Король Артур и рыцари круглого стола. Чаша Грааля. Легенды и были о рыцарях. Крестовые походы. Ричард – Львиное Сердце.


</p> <p>Король Артур и рыцари круглого стола. Чаша Грааля. Легенды и были о рыцарях. Крестовые походы. Ричард – Львиное Сердце.</p> <p>

Пожалуй, никто не станет оспаривать мнение о том, что рыцари оставили не только самый яркий след во временах Средневековья, но и, действительно, стали реальной силой, которая крутила колесо истории. Их деяния окутаны легендами о смелости в бою, благородстве во всех жизненных перипетиях и галантности по отношению к прекрасным дамам. Рыцарские романсы на все голоса воспевали предмет своего вдохновленного поклонения:


Эта дама так прекрасна!
Глянешь – душу ей отдашь.
На ней платье поверх платья
И обтянутый корсаж.
А голландская рубашка
Снега белого белей,
Ворот шелковый украшен
Крупным жемчугом на ней.
Перламутровые брови,
Две миндалины – глаза,
Нос прямой, ланиты – розы,
Золотые волоса.
Ее губы очень круглы,
Ее зубы – жемчуга,
Ее груди – два граната,
Шея стройная строга.
И, подобно кипарису,
Стан ее высок и прям.
А когда приходит в церковь,
Словно свечи вносят в храм.

Благородство рыцарей воспевалось всечасно, действительность же, увы, представляла совершенно иную картину, однако, и благородные деяния все-таки случались в жизни.

Рыцарь – это профессиональный воин, всадник. Он происходил из мелких феодалов и замыкал собой иерархическую лестницу феодального высшего общества, на вершине которой восседал король, а за ним следовали его вассалы: герцоги, графы, епископы, бароны. Рыцарям за их службу выдавались земельные наделы.

Во время боевых действий они носили металлические доспехи. Заковать рыцаря в доспехи было делом весьма и весьма не легким. Стоимость снаряжения одного всадника равнялась стоимости стада или табуна целой деревни. А о том, что физическая подготовка воина требовала основательной тренировки, и говорить не приходится. Поэтому мальчиков, готовящихся к вступлению в рыцарский орден с шести-восьмилетнего возраста уже обучали военному искусству и надевали на них детские рыцарские доспехи.

Хотя рыцари и стали знаковым символом эпохи, численность их была весьма незначительна. К примеру, во всей Англии в семидесятые годы ХШ столетия их насчитывалось всего лишь 2750 воинов. Однако именно они вершили исход каждого сражения. Слуги-пехотинцы, вооруженные арбалетами, копьями, топорами были лишь подспорьем в бою. Рыцари к ним относились с презрением, и, случалось, их лошади топтали копытами даже своих пехотинцев. Оказывается, бить по своим – испокон веку привычное дело на войне.

Закованный в доспехи рыцарь жаждет настоящего боя, горит нетерпением сразиться с себе подобным. И вот он видит врага. Всадник опускает забрало. Лишь глаза горят яростным блеском. Длинные копья выставлены вперед. Громкое гиканье, удар хлыстом. Кони с всадниками несутся навстречу друг другу. Схлестнулись! Страшный удар, усиленный тяжестью доспехов. Но оба устояли. Лишь слегка ранены. Вот выхвачены мечи из ножен. Редкие, но тяжеловесные удары высекают снопы искр. А потом фонтаны крови. Один из всадников разрублен надвое вместе со своими доспехами. Другой победил.

Такой бой – главный смысл жизни для рыцарей.

«Ведь они — люди буйного нрава, которым претит спокойный труд на земле и тихие радости домашнего очага. Их недолюбливают мирно настроенные соплеменники. Они – люди, жаждущие войн, богатств, кутежей. Насильники, для которых грабить и пропивать награбленное – привычное дело. Они вечно нищие, но их терзает такая жадность, которая не сравнится с жадностью купца.

Рыцарь — сильный, здоровый, богатый, пользующийся особыми юридическими привилегиями, профессионально подготовленный благодаря многолетним тренировкам, заботящийся лишь о повышении своего боевого мастерства – таков аристократический воин-всадник.

Рыцари были прекрасно экипированы. Конный воин носил тунику из тонкой или плотной ткани в зависимости от времени года. Туника была достаточно широка и длинна, чтобы прикрывать колени всадника, сидевшего верхом на коне. Поверх туники кольчуга с кольчужным капюшоном и поясом, пелерина и войлочный плащ с широкими рукавами на случай плохой погоды, металлический шлем с шишаком, который надевался только во время сражения, щит округлой формы. На лошади имелось седло, наголовник и нагрудник. В обмундирование входили меч, лук, и копье.

У рыцарей существовал ритуал обмена кровью. Совершив этот ритуал, они становились братьями уже не только по оружию, но и как бы по вскормившей их груди. Кровь одного брата начинает свой ток в жилах другого и степень их единства превосходит иные родственные узы. Вариантов установления братских кровных уз немало: вместе погрузить руки в кровь убитого животного; сделать надрез и пригубить крови друг друга; коснуться друг друга открытой раной; пролить на землю каплю крови и смешать ее с кровью друга.

Прошедших ритуал, скрепленный кровью, связывала клятва оказывать поддержку друг другу. Побратимство предполагало взаимопроникновение двух судеб. Жизнь и братство вместе. Они действительно делятся друг с другом всей своей жизнью. У них общая жизненная субстанция – кровь, хлеб, пиво, обладающее сакральной сущностью. Побратимы клянутся оказывать друг другу помощь, как в этой, так и в загробной жизни. В случае смерти одного из братьев, оставшийся в живых берет на себя все заботы о его родственниках.

Были и более строгие условия рыцарского братства. Многие считали, что даже смерть не в силах пресечь кровные узы, связанные с ними права и обязанности. Существовал обычай, по которому самые верные друзья и последователи покойного должны были лишать себя жизни собственным оружием, чтобы соединиться с ним за гробом. Остающиеся жить блюли обязательства перед павшим в бою товарищем и мстили за его смерть.

Дружба продолжается и за гробом. Друг встает из гроба для исполнения договора. Мертвые бок о бок с живыми в сражении, от исхода которого зависит общее дело. Это стало распространенным фольклорным мотивом». (Кардини)

Среди постоянных войн и обилия погибших мертвые, действительно, были рядом с живыми. Мгновенность смерти стала привычным делом, но не обыденным. Об этом говорится в рыцарском романсе об уважении к смерти. Вот какая история произошла с одним из славных рыцарей.


К ранней мессе кабальеро
Шел однажды в божий храм,
Не затем, чтоб слушать мессу, —
Чтоб увидеть нежных дам,
Дам, которые прекрасней
И свежее, чем цветы.
Но безглазый желтый череп
Оказался на пути,
Пнул ногой он этот череп,
Наподдал его ногой.
Зубы в хохоте ощерив,
Прянул череп, как живой.
«Я тебя к себе на праздник
Приглашаю ввечеру.
Ты не смейся, кабальеро,
Нынче буду на пиру».
В дом смущенный кабальеро
Возвратился в тот же час.
Долго он ходил угрюмый.
Наконец и день угас.
А когда спустился вечер,
Стол накрыть послал он слуг.
Не успел вина пригубить –
В дверь раздался громкий стук.
Тут пажа он посылает,
Чтобы тот открыл запор.
Череп сел в златое кресло,
Но не хочет есть и пить.
«Не затем, чтоб есть твой ужин,
Я явился в час ночной,
А затем, чтоб ровно в полночь
В церковь ты пошел со мной».
Чуть пробило час полночный,
На дворе петух поет.
И они идут ко храму,
Только полночь настает.
Там открытую могилу
Видит рыцарь посреди.
«Ты не бойся, кабальеро,
Ты входи туда, входи.
Будешь спать со мною рядом
И вкушать мою еду».
«Бог не дал мне позволенья,
Я в могилу не войду».
«Если бы не имя божье,
Что хранит тебя от зла,
Если б ладанка на шее
Твою душу не спасла,
Ты б живым вошел в могилу
За недобрые дела.
Так ступай же, недостойный,
Снова в дом к себе вернись.
Если череп повстречаешь,
Низко-низко поклонись.
Прочитавши «патер ностер»,
В землю ты его зарой,
Если хочешь, чтоб по смерти
То же сделали с тобой».

Литература о рыцарских подвигах и благородстве оставила огромное эпистолярное наследие времен Средневековья. Расцвет ее пришелся на ХП – ХШ века. Сначала легенды о рыцарской вольнице передавались изустно, потом были записаны и сохранены для потомков. Откроем же первую страницу легендарной книги о Короле Артуре и рыцарях Круглого стола.

