На севере Индии в семье пастухов, принадлежащей к одной их низших каст, родился мальчик. Был он слишком уж широкоскул и темнокож, что по канонам северо-нидийской красоты считалось почти уродством. Однако природа не удовлетворилась столь незначительным, как ей показалось, изъяном. И, действительно, зачем красота тому, кому всю жизнь судьбой предназначено прожить среди скотины? Поэтому она подсунула мальчонке еще и такие неприятные качества как тупоумие, нелюдимость, заикание.
Когда мальчика отправили учиться грамоте, он утомил всех: и учеников, и учителя – деревенского жреца. Несмотря на немыслимые старания наставника, пастушонок не сумел не только прочесть или запомнить ни одного лаконичного изречения в стихах, но из-за своего косноязычия и скудоумия не мог даже повторить читаемого учителем. Осыпанному с ног до головы тумаками разгневанного учителя и дразнимому дерзкими мальчишками незадавшемуся человечку, казалось бы, броситься бы в стадо и остаться там, среди мирно мычащих и жующих коров. Куда как хорошо!.. Ан нет!
Однажды в кромешной ночи мальчишка, содрогаясь от жуткого страха, бросился в джунгли, бросился туда, где в глубине немыслимых переплетений лиан возвышался темный храм кровожадной богини Кали. Отчаяние звенело у него в ушах, и лишь поэтому он не слышал страшных ночных рыков хищных зверей. Колючие ветки драли его тело и лицо, клочья ветхой одежды оставались на ветвях. Ему было все нипочем. Главное – молить, молить, богиню…
Мрачный, темный, как сама богиня, храм неожиданно возвысился перед ним. «Вкруг него на столбах догнивали и немилосердно воняли остатки принесенных в жертву козлов и баранов, а земля была обильно полита черной кровью жертвенных петухов. Простершись перед изображением богини, мальчик молил ее наделить его умом и памятью. И Кали явила ему свою милость: представ юному пастуху в облике женщины, беспрестанно меняющей внешность, она обещала ему свое пожизненное покровительство, взамен же потребовала вечной преданности ей, Кали, Матери человечества.
Просветленный богиней пастушок поспешил домой и всю ночь до рассвета перелистывал страницы неизвестно откуда взявшихся мудрейших санскритских сочинений по религии, философии, истории, праву, поэтике, литературе. К утру все просмотренное чудесным образом запечатлелось в его памяти. Когда родители и пришедший к ним жаловаться на ученика деревенский жрец вошли в комнату, навстречу им поднялся прекрасный юноша и, приветствуя их сладкозвучными санскритскими стихами собственного сочинения, поведал о произошедшем. Потрясенные родители и жрец склонились перед ним и нарекли его новым именем: Кали-даса, Раб Кали. Ему суждено было стать великим поэтом Индии.
Такова легенда. Но в стране, где издавна правят Миф и Ритуал, где нераздельны Поэт и Подвижник, где наделенное необыкновенной творческой мощью Слово способно рождать бесконечное разнообразие мира или – напротив – низводить его к изначальной капле творения, в такой стране четыре эфемерных слога Ка–ли–да–са — не могли не обрасти плотью легенды. Быть может, сами произведения Калидасы рассказали бы нам что-то о жизни поэта. К разочарованию потомков, он был необыкновенно скромным человеком и промолчал.
Из темных глубин индийской истории волны времени выплеснули это имя: Калидаса – и ничего более, кроме трех десятков приписываемых ему поэтических и прозаических произведений, среди которых есть несколько, вошедших в золотую книгу индийской литературы.
Кажется, вся Индия проплывает перед взором Калидасы, как бы любующегося ею с борта несомой ветром воздушной колесницы. Калидаса, безусловно, много странствовал и хорошо знал страну. Мотив пути и движения – один из самых постоянных во всех его произведениях.
