Представители литературного мира Франции горько сетовали: «Все давно сказано, и мы опоздали родиться, ибо уже более семи тысяч лет на земле живут и мыслят люди. Урожай самых мудрых и прекрасных наблюдений над человеческими нравами снят, и нам остается лишь подбирать колосья, оставленные древними философами и нашими современниками.
Мы питаемся тем, что дают нам они, выжимаем и вытягиваем из них все, что можем, насыщая этими соками наши собственные произведения. Потом выпускаем их в свет и, решив, что теперь-то мы уже научились ходить без чужой помощи, мы восстаем против наших учителей и дурно обходимся с ними, уподобляясь младенцам, которые бьют своих кормилиц, окрепнув и набравшись сил на их отличном молоке. Теперь весь талант сочинителя должен состоять лишь в умении живописать и находить точные слова. Кто хочет писать естественно, изящно и сильно, должен всегда выражать истину. (Жан де Лабрюйер)
Французская академия, основанная по инициативе кардинала Ришелье, ставила перед собой задачу не только критического обсуждения выдающихся литературных произведений, но и оказание всяческой материальной поддержки их достойным авторам. Однако, как определить достоин автор или не достоин? Вот вопрос. В результате достаточно примитивного определения к казначейской кормушки пробились льстивые писаки, выдававшие фальшивые вирши до краев переполненные изысканно-жеманными или возвышенно-лицемерными произведениями. Лирическая поэзия низводилась до уровня светского развлечения, модной игры, забавы, угодной пресыщенным дамам модных литературных салонов.
Подавляющее большинство французских комедий первой четверти ХУП века буквально механически копировало сюжеты итальянских комедий масок, примитивная буффонада так и «перла» из всех щелей. В тексты пьес постоянно врывались непристойные шутки, а актеры беспардонно демонстрировали пошлые телодвижения. Все делалось для того, чтобы вырвать любой ценой гомерический смех у нетребовательной аудитории.
Однако символом культуры Франции стал классицизм, одной из важных черт которого является обращение к образам и формам античной литературы и искусства и который опирается на правило трех единств – времени, места и действия. Драматург Пьер Корнель – представитель этого стиля. Цель поэзии он видел в том, чтобы доставить наслаждение и одновременно воспитать своего зрителя
Корнелю к его восемнадцатилетию его отцом была подготовлена почва адвокатской деятельности. Но к нежеланию юноши становиться юристом примешивалась еще и полная его несостоятельность в этой профессии. Его судейская карьера оказалась заранее обречена на неудачу, ибо он совершенно не владел устной речью, шамкал слова, коверкал, захлебывался ими. Эта же его неприятная особенность в дальнейшем страшно портила впечатление от пьес при первой читке их автором.
Был эпизод в жизни Корнеля, когда кардинал Ришелье организовал «Компанию пяти авторов» и пригласил его туда. Дело в том, что сам кардинал испытывал страсть к поэзии, но за недостатком свободного времени да, по всей вероятности, и самого поэтического дара, он решил привлечь на службу литераторов, которые будут воплощать в поэтической форме набросанные им идеи и сюжеты. Сия Компания создала несколько галантных комедий, которые были поставлены при дворе и сумели сорвать аплодисменты. Корнель в работе позволил себе непозволительную самостоятельность, которой кардинал ему вовсе не позволял, и вскоре оказался вне стен престижной Компании. Впоследствии недовольство Ришелье проявилось в его оценке пьесы Корнеля под названием «Сид». Когда кардинал умер, Корнель откликнулся на его смерть следующей эпиграммой:
В своих первых пьесах Корнель потакает салонному зрителю изысканностью и манерностью своего языка. Уста его героев произносят всерьез, как нечто само собой разумеющееся то, что в пьесах Мольера звучит гротесковым преувеличением и пародией. Впоследствии его язык меняется и меняется тематика пьес. «С точки зрения Корнеля, всякая личная страсть есть проявление индивидуального своеволия, низменной чувственной природы человека. Победить его призвано высшее начало – разум, направляющий свободную человеческую волю. Однако это торжество разума и воли над страстями дается ценой тяжкой внутренней борьбы, а самое столкновение между этими двумя началами превращается в трагический конфликт». (Н. Сигал)
Первый шумный успех Корнель познал на премьере пьесы под названием «Сид». Ее героиня Химена в разговоре со своей воспитательницей Эльвирой узнает, что ее отец позволяет ответить ей на страсть горячо любимого Родриго и избирать его своим супругом. Вот какие слова отца передает Эльвира:
Но Родриго любит не только Химена, но и молодая инфанта. Однако она вынуждена забыть его. Ведь дочь короля не вправе стать невестой простого рыцаря. В тиши своей комнаты девушка грустит и признается своей воспитательнице Леонор в том, что сама отдала Родриго Химене:
Леонор отвечает:
Инфанта в слезах отвечает:
В это время происходят трагические события: отец Родриго уже престарелый бывший храбрый воин дон Дьего, поссорившись с отцом Химены графом Гормасом, получает от него унизительную пощечину. Окончить дни в позоре для дона Дьего немыслимо, и он просит сына отомстить обидчику, чтоб не погибла его честь. Родриго в отчаянии. Мстить отцу Химены! О ужас!
Узнав о предстоящей дуэли инфанта видит в отваге Родриго новые для себя возможности. Она размышляет:
Месть свершена. В неравной схватке юный Родриго побеждает опытного воина. Химена стала сиротой. Она, вся в слезах, лежит у ног короля Фернандо и требует расплаты.
Король размышляет:
Химена восклицает:
Отец Родриго вступает в разговор:
На эти слова король Фернандо отвечает, что подлежит обратиться за суждением к совету. Родриго же сам готов принять казнь. Тут дон Санчо, влюбленный в Химену, предлагает ей отомстить за отца, Химена соглашается и… тут же сокрушается:
Родриго молит Химену подарить ему
Химена отвечает ему со слезами на глазах:
Так радость всех надежд влюбленных пресек горький рок судьбы.
Дон Дьего досадует:
Дон Дьего обращается к сыну:
Дон Родриго отвечает отцу:
Родриго идет на врага и возвращается с победой.
Король приветствует победителя:
Дон Родриго ответствует королю:
Химена, узнав о подвиге Родриго, думает:
Король Фернандо и дон Дьего решают проверить чувства Химены и сообщают ей заведомую неправду:
Химена, услышав эту горестную весть, чуть не лишилась чувств. Дон Дьего говорит:
Король пытается убедить Химену простить своего возлюбленного, но она остается непреклонна.
Король увещевает девушку:
Химена не внемлет разумным словам:
Дон Санчо, влюбленный в Химену, готов принять страшный вызов. Родриго идет прощаться со своей возлюбленной. Он говорит:
Химена, для которой союз с убийцею отца и мучительный ярем, и горестное иго, отвечает своему ненавистному возлюбленному:
И тут гневный тон девушки смягчается:
Родриго воодушевлен услышанным несказанно:
А в это время бедная инфанта размышляет:
Дон Родриго идет на бой и побеждает дона Санчо, оставляя его в живых. Король просит Химену простить Родриго. Инфанта просит Химену простить Родриго и принять из ее рук счастливого героя.
Химена подходит к коленопреклоненному возлюбленному и просит его:
Король обнадеживает своего героя Сида:
В трагедии Корнеля автором подарена его героям надежда на то, что жажда мести не победит. У Лопе де Веги есть подобная история. Там девушка, возлюбленный которой убил по приказанию короля ее брата, отвергает убийцу, и у юноши нет ни малейшей надежды на воссоединение с возлюбленной. Вот как Матео Алеман относился к вопросам чести: «Когда бы у человека, который ставит честь превыше всего, открылись глаза и он рассудил беспристрастно, сколько от нее вреда, то думаю, он поспешил бы сбросить это бремя и ради чести пальцем бы не пошевелил. Как трудно ее приобрести и как хлопотно сохранить! Как опасно ею обладать, и как легко утратить в глазах людских! Но хотя все видят, что это так, мы готовы душу положить за честь, словно в ней спасение души нашей».
В ХУП веке вопрос чести, часто более надуманный, нежели существенный, стоял весьма остро: на кончиках мушкетерских рапир погибало такое множество различного люда, что кардинал Ришелье издал строгий закон о запрещении дуэлей.
Но вернемся к творчеству Корнеля, «стих которого – это великолепный скрипичный колок, вырезанный рукою могучего мастера из олимпийского кедра, для того, чтобы закрепить на нем струну, протянутую к нужной ему рифме». (Готье)
В пьесе «Цинна» Корнель переносит своего зрителя во времена Древнего Рима.
Император Октавий Цезарь Август убил отца Эмилии и своего воспитателя во время триумвирата. Эмилия ненавидит императора и влюблена в Цинну, но клянется, что будет его женой лишь в том случае, если Цинна отомстит Августу за ее отца. В своем гневном решении она непререкаема:
Кроме Эмилии было немало тех, кто знал, ценой какой жестокости Август взошел на трон. Они тоже жаждали мщения и присоединялись к Эмилии. Эмилия провозгласила:
Цинна воодушевлен:
Но тут Эмилию в ночной тиши посетили сомненья:
Цинна, готовый к бою, обращается к заговорщикам:
Наконец Эмилия принимает окончательное решение не отступать от намеченной мести и клянется Цинне, что если он погибнет, то и она уйдет вслед за ним.