Начинается повествование с празднования Рождества в Лондоне, на которое созвали рыцарей со всех окружающих земель. Один из них увидел большую каменную плиту и под ней меч, глубоко уходящий острием в землю. Рыцари тотчас столпились у меча, спеша прочесть на камне обозначившиеся вдруг золотые буквы, которые гласили: «Кто вытащит сей меч из-под камня, тот и есть по рождению истинный король всей Британии».

Десяток рук легли на рукоять меча, но даже соединенные вместе усилия не помогли сдвинуть его с места. Он словно бы врос в землю. И лишь юный Артур, еще не посвященный в рыцари, без труда вынул никому не поддавшийся меч. Его тотчас и объявили королем Британии. И тут же припомнили, что Артура-младенца принес к людям добрый волшебник Мерлин.

Полумифический король Артур стал героем большого цикла рыцарских романов. Он изгнал завоевателей-римлян из Британии, совершил плавание на острова бессмертия, при помощи волшебника Мерлина добыл волшебный меч, путешествуя в потусторонние миры, достал магический котел и совершил еще много чудесных подвигов.

«Король Артур создал королевство логров – землю истинного добра и благоденствия, благородства и праведного житья. Он боролся со злом, которое никогда не переставало покушаться на добро. И во многих книгах не рассказать о всех приключениях, случившихся во время его царствования – этого краткого мгновения света, вспыхнувшего подобно звезде на небе. Сам Артур сражался с великаном горы Святого Михаила, который похищал беспомощных странников и увлекал их в свой мрачный и зловещий замок. Год за годом слава его двора росла, и самые благородные и храбрые рыцари в мире являлись к нему и стремились своими доблестными и смелыми деяниями завоевать его дружбу.

Каждый год прибывали в Камелот рыцари со своими леди, чтобы состязаться за приз Ястреба-перепелятника, который был изготовлен из чистого серебра. Тот, кто выиграл его три года подряд, получал имя рыцаря Ястреба-перепелятника и его леди считалась прекраснейшей леди в мире.

Однажды в Камелоте король Артур устроил на пасху празднество. Но прежде, чем его рыцари расселись за длинным столом, между ними начались раздоры из-за того, где кому должно сесть, ибо считали они большей честью сидеть в верхнем конце стола, нежели в нижнем.

— На пятидесятницу мы поправим это, — сказал Мерлин, когда он услышал о ссоре. – В этот день я поставлю здесь в зале стол, чья слава будет жить, пока длится мир.

И когда в праздник пятидесятницы пришли рыцари в пиршескую залу, там Мерлин ожидал их, стоя перед большим круглым столом из камня и дерева, занимавшим почти всю залу от стены до стены.

— Привет вам король и королева логов! – вскричал Мерлин. Ваши места ждут вас, а так же места для ста и шестидесяти рыцарей – рыцарей Круглого Стола. На каждом сиденье вы найдете вписанные золотыми буквами имя рыцаря, кому это место принадлежит. Имена рыцарей Круглого Стола будут жить вечно. Садитесь все, ибо за Круглым Столом никто не может жаловаться на то, что его обидели, поместив в дальнем конце: здесь все места равны. И о высокой чести этого стола вы скоро услышите.

И собрались за этим столом все храбрейшие рыцари, и все прекраснейшие леди двора. Королева Гвиневера, одетая в красивые, яркие шелка, сидела под вышитым пологом, усеянным драгоценными камнями. Прекрасна она была, с сияющими серыми глазами, и каждый рыцарь склонялся в почтительном поклоне перед ней, прежде чем занять свое место. Подле нее сидел король Артур, радовавшийся при виде этого благородного собрания и царившего в зале веселья. Но он не начинал пир, ибо таков был его обычай: не приступать к трапезе до тех пор, пока не услышит рассказ о каком-нибудь рыцарском деянии.

Но вот сказание окончилось, менестрели перестали играть, все молча сидели в большой зале, и тишина нарушалась только шипением и треском поленьев, горевших в камине. Вдруг раздался стук подкованных железом копыт о каменную мостовую. Большие двери раскрылись, и странная, жуткая могучая фигура, вся обряженная в зеленое, появилась в зале. У этого человека были длинные, спадавшие до плеч волосы, и его борода была ярко-зеленой; зелеными были его лицо и руки; и конь был тоже зеленым с головы до ног.

Артур, который всегда был учтив, приветствовал Зеленого Рыцаря, просил его быть гостем и присоединиться к их пиру.

— И не подумаю! – закричал в ответ Зеленый Рыцарь. – Я здесь не для того, чтобы терять с вами время.

— Сэр, — отозвался король, — здесь вы найдете многих, с кем сможете сразиться или посостязаться, если на то будет ваша воля.

— Вовсе нет, — закричал Зеленый Рыцарь своим ревоподобным голосом. Я вижу здесь только безбородых юнцов, которых мог бы сбить одним ударом. Я здесь для того, чтобы устроить святочное состязание, испытание доблести. Если в этой зале найдется хоть один человек, столь храбрый и отважный, чтобы мог обменяться со мною ударами, я дам ему свой добрый топор и стану здесь на полу, и приму на себя первый удар топора, куда бы он не поразил меня. Только человек этот должен поклясться, что мне будет дано право нанести ему такой же удар, если я смогу, ровно через двенадцать месяцев и один день.

И если раньше все были удивлены появлением Зеленого Рыцаря, то теперь изумление еще усилилось. Никто не осмелился ответить на вызов, столь ужасным казался этот человек и столь устрашающим большой топор, который он держал в руке.

Тут Зеленый Рыцарь стал громко насмехаться над ними:

— Действительно ли это двор короля Артура? – закричал он, — а все эти люди – знаменитые рыцари Круглого Стола? И не расстались ли они навсегда со своей славой, коль одно упоминание об ударах, заставило их в страхе молчать.

Тут поднялся рыцарь Говейн и сказал:

— Пусть это приключение будет моим. Я клянусь моей рыцарской честью нанести только один удар и без боязни встретить такой же, если вы сможете нанести мне его через двенадцать месяцев.

Вкладывая всю свою силу в удар, Говейн взмахнул топором, и острое лезвие прошло через тело и кости и высекло искры из каменного пола, а голова Зеленого Рыцаря отделилась от плеч и покатилась по полу.

Но Зеленый Рыцарь не упал и не покачнулся. Он быстро прыгнул вперед, вытянув перед собой руки, схватил свою голову и, держа ее за волосы, вскочил на ожидавшего его коня. Затем, спокойно повернув лицо к Гавейну, сказал:

— Смотрите, сдержите свою клятву и найдите меня до конца года. Я Рыцарь Зеленой Часовни и под таким именем люди знают меня на севере. — С этим он развернулся и галопом поскакал из залы, выбивая искры копытами своего коня, и удалился. Голову свою с развивающими волосами он так и держал в руке.

И пришло время, настала мрачная зима, и выступил сэр Гавейн навстречу смертельной опасности, что ждала его в конце странствий. Через много дней оказался он в диких землях Северного Уэльса и путешествовал по пустынным долинам и глухим лесам, часто вынужденный спать под звездами ночью и сражаться с грабителями и разбойниками днем. Повсюду, где он проходил, он спрашивал о Зеленом Рыцаре и о часовне, но никто не мог помочь ему в его поисках.

В сочельник рыцарь ехал через топи и болота и мечтал о том, чтобы найти убежище. И вдруг перед ним открылся парк и далее прекрасный замок. Хозяин замка приветствовал своего гостя, говоря:

— Добро пожаловать в мой дом, сэр рыцарь. Все, чем я здесь располагаю, — к вашим услугам, будьте моим почетным гостем столько, сколько пожелаете.

— Благодарю вас, благородный сэр, — сказал Гавейн, — Да благословит бог за ваше гостеприимство.

С этими словами они пожали друг другу руки, как следовало добрым друзьям. А Гавейн смотрел на рыцаря, который так тепло его приветствовал, и думал о том, какой прекрасный воин хозяин этого замка. Ибо был он высок ростом и широк в плечах, с открытым, честным лицом, загоревшим докрасна от солнца, с твердым рукопожатием, свободной походкой и прямой речью – как раз такой человек, который рожден быть повелителем храбрых воинов и хозяином обширных поместий.

Хозяин поместий проводил сэра Гавейна в уютные покои и усадил его в кресло у камина. И тогда в сопровождении служанок явилась хозяйка замка – очаровательная леди, прекраснее даже, чем королева Гриневера. И вечер прошел в шутках и веселье, а затем Гавейна проводили в его комнату, где ярко горели свечи, поставили у изголовья его ложа чашу подогретого ароматного вина и оставили его там отдыхать.

На следующий день хозяин замка заверил рыцаря, что тот вполне поспеет в назначенное время попасть в Зеленую Часовню, а пока предлагает, поскольку сейчас праздничное время игр и шуток, заключить веселый уговор: «Я пообещаю вам каждый день приносить то, что смогу добыть в лесу, — сказал хозяин, — а вы будите давать в обмен то, чем вы завладеете здесь, в замке. Давайте поклянемся свершить этот обмен к худшему или к лучшему, что бы не случилось».

