… о плохих и хороших правителях.



</p> <p>… о плохих и хороших правителях.</p> <p>

«Странно, — может спросить меня читатель, — что же это вы в заглавии первым номером упомянули плохих правителей?» — «А потому, — отвечу я ему, — что среди ярких образных выражений и афоризмов в основном только о плохих правителях и говорится в нелицеприятной форме».

Посудите сами.

«Человек великим был, покуда не унизился до трона». (Байрон)

«Бесчестная, не заботящаяся о людях власть так же опасна, как меч в руках безумца». (Пифагор)

«Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, постыдны богатства и почести». (Конфуций)

«Власти у бедных берут голоса, у богатых – деньги». (Марти Ларни)

«Идеальное правительство невозможно, ибо люди наделены страстями; а не будь они наделены страстями, не было бы нужды в правительстве». (Вольтер)

«Правительство как грудной младенец: чудовищный аппетит на одном конце, и полная безответственность на другом». (Р. Рейган)

«Политика есть искусство приспосабливаться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, даже из того, что претит». (Бисмарк)

«Власть теряет свое очарование, если ею не злоупотреблять». (П. Валери)

Ах, как же прав Поль Валери! Мало кто захочет взваливать на свои плечи тяжкий груз непомерной ответственности и не менее тяжких решений без каких-либо привилегий. А любовь к привилегиям всегда стремится к безудержному росту, причем в геометрической прогрессии.

Станет ли стремиться к власти человек, который хочет стать и становится истинным творцом, истинным профессионалом в своем деле? Да никогда. «Не дай мне, боже, вляпаться во власть», — скажет он вместе с Игорем Тальковым. Именно «вляпаться», а вляпываются в грязь.

Из всей истории человечества наберется ли столько истинных правителей, сколько пальцев на руках, которые на совесть заботились бы о своем народе?

По-моему, первым из первых был Перикл. Время его правления называют Золотым веком Эллады. До шестнадцати лет он посещает так называемую мусическую школу, то есть «относящуюся к Музам». Здесь преподавались литература, науки, пение, танцы, философия. Обучение велось на демократической основе, которая понималась весьма своеобразно. Наставник спрашивал юношу: «Что такое человек?» — «Ну, это… живое существо». — отвечал ученик. — «Чем же он отличается от зверей?» — «У него есть разум, душа, он умеет говорить». — «А от богов?» — «Они же бессмертны». — «Итак, человек смертен, наделен речью, способен чувствовать и размышлять. Верно? Тогда твой раб ничем не отличается от тебя». — «Но я ведь рожден свободным». — «Как и он. И, как и он, можешь потерять свободу».

Странные речи. Еще никто и никогда не осуждал рабства. Впервые это стали делать странствующие учителя мудрости — софисты. А вот учитель говорит уже совсем о другом, он с важным видом рассуждает о том, что надо довольствоваться малым, не искушать судьбу и во всем знать меру.


Победишь — своей победы напоказ не выставляй,
Победят — не огорчайся, запершись в дому, не плачь.
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй,
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт. (Архилох)

Много времени Перикл отдает военному делу. Одним из самых тяжелых упражнений был кулачный бой. На руки надевали ремни с шипами, и часто поединки заканчивались опасными ранениями. Зато, считали греки, закаленный столь жестокими уроками боец не дрогнет в сражении и не будет бояться льющейся из раны крови.

Вот такое воспитание получил будущий великий правитель. В борьбе с оплотом аристократии на стороне демократического большинства он завоевал свое право управлять Элладой. Истинное благородство Перикла, а не придворная мышиная возня, помогли справиться ему с реакционной партией аристократов и изгнать ее с политической сцены."Золотой век Перикла» насчитывает всего лишь 32 года в обычном исчислении, но, благодаря великим свершениям, эти годы ярко сияют нам из глубины тысячелетий.

Правитель жил весьма экономно, хотя мог позволить себе все, что только душа пожелает. Умел точно, доходчиво, образно растолковать народу сложные нюансы политической борьбы. Обвинял демагогов, стремящихся завести в отечестве смуту, дабы им, демагогам, жилось как можно лучше, — то есть иметь возможность половить рыбку в мутной воде. За редкий ораторский дар, столь высоко ценимый эллинами, его прозвали Олимпийцем, говорили, что он «подобен Зевсу и мечет молнии, поражая словами. Само убеждение сидит у него на устах». Льстивых прихлебателей он ненавидел всеми фибрами своей души. «Как стратег славился больше всего своей осторожностью: добровольно не вступал в сражение, если оно было опасно, а исход его сомнителен». (Плутарх)

Благодаря бесконечной любви Перикла к своей прекрасной родине, возникла и мудрая политика правления ею, которая сотворила Афины как идеальное государство процветающей демократии. В первую очередь Периклу удалось добиться оплаты труда членам Совета, фактическому правительству государства, благодаря чему в его управлении смогли принять участие и рядовые граждане. Раньше, когда эти должности не оплачивались, их занимали лишь состоятельные люди, а простой народ зарабатывал хлеб свой насущный иным трудом и в управлении государства участия не принимал.

В отличном состоянии был экономика периклового государства. Правитель утверждал: «Если государство снабжено в достаточной мере предметами, нужными для войны, необходимо тратить это богатство на такие работы, которые после окончания их доставят государству вечную славу, а во время исполнения будут служить тотчас же источником благосостояния, благодаря тому, что явится всевозможная работа и разные потребности, которые пробуждают всякие ремесла, дают занятия всем рукам, доставляют заработок чуть ли не всему государству, так что оно за свой счет себя и украшает, и кормит».

«Здания в Афинах росли грандиозные по величине, неподражаемые по красоте. Все мастера старались отличиться друг перед другом изяществом работы; особенно же удивительна была быстрота исполнения. Сооружения, из которых каждое, как думали, только в течение многих поколений и человеческих жизней с трудом будет доведено до конца, — все они были завершены в цветущий период деятельности одного государственного мужа». (Плутарх)

Вскоре Афины стали самым крупным культурным центром Эллады. Со всех ее концов сюда стекались художники, мастера, поэты, философы, справедливо полагавшие, что именно здесь они смогут найти и понимание, и приложение своих сил, и достойный их талантов заработок.

Зодчие и мастеровые восстановили жилище богов — Акрополь. Крутой, изгибающийся резкими зигзагами путь подводил людей к парадному входу — Пропилеям, состоящим из пяти ворот. Слева примыкало здание Пинакотеки — картинной галереи, хранившей в себе образы героев далекого прошлого. Новые величественные здания — Парфенон, храмы богини победы Ники и Афины-Палиады словно бы парили в небе над городом. Всеми этими работами руководил величайший древнегреческий скульптор Фидий.

В Олимпии он всего за один год создал знаменитую тридцатиметровую статую бога-громовержца и тучедержателя Зевса из золота, слоновой кости и дерева, помещавшуюся в его святилище и считавшаяся одним из семи чудес света. Свое восхищение этим поистине божественным творением в поэтических строках высказал поэт Филипп: «Бог ли на землю сошел и явил тебе, Фидий, свой образ или на небо ты сам, бога чтоб увидеть, взошел?»

К сожалению, мало что можно сказать о живописи, фресках, расписных статуях. А ведь искусность этих произведений была просто поразительна. Среди греков ходила одна легенда, рассказывающая о художнике, которому удалось столь живо изобразить мальчика с гроздью винограда в руке, что настоящие птицы слетались к картине, дабы склевать с нее сочные, благоухающие дивным ароматом ягоды.

Во времена Перикла дышали полной грудью те, чья слава пережила тысячелетия: историки Геродот и Фукидид, философы Анаксагор, Зенон и Сократ, трагики Софокл и Еврипид, создатель комедий Аристофан, врач Гиппократ, скульптор Фидий. Подумать только: цвет мирового искусства спокойно творил под опекой истинно порядочного, благородного и мудрого правителя.

Профессор петербургского университета Петр Струве говорил: «Культура – оправдание государства». Перикл правил, придерживаясь этой формулы. Подобных ему было мало.

С мечтой о мудром правителе жил Платон.

После того, как он начертал образ своего государства на листах папируса, у философа совершенно неожиданно появилась возможность «лепить государство» не в воображении, а наяву. Дело в том, что из Сиракуз Платону пришло приглашение от правителя Дионисия, который любит время от времени позаниматься философией и поэзией, правда достижения его в этих областях, мягко сказать, весьма и весьма незначительны, но стремление к усовершенствованию несомненно. Он хочет видеть у себя Платона, которого почитает как одного из самых великих мудрецов.

Сомнения не долго мучили Платона. С одной стороны, из опыта Мудрости он знал, что «зло неистребимо, ибо непременно всегда должно быть что-то противоположное добру», и что в душе у царствующей особы этого зла он встретит сколько угодно, но с другой стороны, — его душа металась, рвалась, и жаждала поскорее попробовать на практике построить справедливое государство. Итак, Платон прибыл в Сиракузы с мыслью превратить это государство в государство просвещенной тирании посредством нравственного совершенствования через поэзию и философию, преподанную правителю.

