Афанасий Никитин и его «Хождение за три моря».


</p> <p>Афанасий Никитин и его «Хождение за три моря».</p> <p>

Истинно русским человеком был тверской купец, а значит и путешественник Афанасий Никитин. Дата рождения его неизвестна, известна лишь приблизительная дата смерти – 1475 год от рождества Христова. Если бы этот смелый и талантливый человек не оставил после себя путевых заметок, то и дату смерти его никто не знал бы. Имен купцов – отважных покорителей неведомых просторов было много – заморские товары доставались нелегким путем, однако написать о своих приключениях ни у кого руки не доходили, да и таланта на это не хватало. У Афанасия же хватило.

Однажды решил отправиться купец Афанасий Никитин за три моря:


Первое море Дербентское, то есть Каспийское,
Второе море Индийское,
Третье море Черное.

Пустился он с караваном своих судов в 1466 году в Персию и Индию. Закупал и продавал там товары свои, да заметки о приключениях записывать не забывал. Вот что об историческом значении путевых записок Никитина сказал историк Карамзиным: «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описаний европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоанного века. В то время, как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Марабара и беседовал с жителями о догматах их веры».

Вернулся Афанасий Никитин из своего путешествия в 1472 году.

Об Индии в те времена знать никто ничего не знал, но «Сказания об Индийском царстве» уже были. И гласили они: «Там небо и земля встречаются. И живут в одной области немые люди, а в другой – люди рогатые, а в иной земле – трехногие люди, и есть земля, где у людей половина тела песья, а половина человечья. Родятся в этом царстве звери: слоны, дромадеры, крокодилы и двугорбые верблюды. Крокодил – лютый зверь: если он, разгневавшись, на что-нибудь помочится – на дерево или на что-нибудь иное, — тотчас же оно сгорает огнем. Есть птица ног, она вьет себе гнезда на пятнадцати дубах. Есть в царстве птица феникс; в новолунье она свивает себе гнездо, приносит с неба огонь, сама зажигает свое гнездо и сама здесь тоже сгорает, и в этом пепле зарождается червь, покрывается перьями и потом становится единственной, той же самой птицей».

Зафиксированные в истории мнения иных «очевидцев» были не менее фантастичны: «Эти индийцы – убийцы, сквернотворцы и гневливы сверх всякой меры; а во внутренних областях их страны – там едят людей и убивают путешественников, и даже едят как псы. Другой закон у гилий: жены у них пашут и строят дома и мужские дела совершают, но и любви предаются сколько хотят, не сдерживаемые своими мужьями и не стыдясь; есть среди них и храбрые женщины, и умелые в охоте на зверей. Властвуют жены эти над мужьями своими и повелевают ими. Есть места, где несколько мужей с одной женою спят, и многие жены с одним мужем связь имеют и беззаконие как закон отцов совершают, никем не осуждаемые и не сдерживаемые.

Амазонки же не имеют мужей, но, как бессловесный скот, единожды в году, близко к весенним дням, выходят из своей земли и сочетаются с окрестными мужчинами, считая то время как бы неким торжеством и великим праздником. Когда же зачнут от них в чреве, — снова разбегаются из тех мест.

Мы же, христиане всех стран, где веруют во святую Троицу, в единое крещение и исповедуют единую веру, имеем единый закон, поскольку мы крестились во Христе и во Христа облеклись, посему к сим гнусностям отношения не имеем.

Но здесь есть место, где посреди царства течет река из рая Эдем, в той реке добывают драгоценные камни. Нет в этой стране ни вора, ни разбойника, ни завистливого человека, потому что земля полна всякого богатства».

Такие невероятные представления об Индии были у русских людей в ХП веке. Если бы, мой дорогой читатель, собрать все представления об этой стране всех странствующих по ней путешественников или слышавших о ней, получился бы очень занимательный рассказ о том, чего нет и не могло быть, но чему беспрекословно верили.

