Русские былины

В то время как Европа успела создать античное искусство и искусство Возрождения, Русь все еще продолжала пребывать во временах древности и пересказывала былины о богатырях, на которых и уповала в своих бесконечных бедах: придут, мол, победят, помогут люду бедному хотя бы в мечтах его.

Первым богатырем земли русской был Илья Муромец.

«Родился он в славном городе во Муромле, во селе Карачарове. Сиднем сидел Илья Муромец крестьянский сын, сиднем сидел цело тридцать лет. Уходил государь его батюшка со родителем со матушкою на работушку на крестьянскую. Как приходили две калики перехожие под тое окошечко, говорят калики таковы слова:

— Ай же ты, Илья Муромец, крестьянский сын! Отворяй каликам ворота широкия, пусти-ка калик к себе в дом.

Ответ держит Илья Муромец:

— Ай же вы, калики перехожия! Не могу отворить ворот широких, сиднем сижу цело тридцать лет. Не владею ни руками, ни ногами.

Опять говорят калики перехождие:

— Выставай-ка, Илья, на резвы ноги, отворяй-ка ворота широкие, пускай-ка калик к себе в дом.

Выстовал Илья на резвы ноги, отворял ворота широкие и пускал калик к себе в дом. Проходили калики перехожие, они крест кладут по-писанному, поклон ведут по-ученому, наливают чарочку питьица медвяного, подносят-то Илье Муромцу. Как выпил-то чару питьица медвяного, богатырского, его сердце разгорелося, его белое тело распотелося. Воспроговорят калики таковы слова:

— Что чувствуешь в себе, Илья?

Бил челом Илья, калик поздравствовал:

— Слышу в себе силушку великую.

Говорят калики перехожие:

— Будешь ты, Илья, великим богатырем, и смерть тебе на бою не писана: бейся-раться со всяким богатырем и со всею поляницею удалою.

Тут калики потерялися. Пошел Илья ко родителю ко батюшке на тую работу на крестьянскую, очистить надо пал от дубья-колодья: он дубье-колодье все повырубал, в глубоку реку повыгрузил, а сам и сшел домой. Выстали отец с матерью от крепкого сна – испужалися: «Что это за чудо подеялось?» Работа-то была поделана, и пошли они домой. Как пришли домой, видят: Илья Муромец ходит по избе. Стали они его спрашивать, как он выздоровел. Илья и рассказал им, как приходили калики перехожие, поили его питьицом медвяным: и с того он стал владеть руками и ногами, и силушку получил великую».

Отчего же это богатырь земли русской тридцать лет не мог ни ноженькой, ни рученькой шевельнуть? Не воплощен ли в образе Ильи Муромца русский народ, скованный по рукам и ногам страшной татарской силою?

«Напутствовали Илью Муромца калики перехожие:

Воля вольная тебе да путь широкая!
Поезжай-ка во четыре во все стороны,
Поезжай-ко ты выдь с богом во чисто поле,
Находи-ко ты могучих богатырей.

Поскакал Илья Муромец на своем богатырском коне по земле родной искать себе сотоварищей.

Он поехал тут во чисто поле;
Он наехал богатырей в белых шатрах;
Во-первых нашел Добрынюшку Никитича,
Во-вторых нашел Алешеньку Поповича;
Он ведь тут с ими скоро всё знакомитсе;
Он побраталсе крестами золотыми тут.
Называет их крестовыми все братёлками.
Как наедут поганы люди, супостатные,
Так заботушка их буйным головушкам.

Да и жил тогда на земле русской страшный Соловей-разбойник.

Как у той ли-то у грязи-то у черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
Да у того креста у Левонидова,
Сидит Соловей-разбойник во сыром дубу,
Сидит Соловей разбойник Одихмантьев сын,
А еще свищет Соловей да по-соловьиному,
Ён крычит, злодей-разбойник, по-звериному
И от него ли-то от посвисту соловьяго,
И от него ли-то от покрику звериного,
То все травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей, то все мертвы лежат.
Илья Муромец спустил коня да й богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею,
С горы на гору стал перескакивать,
Мелки речушки, озерка промеж ног спущал.
Подъезжает он ко речке ко Смородинки,
Да ко той он ко грязи он ко черноей,
К тому славному кресту ко Левонидову.
Засвистел-то Соловей да й по-соловьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному,
Да й лазоревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле все приклонилися.
Его добрый конь да богатырский потыкается,
Ай как лихой-то казак да Илья Муромец
Берет плеточку шелковую в белу руку,
А он бил коня, а по крытым ребрам;
Говорил он, Илья, да таковы слова:


Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!
Али ты идти не хочешь, аль нести не мочь?
Что ты на корзни, собака, потыкаешься?
Не слыхал ли посвисту соловьяго,
Не слыхал ли покрику звериного,
Не видал ли ты ударов богатырских? –
Ай тут казак да Илья Муромец
Да берет-то он свой тугой лук разрывчатый,
Во свои берет во белы во ручушки,
Ён тетивочку шелковинку натягивал,
А он стрелочку калену накладывал,
А он стрелял в того Соловья-разбойника,
Ёму выбил право око со косичею.
Ён спустил-то Соловья да на сыру землю,
Притянул его ко правому ко стремечки булатному,
Ён повез его по славну по чисту полю,
Мимо гнездышка повез да Соловьиного.

Так Илья Муромец освободил землю русскую от нечисти омерзительной. Благодарен ему был русский люд, да, по правде сказать, обидели однажды богатыря славного. Вот как дело-то обстояло-то.

Славный Владымир стольнё-киевский
Собирал-то он славный почестен пир
На многих князей он и бояров,
Славных, сильных, могучих богатырей;
А на пир-то он не позвал
Старого казака Илью Муромца.
Старому казаку Илье Муромцу
За досаду показалось то великую,
Й он не знает, что ведь сделати
Супротив тому князь Владымиру.
Выходил Илья он да на Киев-град,
И по граду Киеву стал он похаживать,
И по матушки божьи церкви погуливать.
На церквях-то он кресты все да повыломал,
Маковки он золоченые все повыстрелял.
Да кричал Илья во всю свою голову,
Во всю голову кричал он громким голосом:


— А й же пьяницы вы, голюшки кабацки!
Да и выходите из кабаков, домов питеинных,
И оберайте-тко вы маковки да золоченыи,
То несите в кабаки, в домы питейные,
Да не пейте-тко да вина досыта.


Молодой-то Добрынюшка Микитович
Ён скорешенько-то стал да на резвы ноги,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
Да и шапочку соболью на одно ушко,
Выходил он со столовою со горенки,
Да й пошел палатой белокаменной,
Выходил Добрыня он во Киев-град,
Пришел к старому казаке к Илье Муромцу,
Да он крест-то клал по-писаному,
Да й поклоны вел да по-ученому,
А ще бил-то он челом да низко кланялся
А й до тых полов и до кирпичныих,
Да й до самой матушки сырой-земли.
Говорил-то он Илье да таковы слова:


— А й же братец ты мой да крестовыи,
Старый казак да Илья Муромец!
Я к тебе послан от князя от Владымира
А й позвать тебя да й на почетен пир, —


Еще старый-то казак да Илья Муромец
Скорешенько встал он на резвы ножки,
Выходили они на стольный Киев-град,
Пошли они ко князю ко Владымиру
Да й на славный-то почетный пир.
Тут кормили его ествушкой сахарною,
А й поили питьнцем медвяным.
Они тут с Ильей и помирилися.

Когда пиры кончилися медвяные, начались битвы героические. Появилось в земле русской Идолищо проклятое.

Наехало погано тут Идалищо,
Одолели как поганы вси татарева,
Как скоро тут святые образы были поколоты,
Да в черны-то грязи были потоптаны,
В божьих-то церквях он начал тут коней кормить.
Как это сильноё могуче тут Иванищо,
Хватил-то он татарина под пазуху,
Вытащил погано на чисто поле,
А начал у поганого доспрашивать:


— Ай же ты, татарин, да неверный был!
А ты скажи, татарин, не утай себя:
Какой у вас, погано, есть Идалищо,
Велик ли-то он ростом собой да был? –

Говорит татарин таково слово:

— Как это у нас погано, есть Идалищо,
В долину две сажени печатная,
А в ширину сажень была печатная,
А головища что ведь люто лохалищо,
А глазища что пивные чашища,
А нос-то на роже он с локоть был. –


Как хватил-то он татарина тут за руку,
Бросил он ёго в чисто полё,
А разлетелись у татарина тут косточки.