Гавейн на это предложение согласился с величайшей охотой.

На следующее утро хозяин замка охотился в лесах, а Гавейн долго спал в мягкой постели, закрытой занавесями, и многое ему привиделось между пробуждением и сном, пока леди замка, ступая тихо, как солнечный луч, не пришла и не села на его постель и не заговорила с ним весело. Долго они беседовали, и леди произнесла много слов любви; но Гавейн оборачивал все в учтивость и шутку, защищая себя удачно своим остроумием, как и подобало истинному рыцарю в разговоре с супругой его хозяина.

Вдруг в конце разговора леди сказала:

— В том, что вы действительно сэр Гавейн, я весьма сомневаюсь!

— Отчего же вы сомневаетесь? – спросил, встревоженно, рыцарь, опасаясь, что он в чем-то оказался неучтивым.

— Такой истинный рыцарь, столь благородный и учтивый по отношению к дамам, не стал бы медлить так долго, не попросив у леди поцелуя на прощание.

— Верно, прекрасная леди, — сказал Гавейн, — и коль скоро вы говорите об этом, то я действительно прошу вашего поцелуя, ибо первым истинный рыцарь не просит о такой милости из опасения доставить даме неудовольствие.

И леди ласково поцеловала его, и благословила, и удалилась.

Вечером хозяин замка отдал рыцарю свои охотничьи трофеи, а рыцарь вернул поцелуй. Так продолжалось три дня.

И снова, пока хозяин замка удалялся со своими охотниками и сворой гончих, привыкших подчиняться звукам охотничьей музыки, Гавейн продолжал спать и думал во сне об ужасной встрече с Зеленым Рыцарем, которая была теперь уже близка. Внезапно вошла леди, беспечная, как птица; она распахнула окно, чтобы чистый морозный воздух и солнечный свет устремились в комнату, пробудила Гавейна ото сна и потребовала от него поцелуя.

В это утро она была прекрасней, чем сам солнечный свет, волосы спадали по обе стороны ее очаровательного лица, а шея, белее снега, мерцала за мехом ее одежды. Ласково поцеловала она Гавейна и упрекнула его, назвав лежебокой.

— Вы, верно, сделаны из чистого льда, что принимаете всего лишь один поцелуй! Или это потому, что в Камелоте вас ждет леди?

— Нет, — серьезно ответил Гавейн, — нет еще такой леди, которой я отдал бы свою любовь. Но я не могу отдать ее и вам, ибо у вас есть супруг – намного более благородный рыцарь, чем я.

Тут она упрекала его и умоляла, но он учтиво отклонил ее слова, и остался верен своей чести, как и подобает рыцарю.

— Тогда я дам вам этот зеленый шнурок, это всего лишь безделица и вы можете носить его тайно. У шнурка есть волшебная сила, и пока человек носит его, он не может быть убит, даже и всей силой магии на земле, — сказала прекрасная леди.

Это оказалось слишком большим искушением для Гавейна, и, помня о Зеленом Рыцаре и о тяжелом испытании, он взял шнурок и обещал никогда не раскрывать его тайны.

День Нового года наступил вместе с бурей. Мокрый снег хлестал в окно, и Гавейн поднялся на этот раз с первым светом.

— Прощайте, — сказал он хозяину замка. – Благодарю вас за ваше гостеприимство и молю бога благословить вас.

Опустили подъемный мост, широко распахнули ворота, и Говейн с оруженосцем поскакали в мрачный рассвет под унылыми деревьями, которые роняли капли влаги, через поля, где ветер стонал, как будто хотел пронзить их до костей.

И вот оруженосец сказал:

— Сэр, не ходите дальше, прошу вас. Здесь неподалеку обитает Зеленый Рыцарь, ужасный и жестокий человек. Нет на этой земле никого более свирепого или более сильного, ни один человек не может устоять против него.

— Я должен идти вперед, — сказал Гавейн, — я был бы трусом и недостойным рыцарем, если бы сбежал теперь. А бог хорошо знает, как спасти своих слуг, если он того пожелает.

— Что ж, — сказал оруженосец, — ваша смерть в таком случае будет делом ваших рук. А теперь прощайте, благородный рыцарь, ибо я не осмелюсь идти с вами дальше.

Гавейн один спустился в долину. Вскоре к нему вышел Зеленый Рыцарь с новым сверкающим топором в руке. Он был еще ужаснее с зеленым лицом и зелеными волосами.

— Добро пожаловать, — закричал он громким голосом. – Теперь я отплачу вам за тот удар, который вы нанесли мне в Камелоте. Долой ваш шлем!

Тут Ганвейн наклонил голову, подставив ее под удар.

Зеленый Рыцарь взмахнул топором над головой так, что он засвистел, и приготовился нанести страшный удар его отточенным лезвием.

Гавейн не дрогнул.

— Мужество не покинуло вас. Я смело могу ударить смелого человека.

И Зеленый Рыцарь, нацелившись, ударил с такой тщательностью, что лезвие лишь слегка задело шею Гавейна, отделив кусочек кожи.

— Гавейн, — сказал Зеленый Рыцарь, — вы выстояли под этим ударом, и других я вам не нанесу. Я освобождаю вас от всех обязательств. Вы возвратили мне поцелуи, но не зеленый шнурок. О, как хорошо я знаю все, что произошло между вами: она соблазняла вас по моему желанию. Гавейн, я считаю вас благороднейшим и самым безупречным рыцарем в белом свете. Если бы вы поддались бесчестию и опозорили свое рыцарство, ваша голова лежала бы сейчас у моих ног. Что же до шнурка, то вы спрятали его лишь из любви к жизни, а это небольшой грех, за него я прощаю вас.

Тут оба рыцаря обнялись и расстались, благословив друг друга.

Одно из самых странных приключений, случившихся в годы царствования короля Артура, началось на рождество во время пира в замке Карлайна. Едва лишь этот пир начался, как в залу вошла, плача и заламывая руки, прекрасная дама.

— Король Артур! – закричала она. – Прошу вашей милости и защиты! Мой муж, храбрый рыцарь, был поражен и взят в плен злонравным хозяином Высеченного в Скале Замка. Ужасное место этот замок, стоящий на Черной Скале и возвышающийся над глубоким озером Вателин. И там страшный хозяин этого замка поджидает неосторожных путников, уводит их в свою крепость, грабит их и либо требует за них выкуп, либо сбрасывает со стен в глубокие воды озера. Лишь вчера, когда мы с моим господином проезжали глухой стороной в Инглвудском лесу, ужасный рыцарь озера Вателин внезапно напал на нас. Мужа моего он сбил с коня и увел связанного, а меня тяжко оскорбил. Вот ужасные следы плети на моем лице.

Вслед ему я закричала, что явится скоро добрый король Артур и отомстит за меня. Но он злобно засмеялся и закричал: «Скажите этому трусливому королю, что он сможет найти меня, когда пожелает!» И вот я поспешила к вам, благороднейший король Артур, ибо если кто-то на земле и осмелится выступить против него, то это вы!

— Клянусь честью рыцаря, — вскричал король Артур. – На это приключение я пойду сам! И этот рыцарь озера Вателин падет только от моего копья!

— Позвольте лучше отправиться мне, мой господин, — сказал сэр Гавейн, — быть может, какое-то зло поджидает того, кто едет в заколдованный замок озера Вателин. А без вас королевство логров не сможет существовать.

— Благодарю вас, — сказал король Артур, — но на этот раз я не отступлюсь. Подайте мне теперь мой меч Экскалибур и мое копье Рон. И велите оруженосцам быстрее оседлать моего коня.

И вот король Артур вместе с дамой покинул Карлрайл и скоро скрылся из виду в темном Инглвудском лесу. Много миль проскакали они и, наконец, когда солнце начало скрываться за высокими горами и холмами, выехали из леса на берег темного озера, окруженного зловещими скалами, которые уходили прямо в глубь вод и увидели мрачный и страшный замок на острове недалеко от берега.

Король Артур посмотрел на замок, там медленно опустился большой подъемный мост и лег он на край скалы, где кончалась дорога. И там, в воротах замка, увидел он сидящего на огромном коне страшного человека необыкновенного роста. Со своими длинными руками и свирепым лицом он казался почти великаном.

— Ага! – прорычал рыцарь озера Вателин. – Так это вы король несчастных логров? Добро пожаловать в замок. Меня зовут Громер Сомер Жур, и я презираю вас, трусливый король!

Артура охватил гнев, он не подумал о том, как странно было все случившееся в этот день, не заметил зловещей улыбки, появившейся на губах дамы. Он наставил копье – крепкое копье, против которого никто не мог устоять, — и помчался вперед. Когда он оказался на подъемном мосту, конь его внезапно остановился как вкопанный и заржал в ужасе. И руки Артура бессильно опустились, и охватил его великий неземной ужас.

