Новеллы и повести о жизни и любви.


</p> <p>Новеллы и повести о жизни и любви.</p> <p>

Обширнейшие пространства китайской прозы рассказывают и о достоверно случившихся событиях, и о немыслимо безудержных фантазиях. О фантазиях, пожалуй, больше. Но мы с тобой, мой дорогой читатель, познакомимся вначале с житейскими историями, которые часто бывают обрамлены в весьма фантастические сюжеты. Ведь китайцы – известные мистики. Познакомиться со всевозможными историями помогут прозаики Великой Поднебесной. С ними мы проникнем в тончайшие хитросплетения человеческих взаимоотношений.

Китайский писатель Ли Чжэнь спрашивал: «Как пишется история? – и отвечал. — В записях, как правило, отсутствуют оттенки». Вот в новеллах и повестях мы-то их и найдем. Итак, отправимся в поход по страницам книг китайских писателей Средневековья. Ведь они были не только самыми зрячими на земле людьми, но и обладали талантом, позволяющим облечь свои мысли в трепещущие, задевающие и ум, и сердце строки.

Как всегда огромное количество их посвящено вопиющей несправедливости на земле. Вот что писал Цюй Ю об этом: «Породистый скакун возит соль, словно последняя кляча, а худой мерин вкушает сладкие бобы и нежное сено. Царственная птица феникс гнездится в колючем терновнике, а кукушка кукует в палатах и дворцах. Человек достойный, свершив великое дело и принеся, как принято говорить „отрезанные уши врага“, умрет, словно подлый и низкий родом, а скользкие говоруны толпой прут, и только вперед. Вот отчего недолги в стране мир и благополучие, вот отчего часто случаются мятежи и смуты».

Вот так из века в век, что на Западе, что на Востоке, и вращается на своих кругах воинствующая серость, побеждает героев и гениев. Она — эта проклятущая воинствующая, осклизкая серость, которая страшнее всех остальных зол на земле, готовит хорошую почву для свершения несправедливых гнусных дел. И не краснеет при этом. Да и как ей покраснеть?.. Ведь она же серость.

В то время, как сундуки богачей ломятся от драгоценностей, а пиршеские столы — от всевозможных яств, приготовленных из всего того, что растет на земле и плавает в водах, у бедняка «обед ли, ужин – все та же чашка рисовой похлебки, на холода один халат на вате, на жару – грубого холста платье. В мягкие зимы он страдает от холода, в урожайные годы не наедается досыта. У него нет друга, в дом которого он мог бы зайти, нет скотины или имущества, которое следовало бы стеречь, жена и дети вот-вот покинут его, односельчане – чураются и избегают.

И остается одно бедняку — взывать к богу: «Некому мне кроме тебя, великий бог, пожаловаться на нищету. Прослышал стороной, что под твоим началом разбираются дела о вознаграждении, и в твоей власти воздать по заслугам, и будто всякий, кто обратится с просьбой – услышан, а кто попросит – одарен. Я пришел не потому, что бегу от кары и порицаний или намереваюсь дерзостно запятнать твое величие. Смиренно и со страхом перед статуей твоей бью низкие поклоны. Уповаю, что откроешь грядущее, намеком поведаешь, что сокрыто от взоров. То будет мне в блужданиях указующим перстом, на темной тропе – помощью. Тем ведром воды, коим еще можно спасти жизни карасю в высыхающем водоеме, той веткой, что дарует покой усталой птице. Не прошу об особых щедротах и великой милости, ибо небо уже даровало мне жизнь». (Цюй Ю)

Такова покорная скромная мольба бедняка к богу. Он склоняется перед предначертанным ему самой судьбой. Ее не переспоришь. Если судьба что-то предначертала, значит так тому и быть. Но если судьбою не предписано, значит, ничего не добьешься, как ни бейся. Пустые потуги!

Но не у всех. Вот что рассказывают об одном ученом муже по имени Сыма Мао. «Природа наградила этого человека редким умом, как говорят в таких случаях: взором одним он может схватить десять строк кряду. Когда ему исполнилось восемь лет, власти из области направили одаренного отрока в столицу. А надо вам сказать, что мальчик несдержан был в речах. Он нагрубил экзаменаторам, и его вернули домой. Когда Сыма вырос, он, конечно, раскаялся в своем легкомыслии и стал более осторожен в словах и поступках. Но теперь он изменился: заперся в доме и занялся науками, нисколько не интересуясь тем, что происходит в мире.

Когда умерли его родители, он возле их могилы соорудил хижину, в которой прожил целых шесть лет, как то было предписано великим Конфуцием, велевшем по каждому из родителей нести траур в течение трех лет. За почтение к родителям Сыма заслужил похвалу свей сыновней почтительности.

Земляки много раз советовали ему сдать экзамены на ученую степень, но Сыма, нахмурившись, отвечал, что это не для него. Ученая степень, мол, захвачена людьми, обладающими властью и силой. На каждую должность установлена своя цена. Кто больше вносил денег, тот получал и более высший пост.

Сыма Мао же был беден, не имел поддержки влиятельных лиц и прозябал до пятидесяти лет в обидном забвении, несмотря на свои большие знания и талант. Можно представить себе, сколь тягостна была для него такая несправедливость. Однажды, в минуту опьянения, он сложил вот эти стихи:


Мне пятьдесят, а успеха нет, путь мой зарос травой,
Другие разбогатели давно и вполне довольны собой.
Нет за душою у них ничего, но деньги ведь не пустяк:
Богатый тучу успел оседлать, в грязи копошится бедняк.
Все смешалось, и не поймешь, где глупый, а где мудрец.
Спросить бы у тех, кто расчислил жизнь наперед,
Почему же судьба по заслугам не воздает?
Достойный в безвестности коротает свои года,
Злодей обретает почет и достаток всегда.
Хочу, чтоб стал мой жизненный путь ровен и прям наконец.
Но разве об этом узнает Небо и исполнит мою мечту?
Я дописал мой последний стих и печальные слезы лью.

Пока Сыма писал стихотворение, на улице стемнело, ему пришлось зажечь лампу. И вдруг, охваченный обидой и яростью, он схватил листы со стихами и поднес их к огню.

— О Небо! – воскликнул Сыма. – Всю жизнь я старался быть прямым и честным, мне неведомы были коварство и подлость. Уверен, если бы я попал в царство преисподней Яньло, я и там сохранил бы твердость духа и никого бы не испугался! Небо! Если ты способно что-то понять, ответь мне!

И тут он почувствовал в теле какую-то странную усталость, прислонился к столу и задремал… Вдруг видит, откуда-то снизу поднимаются семь или восемь демонов. Морды у них темные, а изо рта торчат клыки.

— Сыма Мао! – заверещали они. – Как ты смеешь хулить Небо и Землю! Как ты смеешь клеветать на преисподнюю! Вот мы пришли за тобой и немедля отведем тебя к владыке Яньло. Перед ним наверняка рот свой раскрыть убоишься.

— Ваш владыка Яньло несправедлив! – воскликнул Сыма.

Услышав такие слова, обитатели преисподней подбежали к нему, схватили за руки и за ноги, стащили с сиденья, накинули на шею черную веревку и потащили. Сыма закричал дурным криком и проснулся весь в холодном поту. Жуткий сон! Его даже мороз продрал по коже. Но ему удалось доплестись до ложа и вновь заснуть.

На следующий день, когда жена окликнула его, Сыма не отозвался. Он лежал в беспамятстве, охваченный непонятным недугом. К вечеру у него и вовсе прервалось дыхание, и он будто бы умер. Жена, сев у изголовья мужа, зарыдала.

В этом месте, уважаемые, прервем рассказ и вспомним тот момент, когда Сыма Мао сжег стихи под названием «Обида» в пламени лампы. Об этом поступке проведал дух по имени Ночной Скиталец и доложил о нем верховному божеству Яшмовому Владыке. Тот возмутился:

— Этот несчастный смеет заявлять, что Небо предвзято! Он смеет говорить, что Небо пристрастно! Какая чушь! Надо немедленно его наказать в назидание всем тем, кто лживые речи глаголет!

