества истину: каждому прибывшему в потусторонний мир открыты лишь врата ада. Христианство дало возможность выбора – ад лишь для грешников, рай – для праведников. «Не убий, возлюби» — проповедовались истины, но мало кто им внимал. Мир не изменился. Крестовые походы дали новую возможность любителям наживы удовлетворять свою страсть. И вот уже на только что открытом континенте христиане терзают тех, кто был беззащитен перед ними словно ребенок. Христиане забыли слова своего Христа: «Будьте как дети». Они были извергами.

Они делали извергами туземцев, у которых зло стало порождением зла же. Поймав одного из конквистадоров, индейцы после долгих истязаний оного наполнили до краев его рот золотым порошком – подавись, мол, утоли свой аппетит, наполни жадное жирное брюхо. Но сможешь ли ты испражниться содержимым?.. Сдохни, сдохни, сдохни! Когда же сдох, вождь племени из черепа конквистадора выпил свой национальный горячительный напиток чичу, а из костей его ног изготовили флейты, звуки которых призывали туземцев на борьбу с завоевателями.

Бедные, бедные индейцы.

Но неужели же все европейцы были столь жестоки и жадны?

Среди них оказался один праведный священник. «Речь пойдет о Бартоломе де Лас Касасе. Будучи лицом духовным, он участвовал в разбойничьем походе Диего де Веласкеса на Кубу. Бартоломе жил в то время в согласии с моралью своего времени, наблюдал массовые уничтожения индейцев, имел свой доход от рудников и плантаций. И только в 1514 году зверства конкистадоров заставили его задуматься о нужде и рабстве местного населения и он отказался от своих плантаций и рабов.

Теперь все силы священник обратил на то, чтобы доказать своим соотечественникам, что их неоправданные поступки – это не повеление господне, а жажда обогащения, продиктованная корыстными устремлениями. Такое поведение привело к тому, что его действия стали считать ненормальными, ему сразу была уготована в испанской историографии роль паршивой овцы.

Отныне священник беспрестанно подавал жалобы и донесения администрации и монархам, объездил, чтобы подтвердить свои обвинения весь колониальный район Америки, собрал документы, касающиеся конкисты, среди них были дневники и письма Колумба – одним словом все важные исторические источники: доносы, интриги, взяточничество, даже государственная измена. Он произносил пламенные проповеди и после них солдаты отказывались участвовать в разбоях. Но все бескрайние усилия привели лишь к некоторым послаблениям.

Колумб в одном из писем к Изабелле говорит о том, что отношения с индейцами переменились к худшему. Необходимо прислать сто арбалетов, сто ружей, двести лат.

Но было бы нечестно, если бы Адмирал предстал перед нами, как палач, устроивший бойню народа, который сам же открыл. Известно, что Колумб даже во время военного похода интересовался обычаями и нравами индейцев, конечно, в той мере, в какой это позволяли сделать обстоятельства. Область религии его привлекала более всего. «Я старался узнать что-нибудь о их верованиях и выяснить, знают ли они, куда попадают после смерти. Они отвечали, что мертвые после смерти попадают в долину, о который каждый думает, что она лежит в его владениях. Они уверены, что встретят там всех своих предков и родственников. Там у них будет пища и женщины, и они смогут предаваться чревоугодию и наслаждениям.

Кроме того, у них очень много легенд, содержание которых в основном сводится к тому, что индейцы питают врожденное благоговение перед пришельцами и верят в бессмертие наших душ». Это высказывание показывает, что истинный католик Колумб пытался понять духовный мир индейцев, несмотря на то, что они не были христианами, относился к ним по-христиански. Найдутся, конечно, возражения, действия, мол, Адмирала были противоположны его благим намерениям. Но что делать, сплошь и рядом в истории человечества мы сталкиваемся с подобным противоречием.