— Громер Сомер Жур победил, — закричал рыцарь и засмеялся так, что эхом откликнулись холмы, и черные вороны со зловещим криком слетели с башен замка озера Вателин. – Победил! Никто не может преодолеть страха передо ним!

— Это дело рук дьявола, — сказал, задыхаясь, Артур, а волосы на голове его поднялись от необъяснимого страха.

— Это замок моей хозяйки, королевы Феи Морганы, — сказала дама, подъезжая к Артуру, и жестко усмехнулась.

— Прошу пощады, — сказал Артур. – Я дам вам все, что только пожелаете.

— Хорошо! – закричал рыцарь озера Вателин. – Отправляйтесь отсюда! Но сначала дайте слово, как король и рыцарь Круглого Стола, что ровно через год и один день вернетесь, и вернетесь один. И вот еще одно условие: идите куда угодно, но спрашивайте всех встречных, чего желают женщины больше всего на свете. Я-то хорошо это знаю, и если через год вы сможете мне дать верный ответ, то будите свободны, клянусь вам в этом. Но если вы ответите неправильно, я убью вас на этом заколдованном мосту и сброшу ваше тело в озеро. Ступайте же!

Громовым голосом произнес он последнее слово и взмахнул руками. Тут конь короля Артура поднялся на дыбы и как бешеный помчался по скалистой дороге в лес, и король Артур много миль не мог остановить его. Еще не взошла луна, когда оказался он в Карлайле. Там встретил его сэр Гавейн и выслушал рассказ о его приключениях.

Не знаю, что делать, — сказал король Артур. – Моя сестра Фея Моргана готовит мне погибель с помощью колдовских уловок.

Это последний удар, направленный против могущества логров, — сказал Гавейн. – Если только мы еще раз отразим зло, оно больше никогда не придет к нам под покровом магии.

Кто была эта Фата Моргана? «Это наваждение чувств, убивающее в человеке одержимость мечтой. Она – абсолютное настоящее, убивающая хрупкое будущее. Ее ум – опустошение и гибель вечно живого, и я ненавижу его, — говорил король Артур, — и боготворю каждую частицу ее тела, малейшее ее движение, подобное нескончаемому танцу очарования и смерти. При этом я не могу не помнить, что ее тело – лишь нежнейшее и чудеснейшее воплощение ее ума, что оба они составляют единое и неразрывное целое и что обольстительность внешней оболочки, с которой ничто в природе не сможет сравниться, — лишь точное соответствие в тысячу раз более сильного соблазна, таящегося в коварном великолепии гениального и извращенного ума.

И пока я в изнеможении пью из источника моей радости и страдания, пока я обретаю власть над ее сладостным и чувственным телом, я чувствую, как она обретает такую же власть над моей душой. Потому моя ненависть – всего лишь любовь, исполненная ужаса.

Слова любви теряют обычный смысл, мистическое откровение обретает вдруг плоть и кровь, бездна наслаждения сплетается с бездной небытия. Моргана — это нежнейшая река, которая уносит меня – тонущего и счастливого пловца в никуда, в беспросветный простор морских волн. Я люблю Моргану, как любят женщину и как можно любить только Бога». (Мишель Рио).

Такой была несравненная Фата Моргана.

Прошел год. Король Артур с сэром Гавейном отправились через Инглвудский лес. Печален был этот путь: хотя Артур вез книгу с ответами, которые они с Гавейном собирали по всей стране, он был уверен, что ни один из них не примет рыцарь озера Вателин.

Когда до цели путешествия осталось совсем немного, они внезапно в лесу встретили леди на белом коне. На ней были прекрасные и богатые одеяния со множеством сверкающих и искрящихся драгоценных камней. Но, взглянув на нее, Гавейн побледнел, а король Артур перекрестился. Была она уродлива, лицо ее было красным, как заходящее солнце, и длинные желтые зубы виднелись между широкими толстыми губами. Голова ее сидела на огромной шее, а сама она была толстая и бесформенная, как бочка. Однако не только безобразие делало ее отталкивающей: в ее больших воспаленных глазах мерцала странная тень муки и страха.

— Привет вам, король Артур, — закричала она резким надтреснутым голосом. – Обращайтесь ко мне со всей любезностью, на какую вы только способны, от этого зависит ваша жизнь.

— Леди, — серьезно сказал король Артур, — приветствую вас! Я приветствовал бы вас точно так же, будь вы знатнейшей леди или скромнейшей девушкой на земле.

— Благодарю вас, – ответила леди, — а теперь слушайте меня внимательно. Я могу дать вам верный ответ на вопрос: чего желают женщины больше всего на свете, но только при одном условии – ваш рыцарь, столь же благородный, как и вы, станет сегодня же моим мужем.

— Этого я не могу обещать, — сказал король Артур, взглянув ей в лицо и отвернувшись, чтобы не показать охватившего его отвращения.

— Тогда скачите навстречу смерти, — фыркнула она, и глаза ее потемнели от боли.

— Подождите! – внезапно вскричал сэр Гавейн, — Леди, даю вам слово рыцаря сочетаться с вами законным браком, если вы спасете жизнь короля Артура!

И тут леди подъехала к королю Артуру и сообщила ему ответ на загадку.

И король Артур ответил рыцарю озера Вателин, что больше всего на свете женщины хотят властвовать над мужчинами, даже самыми великими из них.

Тут сэр Громер Сомер Жур разразился ругательствами.

— Это проклятая ведьма леди Рагнелл предала меня, надеясь спастись, но спасения ей не будет. Ступайте теперь своим путем, король Артур, вы свободны. И, если я когда-нибудь сам смогу освободиться от власти королевы Феи Морганы, быть может, вы найдете место и для меня при вашем дворе. Я резок и груб в речах, но держу данные мною клятвы и верен тому, кому служу.

Рыцарь повернул коня и с криком, словно от боли, поскакал через подвесной мост в замок, вырубленный в скале над темными водами озера Вателин. И сразу же за ним с лязгом опустилась решетка и со скрежетом поднялся мост, закрыв, словно могильным камнем, вход в замок.

И король Артур сказал Гавейну:

— Мне – радость спасения от смерти, вам – боюсь, печаль, которую сможет исцелить только смерть…

Они поскакали обратно и в унылом болотистом месте повстречали леди Рагнелл.

Все трое вернулись в Карлайл, и король Артур попросил своих друзей приготовиться к большой свадьбе.

Когда рыцари увидели невесту, их голоса приветствия смолкли и перешли в стоны и ропот. Они увидели уродливое лицо и ужасные косые глаза леди Рагнелл, сидевшей на своем коне, сгорбившись, словно большая гора соломы.

Сэр Гавейн представил ее, как если бы она была прекраснейшей леди в целом мире, а она ухмылялась и хихикала, когда благородные рыцари по очереди подходили поцеловать ей руку. Но слова застревали у них в горле, когда они хотели пожелать сэру Гавейну радости.

И, конечно же, не было подлинной радости и веселья на свадебном пиру. С ужасом и отвращением смотрели все, как леди Рагнелл, чавкая и пуская слюни, с жадностью набросилась на пищу и вино. И не было никого среди гостей, кто бы не пожалел сэра Гавейна и не подивился бы странной свадьбе его.

Когда новобрачные оказались одни возле большого ложа, леди Рагнелл сказала, и голос ее, пьяный, резкий и надтреснутый, был еще более ненавистен Гавейну:

— Дорогой муж, возлюбленный мой! Поцелуйте меня, как и следует целовать жениху свою невесту. Ибо стали мы мужем и женой и будем ими, пока смерть не разлучит нас.

Она захлебнулась коротким клокочущим смехом и замолчала, хрипло дыша.

Гавейн приблизился к ней, побледнел еще сильнее, а глаза его были полны муки. Но в ее глазах он уловил еще большее страдание, и ее отталкивающее лицо вдруг побледнело и приняло странное выражение, когда он наклонился и поцеловал ее в губы. Тут сэр Гавейн отвернулся и с криком мучения прислонился к стене, закрыв лицо руками и, сотрясаясь от рыданий, которые ему не удалось подавить.

— Гавейн! Дорогой мой Гавейн! – послышался рядом приятный голос, полный любви.

Медленно, словно во сне он открыл глаза, и там, где мгновение назад стояла отвратительная леди Рагнелл, увидел прекрасную девушку. Высокая и стройная, она протянула к нему белые руки, и ее милое лицо и чудесные глаза светились любовью.

— Леди, — задыхаясь от изумления и растерянности, сказал он, — кто вы? И где моя жена Рагнелл?