Но тут дух Золотой Звезды заметил:

— Сыма Мао неосторожен в речах, это верно. Но ведь и у него, что тут говорить, злая судьба. Понятно, почему в душе он глубоко обижен. А посему можно простить этого человека.

— Но ведь он мечтает стать самим Владыкой ада Яньло и навести порядок в делах людей! Бредни безумца! Может ли простой смертный стать господином преисподней? У Яньло целые горы судебных дел, так что судьи всех Десяти Дворцов ада не успевают даже вовремя поесть. И этот книжник думает, что ему под силу разобрать и решить весь этот ворох бумаг! Так ли уж он умен!

Дух Золотой Звезды ответил:

— Что тут скрывать, в царстве Яньло действительно много странного и несправедливого. Сколько нерешенных дел скопилось за много столетий. По моему неразумному мнению надо отправить Сыма в преисподнюю и назначить Владыкой ада хотя бы на полдня. Если судить он будет честно, можно простить ему его прегрешения. Если же суд его окажется несправедливым и глупым, следует наказать его.

Яшмовый Владыка согласился с предложением духа Золотой Звезды. Сыма Мао немало не испугался предстоящего дела. Увидев на возвышении Владыку ада, Сыма закричал:

— Государь, я давно хотел встретиться с тобой, чтобы выложить тебе все свои обиды. Ты сидишь высоко, по бокам у тебя судьи, вокруг тысячи демонов-сторожей с бычьими и лошадиными мордами, а я – всего лишь бедный книжник. Вот я стою сейчас перед тобой – один, как перст, и вся моя жизнь, как и смерть, находится в твоих руках. Решай же все по справедливости, не прибегая к грубой силе, поощряй добро и наказывай зло. А то что же делается в нынешнем мире? Злые постоянно обманывают бедняков, а тупицы измываются над одаренными.

— Содеянное людьми Небо оценивает точно, — усмехнулся Яньло, — Расплата может произойти раньше или позднее, она бывает открытой или скрытой, но она непременно происходит, если не в нынешней жизни, то в будущей. Если сейчас скупец не делится богатством, не сеет его подобно тому, как бросают в землю зерно, значит, в грядущей жизни к нему непременно придут демоны голода. Точно так же какой-нибудь теперешний бедолага стал тем, что он есть, из-за прошлых проступков своих. Видно, когда-то недобрыми путями он собирал богатства или имел слишком много удовольствий, вот сейчас и приходится мыкаться в бедности. Однако же надобно понимать: коли ты, сообразуясь с волей небес, творишь добро, в следующей жизни у тебя хватит одежды и пищи. Это истина, в коей не следует сомневаться.

— Однако, Владыка, разве в преисподней нет обиженных душ? – смело задал вопрос Сыма. – Дай мне проверить какие-нибудь дела, если не боишься их показать. Коли они решены справедливо, то я добровольно приму наказание за лживые свои речи.

Верховный Владыка повелел половину суток отдать Сыме Мао, дабы он расследовал кое-какие дела, предупредив при этом, что если суд его окажется несправедливым, его бросят навечно в ад, и он никогда не вернется к людям. На Сыма надели шляпу, о которой говорят, что она вровень с небом, облачили в халат, расшитый драконами и опоясали нефритовым поясом. Потом принесли ему нерешенные дела трехсотлетней давности.

Сыма Мао открыл первое дело и произнес:

— Слушается тяжба между Сяо Хэ и Хань Синем. Сяо Хэ, почему явил ты двуличие: сначала выдвинул Хань Синя, а потом его погубил?

— Для этих колебаний есть причины, государь, — ответил Сяо Хэ. – Известно, что вначале судьба полководца Хань Синя сложилась весьма удачно. Никто, однако, не мог предполагать, что владыка начнет завидовать успехам своего военачальника. Когда он уехал, государыня Люй в беседе со мной сказала, что Хань Синь замышляет измену, поэтому следует его поскорее казнить. Когда я посмел возразить, государыня в ярости закричала: «Если ты его не казнишь, мой супруг придаст тебя суду вместе с изменником!» Испугавшись ее мести, я смирился и придумал план, как вызвать полководца во дворец. Когда же он явился, его тотчас схватили и казнили. Сам же я никогда не помышлял об убийстве Хань Синя.

— Да, как видно, смерть Хань Синя объясняется прежде всего просчетом самого владыки, — проговорил Сыма Мао и приказал судьям восстановить попранную справедливость и оправдать Сяо Хэ.

Далее слушалась жалоба Пэн Юэ, который говорил, что нет за ним никаких преступлений.

— Дело было так, — сказал ответчик. – Когда государь ушел в поход, государыня Люй, как известно, большая распутница, спросила однажды евнуха: скажи, мол, кто самый красивый из вассалов ханьского дома.

— Есть такой красавец – Пэн Юэ – знаменитый князь. Облик его необычайно прекрасен и выглядит он как настоящий герой, — ответил евнух.

— Государыня тайно поручила ему привести меня во дворец. Там она провела меня прямо к пиршескому столу. После двух-трех чарок вина ее обуяла страсть. Чувствовалось, что женщина прямо-таки горела пламенем. В беседе она намекала о радостях, которые ждут меня на ложе, однако, помня, что я всего лишь вассал государя и подчинен этикету, решительно воспротивился, чем и вызвал ее безумную ярость. Она приказала заколоть меня медным шилом, разрезать на мелкие кусочки и это крошево сварить, а голову выставить на дороге. Она запретила даже схоронить мои бренные останки. А когда вернулся ханьский государь, сказала, что я замышлял измену, а она ее открыла. Разве это не обида?

Услышав речь Пэн Юэ, государыня Люй, которая находилась тут же в зале, заплакала:

— Владыка Яньло! – Не слушай его! Он представил все по-своему. Всем известно, что в нашем мире мужчины заигрывают с женщинами, а не наоборот. Вассал позволил себе вольность с государыней, поэтому он достоин смерти.

Сыма Мао сказал, выслушав обоих:

— Ясно! Этот вопрос обсуждать нечего! Пэн Юэ говорит правду, а женщина лжет. Слушайте мой приговор: «Пэн Юэ – заслуженный и верный подданный, не допускал никакого распутства. Его честность и правота несравненны. Эти качества он будет являть и в будущей жизни. Он достоин справедливого воздаяния!»

Затем новоявленный Владыка Яньло попросил привести на допрос ворожея Сюй Фу.

— Ты предрек, — сказал он, — что Тянь Гуан проживет семьдесят два года, а на самом деле он погиб, когда ему исполнилось тридцать два. Ты всуе творишь свою ворожбу и лживо вещаешь о злой и доброй судьбе. В погоне за деньгами морочишь головы людям. Это мерзко, очень мерзко!

— Выслушай меня, о владыка Яньло! – вскричал гадатель. – Есть поговорка: «Жизнь человека может продлиться, а может прерваться». Сей муж Тянь Гуан много убивал в своей жизни, и это повредило его скрытым достоинствам. Вот почему пресеклись те годы. О, владыка, поверь, в моем гадании не было никакой ошибки.

— Мне все ясно. Ты оправдан.

Тотчас ввели женщину по фамилии Ци, которая обвиняла в захвате власти госпожу Люй.

— Ты считалась наложницей государя, — сказал Сыма. – А государыня Люй величалась первой госпожой. Тебе хорошо известно, что по всем существующим правилам Поднебесная принадлежит ее сыну, а не твоему. Почему же ты обвиняешь ее в захвате власти? Это безрассудно и глупо с твоей стороны.

— Послушай, владыка! Однажды во время большого сражения ханьский князь спрятался от преследования в доме моего батюшки. По всей видимости, я приглянулась ему, и он стал склонять меня к греху, но я воспротивилась. Тогда он мне сказал: «Если ты мне подчинишься, я сделаю твоего сына наследником престола, когда захвачу власть в Поднебесной!» В знак верности своих слов он отдал мне свой боевой халат. И я ему уступила. Потом у меня родился сын, которого я нарекла Желанный. Ему-то и обещан был трон.