Мудрец поучал Дионисия. Когда тот стал допытываться, в чем состоит цель властителя, Платон сказал: «Делать из своих подданных хороший людей». Очень скоро философские уроки опротивели тирану, он уже и не пытался скрыть своего раздражения и утомления от выслушивания мудреных наставлений Платона, обзывал учителя глупцом, который вообразил, что властитель захочет встать на одну ступень с простым оборванным народом и разделить с ним его нищету.

Вскоре тиран нашел выход из своей злобы. Он повелел продать Платона в рабство, цинично произнеся при этом:

— Ничего с ним не станется. Это простые смертные страдают, мучаются, а мудрецы и в неволе испытывают счастье. Так в теории. Пускай же теперь проверит ее на практике.

Платона приковали цепью к корабельной скамье. Счастья при этом он не испытывал, а горько сетовал на то, что его горделивые замыслы рассыпались в одночасье. Государство со справедливым правителем и счастливыми людьми не маячило даже за горизонтом. Монотонное движение весел, врезающихся в упругую массу морской волны, постепенно успокоило отчаявшегося было новоявленного раба, а неугомонная мысль, бьющаяся в голове философа, помогала ему вырваться из ограничивающих движение оков.

«Отчего возникает государство? — задавал себе вопрос Платон и сам же отвечал на него — Оно возникает, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом еще нуждается. Таким образом, человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает название государство. Слишком часто оно бывает несовершенным. Самое ужасное и безобразное, если пастухи-тираны так растят своих собак для охраны стада, что те от непослушания ли, с голоду или вследствие дурного обычая причиняют овцам зло и похожи не на собак, а на волков».

Увесистый пинок пониже спины прервал мысль мыслителя. Надсмотрщик прохрипел: «Вставай! Идем снимать кандалы. Тебя выкупили. Ты на воле».

Выручил Платона один добрый человек. Узнав о произошедшем несчастье, он выкупил философа. Друзья Платона собрали деньги и решили передать их благодетелю, но тот отказался, и тогда на эту весьма значительную сумму постановили на общем совете основать в Афинах Академию — философскую школу.

Вот такой замечательный парадокс случился в истории.

Не единожды мудрецы пытались вразумить правителей, но их старания, как правило, оказывались тщетны. Вот мудрец внушает владыке:


Ум просветленный должен шах иметь,
А не безумьем яростным гореть.
Не угнетай народ! Хвалимый всеми,
Ты победишь забвение и время. (Фирдоуси)

Но у владыки свои взгляды на жизнь. Великому Аристотелю, воспитывавшему великого Александра, тоже не удалось сделать из него мудрого и справедливого правителя. У того были свои идеи: выйти на край ойкумены, завоевать весь мир, пролив при этом моря, да что там моря, океаны крови. В конце концов, еще совсем молодым он пролил и свою кровь. Огромные владения его тут же распались.

Крайне редким, быть может и единственным для деспота путем пришел к милосердной власти древнеиндийский правитель Ашока. «В переводе его имя означало — „не знающий скорби“». И действительно, в начале своего правления он никогда не скорбел по уничтоженным им людям. Он не скорбел по своим сводным братьям, молниеносно сметенным им с его царственного пути. Не скорбел о несчастных подданных, которыми он правил с деспотической жестокостью в течение первых восьми лет своего царствования.

Переломным моментом в его судьбе стала одна довольно обычная битва. Когда азарт борьбы умолк и все, кто бился — полегли, Ашока вдруг увидел перед своими глазами потрясшую его картину: на арене жесточайшего сражения остались лежать изрубленные и истерзанные тела людей и животных — творений божеских, кости и окровавленные кишки которых смешались в смердящей отвратительной куче. Воистину, такое можно увидеть только в кошмарном сне. И тут жестокое сердце Ашоки содрогнулось и он внезапно прозрел. Он осознал, что представленная его глазам картина — есть страшное, непоправимое творения рук его, и что он и только он в ответе перед всем светом за содеянное.

После немилосердного душевного потрясения Ашока изменил свою жизнь самым кардинальным образом. Его отношение к подчиненным впервые выразилось в словах, наполненных искренней добротой: «Что бы я ни делал, что бы я ни предпринимал, я лишь стараюсь выполнить свой долг по отношению ко всем живым существам».

Первым делом мудрый правитель на первоначальном этапе подъема страны снизил налоги, чтобы его народ смог бы наладить свои производства, подняться с колен, встать на крыло. Таких правителей в истории было не много. Больше — хитрых. Они давали возможность своим вассалам обдирать народ, как бедную липку, а потом объявляли награбившего врагом власти, казнили его, имущество же поступало в закрома правителя. Вот как здорово придумали разнообразные непорядочные правители. Не надо было собирать дань с народа по копейке, сразу брали гуртом.

Знакомство Ашоки с идеями буддийской религии поддержало в нем зародившееся новое жизнеутверждающее мировоззрение. Он стал очень активно распространять эту религию и благодаря его деятельности она скоро из сектантской превратилась в мировую.

В стране за 36 лет правления бывшего тирана было выстроено много великолепных дворцов. Тем самым Ашока дал возможность развернуться во всю ширь своего творчества искусным художникам. Но еще больше он построил больниц и для людей, и для животных с бесплатным медицинским обслуживанием. На всех главных торговых путях повелел заложить фруктовые сады и в местах отдыха вырыть колодцы с прозрачной и прохладной питьевой водой.

Царь очень внимательно следил за государственными чиновниками и сам лично осуществлял инспекционные поездки по всей стране через каждые пять лет с целью выявления недобросовестных представителей своей власти и упразднении последних. Кроме того, за работой чиновников наблюдала и целая армия шпионов, отнюдь не считавшая свою деятельность неприличной. Напротив, она позволяла держать в определенных рамках порядочности и нравственности группу людей, по роду своей профессии подверженных искушению использовать свое служебное положения в сугубо личных целях.

В Древнем Китае жил император Цинь Ши-хуанди. И Ши-хуанди и Ашока поставили перед собой одну и ту же прогрессивную задачу: объединить разрозненные междоусобными войнами вверенные им страны. Ашока, пошедший пацифистским путем, с этой задачей справиться не сумел. Он не сумел отличить прогрессивные войны от реакционных, поддался ложной жалости и неправильно понятому гуманизму. Едва лишь завоевав одно царство, он вложил меч в ножны, отказался от всякой войны, даже от борьбы с совершенно дикими племенами, совершавшими беспощадные набеги на мирных индийцев. Провозглашая идеи буддизма: «Не отнимай чужой жизни, не бери того, что тебе не принадлежит», Ашока не сумел защитить жизнь своих подданных. Империя постепенно стала приходить в упадок и хиреть.

Цинь Ши-хуанди к той же цели пошел совершенно иным путем. Безжалостным путем. Когда враг не сдавался — он его уничтожал. Когда сдавался — тоже уничтожал. И ему было безразлично, внутренний это был враг или внешний. Такого понятия, как «гуманизм» для него не существовало и книги, в которых об этом писалось были немедленно сожжены, а заодно с ними сожжены, утоплены в нужниках или подвергнуты не менее унизительным казням интеллигенты, писавшие, читавшие и толковавшие эти книги. В те далекие времена их оказалось где-то около 400 человек, так что «культурная революция» древности не смогла собрать столь обильного урожая, который удалось собрать «культурной революции» Китая ХХ века.

Но справедливости ради надо отметить, что император не был уж таким безоглядным самодуром. Он действовал, придерживаясь теории — «все для народа», полагая, что искусство и наука ему не нужны, как совершенно непонятные атрибуты жизни. Во имя того же народа предполагалось разрушить и семью, дабы семейные узы не мешали верному служению единому государству. Правитель всеми силами стремился достичь такого уровня слияния с народом, чтобы последний в его руках превратился действительно в последнего человека, подобного куску желтой глины, послушно сминаемой в руках деспотического ремесленника.

Разрешив самым кардинальным образом проблемы с интеллигенцией и народом Цинь Ши-хуанди основал Единое Китайское государство на твердых и предельно понятных принципах: за недоносительство — казнь, за донос — поощрение по службе или денежное вознаграждение. «За все хорошее — смерть».

В этот период строились грандиознейшие сооружения, в частности Великая Китайская стена, но жить за этой стеной, в этом объединенном государстве было совершенно невозможно. Даже его основатель под конец жизни не выдержал и тяжело заболел профессиональной болезнью тиранов всей земли — снедающей человека изнутри манией преследования.

Одной из основных задач древних правителей была необходимость обустроить свою жизнь за ее пределами. На это не жалели ничего. Усыпальницу Ши-Хуанди строили около 700 тысяч подневольных рабов, которые трудились до кровавого пота и умирали в этой же гробнице. Потом их выбрасывали за ее пределы.