Королевскую чету омерзительные обстоятельства жизни в открытых для них землях не волновали. Их католические величия не сомневаются в своей правоте, когда во время войны с маврами, обращали пленных в рабство. В конце концов, по моральным устоям того времени, все военнопленные нехристиане, а значит неверные, становились рабами. В странах ислама точно так же поступали с христианами.

Так уж было заведено в те времена.

Колумб как мог старался смягчить обстановку. У него было свое средство сыграть на предрассудках островитян. Из календаря он знал о лунном затмении и в полной мере использовал свои знания. Делалось это следующим образом: правящему местному вождю сообщали, что Адмирал заберет луну, если индейцы не принесут продукты. И вот вечером при виде почти затемненного светила Колумб высоко над головой поднимал песочные часы и угрожающе указывал на тень, которая пожирает серебристый лик Луны. Великолепная потрясающая сцена! Тотчас индейцы приносили питьевую воду, фрукты, хлеб из маниоки и рыбу.

Когда во время четвертого похода в 1498 году Адмирал прибывает в Санто-Доминго, он застает колонию на грани хаоса. Его брат Бартоломе Колумб борется здесь на четыре фронта. Во-первых, с интригующими, вспыльчивыми идальго, которые нередко затевают кровавые схватки между собой за обладание золотоносным участком. Во-вторых, с нелегально прибывающими на острова авантюристами, которые, не снабженные даже самым необходимым, считают, что самородки можно здесь подбирать с земли, и теперь они, грабя и убивая, рыскают по острову. Приходится бороться с бунтующими служащими, солдатами и ремесленниками, которым месяцами не выплачивают жалование. И, наконец, с индейцами, вызывающими только сожаление. Они, до крайности истерзанные, были предоставлены в полное распоряжение шаек разбойников и амнистированных убийц.

На Эспаньоле Адмирал застал удручающую картину: сожженные деревни, усыпанные скелетами поля брани, запущенные и одичавшие посадки, заброшенные золотые прииски. Положение его почти безнадежно, так как вице-король не привез денег, чтобы хотя бы купить лояльность колонистов. А ведь начало внушало радостные надежды, которые не оправдались. Население быстро сокращалось. Из ста тысяч жителей колонии в 1495 году к 1548 году осталось всего лишь пятьсот.

«Что тут скажешб, нелегко приходится и завоевателям. Голод, жажда, истощение, смертельные испарения болот и тучи ядовитых насекомых, холод вершин и палящее солнце тропиков – вот от чего страдал каждый рыцарь, который искал счастья в Новом Свете. Такова суровая действительность. Жизнь испанских смельчаков-первопоселенцев стала одной из примечательнейших страниц новой истории странствующего рыцарства». (В. Прескотт)

При испанском дворе еще не знают об установленной на Эспаньоле кладбищенской тишине. Фердинанд и Изабелла знакомы только с малоубедительными докладами Адмирала и страстными обвинениями его противников. В 1499 году монархи предоставили широкие права своему доверенному лицу, посылаемому в колонии. Оно уполномочивалось взять на себя административное и высшее судебное руководство. Эту деликатную миссию доверили Франциско Бобадилье. Он был наделен правами использовать любой мыслимый повод для полного административного переустройства колоний.

Если бы он даже и оказался человеком объективных и справедливых суждений, его все равно неприятно бы поразила панорама гавани Санто-Доминго: с двух сторон от входа в нее на высоких, видных издалека виселицах болтались тела семи бунтовщиков. Бобатилья собрал такое количество обвинительного материала, что даже не посчитал нужным встретиться с поверженным в это время вице-королем. Колумб так и не смог к нему пробиться.

Вместо этого новый губернатор послал ему навстречу охранников и цепи. «Среди всех присутствующих не нашлось никого, кто согласился бы его заковать, так как все были полны к Колумбу почтения и сострадания. Наконец нашлось одно ничтожество, нашелся до такой степени бесстыдный человек, чтобы вызваться сделать это. Он некоторое время был поваром Адмирала. С наглой и равнодушной улыбкой бывший повар заковал его так искусно, что казалось, речь идет о кандалах, а о подаче на стол вкусных блюд». (Лас Касас)

Позор довелось испытать Колумбу в застенке, затем он был отправлен в Испанию. Те цепи Адмирал заботливо хранил до последних дней жизни, они лежали у него на столе, и он распорядился положить их себе в гроб. Но его желание не было исполнено.