Но в то время сановники двора трепетали перед государыней Люй, поэтому наследование так и не состоялось. Когда государь почил, Люй возвела на престол своего сына. Мы не решились перечить. Но кто мог знать, что Люй на этом не успокоится. Как-то раз она завлекла меня с сыном на пир и дала ему отравленного вина, отчего у него горлом хлынула кровь, и он мигом скончался. Я вся кипела от обиды и терзалась от горя, но плакать боялась, лишь с гневом смотрела на злодейку. Заметив это, она сказала, что мои фениксовы очи когда-то приворожили государя, и тут же приказала служанкам ослепить меня золотой иглой. Потом мне влили в рот расплавленную медь, отрубили руки и ноги и бросили меня в отхожее место.

Скажи, о, владыка, за какие грехи и проступки обрекла она меня на столь страшную кару? До сего дня моя обида не отомщена! Я жду твоего справедливого суда! – И женщина горько заплакала.

— Не отчаивайся, — успокоил ее Сыма. – Я восстановлю справедливость. Повелеваю, что в будущей жизни ты станешь матерью-императрицей, а твой сын – государем. Оба вы обретете радость и доживете до старости!

Но вот пролетело полдня, кончилось время суда Сымом Мао. Все остались очень довольны его справедливым судом. Когда слуги владыки Яньло переписали все приговоры, наступила уже пятая стража. Запели петухи. Сыма Мао покинул зал судилища.

— Редкого ума этот человек! Нет ему равных во всей Поднебесной! – воскликнул владыка. – За какие-нибудь двенадцать часов он решил все дела, которые пылились вот уже триста с лишним лет. Он добился, чтобы восторжествовала справедливость. Жаль, конечно, что сам Сыма в нынешней жизни терпит лишения, зато в будущей непременно получит высокий титул.

После всего выше сказанного накрыли пиршеский стол, чтобы достойно отметить победу Сыма Мао и проводить его в обратный путь. Перед расставанием Сыма сказал:

— Моя жена с юных лет и всю свою жизнь делила со мной тяготы и лишения. Бедный книжник, я хочу просить о великой милости и разрешить ей в будущем остаться моей женой, чтобы она разделила со мной почет и славу.

Владыка преисподней Яньло ответил согласием».

В следующей истории рассказывается о благородном поступке юноши Линь Цзия.

«Линь Цзи однажды нашел мешочек с драгоценностями. Он приложил все возможные усилия, чтобы отыскать их хозяина. Нашедшийся хозяин драгоценностей был несказанно обрадован этому.

Он произнес:

— Ах, как я признателен вам за вашу доброту! Все жемчужины я никак не могу взять! Не смею! Вам полагается половина, а оставшейся половины мне хватит, чтобы прокормить семью.

— О чем вы говорите! – воскликнул Линь Цзи. – Если бы я рассчитывал на этот жемчуг, то я не стал бы расклеивать по дороге объявления о его находке.

Они долго спорили, однако Линь Цзи решительно стоял на своем. После тщетных попыток отдать половину жемчужин купец понял, что это ему не удастся. Глубоко растроганный подобным бескорыстием, он простился с молодым человеком, после чего отправился на рынок, продал одну жемчужину, вырученные деньги отнес в храм и велел монахам поставить таблицу в честь ученого Линя и наказал им читать перед ней святые молитвы. Так купец отблагодарил честного человека за его доброту».

Однако о хороших людях пишут не очень-то и много. Больше о плохих. Вот что сказано о ростовщике:

«Ростовщик умеет извлекать выгоду любым способом, не брезгуя ни ложью, ни обманом. Скажем, приходит к нему человек заложить вещь. Ростовщик расплачивается с ним низкопробным серебром, выдавая его за самое чистейшее и лучшее. Меряет он серебро самыми маленькими весами, непременно забывая поставить несколько гирек. Но зато, когда кто-то выкупал вещь, ростовщик притаскивал большой безмен и требовал, чтобы клиент рассчитывался с ним серебром лучшего качества. Если же в расчете у клиента случалась промашка, ростовщик оставлял вещь у себя.

Иногда ему приносили в заклад драгоценную вещицу из золота, серебра или же украшения из жемчуга и редких каменьев. Увидев, что золото высшего качества, ростовщик тут же изготавливал подделку и отдавал ее вместо ценной вещи. Крупные жемчужины он подменял мелкими, редкостные камни – дешевыми стекляшками. Бессчетное количество подобных мошенничеств он совершал из года в год.

Что и говорить: мошенников в каждом государстве хоть пруд пруди. Некоторые считают, что самые дурные люди на свете – это именно мошенники, а другие думают, что разбойники. Этих-то больше всего и надо опасаться. Да так ли это? Вот, к примеру, живет рядом какой-нибудь мошенник, ходит под одним небом с тобой, а ты будто его и не видишь, словно он бес бесплодный – ведь даже тень не падает от него. И не подумаешь, что затеял он пакость или какой-то обман, а он взял да и устроил. Часто ни мудрец, ни прозорливец-святой не распознает пройдоху и верит ему всем сердцем, пока тот не сотворит свое мерзкое дело. Иногда все же удается разгадать его намерения, но уже поздно. Да, истинно, мошенник не похож на грабителя, который словно нечистая сила, выползает на дорогу, не похож он и на разбойника, что затаился в каком-нибудь месте укромном. Мошенник таков, что


Даже у вошки жилку выдерет под шумок,
Даже с ноги у цапли срежет мяса кусок».

Своего нипочем не упустит. И редко когда его удается наказать. На всем белом свете существует множество самых разнообразных пройдох-мошенников. Вот один из них, ярчайшим образом проявивший себя на разудалой свадьбе.

«Вам, конечно, известно, что из всех радостных событий, которые происходят в жизни, самым ярким считается свадьба. Надо, однако, напомнить: во время свадебной суматохи нередко случаются и кражи. Подобная история произошла у одного богача, где как-то справляли свадьбу.

В ту самую ночь, о которой пойдет сейчас речь, в дом проскользнул жулик, сумевший воспользоваться праздничной суматохой. Прошмыгнув внутрь, он мигом забрался под кровать молодоженов, и стал ждать, когда гости разойдутся, и он, улучив подходящий момент, сможет заняться своим непотребным делом.

Но кто мог подумать, что молодожены прободрствуют до самого рассвета, зажигая любовные огни. Их свадебное ложе непрестанно находилось во власти туч и дождя, а после утех они заводили сокровенные беседы. За вопросом одного следовал ответ другого, который вызывал новый вопрос, и так без конца. Устав от бесед, молодые супруги вновь приступали к любовным игрищам. Словом, влюбленным было совсем не до сна.

Вор, сидевший под ложем, вконец извелся, слушая над собой звуки, которые, казалось, не утихали не на мгновение. В такой обстановке нельзя даже ускользнуть незаметно, не то что что-нибудь украсть. Когда наступил день, и молодожены, спустившись с ложа, вышли из комнаты, вор, не в силах больше терпеть страшных мук, наконец, с удовольствием помочился в темном уголке. Но вот наступила вторая ночь, а за ней пришла третья, а мошеннику так и не удалось выбраться на волю. За три дня он ничего не ел и уже едва дышал от слабости. Тогда несчастный решил рискнуть, невзирая на великую опасность, которая грозила ему. Он собрался с духом, чтобы незаметно улизнуть, но тут-то хозяйский сторож и заметил его.

— Воры! – завопил он.

На жулика немедля посыпались тумаки и пинки. Его схватили и потащили в управу. Однако всем известно, что у жуликов ум весьма острый.

— Ваша светлость, господин начальник! – запричитал вор. – Не обижайте понапрасну ничтожного. Не грабитель я, не вор. Прошу вас, разберитесь во всем хорошенько.

— Как же ты не грабитель, если проник в чужой дом и оказался под ложем? – спросил начальник.

— Дело в том, что я – лекарь, — ответствовал вор. – Скажу вам по секрету: молодая страдает тайным недугом, который доставляет ей порою изрядные беспокойства. Только один я и могу справиться с ее хворью, однако ж для этого я должен быть все время рядом, не отходя ни на шаг. Опасаясь, что злокозненная хворь внезапно вспыхнет, молодая и упросила меня в свадебную ночь быть поблизости. Вот почему мне и пришлось залезть под ложе. А родня жениха приняла меня за грабителя.