Август призывает к себе на помощь как верных друзей Цинну и еще одного участника заговора по имени Максим. Цезарь обращается к ним:
Так император Август пожелал наградить зачинщиков властью над любой из избранных ими областей. Вдобавок Цинне он в жены милостиво отдает Эмилию. На это Эмилия отвечает:
Цинна соглашается с нею:
Однако сомнения начинают тут терзать и Цинну:
Цинна высказывает свои сомнения Эмилии, пытается переубедить ее, но она непреклонна.
Цинна отвечает:
Август из доноса узнает о заговоре и призывает к себе заговорщиков. Он с горечью говорит:
Мудрая императрица предлагает своему императору не гневаться, а милосердьем укрепить свой трон. И Август подает руку Цинне. Тут смиряется и Эмилия:
Мудрая императрица произнесла заключительное слово:
Корнель снова нарушает законы трагедии, где ее герои должны погибнуть, и снова провозглашает возможность миролюбивого сосуществования.
В пьесе «Родогуна» перед зрителями открывается древняя Сирия и выступает великая царица Клеопатра. Вот она призвала к себе из вынужденного изгнания двух своих сыновей-близнецов, намереваясь сообщить одному из них, что он перворожденный и должен взойти на трон, но, кроме того, взять в жены царевна Родогуну – сестру парфянского царя, которая была у Клеопатры точно рабыня в услужении, словно в плену. Царевна несказанно понравилась обоим сыновьям, и один из них — Антиох, еще не зная замыслов матери, решил:
Его брат Селевк, узнав о желании матери и еще ничего не зная о решении брата, говорит:
Антиох крайне расстроен таким решением. Селевк спрашивает его:
Тяжко стало любящим друг друга братьям, столкнувшимся с противоборством дружбы и любви.
Тут Антиох произносит:
Селевк ответил:
Царевна Родогуна ничего хорошего не ждет от перемены своей участи.
В это время царица Клеопатра плетет свои сети, царствуя и ненавидя. Она решает:
Клеопатра злобствует:
Отчего Клеопатра так ненавидит Родогуну? Только ли потому, что та, став женой ее сына, будет претендовать на престол? Нет! От того она ненавидит Родогуну, что ее полюбил муж Клеопатры и сделал своей невестой. Таковы оказались жизненные перипетии… И царица убила мужа, а сыновьям сказала:
Антиох на слова матери ответил:
Клеопатра удивлена тому, что сыновьям ее венец пришелся не по нраву. Она объявляет, что ни в одном из сынов не видит превосходства и первородство отдаст тому, кто не посмеет передать ее в руки рабыни Родогуны. Мать просит у сыновей крови невесты своего мужа:
Взбешенный Селевк ответствует матери:
Антиох отвечает брату:
Селевк в гневе настаивает на своем:
Родогуна в своих покоях думает свои думы:
И тут милая для царевны тень короля проскользнула рядом.
Селевк пришел в покои царевны и предлагает Родогуне:
Родогуна, источник мужества которой в царственной гордыне, отвечает:
Так братья оказались поставлены женщинами перед неразрешимой задачей. Антиох говорит:
Селевк предлагает:
Антиох отвечает:
Но и Антиох не желает получить счастье такой ценой. Клеопатра возмущена поведением своих сыновей:
Антиох отвечает матери:
Тем временем Клеопатра думает про себя:
Снлевк, сильный братской дружбой, отдает Антиоху и трон и царевну. Клеопатра вновь негодует:
Клеопатра готовит меч и яд для своих сыновей, в которых струится кровь отца-прелюбодея. И вот уже слуга бежит со страшным известием:
Тем умирающим был Селевк и перед смертью он успел сказать:
Селевк умирает. Антиох остается в неведении, чья то была рука убийцы: матери или возлюбленной. И чтобы утолить гнев друг к другу царицы и царевны он вынимает меч и хочет убить себя. Клеопатра бросается к нему:
— Живи и будь царем!
И все-таки брак состоялся. Клеопатра преподносит чашу вина новобрачным. Антиох говорит:
Клеопатра берет чашу и отпивает из нее со словами:
Антиох просит прощенья у матери, но тут Родогуна говорит ему:
Сын пытается помочь матери, но она его останавливает:
Антиох просит:
Придворный говорит Антиоху:
И здесь свадебные торжества сменились похоронными.
«В этой трагедии полыхают эгоистические страсти, честолюбие, зависть, жестокость. Что и говорить — крутой замес. Корнель называл эту пьесу своим любимым детищем. В ней явственно проступает утрата веры во всесилие человеческого разума и воли, торжествуют слепые низменные влечения. Перед лицом беспримерной жестокости женщин братья ищут выход не в борьбе, а в смерти. Они просто уходят от борьбы, которая им не под силу, складывают оружие еще до боя. Их бескорыстие и разумная человечность ущербны, неполноценны, лишены той активности, волевого импульса, который был характерен для прежних героев Корнеля. Отныне спутником нравственной чистоты и гуманности становится пассивная нерешительность, слабость, созерцательное отношение к жизни». (Н. Сигал)
Франсуа де Ларошфуко решил послать свой нравственный посыл в недра фривольного французского общества, дабы оно узрело в его афоризмах хоть какой-то моральный минимум.
«Профессиональным писателем Ларошфуко называл себя только в шутку, с некоторой долей иронии. В то время, как его собратья по перу были вынуждены искать себе знатных покровителей, чтобы существовать, герцог часто тяготился особым вниманием, которое оказывал ему Король-Солнце. Получая большой доход с обширных поместий, он мог не беспокоиться о вознаграждении за свои литературные труды. А когда писатели и критики, его современники, были поглощены жаркими спорами и резкими столкновениями, отстаивая свое понимание драматургических законов, — совсем не о тех и отнюдь не о литературных схватках и баталиях вспоминал на покое и размышлял наш автор.
Ларошфуко был не только писателем, не только философом-моралистом, он был военачальником, политическим деятелем. Сама его жизнь, полная приключений, воспринимается ныне как захватывающая повесть. По его собственному признанию герцог написал «Мемуары» лишь для нескольких близких друзей. Он не хотел делать эти записки публичным достоянием. Наблюдая своих соратников-фрондеров, Ларошфуко с горечью увидел бесчисленное множество неверных людей, готовых на любой компромисс и предательство. Положиться на них было никак нельзя. Потому что они, сперва примыкая к какой-нибудь партии, обычно предают ее или покидают, следуя собственным страхам и интересам. Своей разобщенностью и эгоизмом эти люди губили общее, святое в его глазах дело спасения Франции». (М. Разумовская)
Сам Ларошфуко не был подвергнут страсти предательства и лизоблюдства, за что и пострадал: ему пришлось некоторое время подышать спертым воздухом Бастилии во времена правления кардинала Ришелье. Битвы и заговоры при дворе быстро наскучили герцогу, и он предпочел им литературные салоны некоторых французских дам. В одном из них предпочтение отдавали афоризмам, или еще их называли «максимы», что в переводе с латинского означало «высший принцип». Далеко не многим удавалось в этом жанре блеснуть остроумием, остротой ума. Ларошфуко удавалось.
Об умении играть в эту интеллектуальную игру он писал: «Сочинять афоризмы, не имея хоть небольшого таланта к занятию такого рода, не менее смехотворно, чем ожидать, что на грядке, где не высажены луковицы, зацветут тюльпаны. Дарования, которыми господь наделил людей, так же разнообразны, как деревья, которыми он украсил землю, и каждое обладает особенными свойствами и приносит лишь ему присущие плоды. Поэтому-то лучшее грушевое дерево никогда не родит даже дрянных яблок, а самый даровитый человек пасует перед делом хотя и заурядным, но дающимся только тому, кто к этому делу способен».
Ларошфуко оказался способен к созданию афоризмов, и, не откладывая в долгий ящик, мы обратимся к ним. Вот относящиеся к философии:
«Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией».
Или
«Презрение философов к богатству было вызвано их сокровенным желанием отомстить несправедливой судьбе за то, что она не наградила их по достоинствам жизненными благами. Оно было тайным средством, спасающим от унижения бедности и окольным путем к почету, обычно доставляемому богатством».
Или
«Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор».
Или
«Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и презрений, чем наши достоинства».
Или
«Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может лишь призвав на помощь судьбу».
Или
«Судьба исправляет такие недостатки, каких бы не мог исправить даже разум».
Или
«Чтобы стать великим человеком, нужно уметь искусно пользоваться всем, что предлагает судьба».
Или
«Судьбу считают слепой главным образом те, кому она не дарует удачи».
Или
«Когда судьба возносит нас сразу на такую высоту, о которой мы не могли и мечтать, то почти всегда оказывается, что мы не в состоянии достойно держать себя в этом положении».
Или
«Было бы куда полезней употребить все силы нашего разума на то, чтобы достойно сносить несчастья, уже случившиеся, нежели на то, чтобы предугадывать несчастья, которые еще только могут случиться».
Или
«Кто никогда не совершал безрассудств, тот не так мудр, как ему кажется».
Или
«Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех».
Или
«Счастливые люди неисправимы: судьба не наказывает их за грехи, и поэтому они считают себя безгрешными».
Или
«Как бы ни был проницателен человек, ему не постигнуть всего зла, которое он творит».
Или
«Пока человек в состоянии творить добро, ему не грозит опасность столкнуться с неблагодарностью».
Или
«Соки нашего тела, совершая свой обычный и неизменный круговорот, тайно приводят в действие и направляют нашу волю; сливаясь в единый поток, они неизменно властвуют над нами, воздействуя на все наши поступки».