Гробница являла собой в миниатюре образы Неба и Земли. Эта усыпальница вполне могла бы соперничать с пирамидами фараонов Древнего Египта. В одиннадцати подземных туннелях стояло керамическое войско в натуральную величину в количестве 600 фигур, среди которых воины, их кони и колесницы. Позы воинов выражают преданность и покорность. Лица их носили черты индивидуальности. Когда умер тот, кому была предназначена гробница, вместе с ним в нее вошли несколько сотен девушек в том числе и десять родных сестер императора. Что ж тут поделаешь?.. Зато семья не распалась… Видно в царском клане жить было не сладко…

После смерти императора рухнула и пожиравшая сама себя империя, стоявшая на глиняных окровавленных ногах. Под ее обломками остались горы трупов желтолицых китайцев, миллионы калек и всеобщее всепоглощающее разорение. Подтвердилась древнеримская мудрость, гласившая, что род тирана не царствует дольше второго колена, а китайский народ сложил по поводу этого правления поговорку: «От злого человека остается зловонье и на десять тысяч лет».

Таких властителей-негодяев, «отмеченных дьявольским клеймом» пригвождает к позорному столбу Виктор Гюго:


Ничем не дорожа, попрал паяц кровавый
Долг, добродетель, честь, достоинство церквей;
От власти опьянев, он пурпур нашей славы
Постыдно запятнал блевотиной своей.

Когда некоторой части китайского народа удалось пережить своего не в меру жестокого правителя, он немедля сверг с престола его наследника и через некоторое время в Китае воцарилась династия Хань, реабилитировавшая гуманизм и его носителей — интеллигенцию. С тех пор китайские императоры в течение 2100 лет стеснялись одевать военный мундир.

Итак, как мы видим, оба императора были утопистами. Оба они вышли за рамки пространства «Золотой середины», но только по разные ее стороны. Если Ашока видел в человеке только духовное начало, то Цинь Ши-хуанди — только послушную машину, которую можно запрограммировать на какую угодно задачу, осуществлять которую можно с помощью как наград, так и казней.

Оба они умерли и давно истлели. От Цинь Ши-хуанди остались грандиозные сооружения, а от Ашоки надпись, выбитая на скалах: «Я царь Ашока, завоевал царство Калингу и убедился, что для этого надо было убить 100 000 человек, и сердце мое содрогнулось». Китайский император оставил после себя ценности материальные, индийский царь — духовные. Какие же из них ценнее?..

Генрих Гейне в своей притче рассказывает о нескольких видах власти.

«Однажды поднялась в зверином царстве смута. Все пришло в брожение, партия встала на партию, в конце концов, троном завладел большой пес. Пес тот, привыкнув на бойне загонять скотину под нож, на троне совсем озверел и стал рвать и кусать своих подданных, перегрызая им кости. Народ возмутился, смельчаки сговорились и придушили княжившего пса. Потом собрались на совет да стали судить и рядить, какое правление лучше. Голоса разделились натрое.

Народ победил. Установили демократию. Каждый гражданин подал свой голос. Все решалось их большинством. Спустя несколько недель Человек объявил войну новоиспеченному свободному государству. Собралось все звериное царство. Конь, Лев, Тигр, Медведь, Слон, Носорог вышли и заревели: «К оружию!» Настал черед остальных. Овца, Заяц, Олень, Осел, все царство насекомых, птицы, трусливое рыбье племя — все вылезли и заскулили: «Мир!» Понятно, трусов было больше, чем борцов; глупых – больше, чем умных. А дела решались большинством. Звери сдались, а человек обложил их царство данью. Пришлось демократическую форму правления признать негодной.

Предложили назначить выборных. Все государственные дела были разделены между палатами. Волки занялись финансами. Лисиц взяли к себе в секретари. Голуби заседали в уголовном суде. Тигры узаконивали полюбовные сделки. Козлы ведали бракоразводными делами. Солдатами были зайцы. Львов и Слона отправили в обоз. Государственным советником стал Осел. А Крот – верховным смотрителем по делам управления.

К чему привело такое мудрое решение? Кого волк не зарежет, того лиса надует. Кто от лисы уйдет, того лягнет осел. Тигр душил невинных. Голубь миловал воров и убийц. А когда один сдавал должность другому, смотритель крот заявлял, что все в полном порядке, ни подо что не подкопаешься! Звери возмутились. «Изберем себе монарха! – в один голос закричали они. – Монарха зубастого, с головой, и брюхо у него только одно будет!» И все присягнули одному владыке».

Итак, звериное сообщество отказалось от демократической формы правления. Такого же мнения придерживался и Уинстон Черчилль. Он говорил: «Демократия — наихудшая форма правления за исключением всех остальных, которые пробовались время от времени. Но человечество, увы, ничего иного придумать не смогло».

Черчилля поддерживает Гете: «Нет ничего отвратительнее большинства: ведь оно состоит из немногих сильных, идущих впереди, из подлаживающихся хитрецов, из слабых, которые стараются не выделяться из толпы, которая семенит следом, не зная сама, чего она хочет».

Гете поддерживает Мопассан: «При республике всеобщее избирательное право бессмысленно. Так как посредственности и дураки составляют огромное большинство, то немыслимо представить себе, чтобы они смогли бы избрать разумное правительство».

Тупик, однако.

Заглянем-ка мы, благодаря Антону Павловичу Чехову, в дом одного из горе-избирателей — обывателей.

“Титулярный советник Семен Алексеич Нянин, служивший когда-то в одном из провинциальных коммерческих судов, и сын его Гриша, отставной поручик — личность бесцветная, живущая на хлебах у папаши и мамаши, сидят в одной из своих маленьких комнаток и обедают. Гриша, по обыкновению, пьет рюмку за рюмкой и без умолку говорит; папаша, бледный, вечно встревоженный и удивленный, робко заглядывает в его лицо и замирает от какого-то неопределенного чувства, похожего на страх.

— Болгария и Румелия — это одни только цветки, — говорит Гриша, с ожесточением ковыряя вилкой у себя в зубах. — Это что, пустяки, чепуха! А вот ты прочти, что в Греции да в Сербии делается, да какой в Англии разговор идет! Греция и Сербия поднимутся, Турция тоже… Англия вступится за Турцию.

— И Франция не утерпит… — как бы нерешительно замечает Нянин.

— Да, и Франция не утерпит, — соглашается с отцом Гриша. Она, брат… эти, брат, французы себе на уме! Того только и ждут, чтоб Бисмарку фернапиксу задать да в табакерку его чемерицы насыпать! А ежели француз поднимется, то немец не станет ждать. Хо-хо-хо! За немцами Австрия, потом Венгрия, а там, гляди, и Испания насчет Каролинских островов… Китай, афганцы… и пошло, и пошло, и пошло! Такое, брат, будет, что и не снилось тебе! Вот попомни мое слово! Только руками разведешь…

Старик Нянин, от природы мнительный, трусливый и забитый, перестает есть и еще больше бледнеет. Гриша тоже перестает есть. Отец и сын — оба трусы, малодушны и мистичны; душу обоих наполняет какой-то неопределенный, беспредметный страх, беспорядочно витающий в пространстве и во времени: что-то будет!!! Но что именно будет, где и когда, не знают ни отец, ни сын. Старик обыкновенно предается страху безмолвствуя, Гриша же не может без того, чтоб не раздражать себя и отца длинными словоизвержениями; он не успокоится, пока не напугает себя вконец.

— Вот ты увидишь! — продолжает он. — Ахнуть не успеешь, как в Европе пойдет всё шиворот-навыворот. Достанется на орехи! Тебе-то, положим, всё равно, тебе хоть трава не расти, а мне — пожалуйте-с на войну! Мне, впрочем, плевать… с нашим удовольствием.

А тут еще в банках воруют, в земствах… Там, слышишь, миллион украли, там сто тысяч, в третьем месте тысячу… каждый день! Того дня нет, чтоб кассир не бегал. Проснешься в одно прекрасное утро, выглянешь в окно, ан ничего нет, всё украдено. Взглянешь, а по улице бегут кассиры, кассиры, кассиры… Хватишься одеваться, а у тебя штанов нет — украли! Вот тебе и что ж!»

Ницше сравнил бесстыдных и злобных правителей с юркими обезьянами: «Посмотрите, как лезут эти юркие обезьяны! Они пожирают друг друга и не могут переварить. Они приобретают богатства и делаются благодаря этому беднее. Они хотят власти, и прежде всего хотят обладать рычагом власти, деньгами — эти несостоятельные. Они перелезают друг через друга и сбрасывают таким образом друг друга в тину и грязь. Все они стремятся к высшей власти: и это их безумие, — как будто счастье в высшей власти! Там они опираются на грязь. Все они безумные, лазающие и горячечные обезьяны. Все они вместе скверно пахнут, эти служители кумиров. Братья мои, неужели вы хотите задохнуться в чаду их ртов и желаний? Лучше разбейте окна и прыгайте вон! Уходите же с пути дурного запаха! Уходите от чада этих человеческих жертв!»

Крепкая, однако, отповедь.

Звери в притче Гейне избрали для себя монархический строй. Давайте-ка окинем взглядом горизонты истории и найдем благородного монарха. И где же он? Что-то не видать. Вся история правления помазанников божьих насквозь пронизана бесконечными кровопролитиями. Не умея созидать, они разрушают все подряд ради своей наживы.

Войны проходят сквозь жизнь всех народов во все времена. Она в гневных и горестных строках поэтов и писателей. Они вместе с народом негодуют и стенают.