— Какие у тебя доказательства? – спросил уездный начальник.

И вор, из услышанного им под ложем, рассказал, что невеста действительно страдала недугом. Начальник ему поверил. Когда он распорядился вызвать молодую в управу, ее отец всполошился и стал просить об отмене приказа. «Если б я знал, что все так получится, — думал он, — отпустил бы пройдоху с миром. Теперь греха не оберешься».

Однако один служивый человек из управы взялся разоблачить мошенника за соответствующую благодарность. Богач – отец невесты дал служивому десять лянов, и тот сей же час направился к начальнику уезда.

— Ваша светлость, — сказал он. – Невеста, можно сказать, только-только вышла за ворота дома. Если ее допрашивать вместе с грабителем, она совсем растеряется от стыда и смущения. Надо пожалеть ее! Мне кажется, этот жулик не знает ее в лицо, потому что все это время просидел под топчаном. По-моему, вместо невесты на очную ставку надо вызвать подходящую певичку, которая сыграла бы роль женщины из приличного дома.

Нашли подходящую певичку, обрядили ее в скромную одежду, повязали голову платком и повели в зал суда на очную ставку с мошенником.

— Узнал ее? – спросил начальник суда.

— Как не узнать! С малых лет ее знаю!

— Вот ловкач, — рассмеялся уездный начальник. – Едва не провел меня. Знаешь ли, кто сейчас перед тобою? Певичка из веселого заведения!

Мошенник сразу же прикусил язык, а когда приказали доставить пыточную снасть, во всем сознался. Начальник уезда приказал бить его тяжелыми батогами, после чего надеть колодки и выставить на торжище для всеобщего обозрения. Однако же поскольку кража не совершилась, на каторгу мошенника не послали. Ну а что до невесты из богатого дома, то она в суд так и не попала.

Рассказана забавная история, которую можно посчитать за веселое вступление к следующему рассказу. Он по случайности тоже касается одной невесты. Надо вам сказать, что из-за этой истории возникло до крайности запутанное судебное дело.

В свое время проживал один человек по фамилии Чжэн, не так чтобы очень богатый, но и не бедняк. Была у него дочь Жуйчжу, что значит Жемчужина в Бутоне – девушка необычайной красоты и редкого очарования. Как говорится в подобных случаях, она походила на рыбку в пучине, на лебедя в поднебесье, и красотой своей могла затмить луну и цветы. Девушка была помолвлена с юношей из их же уезда. Обе семьи выбрали счастливый день для свадьбы, когда юноша должен был забрать невесту в свой дом. За три дня до праздника невесту полагалось должным образом нарядить, для чего родители послали за цирюльником.

В дом пришел цирюльник Сюй Да – молодой человек, отличавшийся беспутным поведением и злоковарным нравом. Этот вертопрах умел выведать любые секреты о женщинах и прекрасно знал, какая хороша собой, а какая безобразна. Он специально постиг искусство цирюльника, которое ему давало возможность пролезть во внутренние попои дома, и беспрепятственно пялить свои воровские глаза на молодок. Не гнушался мошенник и должностью виночерпия на свадебных пирах. Итак, Сюй Да освоил оба ремесла с одной лишь целью – потереться возле молодых красоток.

В назначенный срок цирюльник появился в доме со своим инструментом. Он не терял времени даром: работая руками, лишний раз кидал свой взгляд на невесту. Вскоре пройдоха совсем разомлел и стал походить на слепленного из снега льва, которого придвинули к горячему очагу. Между тем то самое, о чем обычно не говорят, приобрело необыкновенную крепость и стало похоже на птицу-буревестника, проглотившую твердую кость.

Удовлетворить же свою страсть не было у мошенника никакой возможности. Вот досада-то! Рядом то и дело сновали люди. Пройдохе никак не удавалось обнять молодую и погладить ее как бы ненароком. Сгорая от страсти, Сюй Да втихомолку проклинал всех и каждого. Тогда чтобы исправить положение дел, цирюльник подрядился в дом жениха еще распорядителем и виночерпием.

Когда невеста прибыла к дому жениха и вышла из паланкина, Сей Да постарался придвинуться к ней поближе. Он что-то ворковал и нашептывал ей, совсем позабыв о свадебном обряде, и, в конце концов, перепутал порядок всех надлежащих поклонов. Об этом можно сказать:


С Западом он перепутал Восток,
Где лево, где право, ему невдомек.
Что-то кричал невпопад без конца,
Вместо матери помянул ненароком отца.
Слов не знал тех, которых следует знать:
Вместо «Склоните колени!» изрек «С коленей встать!»
Жениху внимания не уделял, на невесту жадно взирал.

Хозяин дома остался очень недоволен поведением распорядителя. Но вот свадьба подошла к концу. Жених направился к невесте, однако молодой в опочивальне почему-то не оказалось, свадебное ложе пустовало. Жених осмотрел все уголки, но даже тени своей невесты не увидел. Подозрение пало на виночерпия.

— Наверное, он утащил девицу через заднюю дверь, а оттуда вывел в переулок, — предположил один из прислужников.

Больше десяти слуг во главе с хозяином выбежали через черный ход на дорогу. От многочисленных факелов в проулке стало светло, как днем. В дальнем конце его сразу заметили три удаляющиеся фигуры. Два человека скрылись в какой-то щели, и в переулке остался один, тот, что бежал позади. Люди толпой бросились вдогонку и быстро настигли беглеца. Им оказался виночерпий Сюй. На него обрушились пенки и зуботычины.

— Паскудник! Наглый болтун! – раздались крики разъяренной родни. – Тащи его домой, там и допросим.

Однако Сюй Да ни в чем не сознавался. Лишь когда на следующий день его притащили к уездному начальнику, а тот повелел заключить виночерпия в тиски, паскудник не выдержал боли и сразу рассказал правду:

— Недобрая мысль у меня родилась еще тогда, когда я впервые увидел невесту. Потом во время свадьбы после всех церемоний, когда гости садились за стол, я пробрался во внутренние покои к ней. Девушка сидела одна. Я ей сказал, обманув, конечно, что положено совершить еще один обряд, для чего, мол, ей должно выйти со мной, и повел ее прямехонько к задним воротам. Когда мы подошли к черному ходу, я толкнул ее за ворота – прямо в руки поджидавших нас дружков. Она было кричать, но я уже захлопнул за ней дверь.

Не успели мы далеко отбежать, вдруг вижу – запылали факелы и за нами погнались люди. Тут-то я и заметил старый колодец. Я девицу толкнул в него, и в этот момент меня схватили. Невеста же осталась в колодце.

Люди бросились к колодцу и заглянули в его черное чрево. Оттуда не доносилось ни звука. «Неужели погибла?» – пронеслось в головах у всех.

— Душегуб! Ты убил мою девочку! Жизнью своей заплатишь! – в отчаянии закричал отец.

Старый Чжэн от возмущения и обиды вцепился зубами в руку цирюльника и со всей мочи укусил. Сюй Да завизжал, как свинья, в которую всадили нож. В это время один из слуг, похрабрее, обвязался веревкой и полез в темный колодец. Он принялся шарить рукой и вдруг нащупал будто бы человека, который был недвижим. Когда его вытащили на свет, этот человек оказался мужчиной, а не женщиной. Его голова была в нескольких местах пробита, и он был весь залит кровью. Присутствующие онемели от ужаса. То была престранная загадка. В колодце оказалась не невеста, а мертвый мужик с бородой.

Убитого человека никто не признал. Допросы похитителей ничего не дали. Тогда начальник уезда объявил о том, что родственники могут взять тело и предать его погребению. Но на это объявление никто не откликнулся. Дали новое, в котором говорилось о розыске невесты. Посулили богатое вознаграждение. Но все было тщетно. Дело запуталось так, что никто не знал к чему подступиться и где искать разгадку. О подобных судебных делах говорят, что у них нет ни начала, ни конца.

Теперь поведаем о невесте – Жемчужине в Бутоне. Когда ее столкнули в колодец, который, к счастью, оказался неглубоким и сухим, девица начала громко кричать, но люди наверху в это время сильно галдели и бранились, и ничего не услышали.