Или
«Бывают в жизни положения, выпутаться из которых возможно только с помощью изрядной доли безрассудства».
Или
«Невелика беда – услужить неблагодарному, но большее несчастье – принять услугу от подлеца».
Или
«Изящество для тела – это то же, что здравый смысл для ума».
Или
«Старики так любят давать хорошие советы, потому что уже неспособны подавать дурные примеры».
Или
«Как мало на свете стариков, владеющих искусством быть стариками!»
Или
«Старость – это тиран, который под страхом смерти запрещает нам наслаждения юности».
Или
«Смешное наносит чести больший ущерб, чем само бесчестие».
Или
«Зависть еще непримиримее, чем ненависть».
Или
«Слишком лютая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим».
Или
«Можно сказать, что пороки ждут нас на жизненном пути, как хозяева постоялых дворов, у которых приходится поочередно останавливаться, и я не думаю, чтобы опыт не помог бы нам их избегнуть, даже если бы нам было дано пройти этот путь вторично».
Или
«Всецело предаться одному пороку нам обычно мешает то, что у нас их несколько».
Или
«Пороки входят в состав добродетелей, как яды в состав лекарств; благоразумие смешивает их, ослабевает их действие и потом умело пользуется ими как средством против жизненных невзгод».
Или
«Мы считаем здравомыслящими лишь тех людей, которые во всем с нами согласны».
Или
«Истинные недостатки, если ими умело пользоваться, сверкают ярче любых достоинств».
Или
«Люди мелкого ума чувствительны к мелким обидам; люди большого ума все замечают и ни на что не обижаются».
Или
«Люди недалекие обычно осуждают то, что выходит за пределы их понимания».
Или
«Легче пренебречь выгодой, чем отказаться от прихоти».
Или
«Наша гордость часто возрастает за счет недостатков, которые нам удалось преодолеть».
Или
«Мы вступаем в различные возрасты нашей жизни точно новорожденные, не имея за плечами никакого опыта, сколько бы нам ни было лет».
Или
«У нас осталось бы очень мало страстных желаний, если бы мы точно знали, чего мы хотим».
Или
«Человек ныне не таков, каким был создан, и вот убедительнейшее доказательство этому: чем разумнее он становится, тем больше стыдится в душе сумасбродства, низости и порочности своих чувств и наклонностей».
Или
«Физический труд помогает забыть о нравственных страданиях; поэтому бедняки – счастливые люди».
Или
«Обычно счастье приходит к счастливому, а несчастье – к несчастному».
Или
«Тот, кто наделен в малом, противоположен свойствами характера тому, кто способен к великому».
Или
«Нигде не найти покоя тому, кто не нашел его в самом себе».
Или
«Потеряв надежду обнаружить разум у окружающих, мы уже и сами не стараемся его сохранить»,
Или
«Красота, ум, доблесть под воздействием похвал расцветают, совершенствуются и достигают такого блеска, которого никогда бы не достигли, если бы остались незамеченными».
Или
«Леность – это самая безотчетная из всех страстей. Хотя могущество ее неощутимо, а ущерб, нанесенный ею, глубоко скрыт от наших глаз, нет страсти более пылкой и зловредной. Если мы внимательно присмотримся к ее влиянию, то убедимся, что она неизменно ухитряется завладеть всеми нашими чувствами, желаниями и наслаждениями: она – как рыба-прилипала, останавливающая огромные суда, как мертвый штиль, более опасный для всех наших важнейших дел, чем любые рифы и штормы. В ленивом покое душа черпает такую усладу, ради которой мы тут же забываем о самых горячих наших упованиях и самых твердых намерениях. Наконец, чтобы дать истинное представление об этой страсти, добавим, что леность – это такой сладостный мир души, который утешает ее во всех утратах и заменяет все блага».
Вот несколько афоризмов, посвященных извечной беде человечества – болезням.
«Какая скучная болезнь – оберегать свое здоровье чересчур строгим режимом».
Или
«Стоит задуматься о происхождении недугов – и станет ясно, что все они коренятся в страстях человека и в горестях, отягчающих душу. Честолюбие плодит горячки и буйное помешательство, зависть – желтухи и бессонницы; леность повинна в сонной болезни, параличах, бледной немочи; гнев – причина удуший, полнокровия, воспаления легких, а страх – сердцебиений и обмороков; тщеславие ведет к сумасшествию; скупость порождает чесотку и паршу, унылость – худосочие, жестокость – каменную болезнь; клевета совместно с лицемерием произвели на свет корь, оспу, скарлатину; ревности мы обязаны антоновым огнем, чумой и бешенством.
Внезапная немилость власть имущих порождает потерпевших апоплексическим ударом, тяжбы влекут за собой мигрени и бред, долги идут рука об руку с чахоткой, семейные нелады приводят к четырехдневной лихорадке, а охлаждение, в котором любовники не смеют признаться друг другу, вызывает нервические припадки.
Что касается любви, то она породила больше недугов, чем остальные страсти вместе взятые, и перечислить их нет никакой возможности. Но так как она в то же время величайшая деятельница благ в этом мире, мы не станем поносить ее и просто помолчим: к ней надлежит всегда относиться с подобающим почтением и страхом».
Вот несколько афоризмов, посвященных любви.
«Авторы, бравшиеся за описание любви и ее прихотей, на столь разнообразные лады сравнивали это чувство с морем, что дополнить их сравнения новыми чертами дело очень нелегкое: уж было сказано, что любовь и море непостоянны и вероломны, что они несут людям несчетные блага равно как и несчетные беды, что наисчастливейшее плавание тем ни менее чревато страшными опасностями, что велика угроза рифов и бурь, что потерпеть кораблекрушение можно даже в гавани.
Но перечислив все, на что можно уповать, и все, чего следует страшиться, эти авторы слишком мало, на мой взгляд, сказали о сходстве любви с еле тлеющей, исчерпанной, отжившей, с теми долгими штилями, с теми докучными затишьями, которые так часты в экваториальных морях. Люди утомлены длительным путешествием, мечтают об его конце, но, хотя земля уже видна, попутного ветра все нет и нет; зной и холод терзают их, болезни и усталость обессиливают; вода и пища пришли к концу или стали неприятными на вкус».
Или
«Истинная любовь похожа на приведение: все о ней говорят, но мало кто ее видел».
Или
«Не в нашей воле полюбить или разлюбить, поэтому ни любовник не вправе жаловаться на ветреность своей любовницы, ни она – на его непостоянство».
Или
«Чем сильнее мы любим женщину, тем больше склонны ее ненавидеть».
Или
«Любовь правильнее всего сравнить с горячкой: тяжесть и длительность и той и другой не зависит от нашей воли».
Или
«Разве люди могли бы влюбляться, если бы с первого взгляда видели друг друга такими, какими видят по прошествии лет? Или разлучатся, если бы этот первоначальный взгляд остался неизменным?»
Или
«Когда люди уже не любят друг друга, им трудно найти повод для того, чтобы разойтись».
Или
«Человек истинно достойный может быть влюблен, как безумец, но не как глупец».
Или
«Те, кому довелось пережить большие страсти, потом всю жизнь и радуются своему исцеления и горюют о нем».
Или
«Очарование новизны в любви, подобно цветению фруктовых деревьев: оно быстро тускнеет и больше никогда не возвращается».
Или
«Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому, как ветер гасит свечу, но раздувает пожар».
Или
«Любовники только потому не скучают друг с другом, что они все время говорят о себе».
Или
«Ум всегда в дураках у сердца».
Или
«Порою легче стерпеть обман того, кого любишь, чем услышать от него всю правду».
Или
«Уму не под силу долго разыгрывать роль сердца».
Или
«Верность, которую удается сохранить только ценой больших усилий, ничуть не лучше измены».
И невооруженным глазом можно заметить, сколь иронично относится Ларошфуко к Любви. А вот его высказывания о ревности.
«Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым».
Или
«Ревность всегда рождается вместе с любовью, но не всегда вместе с ней умирает».
Или
«Терзания ревности – самые мучительные из человеческих терзаний, и к тому же менее всего внушающие сочувствие тому, кто их причиняет».
Или
«Ревнивая жена порою даже приятна мужу: он хотя бы все время слышит разговоры о предмете своей любви».
Вот сколь необычен взгляд на ревность оказался у Ларошфуко. А как он относится к дружбе?
«Люди обычно называют дружбой совместное времяпрепровождение, взаимную помощь в делах, обмен услугами – одним словом, такое отношение, где себялюбие надеется что-нибудь выгадать».
Или
«Не доверять друзьям позорнее, чем быть ими обманутым».
Или
«Нам ненадолго хватило бы добрых чувств, которые мы должны питать к нашим друзьям и благодетелям, если бы мы позволили себе вволю говорит об их недостатках».
Или
«Наша благодарность иногда бывает так велика, что, расплачиваясь с друзьями за сделанное нам добро, мы еще оставляем их у себя в долгу».
Или
«Мы постоянно жалуемся на друзей, чтобы заранее оправдать непостоянство нашей дружбы».
В следующих афоризмах Ларошфуко бросает свой проницательный взгляд в сферы лицемерного общества, обуянного интригами.
«Люди делают добро часто лишь для того, чтобы обрести возможность безнаказанно творить зло».