Убедиться в правильности фантастических сведений не было никакой возможности до тех пор, пока монгольское владычество прочным барьером отделило русскую землю от южных стран. Но как только гнусное иго было сброшено, первопроходцы не заставили себя долго ждать. Насколько можно предположить, купец Афанасий Никитин отправился в дальние страны не только за экзотическими товарами, но и имел от московского правительства поручение составить точное экономическое и политическое описание стран, в которых ему придется побывать.

Этот, предполагаемый сухой отчет, он обратил в высокохудожественную форму. Начал купец свое повествование, как и положено путевым заметкам, от родного порога:


Я у Спаса в Твери златоверхого
Помолился о божьей помощи.
Мне тверской князь Михайла Борисович
Со посадником выдали грамоту
Для езды безопасной по княжеству.
У владыки тверского Геннадия
Взял напутствие я нерушимое
И отплыл вниз по Волге с товарами.
На беду три лукавых татарина
К нам на лодке подъехали с берега.
Они лживую весть нам поведали,
Что сам царь Коисым приготовился
Во Бузане нас встретить как недругов.
Асанбег сторговался с татарами –
Полотна он им дал с однорядками,
Чтобы нас провели мимо города.
И подарки татары те приняли,
Да царю нас потом сами выдали.
Я на судно большое посольское
Перебрался тогда со товарищи.
Вот уж ночь опустилась над Волгою,
В темноте мы проехали Астрахань.
Месяц вдруг на несчастие выглянул,
Залил светом всю Волгу широкую,
И увидел нас царь со татарами.
Закричали: «Качьма! Эй, не бегайте!»
Царь послал всю орду нас преследовать.
По грехам, видно, нашим случилося.
Тут стрельба началася великая,
Человека они у нас выбили,
Рухлядишко мое все пограбили.
У кого на Руси что осталося –
Стал пытаться вернуться на родину,
А кто в долг брал товары для прибыли,
Тот пошел, куда очи безумного
Повели его в сторону чуждую.

Выбравшись с немыслимыми потерями из родных краев, наполненных разбойными шайками, оставшимися от татарской орды, караван Никитина двинулся через Персию к морю Индийскому.


Здесь столица всей северной Персии,
Здесь убили внучат Магометовых.
И пророк мстил за это проклятием:
Городов уничтожил он семьдесят.
С той поры ежегодно для памяти
Здесь об этом дают представление –
Мне его посмотреть посчастливилось.
А в Гурмызе жара нестерпимая:
Солнце на небе яркое, знойное –
Человека изжарит здесь заживо.
Я прослышал, что за морем, в Индии
Кони быстрые ценятся дорого.
Потому я с собою из Персии
Скакуна одного взял персидского.

И вот купеческий караван достиг пределов загадочной Индии. «Джунгли здесь злы, непролазны, неезжены». Зато товары заморские невиданные: краска индиго, халцедон, корица, гвоздика, перец, пряности, мускат, имбирь. Афанасий вечером после утомительного перехода открывает свои записи и продолжает их:


И страна эта есть уже Индия.
Ходят люди нагие здесь, босые,
У мужчин одна тряпка на поясе,
Не прикрыты у женщин здесь головы,
Даже грудь их по пояс вся голая,
Сплетены в одну косу им волосы.
Здесь девчонки и малые парубки
До семи лет по улицам бегают,
Не прикрыв ничего, даже сорома.
А детей у них многое множество.
Каждый год по ребенку рождается.
Здесь мужчины и женщины – черные.
И когда прохожу я по городу,
За мной люди толпой собираются:
Человеку дивятся все белому.
А вино здесь повсюду дешевое
Продается в орехах кокосовых.
Те орехи великие: с голову.
Гостям служат во всем господарыни:
Моют, чистят, готовят им кушанье
И в постели гостей дожидаются.
А слонов и коней своих множество
На конюшнях содержат заботливо.
Хан Асат коней любит породистых.
И я, грешный, на деньги позарившись,
Коня вывез с собою из Персии,
Кормил, холил, берег его, пестовал,
Сто рублей он мне стоил без малого.
Думал деньги с лихвою здесь выручить.
Но проведал Асан-хан откуда-то,
Что я веры не их Магометовой,
Что я русский с далекого севера,
И коня у меня отнял силою.
Молвил слово при этом последнее:
«Перейди в нашу веру Магметову,
И коня я отдам тебе тотчас же,
Приплачу золотых к нему тысячу.
А не станешь ты в веру Магметову,
Сам мне выплатишь тысячу золотом».
Но господь надо мной, видно, сжалился,
Не оставил без помощи грешного.
В канун праздника светлого спасова
Махмуд приехал на счастие.
Я челом ему бил, как начальнику,
Чтобы он обо мне попечаловал,
Перед ханом моим стал заступником.
Мой Махмуд к Асату отправился,
Отпросил он меня у поганого,
Чтобы в веру чужую не ставили,
И коня моего еще выручил.
Это чудо господне великое
Совершилось для спасова праздника.
Христиане вы русские, братие!
Кто захочет из вас идти в Индию, —
Тот оставь свою веру на родине
И во славу иди Магометову.