«Все реки стремятся к единому морю» – это древнее изречение, призывающее к веротерпимости, могло быть девизом для Калидасы: будучи сторонником одного из шивантских направлений в индуизме, поэт не был ортодоксом: в его произведениях не сыщешь и слова хулы или ненависти к представителям других религиозно-философских учений. Напротив, приверженцы всех религий в мире в согласии существуют на страницах его книг.
Более того: при том, что для Калидасы, как и всех людей того времени, вера составляла высшую цель, ее постулаты не касались поэта цепями, сковывающими земное бытие и оставлявшими открытым лишь путь в потусторонние сферы. Вера Калидасы – земная, преисполненная страстей, сомнений, страданий и радости; даже в лесной обители отшельников, даже в пораженном скукой небесном скиту Кашьяны – всюду звенят девичьи голоса и детский смех, всюду буйствует жизнь.
Но среди описываемых им картин случаются и светопреставления в небесах.
То было в небесах. На земле же законы кармы, этой основы всех религиозно-философских учений Индии, интересовали Калидасу куда меньше, чем торжество земной справедливости. Поэт ведь не мог не знать, что в соответствии с законами кармы возмездие за совершенные человеком поступки или намерения совершить их, как и воздаяния за добрые дела и помыслы, реализуется лишь в следующих рождениях, определяя будущее счастье или будущее страдание. Герои Калидасы проходят горнила страданий в настоящем.
Для творений Калидасы характерна тема Судьбы и Заклятия, низвергающих душу человеческую в пучину горя с тем, чтобы впоследствии вновь вознести ее, очищенную, к высотам счастья. Отсюда же – фольклорный мотив волшебного средства, некоего талисмана, воплощающего волю надчеловеческих сил, разлучающих или соединяющих героев.
Поэт, подобно Платону, мечтает об идеальном правителе, мудрость которого позволила бы осуществить в нем самом и в вверенных ему подданных гармонию «камы» — мира чувств и эмоций и «артхи» — прагматичного мира, заботящегося о хлебе насущном. Образ такого «царя-святого» Калидаса ищет в прошлом, в ушедшем «золотом веке». Современность, вероятно, не оставляла повода для надежд.
Идеальным воплощением союза «камы» и «драхмы» является для Калидасы семья, представляющая собой единство прекрасных душой и телом супругов, живущих в мире, согласии и счастье, наслаждающихся физической и духовной близостью и рожающих детей – продолжателей рода. Поэтому во всех произведениях Калидасы воспевается лишь супружеская любовь. Чрезмерная сосредоточенность на «каме» при пренебрежении к «драхме» у героев Калидасы заставляет их страдать, обретение же счастья связывается с восстановлением нарушенного равновесия и, как правило, с рождением потомства.
Один из главных героев поэм Калидасы — вооруженный цветочным луком бог эротического желания Кама, чьи любовные стрелы разят без пощады и людей, и животных, и птиц, и горы, и долы, и реки, и облака, и деревья, и духов подземного мира, и бесплотных существ, обитающих в воздушных сферах, и богов, и небожителей, и святых мудрецов, — бродит по страницам книг Калидасы и является подлинным героем его сочинений. Описание зарождения и развития страсти, проходящей через испытания, укрепляющейся в преодолении преград и завершающейся счастливым соединением любящих сердец, составляет основу содержания многих произведений». (Б. Захарьин)
Надо отметить одну характерную особенность индийской литературы – она почти никогда не допускала трагического конца, который был так естественен у европейских авторов. Европейские авторы считали, что счастливый конец на фоне тяжелейших перипетий всего сюжета подводит к неестественному, несколько насильственному окончанию. Индийские же авторы придерживались иного мнения: отвергая трагедию, они позволяли своему зрителю насладиться мелодрамой и выйти со спектакля с улыбкой на лице и с надеждой в сердце.
