Песнь о нибелунгах.
Великая поэма «Песнь о нибелунгах» появилась на рубеже ХШ века, когда на всем Западе расцветала рыцарская поэзия. Сия поэма безымянна. Она построена на материале древних эпических сказаний германских народов и повествует о гибели этих народов. О значении поэмы в мировой литературе я тебе, мой дорогой читатель, рассказывать не буду. Ты сейчас сам увидишь, как она прекрасна. Ибо
Полны чудес сказанья давно минувших дней
Про громкие деянья былых богатырей.
Про их пиры, забавы, несчастия и горе
И распри их кровавые услышите вы вскоре.
Жила в земле бургундов девица юных лет.
Знатней ее и краше еще не видел свет.
Звалась она Кримхильдой и так была мила,
Что многих красота ее на гибель обрекла.
Любить ее всем сердцем охотно б каждый стал.
Кто раз ее увидел, тот лишь о ней мечтал.
Наделена высокой и чистою душой,
Примером быть она могла для женщины любой.
У прекрасной и чистой душой Кримхильды был старший брат Гунтер. Кримхильда вошла уже в тот возраст, когда пора было выбирать себе мужа, однако, на увещеванья матери Уты об этом, дочь отвечала:
«Нет, матушка, не надо о муже толковать.
Хочу, любви не зная, я век провековать.
Уж лучше одинокой до самой смерти жить,
Чем, потеряв любимого, потом о нем тужить».
«Не зарекайся, дочка, — так Ута ей в ответ. –
Без милого супруга на свете счастья нет.
Познать любовь, Кримхильда, придет и твой черед,
Коль витязя пригожего господь тебе пошлет».
Сказала королевна: «Нет, госпожа моя,
Любви конец плачевный не раз видала я.
Коль платится за счастье страданьем человек,
Ни с кем себя венчаньем я не свяжу вовек.
И вот любви чуждаясь, прекрасна и юна,
Покоем наслаждаясь, жила она одна.
В ту пору вдали от родины непокорной венцу Кримхильды в Нидерландах жил Зигфрид – достойный королевский сын.
Еще юнцом безусым был королевич смелый,
А уж везде и всюду хвала ему гремела.
Был так высок он духом и так пригож лицом,
Что ни одной девице пришлось вздыхать о нем.
Отменно воспитали родители его,
Хоть был природой щедро он взыскан без того.
Поэтому по праву воитель молодой
Считался украшеньем страны своей родной.
Когда пришло время посвящать Зигфрида в рыцари, король Зигмунд и королева Зиглинда устроили этот обряд по самому высокому рангу, и «про праздник тот рассказы дивят людей и поныне».
Пока во славу божью обедня в храме шла,
Толпа простого люда на площади росла.
Народ валил стеною: не всякому опять
Чин посвященья в рыцари удастся увидать.
Когда воитель каждый был одарен копьем,
Большой турнир устроил король перед дворцом.
Дрожмя дрожали стены от грохота копыт –
Всегда потеха ратная отважных веселит.
Сшибались молодые и старые бойцы.
Обламывались копий каленые концы,
Со свистом, отлетая, с ристалища к дворцу.
Усердно бились витязи, как удальцам к лицу.
Потом за стол уселся с гостями властелин.
Для них не пожалел он отборных яств и вин.
В одно мгновенье ока прошла усталость их.
Король на славу чествовал приезжих и своих.
Семь дней тянулся праздник, не молкли шум и смех,
И золотом Зиглинда одаривала всех,
Чтоб сын ее пригожий стал людям мил и люб:
Не будет тот им по сердцу, кто на даянья скуп.
Стал самый бедный шпильман за эти дни богат.
Был каждый приглашенный так щедр и тороват,
Как будто жить осталось ему лишь до утра.
Пышней и расточительней не видел мир двора.