Если купцу Никитину удалось сохранить свою веру христианскую в Индии, захваченной в те годы арабами-мусульманами, то труднопроизносимое для арабов имя Афанасий было заменено более простым — Хозе Юсуф Хоросанин. С этим-то именем русский путешественник и продвигается дальше вглубь Индии. Новые заметки появлялись в его отчете:


Во Бидаре все жители черные,
А их женки обычаем скверные:
Чародейки, воровки, преступницы –
Отравляют мужей своих зелием.
Близ Бидара есть знатная ярмарка –
Алладинов базар по туземному.
Раз в году на него собираются
Все торговые люди индийские.
Десять дней этот торг продолжается.
Там торгуют любыми товарами,
Одних коней приводят на ярмарку
Табуны в двадцать тысяч и более.
Нету торга здесь лучшего в Индии!
Он устроен в честь шаха Алладина
В русский праздник покров богородицы.
Жеребца, что привез я из Персии
Здесь на ярмарке продал я с выгодой.
Взял футунов без малого семьдесят,
Хотя стоил и он мне не дешево:
Больше года о нем я заботился.
Здесь в Бидаре есть змеи на улицах,
Да такие огромные, страшные,
Долиною почти по две сажени.
А в окрестностях птица здесь водится
У индусов «гукук» прозывается –
Она к ночи летает и кликает.
На какую садится хоромину –
Там умрет человек в скором времени.
А кто птицу убить попытается
На того смельчака безрассудного
Изо рта ее огнь извергается.
В Шабаите олени разводятся,
Отрезают пупки у них с мускусом,
Продают этот мускус на ярмарке.
Есть олени другие там, дикие,
Те роняют пупки свои с мускусом
Где придется: и в поле, и по лесу.
Собирают и их шабаитяне,
Но пупки те для пищи негодные:
Вонь исходит из них нестерпимая.
А пристанище Чинско-Мачинское
По всей Индии фарфором славится,
Им торгуют на вес очень дешево.
Но у жителей нравы недобрые:
Днем с мужьями спят чинские женщины,
А ночами идут спать с гарипами,
Им афару дают они деньгами,
Да приносят еду с собой сладкую,
Да в кувшинах вино виноградное,
Чтоб любили гарипы их крепче бы.
А гарипы им нравятся белые,
Потому что мужья у них черные.
Как родится ребенок у женщины,
Да в гарипа дитя будет белое –
Двадцать тенек берут с гостя пошлину.
А родится дитя у ней черное –
Брать с гарипа тогда не приходится,
Что он пил, что он ел – все безденежно,
То халял: по закону дозволено.
Здесь в лесах обезьян изобилие,
От людей они прячутся до ночи,
А потом ратью ходят великою.
Если люди обидят их чем-нибудь,
Они к князю идут обезьяньему
И челом ему бьют на обидчика.
И придет тогда рать обезьянская,
Разваляет дворы в спящем городе
И побьет всех обидчиков до смерти.
Меж собой обезьяны не ссорятся,
Говорят на наречье особенном.
Не живут они брачными парами,
Но детей у них многое множество.
Кто из них не похож на родителей,
Тех бросают в дороге безжалостно.
Индиане берут тех детенышей,
Обучают потом рукоделию
И «базы миканет» чтобы делали.