Вот одно из таких произведений – пьеса «Малявика и Агнимитра». Калидасы. Оно начинается прологом, в котором звучит молитва к Шиве, который изображен с третьим глазом во лбу. Этим глазом он, по преданию, испепелил бога любви Каму за то, что тот помешал его благочестивому созерцанию, внушив безудержную страсть к прелестной Парвати. На лбу у Шивы – полумесяц, символ Времени. В волосах у Шивы символическое изображение Ганги. Шея у него синяя – следствие того, что он проглотил яд, который мог погубить весь мир. Непосвященным Шива является в восьми формах: Земля, Вода, Огонь, Воздух, Пространство, Солнце, Луна, жрец, приносящий жертву.
Вот как звучат слова пролога в исполнении хора:
Затем руководитель труппы актеров приглашает зрителей обратить милостивое внимание на саму пьесу Калидасы. Он призывает:
Итак, у царя страны Видиша Агнимитры появилась красавица служанка Малявика, чудесно исполняющая танцы. Равных ей не сыскать нигде. Она затмевала всех. Ее учитель танцев превосходил многих в своем умении обучать этому виду искусства. Он верил, что танцы – это есть жертвоприношение богам.
Он справедливо полагал:
Учитель вложил всю свою душу в обучение Малявики. Его ученица упражнялась в пяти видах пантомимы, одновременно выражая чувства движениями рук, ног, бровей, глаз и погружением в раздумье.
Однажды царю привелось увидеть изображение Малявики на картине, и оно очаровало его. Но как встретиться с красавицей? Жены воспротивятся этому, а ссориться с ними не резон. И тогда Агнимитра приказал своему придворному шуту и брахману Гаутаме придумать какое-нибудь средство, чтобы Малявика предстала пред ним во всей плоти. Шут предложил устроить танцевальные соревнования между ученицами двух учителей. Посмотреть на это выступление пригласили первую жену царя царицу Дхарини. Она заявила:
— Мне не нравится состязание между двумя учителями танцев.
Шут ответил:
— Соглашайся, царица, посмотреть. Мы полюбуемся на стычку двух баранов. Зря, что ли, им жалованье платят.
— Ты, как я погляжу, большой любитель ссор.
— Госпожа, подумай сама: если из-за самки борются два слона, то наступит ли спокойствие, пока один не одолеет другого?
Надо сказать, что учителя танцев, действительно, не ладили между собой.
Учитель танцев Малявики негодовал на своего соперника:
Тут в разговор вмешалась странствующая монахиня:
Царица Дхарини предложила закончить спор, согласившись позволить устроить соревнование между ученицами обоих учителей танцев, дабы они показали свое умение.
Царю не терпелось увидеть Малявику. Он поторапливал учителей. Тогда царица с укоризной и плохо скрываемой обидой сказала царю:
— Было бы неплохо, если бы повелитель и в государственных делах проявлял столько же настойчивости, сколько в делах танцевальных.
Агнимитра миролюбиво и с лукавством ответил:
Пойдемте ж, госпожа моя, присоединимся к зрителям. Слышите, уже бьют барабаны, сзывают на состязание.
— О, как торопитесь вы, государь, — произнесла царица.
А шут нашептывает на ухо царю:
— Государь, ступайте степенно, иначе ваша поспешность усилит подозрение царицы.
Царь отвечает шуту шепотом:
— Государь, осторожней, мед у ваших очей – здесь, но и оса неподалеку. Поэтому глядите в оба.
И, надо сказать, есть на что поглядеть. На сцене танцует Малявика. Прелестно танцует. Агнимитра в восторге. Шепчет шуту:
О, как могущественна ее красота! Я вижу:
Вот Малявика, танцуя, запела грустную песню:
Царь точно весь заполыхал в огне. Представление кончилось. Малявика ушла, и тоска окутала Агнимитру.