Или
«Истинно ловкие люди всю жизнь делают вид, что гнушаются хитростью, а на самом деле они просто приберегают ее для исключительных случаев, обещающих исключительную выгоду».
Или
«Показная простота – это утонченное лицемерие».
Или
«Изысканность ума сказывается в умении тонко льстить».
Или
«Мы всегда любим тех, кто восхищается нами, но не всегда любим тех, кем восхищаемся мы».
Или
«Короли чеканят людей, как монету: они назначают им цену какую заблагорассудится, и все вынуждены принимать этих людей не по их истинной стоимости, а по назначенному курсу».
Или
«Трудно любить тех, кого мы совсем не уважаем, но еще труднее любить тех, кого уважаем больше, чем себя».
Или
«Пышность погребальных обрядов не столько увековечивает достоинства мертвых, сколько ублажает тщеславие живых».
Или
«Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили».
Или
«Восхвалять государей за достоинства, которыми они не обладают, значит безнаказанно наносить им оскорбления».
Или
«Искренность – это чистосердечие. Мало кто обладает этим качеством, а то что мы принимаем за него, чаще всего просто тонкое притворство, цель которого – добиться откровенности окружающих».
Или
«Поистине необычайными достоинствами обладает тот, кто сумел заслужить похвалу своих завистников».
Или
«Умеренность провозгласили добродетелью для того, чтобы обуздать честолюбие великих людей и утешить людей незначительных, обладающих лишь скромным состоянием и скромными достоинствами».
Или
«Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой».
Или
«Люди скорее согласятся себя чернить, нежели молчать о себе».
Или
«Умный человек нередко попадал бы в затруднительные положения, не будь он окружен дураками».
Или
«Люди не любят хвалить и никогда не хвалят бескорыстно. Похвала – это искусная, скрытая, изящная лесть, приятная и тому, кто льстит, и тому, кому льстят: один принимает ее как награду за свои достоинства, другой преподносит, чтобы показать свою справедливость и проницательность».
Или
«У большинства людей любовь к справедливости – это просто боязнь подвергнуться несправедливости».
Или
«Умение ловко пользоваться посредственными способностями не внушает уважения – и все же нередко приносит людям больше славы, чем истинные достоинства».
Или
«Нелегко разгадать, чем вызван искренний, благородный поступок – порядочностью или дальновидным расчетом».
Или
«Жажда славы, боязнь позора, погоня за богатством, желание устроить жизнь удобно и приятно, стремление унизить других – вот что нередко лежит в основе доблести, столь превозносимой людьми».
Или
«Лицемерие – это дань уважения, которую порок платит добродетели».
Или
«Ошибки людей в их расчетах на благодарность за оказанные ими услуги происходят от того, что гордость дающего и гордость принимающего не могут сговориться о цене благодеяния».
Или
«Человеческое горе бывает лицемерно по-разному. Иногда, оплакивая потерю близкого, мы в действительности оплакиваем самих себя: мы оплакиваем наши утраченные наслаждения, богатство, влияние, мы горюем о добром отношении к нам. Таким образом мы проливаем слезы над участью живых, а относим их за счет мертвых. Есть еще один неглубокий источник слез, которые легко льются и легко высыхают: люди плачут, чтобы прослыть чувствительными, плачут, чтобы вызвать сострадание, плачут, чтобы быть оплаканными и, наконец, плачут, потому что не плакать стыдно».
Или
«Великодушие всем пренебрегает, чтобы всем завладеть».
Или
«Одним людям идут их недостатки, а другим даже достоинства не к лицу».
Или
«Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться; поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин».
Или
«Величавость – это непостижимая уловка тела, изобретенная для того, чтобы скрыть недостатки ума».
Или
«Воспитание молодых людей обычно сводится к поощрению их врожденного себялюбия».
Или
«Чаще всего страдание, это способность увидеть в чужих несчастьях свои собственные, это – предчувствие бедствий, которые могут постигнуть и нас. Мы помогаем людям, чтобы они в свою очередь помогли и нам; таким образом, наши заслуги сводятся просто к благодеяниям, которые мы загодя оказываем сами себе».
Или
«В свете иной раз высоко ценят людей, все достоинства которых сводятся к порокам, приятным в повседневной жизни».
Или
«Юношам часто кажется, что они естественны, тогда как на самом деле они просто не воспитаны и грубы».
Или
«Впервые вступая в свет, молодые люди должны быть застенчивы или даже неловки: уверенность и непринужденность манер обычно оборачивается наглостью».
Или
«Если тщеславие и не повергает в прах ваши добродетели, то, во всяком случае, оно их колеблет».
Или
«Себялюбие – это любовь человека к себе и ко всему, что составляет его благо. Оно побуждает людей обоготворять себя и, если судьба им потворствует, тиранить других: довольство оно находит лишь в себе самом, а на всем постороннем останавливается, как пчела на цветке, стараясь извлечь из него пользу. Ничто не сравнится с неистовством его желаний, скрытностью умыслов, хитроумием поступков; его способность подлаживаться невообразима, перевоплощения посрамляют любые метаморфозы.
Глубина пропастей себялюбия безмерна, мрак непроницаем. Оно, не ведая того, зачинает, вынашивает, вскармливает своими соками множество приязней и неприязней и потом производит на свет таких чудовищ, что либо искренне не признает их своими, ибо предпочитает от них отречься. Из тьмы, окутывающей его, возникают нелепые самообольщения, невежественные, грубые, дурацкие ошибки.
Когда речь идет о заветных его замыслах или важных предприятиях, оно мгновенно настораживается и, побуждаемое страстной жаждой добиться своего, видит, чует, слышит, догадывается, подозревает, проникает, усиливает с такой безошибочностью, что мнится, будто не только оно, но и каждая из его страстей наделена поистине магической проницательностью. Таков портрет себялюбия, чье существование исполнено непрерывных треволнений. Море с вечным приливом и отливом волн — вот точный образ себялюбия, неустанного движения его страстей и бурной смены его вожделений».
Подобно философам Древности, Ларошфуко уделяет внимание вопросам смерти.
«Ради сохранения нашего достоинства не станем даже самим себе признаваться в наших мыслях о смерти и возложим все надежды на бодрость нашего духа, а не на шаткие рассуждения о том, будто к ней следует приближаться безбоязненно. Было бы слишком самонадеянно с нашей стороны думать, что смерть и вблизи покажется нам такой же, какой мы видели ее издали, и что наши чувства, имя которым – слабость, достаточно закалены, чтобы позволить нам бестрепетно пройти через самое тяжкое из всех испытаний».
И конечно же, из сферы зрения герцога не выпадают дочери Евы.
«Легкое поведение – это наименьший недостаток женщин, известных своим легким поведением».
Или
«Строгость нравов у женщин – это белила и румяна, которыми они оттеняют свою красоту».
Или
«Женщины не осознают всей беспредельности своего кокетства».
Или
«Ум у большинства женщин служит не столько для укрепления их благоразумия, сколько для оправдания их безрассудства».
Или
«На свете много порядочных женщин, которым не опостылела их добродетель».
Или
«Почти все порядочные женщины – это нетронутые сокровища, которые потому и в неприкосновенности, что их никто не трогает».
Или
«Быть молодой, но некрасивой так же неутешительно для женщины, как быть красивой, но немолодой».
И в заключении.
«Старость – это преисподняя для женщин».
«Что и говорить, чтение Максим оставляло тяжелое впечатление и приводило к мрачным выводам. Отделить порок от добродетели не в состоянии не только сторонние наблюдатели, но и сам человек, который не давал себе труда разобраться в собственном поведении. Ничем не сдерживаемое себялюбие стремилось возобладать над всем с помощью ложно понятой чести, честолюбия, тщеславия, путем предательства и вероломства. Благородные отношения между людьми, их дружба, любовь, уважение друг к другу превратились в неприкрытый обман, потому что каждый старался любой ценой добиться превосходства и удовлетворить свой алчный эгоизм. Всякий поступок человека вызывает недоверие потому, что он был эгоистичен, а сам человек не гнушается никакими средствами, чтобы удовлетворить свои желания». (М. Разумовская)
Франсуа де Ларошфуко не предполагал опубликовывать свои максимы. Он раздавал их направо и налево в устной форме. Но в 1665 году в Париже неожиданно вышла небольшая книжица без указания имени автора под названием «Максимы или моральные размышления». Сие издание имело столь колоссальный успех, что распродано было тотчас, а за ним последовали еще несколько, что в те времена считалось почти невероятным. В предисловии к следующим изданиям Ларошфуко прибегает к довольно распространенному приему: он говорит, что чужая рукопись попала к нему совершенно случайно и он ей воспользовался.
Но эта уловка не помогла автору разоблачающих текстов, хотя он скрывал свое имя отнюдь не из страха перед мнением общества. Его обвинили в человеконенавистничестве. Он проигнорировал это обвинение, трезво отнесясь к нему, как истинный философ.
Интересно очень мнение русского писателя Льва Николаевича Толстого, который дал высочайшую оценку труду французского мыслителя. Вот она: «Собрание мыслей Ларошфуко – одна из тех книг, которые более всего содействовали образованию вкуса во французском народе и развитию в нем ясного ума и точности его выражений. Книга приучила людей не только думать, но и заключать свои мысли в живые, точные, сжатые и утонченные обороты. Со времен Возрождения никто, кроме Ларошфуко, не сделал этого».