Делать «базы миканет» – значит танцевать, играть. Принимали ли участие купеческие сыны русские в деле «базы миканет» — не знамо, не ведомо. А вот то, что Никитин предвосхитил мысль Чарльза Дарвина о том, что из обезьяны труд сделал человека, оспариванию никак не подлежит. Это ясно как божий день.

И еще на одну вещь хочу обратить внимание. Как по-детски наивно, искренне написаны путевые заметки. Написаны не хилым заморышем, а могучим отважным мужиком. Воистину мудрое и ласковое изречение «будьте как дети» – так близко милой натуре этого славного человека.

Он, купец, человек дела, должен был бы просчитывать досконально все свои торговые операции, а, поди ж ты, верованиями неведомыми заинтересовался. Редко встречаются в характере деловых людей такие качества, как заинтересованность вещами, отвлеченными от бизнеса. Афанасий же наш не таков.


Я о вере их много расспрашивал,
И они мне охотно поведали,
Что, мол, веруют в бога Адамова,
Что, мол, Буты у них изваяние –
Есть Адам и весь род человеческий.
А Цейлон есть пристанище знатное,
Среди моря на острове строено.
Там гора есть с могилой Адамовой
И следы, как стоял он и каялся.
И что веры различные в Индии,
Всего восемьдесят да четыре их.
Что хоть Буту все здесь поклоняются,
Но считают себя разноверцами,
Меж собой не дружат и не женятся,
Не едят, и не пьют, и не знаются.
И по вере едят все разное:
Одни могут и кур и баранину,
А другие лишь яйца да рыбное,
Но воловину есть все гнушаются.

Подумать только, как с многочисленными завоеваниями все смешалось в религиозном мире разных стран…

А вот Афанасий Никитин удостоен чести побывать на пиру у боярина знатного Меликтучара великого.


Каждый день за столом его княжеским
По пятьсот человек насыщается,
А за скатерть его приближенную
С ним садится всего трое витязей,
Да присяжных бояр сотня целая.
На конюшне боярина знатного
Наготове стоят коней тысяча –
Днем и ночью они все оседланы,
Да запасных коней там две тысячи,
Да слонов с ними сотня содержится.

Но как бы хорошо в гостях ни было, а дома лучше. Тянет Афанасия Никитина на родину, сил никаких нет, как тянет. Томление, тоска, горечь, безысходность слышатся в его голосе:


Христиане честные и верные!
Кто из вас по чужим землям странствует –
Тот впадает порой в грехи многие,
Христианской тот веры лишается.
Афанасий я, рабище божее,
Стосковался по вере по истинной.
Нет пути мне отсюда, из Индии.
Куда выйти не знаю, не ведаю.
Вот четыре дня светлые минули,
Я же, грешный, доселе не ведаю:
То ли светлого дня воскресение,
То ли пост все еще продолжается!
Рождества я Христова не ведаю,
Ни среды я не знаю, ни пятницы.
Впал во многие я размышления,
И себе говорил, окаянному:
«Горе, горе! Пути я не ведаю!
Заблудился во мраке нечестия!
Не найти мне отсюда спасения!
Господь, боже! К тебе, вседержителю,
Тверди всей и земли созидателю,
Возношу я мольбы свои грешные!
Не оставь недостойного рабища –
Яко в скорби я есмь и в смятении –
Помоги мне, призри мя, господи,
Яко есть я твое ведь создание,
Не дозволь мне сойти с пути истины,
На путь правый наставь неразумного!
Были злом мои дни переполнены.
Боже мой, на твое милосердие
Все отныне мое упование!
И куда мне идти, горемычному?
Нет прохода на родину дальнюю!
Через Мекку идти басурманскую? –
Надо веру принять Магометову:
А иначе туда христианина
Не пускают никак нечестивые.
А остаться на жительство в Индии,
Проживешь все пожитки последние,
Покупать все приходится дорого.
Я один человек, а расходую
По полтрети алтына, не менее,
Ежедневно себе на питание.
А вина иль сыты и не пробую –
По деньгам моим к ним не подступишься!
Боже мой, на тебя упование,
Помоги мне, помилуй мя, грешного!
И пошел все же я с божьей помощью
К кораблям, что стояли у пристани,
О налоге спросил корабельщика,
Что возьмет довести к Кафе-городу?
За проезд золотой он потребовал,
Да второй золотой – за кормление,
А отдать оба в Кафе на пристани.
Я последнее отдал бы с радостью,
Чтобы только на родину выехать.
И с немногой оставшейся рухлядью
На корабль перебрался немедленно.