— Я и есть леди Рагнелл и ваша жена, если только вы пожелаете, чтобы я ею была, — ответила она тихим, словно мягкий ночной ветер, голосом. – Силой вашей преданности вы сокрушили колдовство злонравной королевы Феи Морганы, ведь это она околдовала меня и моего брата, храброго рыцаря сэра Громера Сомера Жура.

И все же я еще не вполне свободна, и только в течение двенадцати часов из двадцати четырех буду такой, как сейчас. Другую же половину дня я должна пребывать в облике безобразной женщины. Выбирайте теперь, быть ли мне прекрасной днем или ночью и быть ли мне отвратительной ночью или днем.

Гавейн стоял растерянный и изумленный. Рагнелл продолжала:

— Подумайте, мой господин! Если я буду уродлива днем, что должны вы испытать, когда я стану являться при дворе как ваша жена, и все будут смотреть на меня! Подумайте также, что должны вы испытать, если я буду уродлива вечером, когда после долгого дня вы вернетесь домой, и покой ваш будет нарушен. Выбирайте!

— Леди, — сказал тут сэр Гавейн, стоя перед ней со склоненной головой, — слово здесь не за мной. Подумайте, что вы должны будите вынести днем, когда рыцари и леди будут смотреть на вас с отвращением, сторониться вас в ужасе, умолкать, когда вы заговорите… Подумайте также, что вы должны будете претерпеть ночью, когда я, видевший вас днем прекрасной, не смогу победить отвращения, которое наполнит меня, если вы приблизитесь ко мне в этом ужасном облике. Самые большие страдания выпадут на вашу долю, именно вы должны выбирать, что будет легче вам вынести.

— О Гавейн, Гавейн! – вскричала леди Рагнелл и через мгновение заплакала в его объятиях. – Никогда в целом свете не было рыцаря столь благородного и бескорыстного, как вы! Этим решением – предоставить выбор мне – вы навсегда рассеяли все колдовство. Такой, какой вы видите меня теперь, я буду и днем, и ночью, пока не придет роковой час, когда я должна буду покинуть вас. Но до этой разлуки у нас будет много лет счастья, и вы достойны любого счастья, которое вам может дать этот мир.

Наутро при дворе короля Артура царила радость, какой никогда не знали прежде, и не было таких почестей, которых не удостоились бы сэр Гавейн и леди Рагнелл.

Иной была история рыцаря Ланселота. С того самого дня, как прибыл ко двору Ланселот, полюбил он королеву Гвиневеру, и любил только ее одну. Только в ее честь совершал он великие подвиги. Верой и правдой служил он ей много лет, как подобает рыцарю, и король Артур не чувствовал ревности, ибо питал он высокое доверие к чести как Ланселота, так и королевы.

Но в долгие годы мира, когда королю Артуру не нужно было больше вести своих рыцарей на битву, Ланселот и Гриневера стали проводить вместе все больше времени и все чаще без ведома короля Артура. Так первая тень страшной беды прокралась в Логрию, столь тихая, столь безобидная на вид, что никто и не заметил ее. Но заметили эту тень силы зла, отчаянно искавшие хоть маленькую лазейку, чтобы пробраться в цитадель добра.

Однажды леди Гриневера сказала Ланселоту:

— Я вижу и чувствую каждый день, что ваша любовь ко мне увядает, и вы всегда с охотой удаляетесь от меня, чтобы помочь любой даме. Быть может, среди них есть та, что дороже вашему сердцу, чем я?

— О Леди, — печально сказал Ланселот. – Я люблю только вас. Но по многим причинам стремлюсь скрыться от вас. Моя любовь к вам, супруге моего дорогого короля Артура, греховна. И думаю я также о вашем добром имени, ибо есть за Круглым Столом рыцари, которые только и ждут случая, чтобы принести печаль королю Артуру и позор распри всему королевству логров.

И все же Гриневера приблизилась к Ланселоту и поцеловала его в губы, а затем повернулась и удалилась, словно скользя среди цветов, потерявших краски и ставших одинаково серыми в сумерках умирающего дня. Ланселот же остался недвижим. Последний луч солнца задержался на его лице, и сам он наполнился трепетом и радостно вздохнул, подумав о поцелуе королевы.

— Теперь пришло наше время, — сказали зловредные и вероломные рыцари, ненавидевшие все праведное и всегда искавшие способ навлечь беду на короля Артура.

Один из таких рыцарей говорил:

— Мы все знаем, что Ланселот любит королеву, и что он покрыл бы позором короля Артура и все королевство логов, если бы только смог. Наш долг – лишь рассказать об этом королю, и сегодня ночью Ланселот может быть схвачен в палатах королевы и предан смерти за измену.

Рыцаря пытались остановить:

— Вы, сер, всегда готовы зажечь пожар любой беды. Но подумайте, что может из всего этого выйти.

Наконец, королю Артуру все стало известно. Он поверил козням. Ланселот покинул замок, а королеву обвинили в измене. Король Артур закрыл лицо руками и зарыдал. А потом сказал:

— Если Ланселот вернется сюда, то его ждет позорная смерть. Королева должна умереть, так велит закон. Будьте готовы поутру отвести ее на костер.

И поутру Гриневеру в одной рубашке отвели к столбу, где все было приготовлено для костра, и многие люди шли за ней в траурных одеждах. Но, когда уже зажжен был факел, появился вдруг сэр Ланселот с верными ему рыцарями, расчистил себе путь к столбу, поразив немало врагов, и унес королеву Гриневеру в земли Северного Уэльса.

Теперь королевство логов было расколото усобной войной, и там, где раньше царили любовь и вера, теперь воцарилась ненависть. Остыв от гнева, король Артур горько раскаялся в том, что столь поспешно осудил королеву на сожжение и возрадовался, что Ланселот спас ее. Однако оставшиеся верными королю рыцари просили его немедленно начать войну против Северного Уэльса. И он собрал все свои силы и выступил на север. Ланселот безоружным вышел навстречу войскам.

— Дорогой мой господин король, — сказал он, — Во имя бога, остановите эту войну! Возьмите со всеми почестями вашу королеву, а я обещаю покинуть земли Британии и не возвращаться сюда, пока не придет нужда во мне.

Король Артур был глубоко тронут, думая о великом благородстве сэра Ланселота и о его деяниях, свершенных им в прошлом. И, невзирая на уговоры непримиримых рыцарей, он помирился с Ланселотом. И Ланселот явился безоружным перед королем, ведя за руку королеву Гриневеру, и сказал:

— Благороднейший господин мой, вот я привел вашу королеву. И если найдется рыцарь, который осмелится сказать, что она неверна вам, то я сражусь с ним, и буду биться до смерти. Клянусь вам, эта леди невиновна. Мне очень жаль, что злые интриги разлучили доброе товарищество Круглого Стола.

После этого в Британии на время воцарился мир, но был он беспокойным и непрочным. Ибо сэр Гавейн не переставал печалиться о смерти своих братьев, которых убил Ланселот, отстаивая жизнь королевы. Вместе с другими недовольными рыцарями он собрал большое войско и выступил во Францию, где поселился Ланселот. И три раза сражались Ланселот и Гавейн, и каждый раз Ланселот одолевал Гавейна, и ранил его. Но Гавейн, казалось, был во власти безумия, ибо, даже тяжело раненный, он не переставал кричать:

— Изменник-рыцарь! Трус! Когда я поправлюсь, я снова сражусь с тобой. Ибо никогда я не прощу тебе смерти братьев и не успокоюсь, пока один из нас жив!

А в это время рыцарь Мордред захватил королеву Гриневеру и пытался принудить ее стать его женой. И пришлось королю Артуру и его рыцарям выдержать ужасную битву, чтобы отстоять королеву.

Когда битва окончилась, король Артур нашел сэра Гавейна смертельно раненым.

— Увы, — сказал король, — преклоняя перед ним колено, — вот лежите здесь, умирая, вы, кого я любил больше всего на свете. И не осталось больше у меня радости в жизни, ибо вас и Ланселота любил я больше всех рыцарей в жизни, и теперь я потерял вас обоих.

— О дорогой мой господин! — сказал Гавейн. – Все это – дело моих рук. О, я стал безумным – безумным от злонравной гордыни и гнева. Сможет ли благородный сэр Ланселот когда-нибудь простить меня?»

С тех пор прошло совсем немного времени и королевство благородных логов исчезло, растворилось во мраке времен. В существующей же действительности этого сказочного королевства вовсе не было, а была лишь непомерная жажда идеала и чистоты, желание хотя бы в своих фантазиях стащить с себя заскорузлые, замаранные в грязи и крови доспехи и преклонить колени перед Прекрасным.

И именно «король Артур — рыцарь благородный, без злых помыслов в сердце мечтает осуществить святое дело рыцарей – отыскать Святой Грааль – чашу, из коей благосклонный господь Иисус пил вино на последней вечере».