В эти дни Колумб пишет письмо к кормилице умершего наследника престола, пользовавшаяся доверием королевы, к которой были направлены все его надежды. «До сего часа я всегда одерживал верх над всеми противниками. Однако теперь я попал в ужасающие и глубочайшие перипетии. Моя единственная опора и поддержка – он, тот, который всех нас сотворил. Он еще ни разу не покинул меня в беде. Я отдался в великой покорности ему в услужение и служил так верно, как никто другой. Бог сделал меня посланцем Нового Неба и Новой Земли и указал мне туда путь. Все недоверчиво отклоняли мои планы, все, кроме королевы, моей госпожи, которую господь наградил проницательностью и энергией, и сделал, как свою верную горячо и любимую дочь наследницей всех новых земель.

И я собрался в путь, чтобы от ее королевского имени вступить во владения ими. Семь лет жизни поглотили переговоры, девять лет тяжкого труда я потратил на провидение в жизнь памятных предприятий, которые достойны сохраниться в веках. Никто до сих пор не совершал ничего подобного; сейчас же я нахожусь в положении, когда каждый может мне сочувствовать. Но настанет день, и мир назовет добродетельным того, кто не присоединился к хуле моих намерений.

Когда губернатор Бобадилья прибыл в Санто-Доминго, он поселился в моем доме и присвоил все, что там было. Возможно, в этом была необходимость. Больше всего меня удручает то, что он конфисковал мои бумаги, а вещественные доказательства, которые отчетливо демонстрируют мою невиновность, он утаил с особой тщательностью. Что бы там не говорили, мне рассказывали, что он ни в коей мере не печется о справедливости, а есть чистый деспот.

Господь бог, наш всевышний в первую очередь карает несправедливость и неблагодарность».

Очень многие авторы видят Колумба в первые дни 1501 года человеком сломленным, пытающимся найти прибежище в мистике. В это время он начал работу над «Книгой пророчеств». Основная мысль ее такова: святой Августин учит, что конец света наступит спустя семь тысяч лет после сотворения мира. От сотворения Адама до рождения Христа насчитывается 5340 лет и 318 дней, а от рождества Христова прошло 1500 лет, таким образом, осталось только полтора века до второго пришествия.

Это время, подчеркивает Адмирал, надо использовать для покорения Иерусалима и освобождения гроба Господня. Автор преследует и совершенно конкретную цель – для покорения Иерусалима должно иметь золото. Раздобыть же его может только один-единственный человек – избранник божий Христофор Колумб. Он достанет золото или у входа в рай или из рудников Нового Света.

Колумб действительно считал себя орудием проведения: свою веру и убежденность он провозглашал всегда и всюду; их легко обнаружить даже с подписи, которую Адмирал уже употреблял с первого плавания. Загадочная криптограмма не давала с тех пор покоя ни одному из калумбоведов. Пирамида из букв послужила основой для бесконечного числа толкований.

Действительно, в различной последовательности из этих букв можно составить практически все, что пожелаешь. Одно из них: «Я есть слуга высочайшего Спасителя» или «Святой Христос, Святая Мария, Святой Йозеф». Ясен пока лишь смысл последней строчки. Здесь Колумб отожествляет себя с Христофором-Христоносцем, имя которого он получил при крещении.

Далее Колумб пишет: «О себе самом я вынужден заметить, что мало пользы принесли мне двадцать лет службы, проведенные в трудах и опасностях, так как в Кастилье у меня нет в собственности даже кирпича. Если я захочу есть или спать, мне придется искать убежище в корчме или таверне и зачастую у меня нет денег, чтобы уплатить по счету. К одной печали присоединилась другая, она низвергла меня в пучину и определенно хотела разорвать мне сердце – меня лишили чести и состояния. Сейчас я больше всего печалюсь о моем сыне Диего, который остался безнаследным сиротой».