Вот строки Тибулла:


Кто же тот первый, скажи, кто меч ужасающий создал?
Как он был дик и жесток в гневе железном своем!
С ним человеческий род узнал войну и убийства,
К смерти зловещий был путь самый короткий открыт.
Что за безумство – войной призывать к себе черную гибель!
Смерть уж и так нам грозит, крадется тихой стопой.
Нет в преисподней ни лоз, ни посева, — там бешеный Цербер,
Там по стигийским волнам лодочник страшный плывет;
Там возле черных болот блуждают бледные толпы –
Щеки истерзаны там, обожжены волоса.
В веке железном хвалы не Венере гремят, а наживе:
Смертных нажива влечет к бездне печали и зла.
Эта нажива несла доспехи бойцам одичалым,
С ней и убийство пришло, с нею – кровавая смерть.

Вот «Слово о полку Игоревом».


Посеяна новая пашня
Солдатскими головами.
Поливана новая пашня
Горячей солдатской кровью.
Тяжко голове без плеч,
Беда телу без головы.
Не снопы то стелют –
Человечьи головы кидают!
Не цепами молотят – мечами!
Жизнь на ток кладут и веют душу,
Веют душу храбрую от тела!

Вот Уильям Блейк:


Король войска свои ведет,
Как грозный призрак тьмы.
Как ночь, которая несет
Дыхание чумы.
Устал кровавый бог войны,
Он сам от крови пьян.
Смердящий пар с полей страны
Восходит, как туман.
О, что ответят короли,
Представ на Страшный суд,
За души тех, что из земли
О мести вопиют.

Вот Вольтер:

«Главное безумие — это страсть проливать кровь ближних и опустошать благородные земли, чтобы потом царствовать над кладбищами. Быть может, историю должен был бы писать палач, ибо все великие дела заканчивала его рука».

Вот Байрон:


Выбрасывали пушки и мушкеты
Свинцовые пилюли и плевки.
Кровавое слабительное это
Сметает разом целые полки!
Пугают человечество кометы,
Чума и голод. Очень велики
Несчастья мира, но картина боя
Правдивая затмит все зло земное.
На поле боя поражают нас
Все виды человеческих страданий –
Сведенных рук, остекленелых глаз:
Все ужасы жестоких истязаний
Без всяких поэтических прикрас.
Так погибают тысячи созданий,
Иной же уцелеет как-нибудь
И ленточкой потом украсит грудь.

Вот Шелли:


Труп Красоты, сияющий в цветах
Когтями рвут для мерзостной забавы, —
Они идут! И всюду на лугах,
В полях – пожар, горят колосья, травы,
И кровь людей на грубых их ногах! Шелли

Вот жуткий эпизод из военной хроники, рассказанный героем произведения Оноре де Бальзака.

«Когда после боя я пришел в себя, то оказался в положении и обстановке столь исключительных, что нечего и надеяться дать представление о них. Я задыхался в зловонном воздухе. Хотел пошевелиться, но был стиснут со всех четырех сторон. Я открыл глаза, но не увидел ничего. Недостаток воздуха, пожалуй, был страшней всего, и мне стало окончательно ясно, в каком положении я нахожусь, и что мне грозит неминуемая гибель. При этой мысли я вдруг позабыл о жгучей боли, от которой очнулся. Я услышал или, по крайней мере, мне причудилось, что услышал, стенания сонма мертвецов, среди которых покоился и я. И все же страшней этих стонов была тишина.

Наконец, подняв кверху руки, ощупывая мертвые тела, я обнаружил пустоту между моей головой и верхним слоем трупов. Шаря возле себя с лихорадочной поспешностью, потому что медлить в моем положении не приходилось, я, к счастью, натолкнулся на чью-то оторванную руку, которой и обязан своим спасением. Без этой неожиданной подмоги мне бы несдобровать!

Можете себе представить, с каким яростным упорством я стал пробиваться сквозь трупы, орудуя оторванной рукой другого человека. Трудился я неистово, иначе не был бы здесь. Но и по сей день не могу постичь, как это мне удалось пробиться сквозь груду тел, преграждавших доступ к жизни. Действуя с немалой ловкостью оторванной рукой, как рычагом, я раздвигал трупы и, дыша смрадным воздухом, рассчитывал каждый свой вздох. Наконец я увидел свет!»

Когда чаша терпения переполняется, к возмущенному народу возносится призыв:


К оружью, братья! Наступил великий час отмщенья.
Твердят: безгрешны короли, а руки их кровавы.
Мы сами троны возвели. Тряхнуть их – наше право!
Девизом каждый патриот смерть иль свободу изберет. (Р. Бернс)

И снова в революциях и гражданский войнах, порожденных отчаянием народа,

доведенного гнусными правителями, льется кровь и нагромождаются трупы.

Вот Артью Рембо:


Меж тем как красная харкотина картечи
Со свистом бороздит лазурный небосклон,
И, слову короля послушны, по-овечьи
Бросаются полки в огонь, за взводом взвод;
Меж тем как жернова чудовищные бойни
Спешат перемолоть тела людей в навоз,
Природа, можно ли взирать еще спокойней,
Чем ты, на мертвецов, гниющих между роз?

Вот еще одно стихотворение поэта:


Где в пятнах зелени поет река, порой
Цепляя за траву серебряные клочья,
Где первые лучи над гордою горой,
Скользнув, блестят в росе, еще объятой ночью, —
Спит молодой солдат, открыв по-детски рот,
И в клевер окунув мальчишеский затылок
Спит, бледный, тихо спит, пока заря встает,
Пронзив листву насквозь, до голубых прожилок.
С улыбкой зябкою он крепко спит, точь-в-точь
Больной ребенок. Как продрог он в эту ночь –
Согрей его, земля, в своих горячих травах!
Цветочный аромат не в силах он вдохнуть.
Он спит. Он положил ладонь к себе на грудь:
Там справа два пятна – огромных и кровавых.

Жернова войн перемалывают все, что попадает в их прожорливые пасти.

На триумфальных колесницах химеры славы лихо мчат,

И стынет кровь детей на спицах, и кости матерей трещат. (В. Гюго)

У крестьян последний кусок вырывают из голодных ртов, чтобы прокормить армию. Они стенают:


— Ох, отец, мы в беду попали.
Надо бы нам от солдат подале!
Худо с такими дружками знаться:
Можно легко без башки остаться.
Ишь расходились! Боже ты мой!
За счет мужика небось брюхо отъели.
Восемь месяцев, как этот рой
В наши хлева залетел и в постели.
Пройдись, пошарь-ка по всей долине –
Ни куренка, ни зернышка нет в помине.
Такая беда – прямо в петлю лезь.
Нечего жрать, хоть гложи свои кости,
Да и они уже ссохлись от злости. (Ф. Шиллер)

А войны все продолжают готовить омерзительный пир для гнусных творей.


Гусары, егеря – все вместе, грудой тел
Лежат в траве, на всех – войны стигмат багровый,
Переломили их колеса и подковы,
Война их бытию поставила предел.
Сзывая карканьем ликующим друг друга,
С востока, с запада, и с севера и с юга,
Со шпилей, с флюгеров летит уж воронье
На это кладбище, на пиршество свое.
В лесу матерый волк издал трехкратный вой
И уши навострил – почуял он добычу.
Стервятник к волчьему охотничьему кличу
Добавил радостный, победоносный клекот свой:
Гнездо с горланящей несносною оравой
Прокормит много дней он пищею кровавой;
И, крылья распустив, он к полю полетел –
Рвать клочья в месиве непогребенных тел.
Обглоданы ордой волков и хищных птиц
Белеют в зелени травы нагие кости;
И вот уж ландыш льнет к скелету на погосте,
И прорастает мох из черепных глазниц.
Ты, кто играючи, объят угаром славы,
Обрек мечу войны соседские державы,
Взгляни, — коль в ужасе ты не потупишь взор,
Ты – изверг. Твой удел – проклятье и позор!.. (Т. Готье)

На окровавленном поле бойни неприкаянными остались лошади без всадников. «По несжатым нивам топчутся они, печально скитаются беспризорные, изувеченные в боях, измученные, покрытые кровавыми язвами, в которых гнездится гниение, копошатся черви. Иные скакали на трех ногах, поддерживая на весу перебитую в боях четвертую, иные валились на бок и, судорожно подергивая ногами, скалили рот, как бы прося у проезжающих смерти». (В. Шишков)

Наверное на всем земном шаре не было ни секунду, чтобы где-нибудь да не встречалась бойня между народами под руководством «юрких правителей обезьян». Жак Превер говорит о том, что война стала обыденностью.