Сына своего Христа
Господь послал на землю нашу
Испить великой скорби чашу. (Р. Борон)

Чаша Святого Грааля – немеркнущий и недостижимый символ Идеального. К нему стремятся многие, но не достигает никто. Лишь изредка, самым лучшим, удается на мгновение встретиться с ним. Рыцарям Круглого Стола удалось испытать это.

«Однажды сильный порыв ветра и могучий удар грома потрясли замок. Затем вдруг луч солнца прорезал темноту от одного конца зала до другого – и был он в семь раз ярче, чем приходилось видеть человеку в самый яркий летний день. И божья благодать снизошла на рыцарей. Они посмотрели друг на друга, и каждый показался другим прекраснее, чем прежде. Никто не мог произнести ни слова, и все сидели за Круглым Столом, словно лишившись дара речи.

И тут Святой Грааль появился в зале, покрытый белой парчой и наполненный таким дивным светом, что никто не мог смотреть на него. Не видели рыцари тех, кто нес эту чашу, ибо она, казалось, плыла в солнечных лучах, наполняя их радостью и благодатью. Затем вдруг чаша исчезла, и никто не заметил, как это произошло. И солнечный луч тоже померк, и все сидели в молчании, и в душах их воцарился мир.

Король Артур тихо сказал:

— Воистину, мы должны возблагодарить нашего Господа Иисуса Христа за то, что он послал нам свое благословение». (Р. Грин)

Сначала в кельтских сказаниях и легендах Чаша Грааля была чем-то вроде скатерти-самобранки, насыщавшей людей и придававшей им силы. Постепенно, с принятием христианства, Грааль становится христианской святыней. Поиски Святого Грааля в европейской литературе – одна из главных забот души человеческой. Без этого поиска жизнь теряет смысл.

Прообразом вечного поиска стал и плат Святой Вероники. Об этом рассказывается в романе Робера де Борона. Этот плат исцелил от проказы сына императора Веспасиана.

Автор поэмы пишет:


Сын кесарев имел проказу
И прокаженного удел:
То бишь гноился и смердел.
Больного сына потому
В особом заперли дому.
И воздуху ничтожно мало
Оконце узкое впускало.
И прокаженному туда
Передавалась и еда.

Медицина не знала в те времена исцеления от этой болезни. Чтобы спасти прокаженного сына короля, в Иерусалим отправились послы на поиски хотя бы какой-нибудь уцелевшей вещи, оставшейся от распятого Христа, который исцелял больных, а, значит, чудодейственную силу могло иметь и то, к чему он прикасался.

Но прошло слишком много времени со дня казни Иисуса. Все растеряно. Однако послы прослышали, что есть некая Вероника, у которой сохранилось что-то с тех пор.


— «Не у тебя ли от провидца
Осталась ветошка, тряпица? –
Посланцы женщине рекут. –
Продай, пожалуй, сей лоскут». –
И Вероника зрит: увы,
Не схорониться от молвы,
Не скрыть бесценного платка.
И, горделива и кротка,
Им молвит: «Никакая плата
Такого не оплатит плата.
Иисусову святыню вам
Не в коем разе не продам.

После долгих переговоров порешили, что Вероника сама вместе с платом в сопровождении послов пребудет в Рим. Это лестное приглашение задело иудеев. Они чуть не плакали от зависти:


«Вот так удача!
Счастливице, конечно, уж
Обломится немалый куш!»

Вероника не слушала этих слов. Она сказала послам:


«Вы погодите-ка чуток.
Я чудодейственный платок
Сокрыла у себя в дому.
Пойду, сокровище возьму», —
И за святыней для посла
Она немедленно пошла,
Однако не корысти ради
И не радея о награде.
Заветный вынула ларец,
Раскрыла, смотрит… Наконец,
Как обещала, воротиться
Спешит к посланцам. И тряпица
Развернута пред ними. «Вот
Платок, каким кровавый пот
Я Иисусу стерла с лика», —
Посланцам молвит Вероника.

Тут все послы, как один, встали с почтением перед этой женщиной и попросили ее рассказать о том, как все происходило на страшной горе Голгофе. Вероника поведала послам и народу:


«А дело было так: иду,
Платок одела на ходу –
Льняной материи лоскут.
Навстречу Господа влекут.
А я на месте и застыну!
Несчастный тащит крестовину!
А те, кто Иисуса вел,
Мне крикнули: «А ну-ка, мол,
Своей тряпицей, Вероника,
Лоб Иисусу промокни-ка!
Ну, я и бросилась к Нему
И Мученику моему
На Лике промокнула пот
Своим платочком. Так-то вот.
А на тряпице-то моей,
Убогоньком платке, ей-ей,
Остался, — молвит Вероника, —
Христовый отпечаток Лика!»

Плат Вероники смог исцелить прокаженного сына короля.

Другой эпизод поэмы повествует о том, что главное предназначение Чаши Святого Грааля заключается в том, чтобы дать ответ на вопрос: кому можно довериться в пронизанном насквозь коварством окружающем мире? Кто праведник, а кто злодей? Это главная идея поэмы.

Небесный глас Христа или, скорее, Святого Духа, в ответ на молитву Иосифа дает ему прямой ответ:


Сей сосуд возьми,
Установи перед людьми
И сам узнаешь, кто из людей
Есть праведник, кто – лиходей.

Робер де Борон представляет свою версию о том, как была наполнена Священная Чаша святой Кровью Христа. Все случилось следующим образом: его верный ученик Иосиф пробирается к месту распятья.


Он страже говорит: «С креста,
Пустите-ка, сниму Христа». –
«О том и думать, иудей, —
Охранники в ответ, — не смей!
Ведь голосил Он: наяву,
На третьи сутки оживу.
Пусть оживет, но наперед
Пусть как положено, помрет!»
И зрит Иосиф, что течет
И падает на камень вновь
Христова пресвятая Кровь,
Лиясь из раны – а она,
Омытая, растворена.
И праведник, как мог, ловчей,
Подставил чашу под ручей
И в тот подаренный фиал
Кровь Иисусову собрал.

И вот эта чаша с кровью Спасителя Человечества была названа Граалем. Она


Сосуд добра и красоты,
И, если не раскаян ты,
Не дарит он, как ни живи,
Отрады дружбы и любви.
На эту лучшую из чаш
Зрит каждый сотрапезник наш.
Оказана общине честь –
За трапезу святую сесть.
И мы, кто Господом любим,
И честен, за столом сидим.
Но богомерзки души ваши.
И вы отвержены от чаши.
И людям чаша та незрима.
Проходят, не заметив, мимо.
Но праведники входят в дом
И перед чашей за столом,
Допущенные все подряд,
На трапезе святой сидят.

Сидят за чашей Тайной вечери. После своего чудесного спасения, Иосиф увез чашу в Британию. Здесь он и основал братство хранителей святого Грааля. Легендарный рыцарь Персеваль отправляется на поиски со временем затерявшегося сокровища. Пройдя на этом пути горести, страдания, мучения и боль, он все-таки отыскал ее и стал хранителем Святой Чаши.

«Сюжет, в котором поиски Грааля становится важней, нежели сам Грааль, подарил миру едва ли не всю литературу, осененную крыльями Музы Дальних Странствий. Желание достичь Северного полюса или Южного, подняться на Эверест или опуститься на дно Марианской впадины, желание ступить ногой на поверхность Луны – все это, в конечном счете, поиски Грааля, и не так уж счастлив тот, кто своей цели достиг: жизнь его может потерять смысл. Счастливиц по сравнению с ним тот, кто стремится к цели заведомо недостижимой – проводит дни своего земного странствия в поисках Священного Грааля. Ибо жизнь такого человека исполнена высокого смысла, он готов на жертвы и подвиги, он не боится быть смешным, он исполнен нравственной чистоты и славных помыслов: он – рыцарь. Рыцарь святого Грааля». (Е. Витковский)

Таков Идеал.

Но точно так же, как скатерти-самобранке, первому прообразу Грааля, далеко до символа Идеала, так и рыцарям, живущим на грешной земле далеко до легендарных своих собратьев. История человечества дает нам неоспоримые тому примеры.

Обратим внимание на крестовые походы – военные экспедиции в Иерусалим и Палестину, предпринятые с целью освобождения Святой земли и Гроба Господня, которые были захвачены иноверцами-арабами. На протяжении двух веков с 1095 года по 1291 год было предпринято восемь крупных крестовых походов.

Во французском городе Клермоне Папа Урбан П созвал церковный собор, на котором провозгласил идею борьбы с мусульманами за христианские святыни на Востоке. Обращаясь к войску, он сказал: «О, храбрейшие воины, потомство непобедимых предков! Да не увлекает вас какое-нибудь стяжание или забота о домашних делах, потому что земля, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, и вследствие этого она сделалась тесной при вашей многочисленности. Богатствами она необильна и едва дает хлеб тем, кто ее обрабатывает. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите смертельные раны. Теперь же может прекратиться ваша ненависть, смолкнет вражда, стихнут войны и задремлет междоусобие.