Став рыцарем, Зигфрид совершил подвиг, вступив в сражение с нибелунгам. Давным давно они зарыли в горе богатейший клад, и вот перед изумленными глазами королевича им пришли достать и разделить его. Согласитесь,
Там камней драгоценных была такая груда,
Что их на ста подводах не увести б оттуда,
А золота, пожалуй, и более того.
Возможно ли было отказаться от такого несметного богатства? Прежде чем овладеть кладом, Зигфрид сумел победить двенадцать великанов, охранявших его. Кроме того
Семь сотен нибелунгов он истребил в бою,
А те, что помоложе, страшась за жизнь свою,
Его молили слезно, чтоб соизволил впредь
Он их землей и замками, как государь, владеть.
Могу я и другое порассказать о нем.
Он страшного дракона убил своим мечом,
В крови его омылся и весь ороговел.
С тех пор, чем ни рази его, он остается цел.
Однажды отважный Зигфрид услышал о прекрасной Кримхильде и уже не мог жить без нее. Рыцарь-королевич решил посвататься к ней.
В ответ король бургунтский: «Нам этот гость приятен:
Ведь мы о нем узнали, что он и смел и знатен.
Найдет он здесь почетный и ласковый прием».
И Гунтер вышел к Зигфриду со всем своим двором.
Какой потехой ратной ни тешился бы двор,
Был в каждой Зигфрид первым, всему наперекор.
В метании ли копий, в бросании ль камней,
Он был любых соперников ловчее и сильней.
Когда же развлекались бойцы по вечерам
Учтивою беседою в кругу прекрасных дам,
Те глаз не отводили от гостя своего –
Такою страстью искренней дышала речь его.
Вот так, — и я порукой в том, что молва не лжет, —
В земле бургундов прожил воитель целый год.
Но все еще не видел той, кем он был пленен,
С кем счастье и страданье потом изведал он.
Тут на бургундскую страну напали саксонцы и датчане. И началась очередная война. Зигфрид сказал брату Кримхильды Гунтеру:
«Располагайте мной.
Я вам прийти на помощь готов в беде любой.
Коль верный друг вам нужен, я буду им для вас,
Покуда не придет конец и мне в свой срок и час».
Благородный Гунтер ответил:
«Пусть бог воздаст вам, Зигфрид, за эту речь сполна.
Нам дорога не помощь, хоть и нужна она,
А то, как поспешили ее вы предложить.
Сочтемся мы услугою, коль суждено мне жить».
И грянул бой.
Хоть тысяча, не больше, бургундов шли в набег
Да с ними нидерландцев двенадцать человек,
От пыли, взбитой ими, померк вокруг простор.
Щиты их золоченые огнем слепили взор.
А в самой гуще боя стоял немолчный стук –
То Зигфрид Нидерландский крушил щиты вокруг.
Делила с ним дружина нелегкий ратный труд:
Куда бы он ни ринулся, она уж тут как тут.
Вожди посовещались и прекратили бой.
Сложили наземь саксы, нарушив ратный строй,
Кто щит, кто шлем разбитый, кто целиком доспех –
Следы мечи бургундские оставили на всех.
Когда сражение на поле боя кончилось,
Распорядился Гунтер, чтоб всем был отдых дан.
В постели уложили тех, кто страдал от ран,
И принесли здоровым вино и крепкий мед,
Чтоб позабыли витязи, как труден был поход.
Хотя гостей и было у Гунтера полно,
Всех – и своих, и пленных – он чествовал равно;
А об увечных пекся он так самозабвенно,
Что все сердца заложников завоевал мгновенно.
Те, кто из-за увечий с постели встать не мог,
Забыли, что осталось им жить короткий срок.
Никто не думал больше о хворых и недужных:
Одно лишь было на уме у горожан досужих –
Удастся ль этот праздник и что он им несет.
На пире королевском надеялся народ
Повеселиться вволю и всласть попить вина.
У всех бургундов радостью душа была полна.
Но переполнилась она у Зигфрида, когда
Как луч зари багряной из мрачных облаков,
Предстала королевна пред взором смельчаков,
И все свои печали забыл мгновенно тот,
Кто по прекрасной девушке томился целый год.