Однако, было бы неразумно принимать строки, написанные на грани отчаяния и смерти, за чистую монету. Тот, кто пишет их, — человек состоятельный, и дон Диего не «безнаследная сирота», а процветающий паж при дворе Изабеллы». (П. Ланге)

Ах, Изабелла! Прекрасная и коварная королева!

«Она навечно пленила душу Колумба. Он помнил – это королева велела снять с него кандалы в злосчастной 1500 году, и забывал, что не без ее ведома был в эти кандалы закован». (Я. Свет)

«С большой озабоченностью принял Колумб известие о том, что здоровье Изабеллы пошатнулось. Вот уже год она страдает горячкой. Однако ни одному врачу не был разрешен доступ к ней. Королева целомудренна до конца – в объявленном завещании она запретила бальзамировать свое тело, как это было принято в те времена, так ненавистна ей была мысль, что к ней будут прикасаться чьи-то чужие руки.

Потом она попрощалась со своим супругом: «Я умоляю короля, своего господина, принять все мои драгоценности или те, которые он выберет сам, чтобы любуясь ими, вспоминал он ту безмерную любовь, какую я всю земную жизнь к нему питала, и не сомневается в том, что сейчас, в лучшем мире, я жду его. Сие должно укрепить короля в намерении жить в этом мире более справедливо и богоугодно».

Пережив королеву, Колумб горячо молился за упокой ее души. Сам же он страдал от подагры, сутками бывал недееспособен из-за приступов тропической лихорадки. В момент величайших болей и озабоченности ему явилось видение. Он решил, что слышит глас Господень: «О, глупец, нескорый в делах и служении твоему господину! Свершил ли Господь больше для Моисея или для слуги своего Давида? С самого рождения твоего не оставлял он тебя своими заботами. Когда же ты вырос и возмужал, он сделал так, что имя твое стало звучать чудесным образом на Земле.

Индии – богатейшие части света – он отдал тебе во владение. Ты разделил их так, как тебе было угодно, и он дал тебе для этого полномочия. Застава океана была скреплена тяжелыми цепями, тебе он вручил от нее ключи. Ответствуй же, кто причинил тебе столько горестей – бог или свет? Бог никогда не нарушает своих обетов и не отнимает своих даров, и не говорит после того, как ему отслужена служба, что иные были его намерения, что по-иному он разумеет их ныне. И не заставляет терпеть он муки, чтобы проявить свою мощь».

И возблагодарил Христофор Колумб бога.

Перед своей смертью, пришедшей в 1506 году, Адмирал оставил завещание: «Повелеваю сыну Диего выстроить часовню, где должны содержаться три капеллана, которые будут ежедневно читать три мессы: одну – во славу святой троицы, другую – во имя Богоматери, третью – за упокой моей души и душ моих отца, матери и жены. Если позволят средства, часовня должна быть очень красивая. Если представиться возможность, часовня должна быть построена на Эспаньоле, которую бог вручил мне таким чудесным образом».

Старик Колумб в постели поцеловал протянутый к нему крест и произнес свои последние слова: «Душу мою передаю в твои руки, господи».

Тело же его долго не находило покоя и продолжало странствовать, словно этих странствий ему не хватило на жизненном пути. Первооткрывателя Нового Света похоронили в монастыре Вальядолида. Городской хронист даже не удосужился сделать отметку о его смерти. В 1513 году его останки доставили в севильский монастырь, а после 1540 года перевезли, согласно последней воле Колумба в кафедральный собор Санто-Доминго.

В 1795 году Испания потеряла право на свою колонию. Потомки конкистодоров взяли с собой гроб Колумба и переправили его на Кубу. Здесь останки Адмирала покоились в соборе до тех пор, пока остров в ходе очередной проигранной войны не был передан в распоряжение новых властей. Позолоченный свинцовый гроб опять вынули из стены, и он принял участие в отступлении испанской Империи с Американского континента.