Баснописец Жан Лафонтен шел своим путем в деле привития обществу людей высоких нравственных устоев. В разнообразных аллегорических образах он представил мудрость многих древних народов. Одним из главных авторов в его творчестве стал великий Эзоп – простой греческий раб. Первая книга французского баснописца называлась «Басни Эзопа, переложенные в стихи господином де Лафонтеном».
Жан был первенцем в семье королевского советника-хранителя вод и лесов в одном из графств Шампани. «Род Лафонтенов претендовал на рыцарское происхождение, но это дорого обошлось баснописцу, когда состоялось расследование о лицах, неправильно присвоивших себе дворянский титул. Лафонтена приговорили к штрафу в 2000 ливров. Он поспешил отказаться от разорявшего его титула. Потомки баснописца приписывали этот поступок свойственной Лафонтену беззаботности и небрежности.
Поступив учиться в семинарию, Жан охотнее читал поэтов, нежели книги религиозного содержания. Есть свидетельства современников, рисующих Лафонтена легкомысленным и необыкновенно рассеянным мечтателем. По-видимому, какое-то время он жил бессодержательной и однообразной жизнью праздного провинциала. В 1647 году отец Лафонтена, очевидно, желая положить предел беззаботной и беспорядочной жизни сына, передал ему свою должность и женил.
Жану тогда было двадцать семь лет, его жене – пятнадцать. Беззаботный будущий баснописец обнаружил свое влияние на молодую жену исключительно тем, что привил ей страсть к романам. При таких условиях семейная жизнь Лафонтенов сложилась в высшей степени нескладно и разорительно для их небольшого состояния. Друзья жены почли необходимым принять меры защиты ее личного имущества против беззаботности и расточительности мужа и выхлопотали разделение имущества супругов. Это разделение имущества совершилось спокойно и мирно.
Однако пропасть, лежавшая между мужем и женой, значительно расширилась. Жан жил почти все время в Париже, изредка наезжая домой для того, чтобы продать часть своего имущества, и нисколько не заботился ни о жене, ни о сыне, родившемся в первые годы брака. Рассказывают анекдотические случаи, что прислуга госпожи Лафонтен не узнавала ее мужа, а сам Лафонтен не узнал выросшего сына, когда тот случайно встретился ему. Такое отношение с самыми близкими людьми объясняется у Жана, человека очень доброго, необыкновенной мечтательностью, рассеянностью и небрежностью. Благодаря тем же свойствам характера, он быстро расточал свое состояние, немало не думая о будущем.
С такой же беззаботностью баснописец относился и к своим служебным обязанностям: так мало заботился о королевских водах и лесах, что получил строгий выговор, в котором говорились о расхищении лесов и бесконечном множестве других ущербов, относительно которых будет назначено расследование. Вследствие этого Лафонтен отказался от этой хлопотливой должности.
Необходимо, однако, отметить, что феноменальная рассеянность и беззаботность Лафонтена уживались с необыкновенной наблюдательностью, направленною преимущественно на жизнь природы, красоты которой он чувствовал, знаки которой он понимал и утверждал, что «все имеет свой язык во вселенной». Именно это свойство помогло ему вознестись на ту высоту воззрения на природу и животных, с которой он мог смело отрицать учение Декарта, видевшего в резвых зверюшках лишь живые машины.
Насколько Лафонтен любил делать наблюдения из жизни животных показывает следующий рассказ: как-то раз он воротился с прогулки к самому концу обеда. Друзья спросили его, почему он опоздал? Он ответил, что пришел с похорон муравья, что следил за погребальной процессией и проводил семью покойного от сада до дома, то есть до муравейника. При этом Жан живо описал общественное устройство этих маленьких насекомых.
Одна из племянниц кардинала Мазарини, герцогиня Бульон – веселая, полная жизни, сумела угадать в Лафонтене гениальное дарование и познакомила его с могущественным министром финансов Фуке. Сие событие состоялось в 1657 году, а двумя годами позже Жан стал придворным поэтом с жалованьем в тысячу ливров и с обязательством каждую четверть года представлять одно стихотворение.
Однако беззаботной и роскошной жизни в замке Во суждено было вскоре закончиться. Фуке арестовали в 1663 году. Лафонтен оплакивал в своем покровителе не только потерю своих надежд, но и несчастье человека, которого он любил искренно не из одной благодарности, но и за его хорошие качества. Некоторое время спустя, Лафонтен настойчиво добивался возможности проникнуть в помещение, где был заключен Фуке, и не получая на это дозволение, оставался на пороге его комнаты до глубокой ночи, которая наконец заставила его отказаться от своего намерения.
Жизнь Лафонтена в эту эпоху скрашивалась близкими отношениями с умственными светилами того времени – Расином, Мольером и другими. В один из моментов откровенности Мольер сказал, что никакие остроумники не смогут заменить «простодушного добряка». Этим прозвищем друзья окрестили Лафонтена. Они образовали тесный кружок. Собрание столь блестящих умов, по выражению самого Лафонтена, могло бы составить «академию». Но всякие серьезные разговоры и все, что только «пахнет академией», было изгнано участниками кружка с веселых собраний.
В это время Лафонтен стал сочинять пьесы фривольного содержания. По-видимому, сознание нравственной несостоятельности этих произведений не коробило драматурга, что объясняется, конечно же, нравами того времени. Однако, замечательно то, что автор извиняется перед своими зрителями в излишних вольностях. Возможно, лафонтеновские вольности произвели неблагоприятное впечатление при королевском дворе. Это обстоятельство может объяснить, почему баснописец посвятил свой первый сборник басен дофину, как бы желая рассеять предубеждения короля против него и обратить внимание на свои безупречно нравственные произведения.
В сборнике, появившемся в 1668 году Ларошфуко писал шестилетнему дофину: «Осмелюсь посвятить вам, ваше высочество, эти опыты. Они представляют приличное развлечения в ваши годы. Вы в таком возрасте, когда принцам дозволены забавы и игры; но в то же время вашей мысли не должны быть чужды серьезные размышления. Все это находится в баснях, которыми мы обязаны Эзопу. Он изобрел своеобразное искусство соединять одно с другим; чтение его произведений нечувствительно сеет в душу семена добродетели и научает ее самосознанию, не давая этого замечать и как бы делая совершенно другое».
В сборнике эзоповских басен автор явился публике как бы простым переводчиком. Эта скромность обманула многих современников, не дав заметить, что басни Лафонтена представляют собой вполне оригинальные, самостоятельные, поэтические произведения». (В сборнике басен не указано, кто автор процитированной вступительной статьи).
«И каждая басня его есть в одно и то же время и краткая драма или комедия, и эпос, и лирической произведение». (Мормонтель) «Басни Лафонтена, — говорит другой ценитель литературы, — это театр, где мы видим в сокращении все роды драмы, начиная с высших комедий и трагедий, и кончая самым простым – водевилем».
Самую известную басню «Стрекоза и Муравей» можно было бы отнести к жанру трагедии, ведь без помощи Муравья Стрекоза непременно погибнет.
Жан-Жак Руссо в своем «Эмиле» осуждал эту басню, как «учащую детей жестокости». Эпикур, прочтя ее у Эзопа, пересказал по-своему. В его интерпретации садовник перекопал землю и погубил весь труд Муравья и его самого. Мораль у Эпикура такова: веселись пока живешь. Надо сказать, что жизнь самого Лафонтена оказалась похожа на жизнь Стрекозы. Он был беззаботен, не утруждал себя повседневными заботами, проживая на вольных хлебах то у одного покровителя, то у другого.
А вот басня о силе сильного и слабости слабого.
А вот басня об отваге в мечтах и о страхе на деле.
А вот басня о неудавшемся Пигмалионе.
Природной склонности ничем не истребишь.
А вот басня о недоступном плоде.
А вот басня о том, как сильный стал бессильным.
А вот басня о поперечной жене.
А вот басня о трудолюбивой Пчеле и Мухе-прихвостне.
Вот басня о Сократе и о малом количестве истинных друзей.
Вот басня о хитроумной бесхвостой Лисице.
А вот басня о том, что кротость успешнее насилья.
Так кротость действует успешнее насилья.
А вот басня об обманчивости внешнего вида.
А вот басня о том, что происходит, когда за добро платят злом.
А вот басня о том, что если поможешь другому, то и сам не на надорвешься.
А вот басня о том, что на Бога надо надеяться, да самому не плошать при этом.
А вот басня об истинном друге.
А вот басня о том, как Судьба посмеялась над Скупым.
А вот басня, восхваляющая басни.
Храм, воздвигнутый во славу басен был обширен и просторен. Лафонтен опубликовал около двухсот пятидесяти произведений этого жанра, родившегося в глубинах Античной древности. Когда читаешь их, кажется, что они созданы шутя, с непостижимой легкостью, так же как и жил их создатель, «порхая» из одного дома покровителя в другой. Его повсюду принимали с удовольствием – кому не хочется иметь рядом и остроумного и просто умного человека.
О том, как создавались басни Лафонтен однажды сказал:
«Чтобы оценить творчество Лафонтена, нужно непрестанно помнить, что он – поэт не героизма, а обыкновенной жизни, здравого рассудка.
Многие его современники знали, что он лелеет заветную мечту сесть в академическое кресло. Король, однако, долго не давал Лафонтену звание академика, когда же баснописец его получил, то академия сделалась настоящей его страстью. Баснописца влекли туда и дружеские отношения с товарищами, и любовь к литературе. Почтенные годы не помешали беззаботному поэту и в этот период жизни несколько запятнать себя неосторожным поведением и фривольными пьесками. В Париже существовало тогда общество молодых аристократов, предававшихся весьма беспорядочной жизни, и семидесятилетний Лафонтен являлся участником их разгульных кутежей. Ему так нравилось жить.