Прошло какое-то время, небо стало светлеть. Девица продолжала кричать:

— Спасите! Спасите!

И что же вы думаете? На сей раз ее голос услышали двое прохожих. То были два купца. Обратив внимание на стенания и плач из колодца, они заглянули в него и заметили на дне едва различимую фигуру женщины.

Купцы начали совещаться:

— Говорят, что спасти человека от смерти лучше, чем построить семиярусную ступу в честь Будды, — сказал один.

— Ее счастье, что мы вовремя здесь оказались. Надо спуститься вниз и вызволить несчастную из колодца, — сказал другой.

Затем он обвязался веревкой и полез вниз. Увидев Жемчужину в Бутоне, он сказал:

— Ну вот, я и спас вас.

— Премного вам благодарна! – ответила украденная невеста.

Мужчина развязал веревку, которой был обвязан, и обмотал ее вокруг пояса женщины. Когда другой купец вытащил Жемчужину в Бутоне из колодца, когда она предстала перед его глазами, он обмер от неожиданности. Красота молодой незнакомки его поразила.

Как говорят:


Пусть в беспорядке ее прическа, пусть шпильки воткнуты криво,
Но подобной ей не сыскать нигде – она несравненно красива.
В высохшем старом колодце нашел ее случайный прохожий,
И сразу решил, что она на фею из Дворца Драконов похожа.

Дурно, когда в душе человека рождаются корыстные чувства, потому как в голове сей же миг возникают недобрые замыслы. Стоило мужчине увидеть прелестное лицо, как в мозгу его пронеслась мысль коварная и злая: «Как только мой приятель вылезет из колодца, у нас из-за этой красотки начнется раздор. К тому же в его кошельке денег немало, ведь он человек богатый. Сейчас его жизнь в моих руках. Если он останется в колодце, деньги и девица станут моими».

Подумав так, купец поднял здоровенный булыжник и бросил его со всего размаху в отверстие колодца. Печальный конец пришел благородному избавителю несчастной невесты. От всего произошедшего ее опять начали покидать силы.

— Не пугайся, — сказал ей купец. – Но знай, я тебя не для того вызволил, чтобы возвращать домой. Теперь ты, голубка, принадлежишь мне. Станешь моей женой, и заживешь в моем доме. Если же будешь сопротивляться и со мной не пойдешь – снова брошу тебя в колодец, а потом прибью насмерть камнями.

Что было делать? Жемчужина в Бутоне покорно пошла за этим страшным человеком. Много пришлось ей испытать прежде, чем удалось обратиться в суд, который разобрался во всем, и несчастной женщине удалось возвратиться к своему мужу, который так и не успел им стать».

Вот сколь драматичной и замысловатой оказалась судьба красивой невесты. Но это коварство меркнет перед тем коварством, которое сотворили монахи одного из храмов по отношению к и без того несчастным женщинам.

«Это история про учеников Будды, которые не блюли святых заповедей, из-за чего случилось дело весьма громкое и неприглядное. Как говорит одно изречение: „Облик буддийской святости потерял свое чистое сияние“». Этот рассказ повествует о храме Драгоценного Лотоса, который в свое время был прекрасен и славился радушным гостеприимством.

Вы спросите, как же это случилось, почему он был обесславлен? Дело в том, что хотя обитатели монастыря – монахи и считались ушедшими от мирских сует, однако души их оставались привязанными к земным радостям. Стоило кому-нибудь из богатеев или даже человеку скромного достатка появиться в храме, как перед ним ненасытные монахи раскрывали книгу с записью пожертвований: в одном месте обители надобно было что-то покрасить, в другом – позолотить изваяние Будды. Если же кто отказывался давать деньги, о нем распускали слух как о скупердяе и гнусно поносили, а, проходя мимо, смачно сплевывали. Не удивительно, что находились люди, которые отказывали в помощи даже своим бедствующим родственникам, а жертвовали храму.

Надо сказать, что храм имел одну достопримечательность, которая привлекала к себе богомолок. Здесь была Чадо-дарственная Зала, в которой творились настоящие чудеса. Бездетной женщине стоило только переночевать после семидневного поста в одной из келий, которые находились по обеим сторонам Залы, как она становилась оплодотворенной.

Кельи были тщательно заперты со всех четырех сторон – ни единой дырки, ни щелки. Снаружи у дверей женщин сторожили их собственные слуги. Понятно, что при такой строгости ни у кого не рождалось ни малейшего подозрения. Однако, само собой, женщинам по возвращении домашние задавали вопрос: как, мол, ночью бодисатва являл свою благодать? Они отвечали, что во сне им привиделся Будда с младенцем.

На самом же деле в храме Драгоценного Лотоса под личиной почтительности и смирения скрывались злодеи и распутники. В кельи, казавшиеся закрытыми со всех сторон, вели тайные лазы. Как только монастырский колокол отбивал положенное число ударов, возвещавших о наступлении ночи, монахи, зная, что женщины уже уснули, прокрадывались в кельи и творили свое непотребное дело. Богомолки, конечно, просыпались, но только поздно. Разумеется, они могли заявить о бесчинствах монахов властям, да что толку – лишь себя ославишь, и женщины предпочитали скрывать свой позор. Что же до бесстыдниц и распутниц, то им посещение храма приходилось по вкусу, и они готовы были вкушать удовольствие еще и еще от молодых и здоровых служителей бога.

Так блуд и разврат в храме продолжались многие годы, и монашеская злодейская братия уже привыкла к тому, что все многочисленные пакости им сходят с рук. Но вот нежданно-негаданно Небо послало в это место одного чиновника, которому удалось разоблачить эту нечисть благодаря двум певичкам, подосланным им тайно в храм. Они-то и рассказали всю правду о Чадо-дарительной Зале. Монахи не сдались так просто властям. Они учинили бунт, но, в конце концов, были побеждены. Их головы слетели с плеч и раскатились по земле, как тыквы. Вот уж действительно:


И за добро и за зло возмездие нам суждено.
Обязательно – поздно или рано – оно совершиться должно».

Что и говорить, распутник бывает «распущен донельзя, никаким заслуживающим внимания делом он заниматься не хочет, жаждет одного – душой погрузиться в туман наслаждений, прельстившись женской красотой, или обрести усладу в вине. И не разу в жизни не дано ему почувствовать раскаяние, и не разу не приходила в голову мысль оглянуться на себя и устыдиться!» (Чэнь Лю)

Но хватит о негодных людях рассказывать. Бог с ними… Лучше послушай, мой дорогой читатель новеллу Пу Сун-лина «Воскресенье Лянь-со» о чуде любви.

«Некий юноша Ян Юй-вэй приехал в дом на берегу реки Сышуй и стал заниматься в кабинете, который выходил на пустошь. По ночам из-за ограды, точно ночной прибой, доносился шум тополей, которые высились над заброшенными могилами. Предаваясь как-то печальным думам, Ян засиделся допоздна при свече, и вдруг за стеной послышался нежный голос, читавший нараспев:


Ночь темна – только ветер тоскливо поет,
Огоньками забрызгали ложе мое
Светлячки, что резвятся в траве…

Все снова и снова повторялись эти полные грусти строки, и Ян, прислушавшись к нежному голоску, удивился: стихи читала девушка. На следующий день он прошелся за оградой, но нигде не обнаружил следов, лишь в зарослях терновника ему попалась лиловая шелковая подвязка. Подобрав ее, юноша вернулся к себе и положил свою находку на подоконник. Вечером после второй стражи послышались те же стихи. Ян выглянул в окно – декламация тотчас прекратилась.

«Наверно, бродит чья-то душа», — подумал он, а сердцем уже потянулся к ней.

На следующую ночь он залег у ограды. И вот на исходе первой стражи из зарослей медленной, грациозной походкой вышла девушка. Понурив голову, держась за деревце, она стала читать тот же стих:


Ночь темна – только ветер тоскливо поет,
Огоньками забрызгали ложе мое
Светлячки, что резвятся в траве…

Тут Ян сымпровизировал его продолжение:


— Горечь дум одиноких никто не поймет!
В бирюзовом наряде всю ночь напролет
Мерзну я при холодной луне.