Каменьем драгоценным наряд ее сверкал,
А лик, как роза утром, был нежен, свеж и ал.
Когда б ей повстречался хулитель самый злобный,
И тот изъяна б не нашел в красавице подобной.
Как меркнут звезды ночью в сиянии луны,
Когда она на землю сияет с вышины,
Так дева затмевала толпу своих подруг,
Не диво, что у всех мужчин забилось сердце вдруг.
Но королевна подала свою руку рыцарю Зигфриду и пошла рядом с ним,
На спутника украдкой, бросая нежный взор.
Никто четы прекрасней не видел до сих пор.
Ни ясным летним утром, ни в светлый день весенний
Не испытал воитель столь сладостных волнений,
Как в миг, когда бок обо бок шел с тою наконец,
Кого с такой охотой повел бы под венец.
Вот тут бы и свадьбу сыграть, да снова откладывается она, потому как Гунтер тоже решил обзавестись женой, да не простой, а могучей Брюнхильдой.
Царила королева на острове морском.
Была она прекрасна и телом и лицом,
Но женщины сильнее не видел мир досель.
Она могла, метнув копье, насквозь пробить им цель.
И, бросив тяжкий камень, прыжком его догнать.
В трех состязаньях с нею был верх обязан взять
Любой, кто к королеве посвататься решался,
Но, проиграв хотя б одно, он головы лишался.
Просит Гунтер Зигфрида помочь ему в сватовстве. И вот рыцари отправляются в дальний путь.
Чтоб быть всегда готовым к опасности любой
Плащ-невидимку Зигфрид в дорогу взял с собой.
К тому же обладая сокровищем таким,
Герой, чтоб он ни делал, был для людей незрим.
С горделивой осанкой встретила Брюнхильда искателя ее руки и предложила ему жестокое испытание. Ведь только герой мог добиться ее расположения.
Королева сказала свое условие. Державный Гунтер ей ответил:
«На все пойти я рад.
Пусть будет состязанье труднее во сто крат,
Без колебаний жизнью я, госпожа, рискну,
Коль этою ценою в вас обрету жену».
Придворный хитрый Хаген, увидев, как тяжелы копье и щит королевы, предостерег Гунтера:
«Погибнуть мы должны.
Вы в дьяволицу сущую, король мой, влюблены».
Безмерной силой дева была наделена.
Внести метальный камень велела в круг она,
А этот тяжкий камень размером был таков,
Что подняли его с трудом двенадцать смельчаков.
«Вот горе! – молвил Хаген. – Король влюбился зря:
В мужья ей нужно дьявола, а не богатыря».
На состязание Зигфрид надел свой плащ и пришел туда невидимым. Благодаря этому, он смог помочь Гунтеру. То, что должен был Гунтер сделать один, они сделали вместе. И тогда побежденная Брюнхильда передала королю свою страну и свой трон. Все вместе они отправились в обратный путь и благополучно достигли берегов Бургундии. Здесь их встретили с неподдельным радушием. Счастье разлилось повсюду. А наряды знатных дам, вышедших на берег, соперничали в пышности друг с другом. Кримхильда обнялась с невестой брата.
Едва ль бывала встреча когда-нибудь теплей!
И госпожа Кримхильда, и королева-мать
Не уставали вперебой невестку обнимать.
Знакомств немало было в то утро сведено,
Немало поцелуев приветливо дано.
Пока бойцы на берег вели приезжих дев
Весь двор дивился прелести двух юных королев.
И вот при королевском дворе сыграли сразу две свадьбы.
Коль уверять вас станут, что побогаче все ж
Порой бывали свадьбы, — не верьте: это ложь
Ведь Гунтер даже воду, чтоб руки умывать,
Велел в тазах из золота приезжим подавать.
Пришло время и
В свои опочивальни герои удалились.
Перед любовным боем сердца их веселились –
Ведь в нем была победа обоим суждена.