Мать занята вязаньем,
Сын ее занят войной.
Мать считает нормальным порядок такой.
А отец?
Как проводит отец свой день трудовой?
Отец — человек деловой.
Жена занята вязаньем,
Сын занят войной.
Он же в дела ушел с головой.
Он считает нормальным порядок такой.
Ну, а сын? Ну, а сын?
Что сын-то считает?
Ничего ровным счетом сын не считает.
Мать его занята вязаньем, отец — делами, а он — войной.
И когда воевать он кончит,
Он тоже в дела уйдет с головой.
Война продолжается, мать продолжает вязать,
Отец продолжает с делами возиться.
Сын убит — больше нечего ему продолжать.
Идут за похоронной колесницей
Отец и мать.
Они находят все это в порядке вещей.
А жизнь продолжает идти дорогой своей,
С вязаньем, войною, делами,
И снова делами, делами, делами,
И мертвецами.

Вот испанский поэт Агриппа д Обинье. Он сам, не выпускавший из своих рук оружия до самой смерти в борьбе за объединение Франции, бросает гневные строки:


Все ныне против нас: красоты Мирозданья,
Столь оскверненные отравой злодеянья,
Пред ними предстают и восстают из них.
«Зачем, — твердит Огонь, — вы из огней моих,
От века созданных для бытия и счастья,
Творили палачей, холопов самовластья?»
Сам воздух против них. Сам воздух возмущен,
И в возмущении к Судье взывает он:
«Зачем мои ручьи вы обратили в кровь?»
Взывают горы к ним, мрачнее черной тучи:
«Зачем вы столько жертв низвергли с нашей кручи?»
«Зачем вы создали, — твердит убийцам Бор, —
Из прелести дерев лишь виселиц позор?»
Вы мечете свой взор, горящий, одичалый
С надеждой на кинжал? Вас не спасут кинжалы.
Вы стоните: «О, как была нам смерть мила!»
Смерть больше не спасет, смерть тоже умерла.
Вы ищите отрав? Отрава бесполезна.
Вы в бездну броситесь? Вам не поможет бездна.
Кидаетесь в огонь? Огонь вас леденит.
Хотите утонуть? Вода вас опалит.
Вас ныне и чума от жизни не избавит.
Вы не повеситесь: веревка не удавит!
Взывайте к аду! Ад терзает вам сердца
Извечной жаждою запретного конца!

В разговор вступает Генри Лонгфелло:


Вот величественный голос,
Голос, шуму вод подобный,
Прозвучал ко всем народам,
Говоря: «О, дети, дети!
Слову мудрости внемлите,
Слову кроткого совета
От того, кто всех вас создал!
Дал я землю для охоты,
Дал для рыбной ловли воды,
Дал медведя и бизона,
Дал оленя и косулю,
Дал бобра вам и казарку;
Я наполнил реки рыбой,
А болота – дикой птицей:
Что ж ходить вас заставляет
На охоту друг за другом?
Я устал от ваших распрей,
Я устал от ваших споров,
От борьбы кровопролитной,
От молитв о кровной мести.
Ваша сила – лишь в согласье,
А бессилие – в разладе.
Примиритеся, о дети!
Будьте братьями друг другу!
Погрузитесь в эту реку,
Смойте краски боевые,
Смойте с пальцев пятна крови;
Закопайте в землю луки,
Трубки сделайте из камня,
Закурите Трубку Мира
И живите впредь, как братья!

С огромнейшим трудом удается выполнить призыв мудрого Гайовате.

Лауреат Нобелевской премии Исаак Зингер говорил о мирных людях: «Плохо то, что мирные люди пассивны, а сила у других, у злодеев. Если порядочные люди раз и навсегда решат взять власть в свои руки, может быть, наступит мир? — Но никогда они не решат так и никогда не встанут у власти. Власть и пассивность несовместимы».

Наиглавнейший грех правителей — убийство людей. Но и сами они повседневно находятся на грани гибели. Вот один поучительный рассказ об этом.

Однажды Домокл поведал тирану Дионисию свою сокровенную мечту:

— Очень мне хочется хоть немного пожить так, как живут тираны.

— За чем дело стало, — ответил Дионисий, — изволь!

И хлопнул в ладоши. Тут набежало множество слуг, Домокла роскошно одели, умастили душистыми маслами, посадили за пышный стол. Все вокруг суетились, исполняя каждое его желание. И вот среди роскошнейшего из пиров Домокл вдруг заметил, что над его головой с потолка свисает меч, держащийся лишь на одном тонком конском волосе. — Кусок застрял у Домокла в горле. Он спросил: «Что это значит?» — Дионисий ответил: «Это значит, что мы, тираны, всегда живем вот так, на волоске от гибели».

Хотя этот рассказ повествует о сиракузском тиране, но доля их, тиранов, в какой бы стороне света они не находились и в какие бы времена ни жили, всегда одинакова – их ненавидят и посему домоклов меч всегда рядом, над головой. Спать спокойно никогда не приходится. Но никакие, даже самые убедительные доводы и жизненные примеры не остановят того, кого сжирает страсть властолюбия и стяжательства.


О деньги! Власть! О мощное орудье
Сильней всех прочих в жизненной борьбе!
О, сколько же заманчивости в вас. (Софокл)

И сколько пропастей бездонных…

Самая свирепая, самая неуправляемая из всех человеческих страстей – страсть властолюбия пожирала с неимоверной жадностью как носителей этой страсти, так и ни в чем не повинный люд, обильно поливающий потоками своей крови ненасытное поле властолюбца.

Властолюбцы в человеческом обществе были всегда и везде. Это яркие личности, которые стремятся поставить себя над себе подобными, занять господствующие вершины в обществе. Они страдают неистовым желанием доказать свое превосходство, какую бы цену за это им не пришлось заплатить. Ученые подсчитали приблизительный процент таких людей – геноносителей властолюбия. Он равен 5. Нетрудно догадаться, что из этой громоразящей пятерки до власти дорываются единицы, и их-то уже не в силах остановить даже страх перед будущими опасностями и проклятиями, о котором они, безусловно, хорошо знают.

Страх, прочно утвердившийся на троне и, казалось бы, способный уразуметь неразумных будущих правителей, оказался совершенно бессилен перед ними. Словно безумные, они лелеют свою безумнейшую мечту: «Стоять на страшной головокружительной высоте, взирать свысока на бурный людской водоворот, где колесо слепой обманщицы Фортуны коварно играет судьбами людей, первыми припадать к чаше радости, водить закон – этого титана в латах – на помочах.

Игрой поводьев укрощать необузданные страсти народа, этого дикого табуна. Одним дыханием повергать во прах гордого вассала, поднявшегося на дыбы. Видеть, как даже грезы, возникшие в воспаленном мозгу государя, воплощаются в жизнь единым мановением животворного монаршего жезла.

О, при одной этой мысли восхищенный дух рвется из положенных ему пределов!.. Я – государь, хоть на миг! Что в сравнении с этим целая жизнь! Не в годах – в полноте жизни, вот в чем ценность бытия! Раздели гром на отдельные звуки – и они убаюкают ребенка; сплавь их вместе в единый внезапный удар – и царственный звук поколеблет вечные небеса…» (Ф. Шиллер)

Вечные же небеса с пренебрежением взирали на эту мышиную возню у

престола за обладание царской пурпурной тогой, ибо «человек лишь тогда великим был, покуда не унизился до трона». (Байрон) Строгая и безжалостная статистика бесстрастно утверждает, что сие обрамление стремительно преображается в погребальный саван, а ее обладатель перебирается из царского дворца в сырой семейный склеп. Вот ее данные лишь за небольшой промежуток времени:

193 год – император Пертинакс убит охраной.

193 год – император Юлион казнен.

212 год – император Гета убит своим братом.

217 год – император Каракалла убит наемным убийцей.

218 год – император Макрин убит.

222 год – император Элагабол убит своей охраной.

235 год – император Александр Север убит телохранителями.

238 год – император Бальбин убит.

238 год – император Максиман убит вместе с сыном.

244 год – император Гордиан Ш отравлен.

249 год – император Филипп Араб убит.

253 год – император Требониан убит.

268 год – император Галиен убит приближенным.

275 год – император Аврелиан убит заговорщиками.

276 год – император Тацит убит.

282 год – император Проб зарублен своими же солдатами.

284 год – император Нумериан тайно убит.

285 год – император Карин убит офицером.

Не правда ли, этот список ужасает… Дамоклов меч, подвешенный на тоненьком волоске, постоянно обрушивается и отсекает буйные головы, но подвешивается вновь и вновь над идущими следом с тупым упорством обладателями буйных голов. Пожалуй нигде в мире больше не найти более убийственной профессии на душу населения, чем профессия правителя.

А теперь подумайте, кто нужнее на земле — грозный правитель или бедный старец? Вот вам притча о нем.

Однажды к старцу, жившему в простой и бедной хижине как-то под вечер забрался вор, но вышел он из нее не прихватив с собой ни единой вещи, потому как брать было нечего. Старец повстречал вора и удержал его следующими словами: «Вы проделали большой путь, чтобы посетить меня и не должны уйти с пустыми руками. Пожалуйста, возьмите в дар мою одежду. Вор был, конечно, ошеломлен столь странным предложением, но от одежды не отказался. Старец же уселся около своей хижины и глядя на луну не переставал горестно сокрушаться: „Бедный малый! Самого главного моего богатства он не заметил. Как жаль, что я не могу подарить ему эту луну“».

Куда правителю до старца. Все человеческие пороки засунет он под свое руководящее кресло.