Предпримите путь к Гробу Святому, исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе. Земля та была дана Богом во владения сынам Израиля и, по выражению Писания, «течет медом и млеком», Иерусалим плодоноснейший перл земли, второй рай утех. Пуститесь же в этот путь во отпущение грехов своих, с уверенностью наследовать незапятнанную славу царствия небесного!»

Войско, воодушевленное немыслимыми грядущими благами, в единую глотку выдохнуло сначала: «Ха-а-а!», а потом: «Так хочет Бог!»

И отправилось в первый поход, дав обет нести свой крест на своих плечах, и действительно, рыцари пришивали к своей одежде кресты, отчего и звались крестоносцами. Воодушевленные, они двинулись в страну, где солнце своим нестерпимым светом и жаром опаляло часто встречающийся на пути безжизненные ландшафты. Что и говорить, металлическое обмундирование рыцарей стало их индивидуальным адом в земле, «источающей мед и млеко».

Первыми в путь 8 марта 1096 года без особых приготовлений выступили простолюдины. Это было не войско, это была банда – омерзительное скопище людей, покрытых лохмотьями и изрыгавших из своих вонючих глоток грязные словеса. Оно почти сплошь состояло из пехотинцев. Ясно было, что на родной земле им терять было нечего. Предводителем их стал Вальтер Голяк, или Безденежный – прозвище, говорящее само за себя. Глядя на этого головореза, никто бы не усомнился в том, что освобождение Святого Гроба меньше всего волновало его.

Основные силы крестоносцев-рыцарей двинулись позже. Надо признать, их нравственные установки не многим отличались от установок банды Вальтера Голяка. Во всяком случае, как говорит один историк: «Если некоторые крестоносцы и стремились прежде всего достигнуть гроба Господня, чтобы исполнить свой обет, то вожди их, напротив, хотели использовать искренность воинов, чтобы завоевать себе княжество на Востоке. Большинство людей отправилось в Азию лишь из любви к разбоям, а также потому, что на родине уже нечего было грабить».

Благородство внешнего вида рыцарей тоже оставляло желать лучшего. Под могучими доспехами тела их были не лучше тел оборванцев Вальтера Голяка. Вот чистосердечное непосредственное признание даме сердца одного из крестоносцев:


«Когда б я снял доспехи
И раздетым уснуть посмел,
Увидала бы ты, синьора,
Что я, словно солнце, бел.
На семь лет я в броню закован,
Семь лет я сражаюсь в ней,
И кажется мое тело
Чернейшей сажи черней». («Рыцарские романсы»)

«Рыцари-крестоносцы шли стеной, плечом к плечу, и как собачьи дети были закованы в железную броню, лишь сквозь забрала одни глаза только и виднелись. Лавой валили. Пригнется рыцарь к луке, наставит копье и перед битвой один ринется на целое войско, как ястреб на стадо.

Щит ударялся о щит, сшибались воители, падали кони, повергались знамена; под ударами мечей и обухов трещали шлемы, наплечники и панцири; обагрялось кровью железо, и рыцари валились с седел, как подрубленные сосны. Словно град, который сыплется из медно-черной тучи, безжалостно выбивая засеянное поле, сыплются на врага страшные удары: разили мечи, разили топоры, разили секиры, разили без пощады, без отдыха, без передышки; лязгали, словно в кузнице, железные доспехи; летели искры, высеченные железом; смерть, как вихрь, косила жизни; стон рвался из груди, потухали глаза, смертельная бледность разливалась по лицам, и молодые воины погружались в вечный сон». (Г. Сенкевич)

И в вечный сон погружалось все вокруг. Мирные жители бежали от рыцарей-крестоносцев кто куда мог, чтобы спастись от этих чудовищ, железные доспехи которых сверкали на солнце как яростные всполохи пожаров, а их металлический звон словно бы превращал все вокруг в бесчеловечное железное скрежещущее пространство.

Бедные матери в иступленном отчаянии душили своих детей, чтобы спасти их от этих чудовищ, мужья закалывали своих жен, дабы над ними не смогли надругаться, девушки кончали жизнь самоубийством, чтобы не попасть в руки безжалостным насильникам с христианским крестом на плече.

Но за время двухсотлетнего крестового похода случались и времена «заключения перемирия, которое противники свято соблюдали. Ибо война, это наихудшее из зол, давала немало поводов для проявления честности, благородства, милосердия и даже нежной привязанности – чувств, не столь часто наблюдающихся в более спокойные периоды, когда страсти людей, порождаемые обидами или затяжными ссорами, долго тлеют в груди несчастных, поддающихся им.

Под влиянием этих-то чувств, смягчающих ужасы войны, христианин и мусульманин, ненароком встретившиеся, мирно беседовали друг с другом. Мусульманин спросил христианина, видя как его лошадь, закованная в броню, проваливается в песок пустыни:

— Какую пользу приносит тебе в пустыне это животное, которое на каждом шагу уходит в песок по колено и словно хочет нащупать ногами корни финиковой пальмы?

— Все это верно, — ответил христианин. – Ты был бы прав, если бы дело шло только о твоей стране. Но в моей собственной земле моя лошадь не раз переносила меня по озеру, не замочив ни одного волоска под копытами.

Мусульманин взглянул на рыцаря с недоверием.

— Поверь мне, я не лгу, ибо я говорю то, что знаю. В этом климате зной превращает землю в пыль, почти столь же тягучую, как вода, а в моей стране холод превращает воду в вещество, твердое, как скала. Но не будем об этом говорить. Когда я подумаю о спокойном ясном блеске синего зимнего озера, отражающего звезды и луну, ужасы этой огненной пустыни кажутся мне еще тяжелее. Кажется, что даже воздух, которым мы здесь дышим, выходит из жарко натопленной печи.

Араб взглянул на рыцаря внимательно. В его речи чудилась ему какая-то тайна или обман.

— Ты принадлежишь к народу, который любит шутить, — сказал он. – Вы любите потешаться над другими и рассказывать им вещи, которые невозможны и которых никогда не бывают.

— Я сказал чистую правду.

Когда рыцарь-христианин стал с жадностью есть сушеное свиное мясо и запивать его вином, мусульманин спросил его:

— Разве прилично человеку, столь мужественно сражающемуся, насыщаться, подобно собаке или волку? Даже неверующий еврей дрогнул бы от отвращения при виде пищи, которую ты ешь. А ты вкушаешь с таким удовольствием, как будто это плод райского дерева.

Христианин с изумлением взглянул на собеседника:

— Я пользуюсь только моей христианской вольностью, когда я вкушаю то, что запрещено евреям, живущим под властью старого Моисеева закона. То, что мы делаем, разрешено нам властью более высокой, чем этот закон. Нам следует вознести за это благодарность Деве Марии.

И как бы для того, чтобы выразить свое презрение к возражениям мусульманина, рыцарь произнес краткую благодарственную молитву и отпил большой глоток из отделанной кожей фляжки.

Мусульманин удивился:

— Питаясь, подобно животным, вы еще доводите себя до животного состояния, употребляя для питья ядовитую жидкость, которой брезгуют даже звери!

Христианин не смутился:

— Знай же, нерассудительный сарацин, что ты кощунственно порицаешь дары божьи, произнося на них хулу. Сок виноградных гроздьев полезен тем, кто употребляет его разумно. Он веселит сердце человека после его трудов, облегчает страдание во время болезни, утешает в горестях. Люди, вкушающие его разумно, могут благодарить бога за чашу вина так же, как они благодарят его за хлеб насущный. А те, кто злоупотребляет этим даром, не глупее в своем опьянении, чем ты в своем воздержании от вина.

При этой насмешке острые глаза араба зажглись, и рука его стала нащупывать кинжал.

— Твои слова могли бы возбудить гнев, если бы твое невежество не вызвало сострадания. Разве ты не видишь слепец, более слепой, чем безглазый нищий, просящий милостыню у дверей мечети, что свобода, которой ты хвастаешься, ограничена и что ты не пользуешься ею даже в том, что всего дороже для счастья и семейной жизни человека? Разве ты не знаешь, что твой закон, если ты соблюдаешь его, связывает тебя с одной-единственной женой – все равно больна она или здорова, бездетна или многодетна, приносит ли она твоему столу и твоей постели радость и утешения или жалобы и ссоры? По-моему – это рабство. Здесь на земле мы можем выбирать себе сколько угодно красавиц, а за гробом нас ждут черноокие гурии рая.