Ян долго ждал – ответом ему было безмолвие. Но едва он вернулся к себе и присел, как через порог кабинета, подобрав подол, переступила красавица.

— Оказывается, вы человек утонченный, обладающий поэтическим дарованием. Напрасно я избегала вас! – сказала она.

Обрадованный Ян усадил ее рядом. Девушка застыла от холода. Она была такой худенькой, что даже легкая одежда казалась для нее слишком тяжелой. Юноша принялся ее расспрашивать – откуда она родом, давно ли здесь живет.

— Прошло уже десять лет с тех пор, как я умерла от какой-то тяжелой болезни всего лишь семнадцати лет от роду. Кладбище здесь запущено, и я сиротлива, словно отбившаяся от стаи уточка. Распеваю свои стихи, выражая в них тоску, которая тайно гложет меня. Но закончить строфу мне никак не удается. Благодарю вас за продолжение.

Яна охватило желание познать с ней любовь, но девушка нахмурилась.

— Тому, чей прах покоится в могиле, нельзя сближаться с живым человеком. Такая любовь укоротит вашу жизнь, а я не хочу принести вам беду!

Ян отступил от нее, но рука, прикоснувшись к упругим холмикам ее груди, открыла ему, что гостья была девственницей. Ему захотелось полюбоваться хотя бы на ее ножки. Опустив голову, девушка смущенно улыбнулась:

— Какой вы неугомонный, непутевый!

Играя ее ножками, Ян заметил, что на шелковых чулках лунного света у нее одеты разные подвязки: одна – лиловая, другая – из пестрых ниток, и спросил, почему они не одинаковые.

— Прошлой ночью я испугалась вас и, убегая, где-то обронила лиловую, — ответила девушка.

— Я верну ее вам, — ответил Ян, взял подвязку с подоконника и надел ее на ножку девушки.

Потом она пересмотрела книги на его столе и обнаружила «Поэму о дворце Ляньчан».

— При жизни я больше всего любила эту трагическую поэму, — сказала она. – Теперь же то далекое время кажется мне каким-то сном, — печально продолжила и заговорила с Яном о поэзии, да так мило и умно, что ему казалось, будто он сидит с лучшим своим другом.

С тех пор девушка приходила к Яну каждую ночь. Но как-то она предупредила его:

— Храните нашу тайну! Не болтайте обо мне. Я боюсь, как бы не помешал нам дурной человек.

Ян согласился, и они проводили время вдвоем, радуясь, точно рыбки в воде. Хотя девушка держалась строго, но радости Ян испытывал больше, чем тот, кто подрисовывает брови жене в знак взаимной любви. Часто, сидя у лампы, девушка переписывала сотни строф из поэм для Яна своим аккуратным и красивым почерком, учила его шахматной игре или перебирала струны, сочиняя мотив песни «Холодный дождь в бананах под окном». Мелодия навевала такую грусть, что Ян не мог дослушать ее до конца. Тогда она переходила к другой мелодии, от которой сразу же на сердце становилось легче.

Но вот однажды пришел навестить Яна студент Сюэ. Дело было днем, а Ян еще спал. Сюэ стал осматривать кабинет, увидел шахматную доску, музыкальные инструменты, поэмы, переписанные красивым почерком, и подумал, что что-то здесь неладно: все увиденное им не было характерно для его друга.

Когда Ян проснулся, Сюэ спросил его, не девушка ли навещает друга. Не зная, как отговориться, Ян страшно смутился, а Сюэ становился все настойчивее, и Ян, в конце концов, признался во всем. Тут же Сюэ стал просить показать ему Лянь-со. Тогда Ян рассказал о ее запрете, но это еще сильнее разожгло любопытство Сюэ, и Ян согласился.

В полночь, когда пришла Лянь-со, Ян рассказал ей о том, что случилась, и она ответила с грустью:

— Вот и конец нашему знакомству! Я исчезну на время.

В тот же вечер Сюэ явился к Яну с двумя однокашниками и не поверил ему, что девушка исчезла. Студенты устроили в доме Яна засаду, шумели там всю ночь напролет, и Ян с бессильной ненавистью смотрел на них. Несколько дней Лянь-со не появлялась, и студенты начали было подумывать о том, что пора уходить, как вдруг услышали – кто-то нараспев читает стихи. Все прислушались: печальный голос чуть дрожал, и, казалось, вот-вот умолкнет. Сюэ весь превратился в слух, но Ван, который был из военных, схватил камень, швырнул его в окно и закричал:

— Чего ломаешься и не выходишь к гостям? Вот так стихи! «Ах, ах! Ох, ох!» Чтоб мы с тоски пропали!

Голос сразу же смолк. Все обрушились на Вана. Ян же бранил его пуще всех, бледный от ярости. Наутро гости ушли. Ян остался один. Он все еще ждал Лянь-со. На третий день она пришла и, рыдая, проговорила:

— Какие злые были у вас гости. Напугали меня до смерти. Я уже говорила, что нашей дружбе пришел конец. Прощайте!

Ян просил прощения, но она исчезла. Прошло больше месяца, а Лянь-со не появлялась. От тоски по ней Ян похудел, и от него остались лишь кожа да кости – прошлого вернуть юноша не мог. Но как-то вечером, когда в одиночестве он пил вино, вдруг поднялась штора и Лянь-со вошла к нему.

— Вы простили меня? – радостно воскликнул Ян.

Девушка молчала, из ее глаз струились слезы. Ян стал допытываться, что с ней. Лянь-со долго сдерживалась, пока, наконец, не проговорила:

— Тогда я обиделась на вас и ушла, а теперь мне совестно, что в беде приходится просить у вас помощи. Какой-то грязный раб принуждает меня стать его наложницей. Но ведь наш род был издавна безупречным. Как могу я унизиться до презренного беса? У меня же, такой слабой, нет сил противиться ему. Если вы согласны, чтобы мы были неразлучны, то я не послушаюсь его и буду жить самостоятельно.

Ян хотел немедленно помочь ей, но тут его охватили сомнения: сумеет ли он убить негодяя? Ведь судьбы у человека и беса различные! Лянь-со посоветовала Яну поспать днем, чтобы набраться сил к ночи, а на следующую ночь она явилась с кинжалом, взяла юношу за руку и повела куда-то. Вдруг перед ними предстал детина в красной шапке и синей одежде, борода и усы у него торчали, словно иглы у ежа. Разгневанный Ян бросился к нему, бес же принялся кидать в него камнями – они градом посыпались на юношу. Один из них выбил у него из рук кинжал. Но в этот момент Ян увидел охотника с луком и стрелами и узнал в нем Вана.

— Помоги мне! – закричал Ян.

Охотник бросился к нему, натянул стрелу и убил беса. Ян от души поблагодарил Вана. Радуясь, что сумел искупить свою вину, Ван вместе с ним вошел в дом, где была Лянь-со. Девушка вся сжалась в комочек и дрожала от страха. Ян подошел к стене, упал и… тут же проснулся. В деревне уже перекликались петухи. Рука у него сильно болела и распухла. Около полудня к нему зашел Ван рассказать, какой странный сон ему приснился, в котором он убил беса. И тут он залюбовался кинжалом, который лежал на столе.

Порасспросив друг друга, юноши поняли, что видели одно и то же. Запомнив, как прекрасна во сне была Лянь-со, Ван сожалел, что не может полюбоваться ею наяву. Думая, что своим поступком он заслужил свидание, Ван попросил через Яна Лянь-со ему показаться. Когда ночью девушка пришла поблагодарить Яна, он передал ей просьбу охотника. Лянь-со ответила:

— О помощи я никогда не забуду. Но, право, боюсь его – он такой воинственный, — и добавила, — ему понравился мой кинжал. Скорбя о том, что я умерла такой юной, отец положил его мне в гроб. Теперь же я дарю Вану этой кинжал – самое дорогое, что у меня осталось. Пусть смотрит на него и вспоминает обо мне.

На другой день Ян передал кинжал Вану, который очень обрадовался этому. С тех пор Лянь-со стала приходить к Яну, как и прежде.