Не привез богатых заморских товаров Афанасий Никитин на родину. Вернувшись, упал он всей грудью своей истомившейся на землю родную, обнял ее нежно, трепетно потому как


Всех лучше земля наша Русская,
Да хранит ее бог, и да милует!
В этом мире земли ей подобной нет,
Хоть бояре там люди недобрые…
Но земля да устроиться Русская
В справедливости, славе, могуществе!

Ах, Афанасий Никитин, Афанасий Никитин! Твои бы слова да богу в уши… У нас уж третье тысячелетье на дворе, а «бояре» все остаются людьми недобрыми. Поназвали они себя именами разными: и президенты есть, и председатели, и командиры, и комиссары, и мэры, и губернаторы, вот только военачальники не удумали еще воеводами назваться. Зато умудрились все с ног на голову поставить: слуги народа почем зря его же и эксплуатируют, а новые русские живут как негры – больно уж кучеряво. И вся рать эта многочисленная, как может, грабит землю русскую, распродает богатства российские кому ни попади, а денежки в карман кладет. Они у нас взяткой называются.

Да и народ недалеко ушел. Пьянствует, сорит везде, ленится. На одного талантливого человека, такого талантливого, что всякая иная страна его заполучить хочет, тысяча бездумных бездельников приходится. Одна у них присказка: мол, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. По-прежнему им хочется все по щучьему велению получать, да при этом еще и с печи не слезать. И когда же за ум-то возьмутся – неведомо? Когда «земля Русская устроится в справедливости, славе, могуществе?» — не знамо.

Лев Гумилев приободряет: «Русские, мол, относительно Западной Европы – не отсталый, а молодой этнос». Доколе же голоштанными будем бегать перед цивилизованным миром? Доколе будем ходить туда – не знамо куда, приносить то – не знамо что?..

Однако, есть одна очень славная черта у русского народа – мечтательность. Мечтает он о душевном, а не о тленном, телесном. Отчасти и от этого благосостояние свое земное устроить не может. Думает: авось и так проживу.

И живет, удивительно, но живет. Сеет, пашет, ткет, родит, растит… Не унаывет.

Потому что есть у него такие люди, которые ничего не боятся, новые дали неведомые открывают, после них по протоптанной дорожке остальные идут. Афанасий Никитин путь в Индию проложил, а за ним, глядишь, уже другой купец кричит на весь базар:

— «А тут орех мускатный из самой Гиндии, за пригоршню семь волов дают. А шафран – из самой Персиды, опять же за пригоршню коня нужно отдать Гей-гоп!» — и дальше расхваливает свой товар, набивает цены, сыпет словами:

— Ну-ка, навались, берите ромейские паволоки, хоть и самого князя в них можно одеть, не то что ваше полотно, водой моченое, солнцем беленое, а тут одной золотой нитки хватит, чтобы окутать весь ваш город с его валами и частоколами. А эти ножи, хоть на медведя с ними, хоть на тура иди – ребра раскроят, голову отрежут при одном взмахе! А уж перец – это лишь на золото. Вес на вес. Да только где вам взять золото, вы, наверно, и серебра еще не видели». (П. Загребельный)

Однако волнуется народ, приценивается, приглядывается, живет. Гей-гоп, гей-гоп!