— Клянусь именем того, кого больше всего почитаю на небе, и именем той, кого я больше всего ценю на земле, ты – слепой и темный язычник! – воскликнул рыцарь. – Вот ведь ты, наверно, считаешь бесценным богатством бриллиантовый перстень, который ты носишь на пальце? Но возьми мой боевой топор и разбей свой камушек на двадцать кусков. Как ты думаешь, будет ли каждый осколок стоить столько же, сколько стоил весь драгоценный камень, или за всех них не дадут и десятой доли прежней цены?

Любовь связывает истинного рыцаря с одной-единственной прекрасной и верной женщиной, — это драгоценный камень в целом его виде, а привязанность, которую ты даришь женам-рабыням и рабыням-наложницам, стоит по сравнению с нею так же мало, как осколок разбитого бриллианта.

— Клянусь, ты сумасшедший, любующийся своей железной цепью, словно она сделала из золота! Подумай хорошенько! Это мое кольцо потеряло бы половину своей красоты, если бы большой его камень не был окружен вот этими маленькими бриллиантами, которые выделяют его и придают ему изящество. Большой камень – это сильный мужчина, а окружающие его маленькие бриллианты – это женщины, заимствующие от его блеска, который он дарит им.

Если вынуть из перстня главный камень, камень все-таки сохранит свою ценность, между тем как маленькие камни стоят сравнительно немного. Ибо, как говорит поэт Мансор, «только милость мужчины дает женщине красоту и миловидность; женщина подобна ручью, который перестает искриться, когда перестает светить солнце».

— Сарацин, — возразил крестоносец, — ты говоришь как человек, никогда не видевший женщин, достойных любви воина. Поверь мне, если бы ты увидел женщин Европы, которым мы, рыцари, даем перед небом обет верности и преданности, ты навсегда возненавидел бы жалких чувственных рабынь твоего гарема. Красота наших прекрасных дам заостряет наши пики, оттачивает лезвия наших мечей. Их слово – наш закон. Как незажженная лампа не может давать света, так и рыцарь не может совершать военные подвиги, если у него нет той, которая владеет его любовью.

— Я слышал, что западные воины заражены этим безумием, — сказал мусульманин. – Я всегда думал, что это – один из признаков того сумасшествия, которое их заставляет идти сюда ради того, чтобы завладеть какой-то пустой могилой». В. Скотт)

Вот так два мира: христианский и мусульманский познавали друг друга.

Участником одного из крестовых походов был король Ричард 1, носивший благородное прозвище Ричард – Львиное Сердце. В его жилах текла горячая кровь северных вождей-викингов, завоевавших в давние времена Нормандию и Англию. Он получил прекрасное образование: владел несколькими языками, был тонким ценителем музыки и поэзии, сам увлекался сочинительством и оказался неплохим поэтом, отличался личным мужеством, был щедр, благороден и… в то же время жесток, коварен, жаден, заносчив и властолюбив.

Свою корону Ричард получил благодаря произведенному насилию над собственным отцом Генрихом, который вследствие такого недостойного поведения сына тяжело заболел и умер, покинутый всеми. Победители не только разграбили имущество и сокровищницу сокрушенного короля, но не побрезговали и снять с трупа его королевские одежды. Коронование Ричарда совершилось в 1189 году в Лондоне. Оно было отмечено грандиозными пирами и грандиозными еврейскими погромами, повод к которым дал сам новоявленный король, потребовав от иудейской общины сдать в казну непомерно огромный взнос.

В это время Европу потрясли ошеломляющие вести. Правитель Египта султан Саладин начал наступление на образованное крестоносцами Иерусалимское королевство и вскоре вступил в Священный город. Возмущению Ричарда не было предела. Он стал собирать войско. Но для этого необходимы были большие деньги. И они нашлись. Ричард использовал для снаряжения войска всю государственную казну, тройной годовой доход страны, продавал места епископов и шерифов, титулы и льготы, посадил в тюрьму всех союзников своего противника-отца и выпускал их только за выкуп. «Я продал бы Лондон, если бы нашелся покупатель», — говорил король Ричард.

Ограбив свою страну, он собрал и снарядил войско, оставив бразды правления Англией на плечах своего брата, и отправился в крестовый поход. Штурм Акры происходил ввиду лагеря крестоносцев, в котором находились королева, ее фрейлины и другие прекрасные дамы. Что и говорить — романтично! Однако редко случалась дамам радоваться победам, чаще они возлагали мученические венцы на головы погибших крестоносцев.

Но на этот раз Акра взята войском Ричарда, — Львиное Сердце. Саладин вынужден был принять требования победителей, но выполнять их не стал. Разъяренный король в ответ на неповиновение велел отрубить головы двум тысячам заложников. Это ли не подвиг?!

Приведя свои войска в Палестину, король не удосужился разработать предварительно никакого плана действий, и поэтому метался из стороны в сторону, завоевывая то один город, то другой. В конечном итоге он проиграл. Пришлось вынужденно заключить перемирие с Саладином, по которому воины Христовы не получили ни Святого города Иерусалима, ни Креста Господня, ни земель, ни пленников, ни денег. Им разрешили лишь безоружными вступить в Иерусалим для смиренного поклонения святыням.

Так бесславно закончился поход Ричарда – Львиное Сердце. Удивляюсь, отчего ему дали столь благородное прозвище? Мне не понятно.

Крестоносцы Ричарда 1, как и все другие христовые воители оставили после себя кровавую дорогу. Они были немногим лучше воинов Петра Пустынника, о которых Анна Комнина, дочь императора, оставила жуткие воспоминания: «Солдаты рубили детей на части, заставляли матерей своих жертв выпивать их кровь. Они насиловали природу с мальчиками и юношами, а затем, вешая их, упражнялись во владении мечом на их трупах».

Пьер Бейль, сторонник реформации, чьи терпимость и беспристрастие были столь велики, что реформаторы обвинили его в неверии, дал такую оценку крестовым походам: «Кто осмелится назвать этих чудовищ воинами Христа? Эти лицемеры только убивали и грабили. Христиане Азии испытывали при приближении этих гнусных варваров, якобы идущих к ним на помощь, более гнетущий страх, чем при появлении турок или сарацинов. Несомненно, крестовые походы представляют собой самые отвратительные страницы в истории человечества».

Изначально задуманное святое дело обернулось омерзительнейшим действом. Многим людям казалось, что это грехи человеческие не могут помочь вернуть Святой Иерусалим. И тогда они решили, что невинные дети и только невинные дети справятся с такой задачей, потому как им, безгрешным, конечно же, поможет сам Бог. А как же иначе?.. Иначе и быть не может!..

И фот французский пастушок по имени Стефан возглавил детский крестовый поход. Вокруг него собралась толпа бедных мальчишек в возрасте двенадцати-тринадцати лет. Среди них были и бездомные сироты, без успеха взывавшие к своему безразличному богу:


Никогда ты, бог мой добрый,
Никогда на этом свете,
Не твори дитя несчастным,
Чтоб дитя сироткой было,
Без отца бы проживало,
Чтоб без матери осталось,
Как меня ты создал, боже,
Сотворил меня, бедняжку,
Точно чайку в синем море,
Точно птицу на утесе.
Потерял отца я в детстве,
В раннем детстве мать родную;
И отец и мать уж мертвы,
Весь погиб наш род великий.
Башмаки из льда мне дали
Да чулочки снеговые
И пустили в гололедку
На качающийся мостик,
Чтоб свалился я в болото,
Чтоб упал в гнилую воду. (Калевала)

На что надеялись эти дети, эти наивные искренние бедняжки, отправившиеся в действительно святой для них поход? На то, что освободив Гроб Господень, они увидят жизнь светлую и счастливую?.. Ну, да ладно дети… Несмышленыши… А на что надеялись взрослые? Лишь некоторые из них снабжали деньгами и продовольствием детский крестовый поход, у других же были далеко идущие планы и отнюдь не порядочного свойства.

В Марселе двое корабельщиков согласились на семи судах перевести мальчишек в Сирию. Но по отъезде обнаружился самый гнусный обман: корабельщики оказались продавцами рабов мусульманам. Два корабля погибли в пути от бури, а остальные суда благополучно достигли берега, где несчастные дети были проданы в рабство.

Ну да ничего страшного, это ведь лишь незначительный эпизод истории…

«Зато христианская церковь баснословно приумножила свое богатство – и это был основной результат крестовых походов», — так сказал Лео Таксиль, большой и предельно честный знаток истории христианства.

Кроме того, западноевропейские страны захватили торговые пути Средиземноморья и расширили свое влияние в южном и восточном направлении. Крестоносцы встретились с новой, неведомой им доселе прекрасной материальной культурой и познакомили с нею Европу. Здесь стали строить ветряные мельницы, изготовлять тонкие шелковые ткани, научились тщательнее обрабатывать металлы. Познакомившись с восточными яствами, европейская знать приобрела более утонченные и изысканные вкусы. Дорого же пришлось заплатить за эту роскошь.