Так победил Иванищо проклятое Идалищо. А Алеша Попович сражался с Тугариным Змеем.

В вышину ли он, Тугарин, трех сажен,
Промеж плечей косая сажень,
Промеж глаз калена стрела,
Конь под ним как лютый зверь,
Из хайлища пламень пышет,
Из ушей дым столбом валит.
Вот Тугарин почернел, как осенняя ночь,
А Алеша Попович стал как светел месяц.

И в битве жаркой-пламенной победил Тугарин-змея. А Добрыня Никитич вступил в битву со змей Горынищо о трех головах.

Из-под западнёй да с-под сторонушки,
Да й не дождь дожжжит, да й то не гром гремит,
А й не гром гремит, да шум велик идет:
Налетела на молодого Добрынюшку
А й змеиныщо да то Горынищо,
А й о трех змеиныщо о головах,
О двенадцати оно о хоботах.
Говорило то змеиныщо таковы слова:


— А теперь Добрынюшка в моих руках
А в моих руках да в моёй воли!
А ще что я похочу, то над ним сделаю:
Похочу-то я молодого Добрынюшку,
Похочу Добрынюшку в полон возьму,
Похочу-то я Добрынюшку-то и огнем пожгу,
Похочу-то я Добрынюшку-то и в себя пожру.


Тут Добрынюшка с досадушки великою
Да ударил он змеинища Горынищо.
Еще пала-то змея да на сыру землю,
На сыру-то землю пало во ковыль-траву.
Молодои-то Добрынюшка Микитович
Очюнь смелой был да оворотистый
Да й вскочил-то он змеищу на белы груди,
Распластать-то ёй хотит да груди белыи,
Он хотит то ёй срубить да буйны головы.

Победил Добрынюшка змея трехголового – удача ему, а вот в родном-то дому дожидалась его жонка неверная.

А и стал Добрыня жену свою учить,
Он молоду Мирину Игнатьевну,
Еретицу-блядь-безбожницу:
Он первое ученье – ей руки отсек,
Сам приговаривает:


— Эта мне рука не надобна,
Трепала она, рука, Змея Горынчишша!

А второе ученье – ноги ей отсек:

— А и это де нога мне не надобна,
Оплеталася со Змеем Горынчишшем! –


А и третье ученье – губы ей обрезал
И с носом прочь:


— А и эти-де мне губы не надобны,
Целовали они Змея Горынчишша! –


Четвертое ученье – голову ей отсек
И с языком прочь:


— А и эта голова не надобна мне,
И этот язык не надобен,
Знал он дела еретическия!

Так безжалостно расправился со своей неверной жонкой Добрыня Никитич. Довела, видать, больно уж. А потом Добрынюшка освободил из логова змеиного красну девицу Забавушку Путятичну.

Ай, и были на земле русской отважные боевые девицы, ай, прям как какие амазонки русские. Случились неполадки в родном селе,

И тут девушка-чернавушка,
Бросила она ведро кленовоя,
Брала коромысла кипорисова,
Коромыслом тем стала она помахивати,
По тем мужикам новгородскием,
Прибила уж много до смерти.

Многи жонки к колдунам ходили судьбинушку свою попробовать прознать. Колдун им вещал:

«Давай ручку, красавица! давай загадаю, всю правду скажу. Я и впрямь колдун; знать, не ошиблась ты, знать, правду сказало сердечко твое золотое, что один я ему колдун, и правды не потаю от него, простого, нехитрого! Да одного не спознала ты: не мне, колдуну, тебя учить уму-разуму! Разум не воля для девицы, и слышит всю правду, да словно не знала, не ведала! У самой голова — змея хитрая, хоть и сердце слезой обливается! Сама путь найдет, меж бедой ползком проползет, сбережет волю хитрую! Где умом возьмет, а где умом не возьмет, красой затуманит, черным глазом ум опьянит, — краса силу ломит; и железное сердце, да пополам распаяется! Уж и будет ли у тебя печаль со кручинушкой? Тяжела печаль человеческая!