Девиз Лафонтена — «Поучать услаждая» — подхватила и французская писательница Мари де Лафайет. «Ее роман Принцесса Клевская, обычно считают первым аналитическим романом, прообразом психологических романов Х1Х века». (Л. Гинзбург)
«Блистательная впоследствии светская карьера Лафайет началась с разочарований. Ее отец умирает, едва упрочив свое положение в обществе. С помощью влиятельной покровительницы шестнадцатилетняя Мари получает почетную придворную должность королевской фрейлины. Она уже готова предстать перед Анной Австрийской, когда события Фронды разрушают этот великолепный проект. Двор вынужден в спешке покинуть Париж, а Мари вместе с матерью и отчимом, скомпрометировавшим себя связями с фрондерами-заговорщиками, в течение нескольких месяцев обречена скучать в провинциальном замке, где единственным ее развлечением было чтение романов.
Правда, матери Мари удается вскоре устроить ее в монастырь, где воспитывались знатные наследницы. Здесь шестнадцатилетняя девушка была представлена десятилетней английской принцессе Генриэтте. Эта встреча стала началом дальнейшей долгой дружбой, и в конечном счете обеспечила будущей писательнице блестящее будущее в высшем придворном свете.
Мари выходит замуж за недавно овдовевшего графа де Лафайет. Молодая девушка, вероятно, очарована его блестящим именем. Итак, графиня де Лафайет обосновалась в Париже. Здесь она часто посещает светские и литературные салоны. Граф же вынужден большую часть года проводить в своих имениях, одержимый хозяйственными заботами. Графиня не имеет возможности покинуть Париж, потому что занята воспитанием и образованием своих двух сыновей. Но это не мешает браку Лафайетов внешне быть вполне благополучным, и отношения между супругами до конца остаются ровными и дружественными.
Один из литературных салонов посещает и Ларошфуко, встречается здесь с Мари, и у них завязывается долгая дружба. Герцог стал единственным близким ей человеком. Их многолетняя дружба вызывала живое любопытство и пересуды. Современники начали живо интересоваться подоплекой этой дружбы. Писательница же с негодованием отвергла все сплетни. Вот как она определяет смысл этого духовного союза: «Господин Ларошфуко развил мой ум, но я изменила его сердце».
Несомненно, их отношения, о которых нам не известно ничего достоверного, не укладываются в схему тривиального романа. Удивительна близость двух таких несходных, на первый взгляд, умов. Надо отметить, что расцвет творчества Мари совпадает с периодом духовного общения с Ларошфуко.
Художественный мир писательницы выстраивается по новым законам. В ее произведениях уже нельзя встретить, как в других романах ХУП века, благородных героев-рыцарей, разыскивающих по всему свету своих возлюбленных и доверяющих сердечные муки луне и ветру; изящных, чувственных пастушков, слагающих любовные вирши на фоне идиллического пейзажа, или коварных обманутых мужей, подающих своим изменившим женам сердца их возлюбленных на пиршеском блюде. Она пишет о своем времени, о людях хорошо известной ей среды, переживающих житейские драмы, заблуждения сердца и ума.
Надо сказать, что в эпоху Людовика Х1У, когда создавались эти произведения, меняется и сам стиль жизни французского дворянства. Жизнь придворного принимает своеобразный публичный характер: дворцовые ассамблеи, балы, строго регламентированные визиты к особам избранного круга, обеды, ужины и прогулки – все это исключало уединение. Сам король давал пример подобного стиля жизни, превратив даже свое утреннее одевание в торжественную церемонию. В придворной среде получает распространение философия «галантной» любви, с которой несовместимы трагические глубокие переживания. За изысканной любовной риторикой часто скрывается мелочный тщеславный эгоизм». (Н. Забабурова)
Увидеть высший свет не со стороны, не с критической точки зрения, а изнутри, романтизированной, галантной утопии любви дала возможность фрейлина Мари де Лафайет.
Внешне она отнюдь не отличалась изысканной красотой. Вот какое воспоминание оставил о фрейлине одного из ее современников: «Крупное, почти с мужскими чертами лицо исполнено холодного достоинства, но в уголках тонко очерченного рта, в светящихся умом глазах спрятана насмешливая улыбка. Ни тени женского кокетства, скорее властность, достоинство и проницательный ум». Быть может, где-то в глубине души Мари мечтала об ином облике – утонченном и нежном, и потому-то ее героиня принцесса Клевская именно таким обликом и обладает? Кто знает. Но пора обратить свой взор на принцессу и ее время.
Итак, роман «Принцесса Клевская».
«Никогда еще роскошь королевского двора и утонченность светских нравов не достигали во Франции такого расцвета, как в последние годы царствования Генриха П. Сам король был галантен, хорош собой и склонен к любовным утехам. Будучи необычайно искусным во всех телесных упражнениях, Генрих П сделал их одним из главных своих занятий. Каждый день ездили на охоту, играли в мяч, устраивали балетные представления и прочие забавы.
Честолюбие и любовные похождения наполняли собою жизнь двора, занимая одинаково и мужчин и женщин. Здесь сталкивалось множество различных интересов, велось множество интриг, в которых женщины принимали столь видное участие, что любовь всегда примешивалась к политике и политика к любви. Ни один из придворных не оставался бездеятельным или безразличным: каждый стремился возвыситься, понравиться, услужить или навредить: никто не знал ни скуки, ни праздности. Всевозможные кружки и салоны соперничали между собой и завидовали друг другу. Оттого-то при дворе и царило всегда легкое возбуждение, не доходившее, впрочем, до раздоров, что делало галантное общество очень привлекательным.
Тогда-то и появилась при дворе одна красавица, которая привлекла к себе всеобщее внимание. Надо полагать, что она была совершенством красоты, иначе бы не вызвала восхищения в кругу, где привыкли видеть красивых женщин. Ее мать мадам Шартр, достоинства, добродетели и прочие качества который были чрезвычайны, потеряв мужа, много лет провела вдали от двора. Живя уединенно, она посвятила себя воспитанию дочери, стараясь развить не только ее ум и красоту, но и воспитать в ней нравственные чувства так, что дочь по-настоящему полюбила добродетель.
Большинство матерей полагают, будто достаточно никогда не говорить при дочерях о любовных делах, чтобы навсегда отвратить от них юных девиц. Мадам Шартр была противоположного мнения. Она часто рассказывала дочери о любви, не скрывая, какова ее сладость, чтобы легче показать, какие в ней таятся опасности. Она говорила ей о неискренности мужчин, об их обманах и неверности, о семейных разладах, к которым приводят любовные связи. Мать рисовала дочери, как безмятежна жизнь порядочной женщины, как украшает и возвышает добродетель особу, обладающую красотой и знатным происхождением. При этом она говорила о том, сколь трудно бывает сохранить добродетель, о том, что это возможно лишь при величайшей строгости к самой себе и при очень большом стремлении привязаться к тому, кто один может дать женщине счастье, заключающееся во взаимной супружеской любви.
Мадмуазель де Шартр считалась тогда одной из самых завидных партий во Франции, и, несмотря на ее крайнюю молодость, ей уже было сделано несколько предложений. Принц Клевский, юноша, достойнейший во всех отношениях, случайно увидевший ее у известного ювелира, был поражен необыкновенной прелестью черт ее лица, белизной кожи, белокурыми волосами, всем ее обликом, полным очарования и грации.
В скором времени к мадам де Шартр явился посредник от принца. Она приняла сделанное предложение, не боясь выдать свою дочь замуж за нелюбимого человека, ибо человеком этим был принц Клевский. Тотчас стороны договорились об условиях брачного контракта.
Принц Клевский, хотя и считал себя счастливцем, все же не был полностью удовлетворен. С болью он замечал, что отношение к нему мадмуазель де Шартр не шло дальше уважения и признательности, и не мог льстить себя надежной, что она таила чувства более нежные, ибо их теперешнее положение позволяло ей проявлять эти чувства, не нанося ущерба своей чрезвычайной скромности.
После заключения брака принц обнаружил, что мадмуазель Шартр, изменив имя, не переменила своих чувств. Положение мужа давало ему большие права, но не могло дать ему места в сердце жены. Поэтому, став ее мужем, он не переставал быть влюбленным в нее, ибо всегда желал чего-то большего, нежели лишь обладания ею. И хотя ей жилось с ним превосходно, он не был счастлив вполне. Отнюдь не ревность омрачала его счастье: никогда еще не было мужа, которому она была бы так чужда, как и не было жены, столь далекой от того, чтобы давать к ней повод.
Тем ни менее принцессе приходилось вращаться в придворной среде, каждый вечер быть у короля и ее Высочества. Самые молодые и галантные кавалеры видели ее там, но весь ее облик вызывал к себе такую почтительность, и она, казалось, была так мало расположена иметь поклонников, что даже самые предприимчивые в любовных делах, не осмеливались высказывать ей свой интерес иначе, как светскими услугами и должной учтивостью.