Виктор Гюго обличает:


Ничтожный выскочка, слепой судьбы находка,
Под маской гордости прожорливая глотка,
Его высочество, ловкач средь катастроф,
Волк, на кого спустил я стаю гончих строф,
Пират и горлорез, бесстыжий, беспощадный.

«Партия преступления» стремиться безраздельно властвовать, стремится


Как зверя, нацию в намордник затянуть;
В казармах царствовать, в альковах нежить грудь;
В бюджете лаз пробить прохвостом восхищенным.

«Партия преступления» жаждет


Героев истязать, на каторгу упрятав;
Изгнать всех честных; жить меж нравственных кастратов
Как византийский царь средь евнухов-рабов;
Знать ремесло убийц и трюки шулеров.

А каково же женщине при короле?


Любая женщина — угодье, вид оброка,
Что королю мужья выплачивают к сроку.

Пусть изгнаны будут с земли гнусные короли и их прихвостни-лизоблюды, снующие


На ложе брачных нег, в альковах королей,
Под сенью алтаря, во мраке тесных келий –
Вы всюду расползлись, проникли, зашумели,
Вы все умеете: хватать и осуждать,
Благословлять и клясть, господствовать, блистать,
Ведь пресмыкательство для блеска – не помеха.
Шуршанья вашего везде я слышу эхо.
Вы – как шахтеры мглы, что под землею скрыты;
От ненависти к вам я болен, паразиты.
Вы – зла плоды, вы – то, что нас язвит, что лжет;
Вы – копошащийся, жестокий, мрачный род;
Неуловимые, вы – как песчинки моря,
Что чудом ожили на всем земном просторе.
Мильоны и нули, ничто и все – вот вы.
Вы меньше червяков, и вы сильней, чем львы,
О как ужасны вы в чудовищном контрасте:
Нет карлика слабей и нет обширней власти!
Мир вам принадлежит. Во мраке вы, во всем,
Неисчислимые в грядущем и в былом;
Вы в вечности, во сне и на бессонном ложе.
Полны зловония, во мгле на нашей коже
Переплетаются следы от ваших ног.
И все растете вы. С какой же целью бог
Все отдал, — не пойму, — все государства мира,
И очаги селян, и храмы, и порфиры,
Супругов, девственниц, кудрявых малышей,
Весь род людской – во власть неисчислимых вшей!

Гюго говорил: «Общество, допустившее нищету, религия, допустившая ад, человечество, допустившее войну, представляются мне обществом, человечеством и религией низменного порядка, я же стремлюсь к обществу высшего порядка, к обществу – без монарха, человечеству – без границ, религии – без писанных догматов».

Вот какой диалог о проблемах власти состоялся у мудреца Конфуция с князем.

«Князь спросил:

— Как привести народ к покорности?

Конфуций ответил:

— Если возвысить и поставить честных над бесчестными, то народ придет к покорности. Если возвысить бесчестных, ставя их над честными, то народ не покорится.

— Как должен действовать правитель?

— Не рассчитывать на скорые успехи и не соблазняться малой выгодой. Поспешишь — и не добьешься, соблазнишься малым — и не сделаешь великого.

— Что если казнить беспутных ради сближения с теми, у кого есть путь?

— В ваших руках бразды правления, зачем нужны вам казни? Вам стоит лишь увлечься самому хорошими делами, и весь народ тотчас же устремится ко всему хорошему. У благородных мужей добродетель — ветер, у малых же людей она — трава, которая склоняется вслед ветру. Если власть в стране будет в течение ста лет принадлежать хорошим людям, то они смогут справиться с насилием и обойтись без казней».

«Сто лет власть в стране принадлежит хорошим людям»… — пока что это утопия.

Хорхе Луис Борхес предлагает радикальные меры: «Будущего вождя дикого племени выбирают из новорожденных. Потом его уродуют – выжигают ему глаза, отрубают руки и ноги, дабы сущность жизни не отвлекала его от дум».

Романтик Новалис мечтает совсем уж о несбыточном: «Идеальное государство должно быть поэтическим государством. Пронизанное духовностью, оно само по себе станет поэтическим. Воспитание должно привести к господству разума. И возникнет образ будущей страны, которая отвечает сердцу и уму. Возвышение всех людей создаст прекрасное общество и мировую семью. Мир должен быть романтизирован».

Мудрый Саади дает мудрые советы правителям:


Царь – дерево, а подданные – корни.
Чем крепче корни, тем ветвям просторней.
Не утесняй ни в чем народ простой,
Народ, обидев, вырвешь корень свой.
О батраках заботься, о крестьянах!
Как жить им в скорби, в нищете и в ранах?
Позор, коль ты обиду причинил
Тому, кто целый век тебя кормил.
Эй, царь! Внимай истцам у врат дворца!
Ты сам – проситель у дверей творца!
Когда не хочешь быть со счастьем в ссоре –
Иди, спасай людей из бездны горя.
Был не один повергнут падишах
Стенаньями народными во прах.
Ты слабых не дави. Когда расправят
Они свой стан, они тебя раздавят.
Правителей правдивых назначай,
Умеющих благоустроить край.
Путем добра и правды, в божьем страхе
Иди всегда, дабы не пасть во прахе.
Любовь к добру и страх пред миром зла
С рождения природа нам дала.
Шах справедливый, истинный мудрец,
Глядит на слуг, как на детей овец.
Порой – правдивым гневом пламенеет,
Но он и слезы отереть умеет.
Как врач, что ткань больную рассекает,
Но и бальзам на раны налагает,
Так мудр поистине владыка тот,
Кто к добрым – добр, а злым отпор дает.

Сколько великих умов вразумляют правителей. И все без толку.

Быть может, удалось бы с помощью развивающейся сейчас генной инженерии, обуздать кровавую владыческую напасть. «Ведь последствия генной революции неисчислимы, трудновообразимы. Сегодня это пахнет вступлением в новый этап Истории. Разум непосредственно вмешивается в устройство и развитие себя самого. Человек сможет начать делатся самоусовершенствованным устройством. Сейчас можно корректировать генный код будущего человека так, чтобы какое-то качество родителя передалось, а какое-то, наоборот, убралось. Можно позаимствовать кое-что их хромосомного механизма другого человека. Короче, осуществить движение по своему разумению и желанию в сторону более совершенных людей». (Веллер)

Об этом мечтал еще великий Вольтер. Он говорил: «Если бы столько же заботились о продолжении расы красивых людей, сколько стараются предупредить примесь простой крови лошадям и собакам, то родословная каждого человека читалась бы на его лице и обнаруживалась бы в его манерах».

Раз уж ученые в наше время стремятся предоставить нам такую возможность, почему бы не прибегнуть к ней. Ведь, действительно, животные при помощи науки давно идут по этому пути. В данном случае, если бы удалось несколько обуздать жажду властолюбия, лучше, спокойнее стала бы жизнь на земле. Мечта, что и говорить, по нынешним временам утопическая. Ведь генетики должны будут провести эту операцию по всему миру, иначе мир сможет уничтожить даже и один необузданный властолюбец, потому как ему будет наплевать на всех.

Третья мировая война сметет все на своем пути… Быть может, пройдут миллионы лет, и снова люди начнут гоняться друг за другом с дубинками, постепенно усовершенствуя орудия убийства. Все вернется на круги своя…

Не хотелось бы.

Мы ушли от дикарей, но далеко ли?..

«Мы гордимся нашей гуманностью и цивилизацией, однако, отбросив в сторону лицемерие, все-таки должны признать, что под крахмальными манишками в каждом из нас сидит дикарь с нетронутыми дикими инстинктами, он никогда не исчезнет; иногда он нужен нам – и тогда является по первому требованию, но подкармливать его – лишнее. Наши бедняки молча падают и истекают кровью. Природа, вооруженная дубиной, которая носит название: „Выживает наиболее приспособленный“», и Цивилизация, держащая в руках острый меч «Спроса и предложения», наносят удар за ударом тем, кто слаб, и они дюйм за дюймом отступают, хотя и пытаются сопротивляться до конца». (Джером К. Джером)

Оскар Уайльд дает свой совет страждущему человечеству: «Начните служить Искусству, и война сама собой прекратится». Если бы все представители рода человеческого занялись Созиданием, Творчеством, которое заложено в каждом деле: и в кулинарии, и в оформлении своего дома, и в воспитании, и в создании нетленных шедевров, не осталось бы ни одного человека, которому захотелось бы разрушать. Ведь разрушает лишь тот, кто не горит желанием Созидать.

В начале ХХ века разразится самая страшная война, невиданная доселе. Первая мировая война, в которой, благодаря быстро развивающейся науке для уничтожения людей, придумали мощные машины – танки и самолеты, а кроме того ядовитые смертоносные газы. Все вековечные творения рук человеческих пошли прахом, сгинули в единое мгновение.