Да на слабое сердце не бывает беды! Беда с крепким сердцем знакомится, втихомолку кровавой слезой отливается да на сладкий позор к добрым людям не просится: твое ж горе, девица, словно след на песке, дождем вымоет, солнцем высушит, буйным ветром снесет, заметет! Пусть и еще скажу, поколдую: кто полюбит тебя, тому ты в рабыни пойдешь, сама волюшку свяжешь, в заклад отдашь, да уж и назад не возьмешь; в пору во-время разлюбить не сумеешь; положишь зерно, а губитель твой возьмет назад целым колосом!

Дитя мое нежное, золотая головушка, схоронила ты в чарке моей свою слезинку-жемчужинку, да по ней не стерпела, тут же сто пролила, словцо красное потеряла, да горем-головушкой своей похвалилася! Да по ней, по слезинке, небесной росинке, тебе и тужить-горевать не приходится! Отольется она тебе с лихвою, твоя слезинка жемчужная, в долгую ночь, в горемычную ночь, когда станет грызть тебя злая кручинушка, нечистая думушка — тогда на твое сердце горячее, все за ту же слезинку, капнет тебе чья-то иная слеза, да кровавая, да не теплая, а словно топленый свинец; до крови белу грудь разожжет, и до утра, тоскливого, хмурого, что приходит в ненастные дни, ты в постельке своей прометаешься, алу кровь точа, и не залечишь своей ранки свежей до другого утра!»

Удивительный женский образ создал русский народ об Авдотье Рязаночке, которая вызволила из турецкого полона людей русских. Вот эта былина:

Славные старые король Бахмет турецкие
Воевал он на землю россейскую.
Разорил Казань-те город напусто,
Он в Казани князей-бояр всех вырубил,
Да и княгинь-боярыней –
Тех живых в полон побрал.
Полонил он народу много тысячи.
Только в Казани во городи
Осталась одна молодая жонка Авдотья Рязаночка.
Она пошла в землю турецкую
Да ко славному королю Бахмету турецкому,
Да она пошла полону просить.
Шла-де она не путем, не дорогою,
Да глубоки-ты реки, озера широкие
Те она пловом плыла.
А чистые поля те широкие,
Воров-разбойников тех ополдён прошла.
Да прошла-де темны-ты леса дремучие,
Лютых зверей тех ополночь прошла.
Приходила во землю турецкую
Ко славному королю Бахмету турецкому.
Да она бьет королю-де челом, низко кланяется:


— Да ты, осударь, король-де Бахмет турецкий,
Я пришла, сударь, к тебе сама да изволила,
Не возможно ли будет отпустить мне народу
Сколько-нибудь пленного,
Хошь бы свово-то роду-племени?


Да те речи королю полюбилисе,
Говорит славный король Бахмет турецкие:


— Ай же ты, молода жонка Авдотья Рязаночка,
Да умей попросить у короля полону-де головушку,
Да которой головушку боле век не нажить буде.

Да говорит молодая жонка Авдотья Рязаночка:

— А й ты, славный король Бахмет турецкие!
Я замуж выйду да мужа наживу,
Да у меня будет свёкор, стану звать батюшко,
Да у меня будет свекровка, стану звать матушкой.
Да я буду у них снохою слыть,
Да поживу с мужем да сынка рожу,
Да воспою — воскормлю, у меня и сын будё,
Да станет меня звати матушкой.
А не нажить мне той буде головушки,
Да милого-то братца любимого.
И не видать-то мне братца буде век и по веку. –


Да те речи королю прилюбилися,
Говорил он жонке таково слово:


— Ай же ты молодая жонка Авдотья Рязаночка!
Да убили и у меня милого братца любимого,
Ты бери-тко народ своей полоненые,
Да уведи их в Казань до единого,
Да ты бери себе золотой казны,
То ли только бери тебе, сколько надобно.

И увела милая Авдотья Рязаночка из полона народ родной.

Таковы славны богатыри да девицы на Руси жили. Но, видать, не сладко им было: то земля под ними проваливалась: земная твердь не держала — «по колено в земелюшку погрязывали, а то и по грудь» богатыри борющиеся. То пути-дороги перед ними не было: вот лежит у развилки дорог камень-валун, мохом поросший, а на нем написано: в какую сторону не пойди – всюду смерть найдешь то коню своему, то себе самому. Отчего бы это?.. Быть может, сам-то народ русский прекрасен, да условия нехороши?

Россия – мать, как птица тужит
О детях: но – ее судьба,
Чтоб их терзали ястреба. (А. Блок)