Шут был истинным придворным шутом и не преминул пошутить и на этот раз. Он прошептал:
— Забавно, царь! Вы похожи на больного бедняка, который не только не платит врачу, но еще требует с него лекарство задаром. А еще вы похожи на птицу, которая расхаживает возле бойни и жаждет мяса, но робеет. Наберитесь терпения, и мы добьемся успеха.
— Приятель, откуда у меня может быть терпение, — ответил в нетерпении царь. Сам посуди, —
А по дворцу поползли сплетни: «Царь, только щадя самолюбие царицы, не прибегает к могуществу своей власти. А если бы вы видели сейчас Малявику! Она побелела, как гирлянда жасминов, однажды одетая, а потом выброшенная».
Царь же все тоскует и тоскует по Малявике.
Через некоторое время мимолетная встреча произошла у царя и Малявики в пышном саду. И царица узнала о ней.
Вот приходит со страшным известием шут:
— Царь, царица с глазами красными от ярости, приказала заключить бедняжку Малявику в подземелье.
— Какое горе! – простонал царь. —
Неужели мы не найдем никакого выхода?..
Шло время. И вдруг во дворец пришла весть: Малявика оказывается не простая смертная, а царевна, попавшая в плен. Она,
Царица Дхарини, узнав эту новость, произнесла:
— Отдать Малявику в жены государю.
Она взяла руку царевны, подвела ее к Агнимитре и произнесла:
— Государь, вот вам подарок такой же прекрасный, как и весть, которую мы сегодня получили.
Государь был в смущении. Свита желала счастья своей высокородной госпоже.
Мудрая монахиня сказала:
Царь воскликнул:
— Как все прекрасно!
Так миролюбивый покой воцарился в царстве Видиши.
Следующая пьеса Калидасы рассказывает о том, как мужеством удалось завоевать небесную деву рая Урваши. Вот в обозримом пространстве послышались крики тревоги такие жалобные, как будто простонала выпь. Похищена апсара Урваши – небесная дева рая бога Индры. Прекрасная, она
Апсары взывают: «Помогите, благородные! Тот, кто предан богам, и тот, кто способен двигаться по небесным дорогам, — помогите! Помогите и спасите!»
Услышал этот призыв, царь Пуруравас, возвращавшийся от бога Солнца, спросил:
— Скажите мне, от чего надобно спасти вас?
— Послушай, царь-мудрец! У нас есть милая подруга, столь прекрасная, что сам Индра порой превращает ее в свое оружие, когда хочет сбить с истинного пути какого-нибудь необыкновенного подвижника, чтобы поколебать его могущество. Урваши так хороша собой, что ей завидует даже жена Шивы Гаури. И вот когда Урваши вместе со своей подругой возвращалась из дворца Куберы, обоих небесных дев схватил на полдороги и унес некий демон.
Царь, услышав эту историю, кидается в бой и побеждает посланников ада. Освободив прекраснейшую, он говорит ей:
Очнись же, милая Урваши, а то можно подумать, что ты рождена не на небе, что ты – смертная!
Небесные девы поддержали его:
Наконец Урваши очнулась.
Пуруравас очаровался, произнес:
Когда Урваши увидела Пурураваса, она очаровалась им. Тихонько сказала подруге:
— Оказалось, что нападение демона принесло мне великую радость! Речь его – амрита –благословенный напиток богов, и это не удивительно: сосудом для амриты служит месяц, а он, как месяц, красив! Потому-то и рвется мое сердце к нему!
И, смущаясь, призналась Урваши царю:
— Мое сердце рвется к тебе!
Взгляд царя горит страстью. И отвечает царь:
Освобожденные девы неба и земной царь спускаются в колеснице на землю. Устрашенная крутизной спуска, Урваши крепко прижимается к царю. Пуруравас счастлив. «Как мне повезло, что спуск оказался крутым, — лукаво говорит он своему брахману, шуту. —
Царь и небесная дева жаждут остаться вместе, но ей приходится вернуться к своему повелителю Индре.