И Зигфрид ею в эту ночь насытился сполна.
Когда воитель ложе с Кримхильдой разделил
И утолила дева его любовный пыл,
Ценить свою супругу стал больше жизни он.
Милей она ему была, чем десять сотен жен.
Но речь об их утехах вести я не охоч.
Послушайте-ка лучше о том, как эту ночь
Провел король бургундский с красавицей женой.
Уж лучше б он возлег не с ней, а с женщиной иной.
В сорочке белой дева взошла на ложе нег,
И думал славный витязь: «Я овладел навек
Всем тем, к чему стремился так долго и так страстно»,
Теперь он был вдвойне пленен Брюнхильдою прекрасной.
Огонь, горевший в спальне, он потушил скорей
И, подойдя к постели, прилег к жене своей.
Король, желанья полон, от счастья весь дрожал
И дивный стан красавицы в объятьях крепко сжал.
Всю чашу наслаждений испил бы он до дна,
Когда бы сделать это дала ему жена.
Но мужа оттолкнула она, рассвирепев.
Он встретил там, где ждал любви, лишь ненависть и гнев.
«Пойдите прочь! – сказала красавица ему, —
Я вижу, что вам нужно, но не бывать тому.
Намерена я девство и дальше сохранять,
Пока не буду знать того, что мне угодно знать».
Сорочку на Брюнхильде король измял со зла.
Стал брать жену он силой, но дева сорвала
С себя свой крепкий пояс, скрутила мужа им,
И кончилась размолвка их расправой с молодым.
Как ни сопротивлялся униженный супруг,
Он был на крюк настенный подвешен, словно тюк,
Чтоб сон жены тревожить объятьями не смел.
Лишь чудом в эту ночь король остался жив и цел.
Недавний повелитель теперь молил, дрожа:
«С меня тугие путы снимите, госпожа.
Я понял, королева, что мне не сладить с вами,
И вам не стану докучать любовными делами».
Но не сумел мольбами Брюнхильду тронуть он.
Его жена спокойно вкушала сладкий сон,
Пока опочивальню рассвет не озарил
И Гунтер на своем крюке не выбился из сил.
Тогда спросила дева: «Не стыдно ль будет вам,
Коль вашим приближенным войти сюда я дам
И все они увидят, что вас связала я?»
Король промолвил ей в ответ: «Погибнет честь моя,
Но вам от срама тоже себя не уберечь.
Поэтому дозвольте мне рядом с вами лечь,
И коль уж так противна вам мужняя любовь,
Я даже пальцем не коснусь одежды вашей вновь».
Брюнхильда согласилась с супруга путы снять
И королю на ложе дала взойти опять,
Но, повинуясь деве, так далеко он лег,
Что до ее одежд рукой дотронуться не мог.
Явились утром слуги будить господ своих
И в новые наряды одели молодых.
Весь двор был весел духом и шумно ликовал,
Один виновник торжества скорбел и тосковал.
Гунтер поделился своим горем с верным другом Зигфридом и тот предложил ему:
«Когда в постель ложится вам будет с ней пора,
Плащ-невидимка скроет меня от глаз двора,
И вслед за вами в спальню я проберусь незрим,
А ты прикажешь уходить постельничим своим.
Когда ж погаснут свечи в руках юнцов-пажей,
Знай: это я явился сбить спесь с жены твоей.
Гордячку я сегодня в покорность приведу,
Коль в схватке с богатыршею за друга не паду».
Король ему: «Лишь девства Брюнхильду не лишай,
А в остальном, что хочешь над нею совершай,
И если даже смерти придашь мою жену,
Вовек тебе расправу с ней я не вменю в вину.
Ответил нидерландец: «Ручательство даю,
Что не намерен девства лишать жену твою –
Ведь мне моя Кримхильда милей всех дев и жен».
И Гунтер словом Зигфрида был удовлетворен.
Зигфрид проник в спальню Брюнхильды и разом погасил все свечи. Тут началось сражение на ложе.