Однажды на придворном балу принцесса Клевская в тот момент, когда она кончила танцевать со своим кавалером и искала глазами, кого бы ей теперь выбрать, король во всеуслышание предложил ей пригласить герцога Немуровского. Трудно было не изумиться наружности герцога, особенно в этот раз, когда старание, с которым он одевался к вечеру, еще более увеличивало силу обаяния, исходившего от него. Сам же герцог настолько был поражен красотой принцессы, что когда приблизился к ней и она сделала ему реверанс, он не мог скрыть своего восторга. Едва они начали танцевать, как в зале поднялся ропот похвалы. Король и королева, приметив, что молодые люди никогда прежде не встречались, усмотрели нечто необычайное в том, как они танцуют друг с другом.
Когда принцесса Клевская вернулась домой, ее мысли были так полны всем случившемся на балу, что, несмотря на весьма поздний час, она направилась в комнату матери. Рассказывая о событиях вечера, дочь говорила о герцоге Немурском так, что мадам де Шартр пришла в голову мысль о том, что на балу произошло нечто большее, чем могло показаться невнимательному взору.
Любовь же к принцессе Клевской с самого начала так захватила герцога Немурского, что он не только утратил влечение ко всем своим прежним возлюбленным, но и вовсе позабыл о них. Он даже не старался искать предлогов для разрыва с ними: у него не хватило бы терпения выслушивать их жалобы и отвечать на их упреки. В отношении же принцессы герцог вел себя столь благоразумно и был так осмотрителен, что никто и не подозревал о его любви. Даже сама принцесса Клевская едва ли что-нибудь заметила бы, если бы ее собственное влечение к нему не сделало ее внимательнее к поведению герцога более пристальным. И вот у нее уже не осталось сомнений в его чувствах. Она понимала, что к герцогу у нее возникли те чувства, которых так ждал от нее принц Клевский, и сознавала, как постыдно питать эти чувства не к супругу, который их заслуживал, а к кому-то другому.
Принц Клевский, видя успех своей жены в высшем свете, неимоверно страдал от ревности и от невнимания жены, ибо для влюбленного нет ничего более невыносимого, чем балы, которые посещала принцесса. Известно, что всякий любящий опечален тем, что в течение нескольких дней его любят меньше, потому как нет такой женщины, которой заботы о своем наряде не помешали бы думать о возлюбленном. Они всецело поглощены своим занятием и наряжаются в угоду всему обществу, а не только ради того, кого любят. И чем больше восхищаются ею окружающие, тем больше он, лишенный ее любви, считает себя несчастным. Он находится в постоянном страхе, как бы ее красота не воспламенила новой страсти в ком-нибудь, кто окажется счастливее его.
В это время мадам де Шартр сильно занемогла, а вскоре ее состояние ухудшилось настолько, что надежда на выздоровление начала исчезать. Она приняла слова врачей о грозящей ей опасности с твердостью духа, достойной ее добродетели и ее набожности. Когда врачи ушли, мать подозвала к себе принцессу.
— Приходится нам расстаться, дочь моя, — сказала она, протягивая ей руку. – Опасность, в которой я вас оставляю, и нужда, которую вы испытываете во мне, умножают огорчения, с которыми я покидаю вас. Я вижу, вы чувствуете влечение к герцогу Немурскому — я вовсе не прошу вас признаться мне в этом: я уже не могу полагаться на вашу искренность. Но знайте, вы находитесь на краю пропасти. Нужно большое напряжение сил и воли, чтобы избежать гибели. Вспомните о вашем долге перед мужем, вспомните о долге перед самой собой и подумайте о той приобретенной вами доброй славе, которой я вам так желала и которую вы теперь готовы потерять.
Дочь моя, проявите силу воли и мужество, удалитесь от двора; уговорите вашего мужа увести вас; не бойтесь никаких тягот и трудностей на вашем пути: как бы они вас не ужасали вначале, впоследствии они окажутся более легкими, чем несчастье, которое принесет с собой любовное увлечение. Если что-нибудь могло бы омрачить блаженство, на которое я надеюсь, уходя из этого мира, то это несчастье видеть вас падшей, подобно многим другим женщинам. Но если уж это несчастье должно с вами случиться, я с радостью приемлю свою смерть, чтобы не стать его свидетельницей.
Принцесса Клевская, убитая горем, орошала слезами руку матери, сжимая ее в своей. После ее смерти она пребывала в крайней печали. Муж не отходил от принцессы не на шаг и увез свою супругу в деревню, чтобы удалить от тех мест, вид которых мог лишь обострить ее горе. Обращение с нею мужа заставило принцессу как никогда сильно жалеть, что у нее не было к нему чувств, на которые он имел право. Она стала с ним более приветливой и нежной чем когда-либо раньше, ни на минуту не отпускала его от себя, и ей казалось, что если она привяжется к нему, это защитит ее от герцога Немурского.
Но все было тщетно. Вернувшись в свет, принцесса Клевская как ни старалась избегать взглядов герцога и говорить с ним меньше, чем с другими, ей не всегда удавалось сдерживать невольные признаки душевного волнения, которые позволяли герцогу судить, что он ей небезразличен. Человек менее проницательный, возможно, ничего этого не заметил бы, но герцог был уже столь опытен в любви, что едва ли от него могли укрыться чувства женщины, полюбившей его.
Поскольку принцесса ничего не могла с собой поделать и также не вольна была удалиться от двора, ей казалось, что она находится на краю пропасти и готова впасть в ту беду, которую она считала величайшей на свете, а именно – обнаружить перед герцогом Немурским свое увлечение им. И она подумала, что должна признаться своему мужу в склонности к герцогу. Эта мысль долго ее занимала, затем она удивилась, как могло такое прийти ей в голову, сочла свое намерение безумным, и снова перед ней встал вопрос: на что же решиться.
Когда состоялся рыцарский турнир на большом ристалище, королю и герцогу Немурскому достались самые горячие кони, которые так и норовили наброситься друг на друга. Герцог, боясь, как бы не ушибить короля, резко осадил своего скакуна, его конь налетел на столб манежа с такой силой, что от сотрясения всадник покачнулся в седле. Все бросились к нему, полагая, что он порядком пострадал. Принцесса Клевская испугалась за герцога больше всех остальных. Нежность, которую она питала к нему, ее страх и смятение были столь велики, что она забыла о необходимости их скрывать и настолько переменилась в лице, что это заметил бы любой человек даже менее заинтересованный, чем принц Клевский.
От полученного толчка герцог едва не лишился чувств и некоторое время со склоненной головой почти лежал на руках друзей, которые его поддерживали. Когда он поднял голову, то прежде всего увидел принцессу Клевскую; прочитав на ее лице выражение участия, он взглядом высказал ей, насколько оно его тронуло. Принцесса Клевская, оправившись от испуга, сразу же подумала о том, что она, может быть, себя выдала и страшно испугалась.
«Я побеждена, — думала она, — я покорилась влечению, которое охватывает меня помимо моей воли. Надо бежать туда, где не будет герцога Немурского, надо уехать в деревню, каким бы сумасбродным ни был мой отъезд в глазах общества».
Ее неожиданная просьба об отъезде в деревню удивила супруга.
— Ах, сударыня! – воскликнул принц Клевский. – Ваше настроение и ваши слова говорят, что у вас есть неизвестные мне причины желать уединения. И я заклинаю вас сказать мне о них.
Он долго умолял ее поведать ему причины, но так и не смог уговорить. Видя, что ее оправдания только разжигают любопытство мужа, принцесса опустила глаза и погрузилась в глубокое молчание. Затем она вдруг заговорила, глядя прямо ему в лицо:
— Не принуждайте меня признаваться в том, в чем у меня не хватает сил открыться перед вами, хотя я уже сколько раз намеревалась это сделать. Но подумайте, не будет ли противно благоразумию, когда женщина моего возраста, свободная в своем поведении, станет проводить время среди придворных.
— Что вы имеете ввиду, сударыня! – вскричал принц. – Я не смею истолковывать смысла ваших слов из боязни оскорбить вас.
— Что же делать, сударь, — отвечала она, упав перед ним на колени, — я признаюсь вам в том, в чем еще ни одна женщина не признавалась своему мужу; но невинность моего поведения и моих намерений придают мне силы для этого. Да, действительно, у меня есть причины держаться вдали от двора; я хочу уберечься от опасностей, которые подстерегают иногда женщин моего возраста. Я ни разу не проявила никаких признаков слабости, и я не опасалась бы, что обнаружу их, если бы вы предоставили мне свободу удалиться от двора или если бы подле меня была еще мадам де Шартр, чтобы помочь мне правильно себя вести. Как бы не был ужасен сделанный мною выбор, я останавливаюсь на нем с радостью, чтобы продолжить быть достойной вас.
Слушая эти речи, принц совершенно потерял над собой власть. Он уронил на руки свою голову и даже не подумал о том, чтобы поднять с колен свою жену. Когда же она умолкла, и он, взглянув на нее, увидел ее, стоящую на коленях, с залитым слезами лицом, светившимся восхитительной красотой, он подумал, что умрет от горя. Он обнял ее, помогая ей встать с земли.
— Это вы должны пожалеть меня, сударыня, — сказал он, — я не достоин вашей жалости. И простите меня, если в первые минуты столь великого горя я не откликнулся как должно на ваш поступок. Вы кажетесь мне самой благородной, самой восхитительной женщиной на свете, и в то же время я считаю себя самым несчастным из всех людей, когда-либо обитавших на земле. Я так и не смог разбудить вашу любовь, а теперь я вижу, вы страшитесь, что она возникла у вас к кому-то другому.