Пуруравас сгорает от тоски, его шут – от иного. Скулит, бедный:
— О горе, горе! Я похож на брахмана, объевшегося в гостях рисом, сваренным в молоке. У брахмана так пучит живот, что он не может в присутствии людей удержать урчание в брюхе. Вот и у меня, можно сказать, пучит язык, и я не могу удержать за зубами тайну царя.
А в это время царь, забывшись, назвал свою жену царицу именем небесной девы. Обиделась царица, опечалилась, царь же не заметил этого, бредит своей Урваши:
Не пьет, не ест царь. Вместе с ним приходится туго и шуту. Он пытается уговорить своего повелителя:
— Видимо, государь, вы решили уподобиться птахе чатаке. Она, даже изнемогая от жажды, пьет воду только из дождевой тучи, отказываясь от земных источников.
Пуруравас отвечает ему:
— Что, кроме уединения, служит убежищем для влюбленного?.. Проводи же меня в рощу услад.
И они вошли в рощу услад. Здесь
Опьяненный прохладой ветерка, царь залюбовался садом услад.
Возбужденный весенним буйством природы, царь просит шута придумать какое-нибудь средство, чтобы встретиться с небесной красавицей. Но в это время сама Урваши со своей подругой спускается в небесной колеснице к своему возлюбленному. Небесная дева, отбросив всякий стыд, решилась еще раз увидеть царя, спрятавшись под волшебным покрывалом, делающим ее с подругой невидимками.
Вот они узрели чертоги мудрого царя. Его дворец, как диадема венчает столицу, и город как бы любуется своим отражением в водах божественной Ганги. Скрытые волшебным покрывалом Небесные девы, смотрят на царя и его шута и слышат слова шута:
— Государь, я нашел средство, как успокоить вас.
— Какое же, говори скорей!
— Вы должны заснуть, чтобы в сновидении обрести союз с любимой.
— Ах, этот способ никуда не годится, — с горечью ответил царь. И продолжил, —
В ответ на эти страстные речи Урваши решила начертать письмо своему возлюбленному на коре дерева. Она начертала и Пуруравас прочел:
Царь понял, от кого получил послание, написанное на коре дерева, и воскликнул:
Услышав эти страстные слова, Урваши скидывает с себя покрывало.
— О, красавица! – восклицает царь. – О прекраснотелая!
— Великий царь, пребудь с победой! – отвечает Небесная дева и вновь возвращается в заоблачные дали.
Царица, войдя в сад услад, увидела кусок коры, потерянный царем, прочла его и поняла, что это любовное письма Урваши государю. Она показывает его царю. Пуруравас спешит оправдаться, но царица, покорная, отвечает ему:
— В чем ваша вина? Это я виновата в том, что появилась некстати.
Что было делать Пуруравасу, когда его сердце оказалось похищенным. Чтя высоко благородную царицу свою, он припал к ее ногам, однако царица не смогла простить его.
Вот на землю стали спускаться сумерки.
К царю пришла служанка царицы и передала ему ее просьбу: «С крыши Жемчужного дворца хорошо любоваться зрелищем восходящего Месяца. Я хотела бы, государь, вместе с вами дождаться того мгновения, когда Месяц сольется с одной из своих возлюбленных звезд». Царь ответил, что рад будет исполнить желание царицы.
Служанка сказала:
— Царица раскаивается, что пренебрегла вами и хочет попросить у вас прощения.
Царь ответил:
Царица взошла на крышу Жемчужного Дворца. Перед ней предстала красота вечерних сумерек. Вот уже ничего не видно взору – ни вверху, ни внизу, ни вокруг, ни впереди, ни позади. В этой темной ночи мир, погруженный во мрак, покоится, как дитя во чреве матери. В этой тьме сравнялись чистое и нечистое, недвижимое и движущееся, извилистое и прямое. Так власть тьмы стирает все различия.