Брюнхильдой принят Зигфрид и впрямь за мужа был:
Едва в объятьях деву он стиснул что есть сил,
Как сбросила с постели она его толчком
И о скамейку стукнулся с размаху он виском.
Увидев, что паденьем не отрезвлен супруг,
Она вскочила с ложа и закричала вдруг:
«Вы мять мою сорочку дерзнули, грубиян,
И будет вам за это мной урок вторично дан».
Он был силен, но все же Брюнхильды не сильней
И вскоре убедился, что шутки плохи с ней.
Как Зигфрид ни боролся с могучею женой,
Ей удалось его зажать меж шкафом и стеной.
«Увы! – храбрец подумал, — Пропали все мужья,
Коль здесь от рук девицы погибну нынче я:
Как только разнесется везде об этом весть,
Забудут жены, что на них управа в доме есть».
Король, дрожа за друга, весь обратился в слух.
Меж тем Брюнхильда руку врагу сдавила вдруг,
И брызнул ток кровавый из-под ногтей его,
Но нидерландец доблестный добился своего
И укротил Брюнхильду, превозмогая боль.
Он не сказал ни слова, но услыхал король,
Как богатыршу смаху на ложе бросил он
И так прижал, что вырвался у ней протяжный стон.
«Король, — она взмолилась, — не убивай меня.
Тебе покорна стану я с нынешнего дня
И больше мужней воле перечить не дерзну.
Теперь я вижу, что смирить способен ты жену».
Зигфрид тотчас покинул поле битвы за супружеское ложе, но, к своему греху, на память, прихватил с собой пояс и перстень укрощенной им женщины.
Он отдал их Кримхильде, а для чего – бог весть.
Наверное, хвастливость всему виною здесь.
Из-за нее и принял он смерть в свой час и срок…
Меж тем король ликующий с красавицей возлег.
Жене дарил он ласки, как мужу долг велит,
И та их принимала, смирив свой гнев и стыд.
На ложе сладкой неги, бледна, утомлена,
Мощь и гордыню прежнюю утратила она.
Равна по силе стала она любой из жен.
Ее красой безмерной был Гунтер восхищен.
Он от жены отказа не получал ни в чем.
Что пользы спорить, коль супруг поставил на своем?
Иным, чем накануне, хозяин встал с одра:
Был духом бодр и весел он к радости двора.
Да, с Гунтером в радушье никто не мог сравниться.
Так свадебные торжества закончились в столице.
Вскоре Зигфрид со своей женой, «удвоившей блеск его венца своей красотой», отправился в свое королевство и стал там править и вершить суд так, «чтоб страх перед возмездьем неправому внушить». К Зигфриду в вассалы перешли нибелунги, а в казну — их несметный клад. В мире и согласии прошло десять лет. У четы нидерландцев народился сын и у четы бургундской народился сын. И вот решили два королевских семейства встретиться. Зигфрид с супругой отправились в гости к Гунтеру. Оба королевских семейства затеяли грандиозный пир.
Веселье затянулось в тот вечер допоздна,
У многих даже платье промокло от вина:
Гость поднятую чашу допить не успевал,
Как чашник влагу пенную в нее уже вливал.
Когда ночь сняла пиршескую усталость с рыцарских плеч,
Потехой ратной вновь
Погорячить решили себе герои кровь.
От топота и гулов гудел дворцовый двор,
А из дворца на витязей бросали дамы взор.
Сидели королевы бок о бок у окна,
И вдруг о двух героях пришла им мысль одна.
Промолвила Кримхильда: «Супруг мой так силен,
Что мог бы подчинить себе и вашу землю он».
Брюнхильда возразила: «Напрасные мечты!
Вот если б пережили всех нас твой муж и ты,
Наш край и впрямь достался б супругу твоему,
Но раз мой Гунтер здравствует, вовек не быть тому».
Ответила Кримхильда: «Ты лучше посмотри
Насколько Зигфрид краше, чем все богатыри.