— Благодаря вашей любви, — говорила она, — я стала воспринимать дыхание живого человека, как будто изо дня в день питаюсь горячей пищей. И теперь во мне появилась какая-то жизнь. Но чтобы воскреснуть, нужно еще мужское семя и горячая кровь.

Ян улыбнулся:

— Я согласен, — сказал он.

— После этого вы поболеете, очень сильно, дней двадцать, но будете принимать лекарство и поправитесь.

И тут они предались наслаждению…

Одеваясь, она сказала:

— Нужна еще капля горячей крови. Можете ли вы перенести боль во имя нашей любви?

Ян взял нож поострее и надрезал руку. Девушка легла навзничь, чтобы капля крови попала ей в пупок. Затем встала и наказала:

— Помните: через сто дней на вершину дерева над моей могилой опустятся синие птички, и как только они зачирикают, начинайте меня откапывать. Не забудьте. Поторопитесь ли, опоздаете – тогда все пропало! – и ушла.

Дней через десять Ян действительно заболел. Он чуть было не умер. Но все же через двадцать дней он выздоровел. На сотый день юноша повел слуг с заступами к могиле Лянь-со. Когда солнце стало клониться к закату, появилась пара синих птичек и зачирикала. Слуги срубили колючий кустарник и вскрыли могилу. Гроб уже сгнил, но девушка лежала как живая. Ян прикоснулся к ее лицу, оно оказалось теплым. Прикрыв одеждой, Лянь-со перенесли на носилках домой. Там у нее появилось дыхание, еле заметное, прерывистое, как нить шелка. Потом ее покормили жидкой кашицей, в полночь она пришла в себя.

Впоследствии Лянь-со часто говорила Яну:

— Десять с лишним лет пролетели как сон».

И сама эта нежно-трепетная история похожа на чудный сон. Вот сколь отличным отказалось отношение к любви на Востоке, чем на Западе. На Западе влюбленные от нее погибают, и лишь терновые кустарники в порыве чувств на их могилах сплетают свои ветви. На Востоке влюбленные, благодаря силе этого созидательного чувства, оживают. Это ли не прекрасно…

И вот замечательный писатель Пу Сун-лин рассказывает еще одну историю о верной любви.

«Когда Жуй Юнь исполнилось четырнадцать лет, хозяйка веселого дома сказала, что пришла ей пора принимать гостей.

— Жизнь моя еще только начинается, и мне не хочется сделать свой первый шаг кое-как, несерьезно, — ответила девушка. – Разрешите мне самой выбрать первого гостя, только назначьте цену.

Хозяйка согласилась на ее просьбу. Жуй Юнь стала ежедневно выходить к гостям. По красоте и талантам ей не было равной, и скоро она начала приобретать известность. Каждый, кто хотел на нее посмотреть, вручал ей подарок. С теми, кто приходил с богатыми дарами, она садилась играть в шашки или подносила им свои рисунки, а тех, кто победнее, угощала лишь чаем.

Неподалеку жил человек выдающегося ума и способностей – студент Хо из небогатой семьи. Часто слыша о красоте Жуй Юнь, он, конечно, не мечтал сблизиться с ней даже и во сне, но все же постарался поднести девушке скромный подарок, чтобы лишь полюбоваться на этот ароматный цветок. «Она видела многих и не обратит внимания на такого бедняка, как я», — думал юноша. Но Жуй Юнь сразу приняла его очень ласково и приветливо. Они заговорили, и беседа их затянулась надолго. Глаза девушки выдали зародившееся в ней чувство. Радость опьянила студента. Но тут служаночка объявила о приходе другого гостя, и студенту пришлось наскоро попрощаться.

Дома во сне его душу терзала тревога. Прошел день, другой, и Хо не смог удержаться, — раздобыл еще один подарок и отправился с ним в веселый дом. Радостно встретила Жуй Юнь юношу, подсела к нему поближе и шепнула на ухо:

— Не могли бы вы попытаться провести со мной ночь?

— Разве смею я мечтать прикоснуться к вам? – отвечал ей юноша. – На эти скоромные подарки ушли все средства, что были у меня. Я добился того, чего желал: любовался вашей красотой. Ведь бедный студент может одарить сердечного друга лишь безумной любовью.

Жуй Юнь опечалилась, и они оба умолкли. Юношу снедала такая тоска, что он не находил себе места и готов был продать все ради счастья одной ночи. Но продавать было нечего.

Шло время и уже много месяцев Жуй Юнь выбирала себе первого гостя, но больше никто не пришелся ей по сердцу. Хозяйка страшно гневалась и, наконец, решила прибегнуть к силе. А между тем к Жуй Юнь с подарками зашел однажды некий чиновник. Он посидел, побеседовал с нею и, вдруг коснувшись пальцем ее лба, пробормотал: «Жаль, жаль» – потом сразу же ушел.

После этого случая все заметили у нее на лбу отпечаток пальца, черный, словно тушь. Девушка принялась его отмывать, но пятно проступало все ярче. В следующие дни оно принялось расти, а за год покрыло все лицо. Теперь к ее дверям уже не подъезжали коляски: ей не давали прохода от насмешек. Хозяйка отобрала у Жуй Юнь все украшения и перевела ее к служанкам. Хрупкой девушке такая работа была не под силу, и она стала увядать и чахнуть.

Узнал о случившемся наконец и Хо. Придя в веселый дом, он нашел свою любимую на кухне, — простоволосую, черную, страшную, как черт. Подняв голову и увидев студента, она отвернулась к стене, пытаясь спрятать свое лицо. Жалея ее, Хо пошел поговорить с хозяйкой о том, что хочет выкупить девушку и жениться на ней. Старуха согласилась ее отпустить. Тогда студент Хо продал все что у него было, отдал выкуп и привел девушку к себе.

В дверях дома Жуй Юнь потянула юношу за рукав, обняла его, и из глаз ее брызнули слезы. Она решила стать его наложницей, а не первой женой, оставив это место свободным для другой. Но Хо сказал твердо:

— Самое дорогое в жизни – это близкий друг. Ты полюбила меня, когда была в расцвете своей славы. Неужели я забуду тебя теперь, когда она уже закатилась?!

Студент не искал себе другой жены и остался верным своей первой любви, хотя все над ним потешались. Примерно через год Хо пришлось побывать в другом городе и остановиться там в гостинице вместе с другим студентом по фамилии Хэ.

— Как поживает теперь Жуй Юнь, известная гетера? – вдруг стал он расспрашивать Хо.

— Она вышла замуж за меня, — ответил Хо.

— Ну что ж, можно сказать, что ей попался хороший человек. Открою вам одну тайну, — смеясь, сказал Хэ. – Мне как-то довелось взглянуть на ее исключительную красоту, и стало жаль, что такая девушка проведет всю жизнь в веселом доме и останется без достойного мужа. Нехитрой ворожбой я затмил блеск ее красоты, чтобы сохранить ее невинность для того, кто воистину способен оценить ее чарующий талант.

Тут Хо взволнованно спросил:

— Вы зачернили ей лицо, так не сумеете ли его отмыть?

— А почему бы и нет? – улыбнулся Хэ. – Я сделаю это для вас, потому что вы тот истинно талантливый человек, который может так преданно любить. Чувство ваше не изменилось, хотя красота девушки ушла.

Когда они приехали к Жуй Юнь, первым делом Хэ попросил подать воды в тазу, что-то начертал на воде пальцем и велел умыться замарашке. Жуй Юнь умылась, и лицо ее стало таким же светлым и чистым, таким же прекрасным, как прежде. С чувством глубокой признательности супруги бросились благодарить гостя, но он уже исчез, и его нигде не могли отыскать. Только тут они поняли, — это был бессмертный!»

Прелестные любовные истории китайских авторов так глубоко затронули душу европейского писателя Анатоля Франса, что и он не удержался, призадумался и… создал небольшую, милую, немного насмешливую новеллу о любви.

Вот она.