Сейчас он стоит в севильском соборе, однако, очень многое говорит за то, что Христофор Колумб все еще покоится, как он и просил в свой последний час, в Новом Свете. В 1877 году в кафедральном соборе Санто-Доминго проводились реставрационные работы. При этом строители наткнулись справа от алтаря на маленький склеп. Там нашли свинцовый гроб с человеческими останками. Надпись недвусмысленно гласила, что это останки Христофора Колумба.

В истории осталась легенда о великом первооткрывателе и о его великой тяжкой ноше.

Когда он ночью спал у себя в хижине, ему вдруг послышался детский голос: «Вставай, Христофор, пошли, переправь меня на другой берег». Он вышел наружу, посадил дитя себе на плечи и взял свой посох. Но ребенок становился все тяжелее и тяжелее. А когда Христофор шел вброд, то уж совсем едва мог его удержать. Пришлось ему собрать все силы, чтобы не уронить ребенка и с величайшим трудом добраться до противоположного берега.

— Слава богу, мой маленький мальчик, — сказал он, облегченно вздохнув, — ты подвергал нас большой опасности, ты стал таким тяжелым, словно я нес на своей спине тяжесть всего мира.

Мальчик же отвечал:

— Не удивляйся, Христофор, ты, действительно, нес весь мир и еще того, кто его создал». (П. Ланге)


Любовь и состраданье
Из глаз твоих потоки исторгают,
Всю грудь твою рыданья
Нещадно потрясают
И горестно воскликнуть заставляют:
О, храм добра и света, —
Душа! Ты в сфере родилась высокой!
Возможно ль, что за это
Злой рок тебя жестоко
Во мрак темницы заточил без срока?
Безумьем одержима,
От истины и блага, как слепая,
Бежишь ты дальше, мимо,
На страшный путь вступая,
Туда, где все – тщета, где тьма без края!
Живут все так бездумно,
Как будто бродят в мареве дремоты,
А неба свод бесшумно
Свершает обороты;
Часы текут – и сводят с жизнью счеты.
О братья! Пробудиться
Пора! Пусть каждый в будущее глянет!
Ведь, если не стремиться
К добру, — что с нами станет?
А мы погрязли в сварах и обмане!
Так поднимите взоры
Туда, где блещет свод небес прекрасный! (Луис де Леон)

Открытый Колумбом мир, по беспамятности ли, по недосмотру ли, по стечению ли неких непредсказуемых обстоятельств не стал носить его имя. Он стал носить имя Америко Виспуччи, тоже итальянца, а не испанца. Америко посетил Новый Свет и в 1505 году написал оттуда два подробных письма, которые по своим эпистолярным качествам и изяществу стиля превосходили образцы литературного наследия Колумба. Из этих писем просвещенная Европа узнала многие подробности о Южной Америке. Известность Виспуччи была настолько велика, что его имя все чаще и чаще стали ассоциировать с Новым Светом, и этот континент постоянно называть его именем. Так постепенно и прижилось название континента. Справедливости ради следует сказать, что Виспуччи никогда не принимал участия в увековечивании своего имени и при жизни ни сном ни духом не ведал о том, что случиться после его смерти.

В 1513 году один из испанцев по имени Васко Нуньес Бальбоа с группой своих солдат взошел на высокую гору Панамского перешейка и увидел феерически-фантастическую картину: бескрайне раскинувшийся и привольно дышащий, не ведомый ни одному европейцу еще один великий океан. Васко возблагодарил бога, упал на колени, раскинул широко руки и, казалось, обняв весь мир,.. заплакал. Таково было величие увиденного. Позже эти просторы Фернан Магеллан, совершивший первое кругосветное путешествие, назвал Тихим океаном.

Вот так европейцы узнали — на Земле существует еще и Западное полушарие с огромным континентом на его просторах.