Меж ними он – как месяц меж звезд порой ночной.
Горжусь я тем, что он меня назвал своей женой».
«Тебя я не хотела, Кримхильда, оскорблять,
Но с Гунтером не может супруг твой ровней быть.
Об этом я узнала от них самих в те дни,
Когда искать моей руки приехали они.
Тогда твой брат отвагой любовь мою стяжал,
И Зигфрид мне признался, что он – простой вассал.
А коли так, вассалом он должен и считаться».
Красавица Кримхильда ей: «Как это может статься?
Не верю я, чтоб братья и вся моя родня
За подданного выдать осмелились меня,
А потому покорно прошу тебя, подруга,
Не говорить подобных слов про моего супруга».
Воскликнула Брюнхильда: «Свой чванный нрав уйми!
Ведь мы еще посмотрим, кто больше чтим людьми –
Ты или я, чьей воле покорен каждый здесь».
И тут уж вовсе королев объяли злость и спесь.
Разгневанно Кримхильда воскликнула в ответ:
«Молчи! Твое злоречье тебе самой во вред.
Как саном королевским кичиться может та,
Кто подданным своим была в наложницы взята?»
«Кого же ты, Кримхильда, наложницей зовешь?»
«Тебя, и ты не смеешь, сказать, что это ложь.
Впервые насладился твоею красотой
Не Гунтер, твой законный муж, а милый Зигфрид мой.
Ужель тебе рассудок в ту ночь не подсказал,
Что, к хитрости прибегнув, возлег с тобой вассал?
Уймись, и грех свой тайный не ставь себе в заслугу».
Брюнхильда ей: «Твои слова я передам супругу».
«Изволь! Ты не уронишь меня во мненье брата.
Сама ты возгордилась, сама и виновата.
Коль подданной своею ты смела счесть меня,
Меж нами больше дружбы нет с сегодняшнего дня».
О чем столь яростно ссорились жены, вскоре узнали мужья. Они быстро разобрались в перипетиях их недовольств и попытались свести все на мировую. Однако женщины были непреклонны.
Сих гордых женщин было уже не укротить.
Брюнхильда продолжала по целым дням грустить,
И жалость все вассалы почувствовали к ней,
И Хаген доблестный пошел к владычице своей.
А, надо сказать, вассал этот был весьма коварен. С его помощью незамедлительно созрел заговор, исходом которого должна была стать гибель Зигфрида. И из-за чего? Да из-за того, «что вздорят женщины везде по пустякам порой». Конечно, сей спор трудно назвать пустяком, да, признаться, у заговорщика-вассала были свои причины погубить истинного героя, хотя даже сам благородный Гунтер недоумевал: «За что же ненавидеть и убивать того, кто, кроме блага, мне и вам не сделал ничего?»
Но короля на низость сумел вассал подбить,
И Зигфрида бургунды решили погубить,
Пока он всех не вызнал и не убил их сам.
Да, много славных рыцарей унес раздор двух дам!
Зигфрид и Кримхильда решили поспешить из недоброжелательного замка, но в последний миг пришел, якобы высказать свою преданность и попрощаться с ними, коварный Хаген.
Хорош собой был витязь – осанист, длинноног,
В плече косая сажень, да и в груди широк.
Лицом и взглядом грозным внушал он людям страх,
И серебрилась седина уже в его кудрях.
Мужественный благородный вид рыцаря обманул Кримхильду. Она поверила словам Хагена о том, что Зигфриду грозит опасность. И тут приспичило королеве пооткровенничать с этим светским лицемером. Когда Хаген спросил: «Как отвести беду от Зигфрида в бою?»
Воскликнула Кримхильда: «С тобою мы родня,
И ты сберечь супруга обязан для меня.
Тебе его вверяю». – И Хагену она
Сболтнула то, о чем по гроб молчать была б должна.