И вспыхнет эта война не среди дикарей-папуасов, а среди людей цивилизованных, талантливых, умных, научившихся мгновенно переносить свои мысли через океаны, но не научившихся покорять в себе дикарские инстинкты и жажду обогащения любым путем. Однако не стоит на все человечество возлагать вину за случившиеся беды. Как показывает история, главными зачинщиками этих бед становятся наши правители, страстно алкающие преобразовать мир в свою пользу. Тех правителей, которые заботились бы о своем народе можно буквально по пальцам перечесть, собрав их со всех прошедших веков и стран. Простой же люд, талантливые представители рода человеческого никогда не жаждали преобразовать мир военным путем. Они всегда шли путем созидания.

Свидетели Первой мировой войны простодушно верили: если выйти перед танками с «Джокондой» в руках – они остановятся, а потом повернут назад. Увы, это были безнадежные мечтания. Потом случилась Вторая мировая война. Потом наступило третье тысячелетие, а по земному шару то здесь то там вспыхивают локальные кровавые конфликты.

Доколе же? — хочется спросить.


Ведь грохот дьявола над бездной
Надоел до тошноты. (С. Черный)

Доколе все будет громыхать?..

Увы, кто ответит?..


Жизнь нас учит, как слепых щенят,
И тычет носом долго и упорно
В кровавую расползшуюся жижу,
Покамест ненависть врага к врагу
Не сменится взаимным уваженьем,
Равным силе. (М. Волошин)

Мир раз от разу все отряхивает с ног своих пепел очередной ненавистной войны и вновь восстанавливается, словно птица Феникс.


Еще раз умер, утром вновь воскрес;
Бред ночи отошел, забыт, отброшен.
Под серым сводом свисших вниз небес,
Меж тусклых стен, мир ярок и роскошен!
Вновь бросься в день, в целящий водоем,
Сквози в струях, глядись в стекле глубоком,
Чтоб иглы жизни тело жгли огнем,
Чтоб вихрь событий в уши пел потоком!
Хватай зубами каждый быстрый миг,
Его вбирай всей глубью дум, всей волей!
Все в пламя обрати: восторг, скорбь, вскрик,
Есть нега молний в жале жгучей боли!
Борьбой насытясь, выпей яд любви,
Кинь в сушь созданий факел дневной песни,
Победы блеск, стыд смеха изживи, —
Умри во мгле и солнцем вновь воскресни. (В. Брюсов)

Неутомимый жизнелюб простой крестьянин Кола Брюньон, порожденный Ромен Ролланом, вопрошал: «Кто мне объяснит, для чего заведены на земле все эти политики, все эти скоты, эти хари, объедалы, которые грабят нас на каждом шагу?»

И тотчас наш герой начинал философствовать, отвечая сам себе с ироничной усмешкой на устах: «Полно, мой друг, успокойся, раздражаться не стоит! Все хорошо и так, как оно есть… пока мы не улучшим этот мало приспособленный к миру мир, а мы это сделаем при первой возможности. Нет такой поганой твари, которая на что-нибудь да не сгодилась бы.

Слыхал я, что однажды господь бог прогуливался и увидели женщину, которая сидела со сложенными руками и умирала со скуки. И до того она немилосердно скучала, что наш отец, пошарив в доброте сердечной, вытащил, говорят, из своих карманов сотню вшей, кинул их ей и сказал: «На тебе, дочь моя, позабавься!» И вот женщина, встрепенувшись, начала охотиться; и всякий раз, как ей удавалось подцепить зверюшку, заливисто смеялась от удовольствия.

Такая же милость, должно быть, и в том, что небо нас наградило, ради нашего развлечения, этими двуногими тварями, этими зверьми, которые гложут нашу шкуру. Так будем же веселы, ха-ха-ха! Гниды, говорят, признак здоровья. Возрадуемся, братья, ибо в таком случае нет никого здоровее нас! Терпение! Наша вывезет. Сволочь побудет и пройдет. Добрая земля останется и мы останемся, чтобы она рожала. Она за один помет с лихвой все вернет. А какое блаженство знать о том, что будешь жить, что живешь этим днем и разминаешь миру его бока! Время в конце концов перевезет нас через реку, и бремя наших горестей останется на том берегу.

Мы вновь начнем чувствоваться вкус к жизни и находить ее еще более смачной, чем раньше. Нежной, рассыпчатой и золотистой, поджаренной в самый раз, хрусткой, упругой на зубах и тающей на языке. То аппетит воскресшего. Вот уж Лазарь, должно быть, сладко ел!..

Пусть после вашей бойни у меня ничего не осталось кроме моей шкуры. Да, черт побери, но осталось и то, что в ней. Если вы угрожаете убить моих детей, то я вам отвечу: «Извольте! У меня при себе есть орудие, чтобы наделать новых!»

Мир — всего лишь бесплодная равнина, где, местами, колосятся нивы, засеянные нами, художниками. Звери, бессильные творить, клюют их, жуют и топчут. Они умеют только убивать. Грызите и уничтожайте, скоты, попирайте ногами нашу рожь, мы вырастим новую, во чреве земли бродят новые семена. Мы то, что будет, а не то, что было, потому что в ляжке у каждого из нас больше чести, чем в вашем скотском сердце».

Афоризмы.

«История человечества дает всеобщий принцип – не следует доверять ни одной нации дальше ее собственных интересов». Д. Вашингтон

«Дайте рабочему хлеб, то есть работу, пока он здоров, поддержите, когда он болен, заботьтесь, когда он стал инвалидом, — и исключительные законы не будут нужны». О. Бисмарк

«Тайны двора часто скрыты в складках бабьих юбок». Г. Гейне

«Политика есть благородное искусство получать голоса у бедных и деньги на избирательную компанию у богатых, обещая при этом защищать одних от других». О. Америнджер

«Правительство – отец и мать народа. Но напрасно идут к нему люди под палящим солнцем и сквозь бури. Они уносят с собой фальшивые слова в пустых желудках». Б. Бхаттачария

«Как бы плохо мы не говорили о правительстве, оно думает о нас еще хуже». Г. Малкин

Завидней жертвою убийства пасть,

Чем покупать убийством жизнь и власть. В. Шекспир

«Рабы хоть и ниже султанов, но зато стоят на собственных ногах, а тираны – на глиняных». П. Загребельный


Надо чтобы каждый знал,
Кровь мужичья — ваш капитал.
И даст вам больше честный жнец,
Чем откормленный жеребец. Гете

«Царь, как мясник связав страну, распотрошил ее казну». Р. Бернс

«Коррупция подобно коррозии, сжирающей металл, сжирает государство». Н. Аляшева

«Политика была во все времена наукой парадоксов. Ей чужды простые, разумные и естественные решения: создавать трудности – ее страсть, сеять вражду – ее стихия». С. Цвейг

Опомнитесь! Не порождайте смут,

Иначе вас потомки проклянут! В. Шекспир

«Власть, слившись с философским умом, поможет добродетели одолеть порок». Плутарх

«Ни одна порядочная женщина и ни одна ветреница не позволила себе лечь в постель с мужем или любовником, не обсудив предварительно все государственные дела. Женщины, преисполненные желанием все видеть и знать, хотели быть в курсе всех событий. Но что хуже всего, они хотели все сделать своими руками привнося смуту и неразбериху во все государственные дела. Они доставляли столько хлопот и неприятностей, которые не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило при Вавилонском столпотворении». Мазарини

«Престол для умного поле, где он может совершать блестящие подвиги».

Плутарх


Порою, чем напрасно крови литься,
От грозной смуты лучше откупиться.
В войне урон великий в наши дни.
Подарком лучше рот врага заткни.
Врага, как друга, надобно ласкать,
Успеешь кожу ты с него содрать. Саади


Царь – дерево, а подданные – корни.
Чем крепче корни, тем ветвям просторней.
Не утесняй ни в чем народ простой,
Народ, обидев, вырвешь корень свой. Саади


Как врач, что ткань больную рассекает,
Но и бальзам на раны налагает,
Так мудр поистине владыка тот,
Кто к добрым – добр, а злым отпор дает. Саади

«Если царь жалеет денег для народа, то невозможно жертвовать ради него жизнью». Саади

«У кого есть доля власти, те не дадут людям и бороздки на финиковой косточке?» Коран


Три червоточины в престоле есть:
Злой царь, его насилие и месть.
Царь, если недостойного возлюбит, —
Достойнейших унизит и погубит.
И в-третьих: жадность царская когда
Народу разоренье и беда. Фирдоуси

«Если хочешь, чтобы какая-нибудь страна пришла в упадок, помолись, чтобы у нее было много правителей». Арабская пословица

«Лучше уж гнет кошки, чем справедливость мышей». Арабская пословица

«Политик, обладая до известной степени несовершенствами ума и сердца, обеспечивает себе успех. В деле политики человек часто добивается успеха благодаря своим недостаткам и, наоборот, сами достоинства человека могут мешать ему в политике». Г.Буассье

«Дружба политиков — это политическая эквилибристика. Дружат, когда эта дружба была выгодна обоим, враждуют, когда интересы каждого из них разбегались в разные стороны». Н. Аляшева

«Люди, входя во власть, входят в мертвые воды высоких забот государственных, где на чувства людские не остается ни места, ни времени, ни сил». П. Загребельный

«Добровольная покорность рабов производит больше тиранов, нежели тираны – рабов». Мирабо

«Вы зовете империями эти кучи праха, где в рабстве влачите дни свои, заваливаете их телами сыновей ваших, дабы скопилось побольше праха».