«Чжуан Цэн из страны Сун был ученым, который в своей мудрости дошел до отречения от всего бренного и потому избежал заблуждений, свойственных людям, которые мечутся в погоне за ненужными богатствами или пустыми почестями. С соизволения неведомых духов вселенной, текли дни его жизни под зеленым небом. Среди цветущих кустов, среди ив и бамбуков, Чжуан Цэн любил задумчиво прогуливаться в тех краях, где он жил.

Как-то утром, бродя по усеянным цветами склонам горы, он, нечувствительно для себя, очутился на кладбище, где, по местному обычаю, мертвые покоились под холмиками плотно сбитой земли. При виде бесчисленных могил, уходивших далеко за горизонт, ученый предался размышлениям о судьбе человеческой. «Увы! — подумал он, — вот перекресток, где кончаются все жизненные пути. Стоит лишь однажды занять место в этой обители мертвых, и никогда уж на белый свет не вернешься».

Углубившись в свои мысли, он прогуливался среди могил, как вдруг увидел молодую даму в траурной одежде, то есть в белом длинном платье из грубой материи, без швов. Она сидела у могилы и обмахивала белым веером еще свежий могильный холмик.

Любопытствуя о причине столь странного поведения, Чжуан Цэн вежливо поклонился даме и сказал:

— Осмелюсь спросить, сударыня, какая достойная особа покоится в этой могиле, и почему вы так себя утруждаете, обмахивая землю, которая укрывает усопшего? Я философ; я доискиваюсь причины вещей, но здесь она от меня ускользает.

Дама в трауре по-прежнему помахивала своим веером. Однако она покраснела, потупилась и прошептала несколько слов, которых мудрец не расслышал. Вдруг какая-то старая женщина, которую он сначала не приметил, знаком предложила ему следовать за собой. Она увела его в тень могильного холма, возвышавшегося над всеми другими, и сказала:

— Я слышала, как вы задавали моей госпоже вопрос, на который она не ответила. Но я удовлетворю ваше любопытство просто из желания угодить вам, а так же в надежде, что вы, конечно, не откажитесь дать мне немного денег, чтобы я могла купить у священников волшебную бумагу для продления моей жизни.

Чжуан Цэн вынул из кошелька монетку, и старуха рассказала следующее:

— Дама, которую вы видели у могилы, — госпожа Лю, вдова ученого, по имени Тао, умершего две недели назад после долгой болезни, а могила — это могила ее мужа. Они любили друг друга нежной любовью. Даже в свой последний час господин Тао все еще не решался покинуть жену; мысль о том, что он оставляет ее здесь в расцвете молодости и красоты, была для него совершенно нестерпима. Однако он смирился, потому что у него был очень мягкий характер, и душа его легко подчинялась необходимости. Рыдая у смертного одра господина Тао, откуда она ни на шаг не отходила все время его болезни, госпожа Лю призвала богов в свидетели, что она ни в коем случае не переживет его и разделит с ним гроб, как делила ложе.

Но господин Тао сказал:

— Сударыня, не зарекайтесь.

— А если мне суждено пережить вас, — продолжала она, — если я буду обречена духами видеть дневной свет, когда для вас он уже померкнет? Что тогда? Но знайте же, по крайней мере, что я никогда не соглашусь стать женой другого, и что у меня только один супруг, подобно тому, как в груди моей только одна душа.

Но господин Тао сказал:

— Сударыня, не зарекайтесь.

— О господин Тао, господин Тао, позвольте мне хотя бы поклясться, что пройдет целых пять лет, прежде чем я снова выйду замуж!

— Сударыня, не зарекайтесь. Дайте лишь клятву быть верной моей памяти до тех пор, пока не просохнет земля на моей могиле.

Госпожа Лю торжественно поклялась в этом. И добрый господин Тао закрыл глаза, чтобы никогда уже не раскрыть их. Горе госпожи Лю превзошло всякое воображение. Глаза ее источали жгучие слезы. Острыми, как маленькие ножи, коготками она исцарапала свои фарфоровые щечки. Но все проходит, иссякли и потоки этих горьких слез. Три дня спустя после смерти господина Тао скорбь госпожи Лю смягчилась.

И вот ей доложили, что один ученик господина Тао желает выразить ей участие в постигшем ее горе. Госпожа Лю совершенно справедливо решила, что не может отклонить его посещение и со вздохом согласилась принять юношу. Молодой человек был очень изящно одет и прекрасно сложен. Он немного поговорил о господине Тао, зато много сказал о ней самой: что она восхитительна и что он чувствует к ней глубокую любовь; она не прерывала его. Он сказал, что придет еще раз. И в ожидании его прихода госпожа Лю, сидя у могилы своего мужа, где вы ее и видели, весь день сушит на ней землю, подымая своим веером ветерок над печальным холмиком.

Когда старуха закончила рассказ, мудрый Чжуан Цэн подумал: «Молодость коротка. Как бы там ни было, а госпожа Лю — честная женщина, не желающая нарушать свою клятву».

Воистину, вот пример для подражания белолицым европейкам», — написал в заключении Анатоль Франс.

Восточная женщина, мечтающая выйти замуж, клялась от всей души служить суженному до конца дней своих с «совком и метелкой». Но браки по любви были редкостью, и интимная жизнь на стороне – в веселых домах процветала пышным цветом.

«Мужчины любили отправляться в „зеленые терема, цветочные улицы и ивовые переулки“» – так образно назвались эти увеселительные заведения. Здесь в застолье певички развлекали гостей песнями, цветочницы подносили свежие цветы, повара изощрялись в кулинарном искусстве. Веселые дома процветали.

В Китае широкое распространение получило мнение о том, что едва ли не главную роль в деле достижения долголетия играет именно интимная жизнь человека. Вот отрывок из сочинения «Искусство в спальне»: «Из всех вещей, дарующих человеку благоденствие, ни одна не сравнится с интимной близостью. В ней человек следует Небу и копирует Землю, упорядочивает инь и управляет ян. Те, кто постигает ее значение, смогут напитать свою природу и продлить свою жизнь; те, кто упустит подлинное ее значение, нанесут себе вред и умрут прежде времени».

Поэты провозглашали:


О спальни красавиц! На свете нет места
Прелестней, они стоят золотых хором,
Драгоценней они семиярусной пагоды,
Сами боги с небес в эти спальни спускались подчас. (Цюй Ю)

Для китайца интимная жизнь сосредотачивала в себе вселенскую гармонию. И лишь с упрочением конфуцианского учения общество стало постепенно воспитывать строгость и навязывать мораль в этом насущнейшем жизненном вопросе.

На деле веселые дома несли в себе гнуснейшую основу. Здесь не в меру похотливые мужчины удовлетворяли вдосталь свое разнузданное сладострастие женскими прелестями. «А гетеры и певички обирали их. Вот еще один плетется согнутый бедой в три погибели, голова — долу, ибо растратил казенные деньги, обездолил семью, угождая всякой их прихоти, и дошел до позорного конца, — гневались многие. — Среди диких зверей, птиц или любой живой твари не сыщешь подобного. Жаль, не встретился такой красотке человек с сильной рукой! Схватить бы ее за глотку, разорвать грудь, вонзить острый нож и рассечь на части, а голову вздеть на высокий шест, и пусть кровь ее орошает все окрест – вот что полагалось бы за ее преступление». (Чэнь Лю)

Но полно обижать женщин. Мало кто по доброй воле оставался жить в так называемом веселом доме. Прислушайтесь, о чем плачет бедная разнаряженная и нарумяненная гетера:

«Мастер, торговец, крестьянин, разносчик товаров, монах, праведный отец – всякий кормится своим трудом. Лишь одна я добываю пропитание с помощью румян и пудры, обольстительных речей и ухищрений красоты. Подумала я о своей жизни, и стыд схватил меня. Хотела бы следовать за избранником сердца, а остаток дней служить свекрови, строго и с тщанием блюсти исконные обряды, чтобы при встрече со мной люди говорили: „Вот достойная супруга такого-то!“ А после смерти была бы у меня могилка на родовом кладбище». (Лю Шии)

Но не сбудется, никогда не сбудется эта скромная мечта гетеры.

Увы, мой дорогой читатель, на столь грустной ноте приходится заканчивать эту главу. Что поделаешь, такова жизнь…