«Лишь ты один узнаешь, как родственник и друг,
Куда быть может ранен мой дорогой супруг,
Но за доверье, Хаген, мне верностью воздай
И неотступно Зигфрида в бою сопровождай.
Когда в крови дракона он омываться стал,
Листок с соседней липы на витязя упал
И спину меж лопаток на пядь укрыл собой.
Вот там, увы, и уязвим супруг могучий мой».
Коварный Хаген молвил: «Нашейте, коли так,
На пышную одежду ему условный знак,
Чтоб видел я, где мною прикрыт быть должен он».
Вот тут и был герой на смерть женою обречен.
Во время охоты острое копье коварного Хагена вонзилось в условленный знак меж лопаток Зигфрида.
Сказал боец сраженный: «Вы низки и трусливы,
Коль за мои услуги мне так воздать могли вы.
Я был всегда вам верен и вами же убит.
Но ждут за это весь ваш род позор и вечный стыд».
И вот он пошатнулся, внезапно ослабел,
Глаза его померкли, стал лик прекрасный бел,
И смерть на нем незримо поставила печать.
Ах, скольким женщинам пришлось о Зигфриде рыдать!
Совсем сторонним людям – и тем был Зигфрид мил.
Не диво, что в тот день о нем весь город слезы лил.
Кримхильда, скорбя о муже, при всех произнесла: «Я на помин его души раздам казну его».
Совсем еще младенцев – и тех в тот день печальный
Деньгами оделили для лепты поминальной.
Шли вплоть до самой ночи друзья героя в храм.
Сто с лишним панихид над ним пропето было там.
Когда же смолкло пенье и все пошли домой,
Промолвила Кримхильда: «Пусть кто-нибудь со мной
Останется в соборе и бдит всю ночь до света
Над тем, с чьей смертью лишена я счастья в жизни этой.
Три дня, три ночи в храме я проведу без сна –
На мужа наглядеться я досыта должна.
Даст бог, за это время умру я в свой черед
И благодетельный конец моим скорбям придет».
Но жизнь не пожелала распрощаться с Кримхильдой и та осталась жить уединенно у своей родни. К маленькому сыну королева-вдова не вернулась.
А для Брюнхильды настала долгожданная минута торжества. Ей дела не было до горестных слез вдовы.
Она к своей золовке питала лишь вражду,
Чем в свой черед и на себя накликала беду.
Клад нибелунгов – подарок Зигфрида своей королеве, был переправлен в бургундские земли и там утоплен на дне Рейна, чтобы не возбуждать ничьих алчных устремлений. Но хищный Хаген приметил то место, чтобы после украдкой воспользоваться кладом.
Прошло еще тринадцать лет. И вот овдовевший языческий король гуннов Этцель предложил руку, сердце и свое королевство вдовствующей Кримхильде. После смятенного роя сомнений, она приняла предложение, вступила в брак, воспряла душой, а на седьмом году супружеской жизни господь послал им сына.
Но обида и жажда мести не утихли в душе Кримхильды – королевы гуннов. «Кровь Зигфрида по-прежнему Кримхильде сердце жгла». Она задумала пригласить в гости своих братьев вместе с убийцей ее мужа Хагеном. Все обрадовались приглашению, один лишь злодей-вассал угадал тайный замысел вдовы.
Угрюмо Хаген бросил: «Словам послов не верьте,
Обид не позабудет она до самой смерти.
Вам потерять придется у гуннов жизнь и честь.
Всем нам супруга Этцеля тайком готовит месть».
Не согласился Гунтер с ним и на этот раз:
«Страшиться мщенья, Хаген, причина есть у вас,
Но то, что вы боязни за жизнь свою полны,
Еще не значит, что сестры мы избегать должны».