Б. Шоу

Игра с законами

«Когда конгресс заседает, вся страна испытывает такое чувство, как если бы ребенок играл с молотком». У. Роджерс

«Только тот народ и спокоен, который трудится на себя и не зарится на чужое. Он спокоен и лишен гордыни, пока не рассобачится. А уж тогда плюет на целый свет, топчет люд иных земель, и может того дождаться, что и сам растоптан будет». П. Загребельный

«Если вы не будите заниматься политикой, политика займется вами».

Ш. Монталамбер

«Говорят, что политика вторая древнейшая профессия. Но я пришел к выводу, что у нее гораздо больше общего с первой». Р. Рейган

«Пятно на мундире можно прикрыть орденом». Е. Кащеев

«Всякий народ имеет то правительство, которое его имеет». А. Кнышев

«Те, кто носят шоры, пусть помнят, что в комплект входят еще удила и кнут». С. Лец

«Жестокий правитель стремится утолить жажду власти в соленом от слез человеческих бескрайнем океане жизни». Н. Аляшева

«Более бессмысленной утопии, чем коммунизм, чего-нибудь более несогласного с естественными свойствами человеческой натуры нельзя и выдумать. Как, должно быть, скучна и невыносимо бесцветна будет жизнь, когда воцарится это имущественное равенство. Ведь жизнь есть борьба за существование, и если допустить, что борьбы этой не будет, то и жизни не будет, а будет лишь бессмысленное произрастание».

П. Чайковский

«Решать политические споры между государствами с помощью войны — все равно, что заставить всех людей пить одно лекарство от разных болезней».

Мао-цзы

«Невелика трудность быть юмористом, если на тебя работает все правительство». У. Роджерс

«Государство всегда именуется отечеством, если готовится к убийству своих людей». Ф. Дюрренматт


Возглавляя партии и классы,
Лидеры вовек не брали в толк,
Что идея, брошенная в массы,
Это девка, брошенная в полк. И. Губерман


Когда-нибудь впоследствии, потом,
Но даже в буквари пометят сточку,
Что сделанное скопом и гуртом
Расхлебывает каждый в одиночку. И. Губерман


И мерзко, и гнусно, и подло,
И страх, что заразишься свинством,
А быдло сбивается в кодло
И счастливо скотским единством. И. Губерман

«Искусство, наука и деньги образуют социальный треугольник, в который вписан герб власти, — вот откуда должна вести свое происхождение современная аристократия». Бальзак

Ну разве бог нам землю подарил,

Чтоб мир лишь ставкою в игре тиранов был. Байрон

«Искусство вообще первая сила в государстве, возникающая раньше армии, флота, коммерции. Никакое государство не может претендовать на величие, если не получило от искусства грамоты на цивилизацию».

Р. Базен

«Без головы может быть всадник, но не лошадь». Д. Рудный

«Конечно, государственный переворот не поможет расплатиться с долгами, но он научит кредиторов требовать уплаты. Так, порой, судьба страны зависит от пустого кармана вертопраха». Ф. Шиллер

«Если король Лир отказался от власти, он не вправе рассчитывать на королевскую жизнь. Благ без обязанностей не бывает». М. Веллер

«Подданные легко замечают наготу экс-королей». А. Кумор

«Твердое правительство – пустая надежда тех, кто не понимает насколько сложно искусство управления». О. Уайльд

«Политик не должен быть слишком умен. Очень умный политик видит, что большая часть задач совершенно неразрешима». С. Лец

«Чтобы власть стала сильнее, надо ее ограничить». Л. Бернс

«Министры падают как бутерброды: обычно лицом вниз». Л. Бернс

«У правительства столько дурных привычек, что содержать его становится все труднее». Американская пословица.

«Заполняя налоговую декларацию, не забудьте в графе „Иждивенец, написать: «Государство». Автор неизвестен

«Дай политику свободу рук, и ты найдешь ее в своих карманах».

Автор неизвестен

«Если бы удалось заглянуть в душу тирана, то нам представилось бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тело, так жестокость, любострастие и злобные помыслы – душу». Тацит

«Если бы природа имела столько законов, как государство, сам господь бог был бы не в состоянии управлять ею». Л. Бернс

«Когда много побеждают — правители становятся высокомерны, а при высокомерных правителях и распущенном народе редко бывает, чтобы царство не погибло». Хуайнань-цзы

«Религия – высокая болезнь человечества, политика – рок человечества».

А. Монтерлан

«Голосование – осуществление права свободного гражданина валять дурака и губить свою родину». А. Бирс

«Политику затягивания поясов громче всех одобряют те, кто носит подтяжки». Б. Фогель

«Царский венец часто бывает только повязкой на глазах правителя».

П. Буаст

«Известно, что неограниченные властители обладают с незапамятных времен прерогативой управлять решительно всем за исключением своих собственных страстей». Ч. Диккенс

«Власть – это плащ, который мы находим слишком широким на чужих плечах и слишком тесным на собственных». П. Декурсель

«Добиваться власти для спокойствия и безопасности значит – взбираться на вулкан для того, чтобы укрыться от бури». Ф. Петрарка

«Деспоты весь мир вбирают в пасть». В. Гюго

«Тысячи лет едва достаточно, чтобы создать государство, одного часа довольно, чтобы оно развеялось в прах». Д. Байрон

«Государства словно конусообразные кучки песка в песочных часах времени; они непроизвольно обрушиваются в процессе своего роста».

Д. Дрэпер

«Мужество создает государства; добродетель охраняет их, преступление ведет к бесчестию их, беспечность – к деспотизму». О. Мирабо

«Политика – это неустанный выбор из двух зол». Д. Морли

«Разве мы не должны любить родину больше всего на свете? — Нет, мы должны ее любить меньше, чем человека. Прежде всего родине не стоит слишком доверять. Никто не становится убийцей быстрее, чем она. Я не хочу быть похожим на героического отца, который желал государству приятного аппетита, когда оно пожирало его детей». Ф. Дюрренматт

«Мир – бесчувственное сырье, человечество – эпизод. Непреходяща и ценна лишь выгода тех, кто стоит у власти». Г. Манн

«Двери дворцов не так высоки, как это думают: пройти в них можно только нагибаясь». П. Бошен

«Чернила дипломатов легко стираются, если они не посыпаны пушечным порохом». П. Буаст.

«В рамках помощи слаборазвитым странам деньги бедных людей из богатых стран попадают в карманы богатым людям бедных стран».

А. Мозер

«В тот день, когда дипломаты начнут говорить правду, они обманут всех».

В. Сырокомля

«Подобно любящему отцу, король должен охранять свой народ от воров, от чиновников, от нашествия вражеских полчищ, от своего фаворита и от собственной жадности». Индийское изречение

«Трусы должны иметь власть, иначе им боязно». С. Лец

«Не стоит тратиться на составление своей родословной. Займитесь политикой, и оппоненты сделают это за вас». Л. Питер

«В политике приходится делать много такого, чего не следует делать».

Т. Рузвельт

«Не идите в политику, если кожа у вас чуть потоньше, чем у носорога».

Ф. Рузвельт

«Несчастна страна, которая нуждается в героях». Б. Брехт

«Если правительство недовольно своим народом, оно должно распустить его и выбрать себе новый». Б. Брехт

«Оппозиция – предохранительный клапан, через который выходит избыток народной силы и энергии, — клапан, который нельзя закрыть, не подвергаясь опасности взрыва». Б. Констан

«Политика есть искусство приспосабливаться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, даже из того, что претит». О. Бисмарк

«Искусство политики – это искусство делать так, чтобы каждому выгодно было быть добродетельным». К. Гельвеций

«Политика – игорный притон, в котором зрители рискуют проиграться так же, как и игроки». Д. Свифт

«Всякий, кто может вырастить два колоса, две травинки там, где раньше росла только одна, имеет большие заслуги перед человечеством и оказывает большую услугу своей стране, чем целое племя политиков, взятых вместе». Д. Свифт

«Величие похоже на огонь: оно блещет настолько же, насколько уничтожает». Ф. Шиллер

«Анархия – свобода слепцов, возомнивших себя зрячими».

Автор неизвестен

«Врожденный порок капитализма – неравное распределение благ, врожденный порок социализма – равное распределение нищеты».

У. Черчилль

«Власть – это бог убогих». Автор неизвестен

«Казнь неприемлема. Государство - не бог. Оно не имеет права отнимать то, чего не может вернуть, если захочет».

А. Чехов

«Посмотрите теперь на ораторов вы в государстве: пока они бедны,

То с народом своим, с государством они поступают всегда справедливо;

Но лишь станут богаты, казну обобрав, — справедливость их тотчас исчезнет;

Строят козни они против граждан своих, поступают враждебно с народом.

Аристофан

«Если бы государственные деятели совершали в семье такие же проступки, какие они совершают в политике, их посадили бы в тюрьму».

Э. И Ж. Гонкуры subtexts