Но вот месяц пальцами-лучами отводит темные кудри ночи и словно целует ее лицо, меж тем как она блаженно сомкнула очи-лотосы. Вскоре румянец страсти сбегает с лунного лика, и он излучает лишь чистое белое сияние. Ибо недолго сохраняются следы порочного влияния у чистого душою. Месяц ныне сочетается с мерцающей в небе звездой, как юный жених с трепещущей юной невестой. Лунный свет сияет на горных высотах, но низины наполнены мраком: так творец отделяет по заслугам высокое и низкое.
И вот, когда Месяц наполнился влагой бессмертия, царица дала обет своему царственному супругу:
— Отныне, если царь пожелает какую-нибудь женщину или если какая-нибудь женщина проявит склонность к соединению с царем, — и то, и другое я одинаково приемлю с радостным сердцем!
Царица была великолепна в своем благородстве.
В небесах в это время давалось представление для бога Индры. Урваши, исполняя в нем роль, совершает оплошность: называет вместо имени героя пьесы, имя возлюбленного ею царя. Великий бог был милосерден. Он сказал:
— Надлежит сделать нечто приятное тому, кого ты любишь, тому, кто помогает мне в битвах. Поэтому оставайся на земле с Пуруравасом столько времени, сколько пожелаешь, но лишь до тех пор, пока не родишь ему сына.
Небожители воскликнули:
— Это решение достойно великого Индры, которому ведомы все на свете помыслы!
Теперь земной царь и Небесная дева могли воссоединиться друг с другом без всяких преград.
Царь сказал:
Он нежно обнял свою возлюбленную Урваши и продолжил:
Земной рай раскинулся перед влюбленными. Царь блаженствовал.
Урваши блаженствовала.
Но произошло несчастье. Однажды на берегу реки развлекалась Урваши, сооружая холмики из прибрежного песка. И вдруг ей показалось, что ее возлюбленный загляделся на дочь одного из полубогов. Урваши разгневалась.
А потом она, не вняв увещеваниям супруга, вступила в запретный для женщин лес бога войны. И как только вступила туда – сразу же превратилась в лиану, растущую на лесной опушке. Мудрый царь, потеряв Урваши, сошел с ума. Дни и ночи он проводит в поисках возлюбленной. «Вот здесь Урваши! – кричит он, — Нет, Урваши там! Куда же могла уйти от меня стройнобедрая?»
И в полусумасшедшем бреду твердил:
Вот мне повстречалась бедная лиана, лишенная цветов. – продолжал он. — Почему, когда я гляжу на нее, сердце мое испытывает такую огромную радость? О, я знаю почему она трепещет.
Да, я обниму ее, потому что она так похожа на мою любимую!
И обнимает. И видит, что в руках у него уже не лиана, а прекрасная Урваши.
— Любимая, я обрел вторую жизнь, — с облегчением говорит царь. –
О радость, о счастье! После того, как государь вместе с Урваши провел много времени в божественных рощах, он вернулся в столицу. Царь был доволен теми почестями, которые оказали ему подданные при встрече, и вновь взял в руки бразды правления государством. Если бы не отсутствие потомства, то он жил бы, не ведая горя. Но и эта печаль отошла — Урваши родила ему сына – опору и утешение отца.
Но приговор Индры был однозначен: родив сына, Урваши должна вернуться на небеса.
Пуруравас вскричал:
Урваши вскричала:
— Как я несчастна!
Но тут появились посланники Индры и провозгласили:
— Милая подруга! Да не оставит тебя своими милостынями Судьба, которая дала тебе счастье – видеть своего сына наследником престола и обрести вечное соединение с возлюбленным супругом!
Так кончается драма. Но не кончается поэзия прекрасной Индии. И зря сетует поэт Тулсидас на то, что «сравненья давно измусолить поэты успели». Другой поэт Бхартрахари уверен: «вечно упиваться и упиваться будем соком сладости поэм волшебных».