И вот король Гунтер со своей многочисленной свитой и боевой дружиной двинулись в неблизкий опасный путь, а когда преодолели его и пришли во владения гуннов, «неласково с гостями хозяйка обошлась». Недолго шумели пирующие. Затеять ссору не составляло труда, «скоро меж героями раздор забушевал и обломки копий над дворцом, свистя, взвилися ввысь». В зале пиршеские столы были опрокинуты и освобождено место для бойни. Кримхильда смотрела на все происходящее налившимися от крови глазами, чтобы этой кровью утолить жажду мести, потому как «давно в ней эта жажда все чувства заглушила». Чтобы посмотреть на кровавую битву, мать повелела привести в зал малютку-сына.
И тут внезапно меч Хагена обрушился на младенца,
И голова ребенка, слетев со слабых плеч,
Кримхильде на колени упала тяжело.
Удары сыпал Хаген, клинок его свистел,
Валились на пол с грохотом десятки мертвых тел.
Скорбела королева, король был удручен.
От слез померкли очи у гуннских дев и жен.
Шептал им тайный голос, что скоро смерть у них
Вновь похищать начнет друзей, мужей, детей, родных.
Все зданье сотрясалось от тяжелых ударов. Нигде не было ни единого уголка, в котором можно было бы укрыться. Натиск врагов оказался лют и яр. Гулом отзывались стены от стука мечей, трупы загромождали залитый кровью зал и эта кровь бурным потоком стекала по сточным желобам. Тогда
Чтоб поскорей на гибель сородичей обречь,
Жена владыки гуннов велела дом поджечь.
А тут пахнуло ветром, и зданье занялось.
Кому изведать больше мук, чем рейнцам, довелось?
«Увы, — они кричали. – Наш смертный час настал.
Уж лучше б полегли мы, рубясь у входа в зал.
Да сжалится над нами всевидящий творец!
Готовит королева нам мучительный конец.
Один из них промолвил: «Мы все умрем, друзья!
Нас Этцель нам на горе зазвал в свои края.
Такая жажда сушит и жжет нутро мое,
Что, кажется, сойду с ума я скоро от нее».
Ответил Хаген: «Витязь, коль жажда вас томит,
Не погнушайтесь кровью тех, кто в бою убит, —
Она в подобном пекле полезней, чем вино.
К тому ж, других напитков тут не сыщешь все равно».
С одним бургундом рядом валялся мертвый враг,
Склонив колени, воин, снял с головы шишак
И к свежей ране трупа припал иссохшим ртом.
Впервые кровь он пил и все ж доволен был питьем.
Он Хагену промолвил: «Да наградит вас бог!
Совет ваш мудрый жажду мне утолить помог.
Вам за него я буду признателен по гроб.
Быть даже лучшее вино вкуснее не могло б».
Поняв, что был их другу совет разумный дан,
Пить кров бургунды стали у мертвецов из ран,
И это столько силы прибавило бойцам,
Что отняли они потом друзей у многих дам.
Вокруг героев пламя ревело все сильней.
Спасались под щитами они от головней,
Но их невыносимо терзали зной и дым.
Нет, не бывало никому трудней, чем было им.
Воскликнул Хаген: «К стенам! Прикроют нас они,
И нам на шлемы падать не будут головни.
А упадут – втопчите их сразу в кровь ногой.
Эх, знатный же нам задан пир хозяйкой дорогой!»
И на этом пиру хозяйка тоже получила сполна: ее рассекли надвое. На этом пиру
Бесстрашнейшим и лучшим досталась смерть в удел.
Печаль царила в сердце у тех, кто уцелел.
Стал поминальной тризной веселый пышный пир.
За радость испокон веков страданьем платит мир.
Сказать, что было дальше, я не сумею вам.
Известно лишь, что долго и дамам, и бойцам
Пришлось по ближним плакать, не осушая глаз.
Про гибель нибелунгов мы окончили рассказ.
Так кончился рассказ о страшной участи тех, кто решил вознести над всеми свое превосходство. В «Песне о нибелунгах», пожалуй, впервые столь яростно обвинили женщин в причинах раздоров благородных мужчин. И это обвинение стало притчей во языцах — якобы женщины виноваты во всех распрях. Якобы это они — гибкие шеи — вертят головами мужчин…