Принц Клевский так расстроился, произнося последние слова, что едва смог их договорить. Они дошли и до сердца его жены: обливаясь слезами, она обняла его с такой нежностью и такой грустью, что им овладело почти столь же горестное состояние, в каком находилась она. Принц не ошибся: доверие, оказанное им своей жене, служило ей лучшей защитой от герцога Немурского, и побудило принцессу принять более строгие решения, чем ее могло бы заставить любое принуждение. Итак, она стала ходить в Лувр к королеве, но присутствия и взглядов герцога избегала с такой тщательностью, что отнимала у него почти всю ту радость, которую давало ему сознание, что он любим ею.
Вскоре высший свет заметил, какие бурные чувства разыгрываются в этом любовном треугольнике, хотя каждый из его участников старался как можно тщательнее скрыть их. Принц Клевский впал в отчаяние.
— Мне достаточно того, что мою жену подозревают в измене. Одной этой причины хватило бы, чтобы свести меня с ума, — говорил он принцессе. – Меня одолевают неистовые и опасные чувства, которых я не в силах подавить: то я считаю себя уже недостойным вас, то вы кажетесь мне недостойной меня, я обожаю вас – и я вас ненавижу, я оскорбляю вас – и прошу у вас прощения, я восторгаюсь вами и стыжусь своего восторга, — нет во мне больше ни спокойствия, ни благоразумия.
А у герцога, так и не увидевшего ни одного знака любви, страсть была пылка и нежна. Он часто удалялся под ивы и прогуливался вдоль ручейка. Отойдя как можно дальше, чтобы никто не мог видеть его, предавался своим любовным мечтам, и сердце его было до такой степени переполнено, что на глазах выступали слезы. Но это были не те слезы, которые порождаются только печалью, — в них была примесь восторга и нежности, известных только любви.
Принц же Клевский не смог устоять против обрушившегося на него несчастья. У него началась горячка: ее приступы были настолько жестоки, что болезнь сразу же оказалась очень опасной. К величайшей неожиданности и огорчению принцессы, он принимал ее заботу с небывалой холодностью. Ей показалось даже, что он лишь скрипя сердце принимает ее ухаживания, но потом она приписала это его тяжкой болезни.
Плачевное состояние супруга принцессы Клевской зародило в герцоге новые надежды. Он предвидел, что, может быть, принцесса получит свободу следовать своему влечению, и тогда в будущем, его, возможно, ожидает длительное счастье и непрерывное блаженство. Эта мысль приводила герцога в такое волнение, что у него не хватало сил думать об этом, и он старался отвлечься от этих мыслей, боясь оказаться слишком несчастным, если ему суждено будет распрощаться со своими мечтами.
Между тем лекари потеряли всякую надежду на выздоровление принца Клевского. Обливаясь слезами, принцесса подошла к его постели и опустилась перед ней на колени. Супруг не хотел обнаружить перед ней, какую нестерпимую боль она ему причинила; но ее заботы и ее огорчение, которые то представились ему искренними, то казались притворствоми, внушили ему чувства столь противоречивые и столь горестные, что ему стало не под силу скрывать их.
— Вы проливаете обильные слезы, сударыня, — сказал он, — по поводу смерти, в которой повинны вы сами, — она не может вызвать у вас такую скорбь, как вы это хотите изобразить. В моем положении упреки уже бесполезны, — продолжал он голосом, ослабшим от болезни и душевных страданий, — но знайте, что умираю я от жестокого огорчения, которое вы причинили мне. Знайте, что вы сделали смерть для меня желанной, потому как после того, как вы отняли у меня уважение и нежность, которые я испытывал к вам, жизнь стала для меня ужасной. На что мне она, если я должен проводить ее рядом с женщиной, так пылко любимой мною и так жестоко обманувшей меня. Моя смерть даст вам свободу, и вы сможете осчастливить герцога Немурского, не совершая при этом никакого преступления. Что мне до того, что случиться, когда меня уже не будет на свете, и стоит ли мне иметь слабость над этим задумываться.
— Вы упрекаете меня в преступлениях! — в ответ воскликнула принцесса. – Но ведь мне незнакома даже мысль о них! Никакое иное поведение не могло бы так безупречно отвечать требованиям самой строгой нравственности, и я не совершила ни одного такого поступка, который заставил бы меня желать вашей смерти.
— Так вы бы желали, — отвечал принц, глядя на нее с презрением, — чтобы я был свидетелем ночей, проведенных вами с герцогом Немурским?
— Нет, сударь, — отвечала она, — никогда я не проводила ночей, ни даже мгновений с герцогом Немурским. Он никогда не виделся со мной наедине… Я тысячу раз готова была разразиться слезами…
— Не продолжайте! — прервал ее принц, — Лживые клятвы причиняют мне не меньшую боль, чем искреннее признание вины.
Принцесса была не в силах отвечать ему, слезы огорчения лишили ее способности говорить. Принц прожил еще несколько дней и скончался с удивительной твердостью духа. Вдова так сильно была подавлена духом, что едва не лишилась рассудка. Когда же она вновь обрела способность размышлять и когда она поняла, какого лишилась мужа, и увидела, что сама является виновницей его смерти, потому что питала любовь к другому, она почувствовала в себе самой и к герцогу Немурскому такую жгучую ненависть, какую невозможно себе представить.
Но прошло несколько месяцев. И ее безутешная скорбь сменилась тихой и спокойной грустью. Измученный неопределенным состоянием герцог решил каким бы то ни было способом выяснить свою судьбу. «Чего мне еще ждать, — рассуждал он. – Я уже с давних пор знаю, что любим; она свободна, никакой долг больше не заставляет отказывать мне. Зачем же довольствоваться созерцанием ее издалека, втайне от нее, не имея случая поговорить с нею? Неужели любовь столь бесследно лишила меня разума и смелости, сделав совершенно непохожим на того человека, каким я был в других любовных увлечениях моей жизни? Мне следовало уважать горе принцессы, но я уважаю его слишком долго и тем самым даю ей время подавить склонность, которую она питает ко мне».
Когда представилась возможность встретить принцессу Клевскую наедине, невозможно передать, что испытали оба влюбленные. Некоторое время они не произносили ни слова. Наконец герцог прервал молчание.
— Хотя я еще никогда с вами не говорил об этом, — начал он, — но я жажду счастья быть любимым вами.
— Мой долг, — возразила она, — навсегда запрещает мне думать о ком бы то ни было, и особенно о вас, по причинам, которые вам не известны, — ответила принцесса. – Кроме того, я знаю: вы свободны, я тоже, и обстоятельства сложились так, что у окружающих нет повода осуждать нас, если бы мы соединились навеки.
Но разве мужчина способен сохранить свою страсть в этих вечных союзах? Можно ли мне надеяться на чудо и могу ли я себя поставить в такое положение, чтобы на моих глазах неминуемо угасла эта любовь, составляющая счастье всей моей жизни? Принц Клевский был, возможно, единственный на свете человек, способный сохранить любовь в супружестве. Моей судьбе было неугодно, чтобы я воспользовалась этим счастьем; возможно также, что его страсть поддерживалась лишь отсутствием взаимности с моей стороны. Я не обладаю таким же средством, чтобы сохранить вашу влюбленность; мне даже кажется, что ваше постоянство породили препятствия: встречая их поминутно на своем пути, вы стремились преодолеть их, а мои промахи и непроизвольные поступки, которые случайно становились вам известны, рождали достаточно надежд, чтобы не оттолкнуть вас.
Ничто не заставит меня забыть, что вы от рождения расположены к любви и одарены всеми качествами, помогающими одержать легкие победы. У вас было уже немало увлечений, и вы еще будете увлекаться много раз. Пройдет некоторое время, и я перестану составлять ваше счастье и увижу, что вас привлекает другая, как раньше привлекала я. Мне это доставит нестерпимые терзания, и может даже случиться, что меня не минует несчастье изведать ревность – величайшее из всех страданий.
Герцог бросился к ее ногам и дал волю тем разнообразным чувствам, которые так волновали его. Он выразил принцессе и своими словами, и своими слезами самую пылкую и нежную любовь когда-либо поражавшую человеческое сердце.
— Сударыня! — вскричал он. – Поверьте, мои чувства к вам вечны!
— Прощайте! — остановила его принцесса. – Я стыжусь нашего разговора. — С этими словами она удалилась, и герцог не мог ее удержать.
Принцессе Клевской пришлось выдержать немалую борьбу с собой, но в конце концов она преодолела эту страсть, несколько ослабленную мучительной болезнью, которая поразила ее вскоре после разрыва с герцогом. Мысль о смерти вернула ей образ принца Клевского. Память о нем согласная с ее долгом, глубоко проникла в сердце. Мирские страсти и занятия стали казаться ей такими, какими они являются в глазах людей, имеющих более широкие и отвлеченные взгляды. Состояние ее здоровья было незавидным, и оно поддерживало в ней это настроение. Под предлогом перемены воздуха принцесса удалилась в одну старую обитель, не высказывая, впрочем, определенного намерения навсегда уйти от двора.
При первом же известии об этом поступке герцог Немурский понял его значение и оценил всю тяжесть его последствий. Но и утратив надежду, он продолжал принимать все возможные меры, чтобы склонить принцессу к возвращению. В ответ на все его попытки, принцесса Клевская оповестила герцога в своем письме, что давно пришла к убеждению о несовместимости своего долга и душевного спокойствия с желанием быть вместе с ним. Она почувствовала к сторонам светской жизни такое равнодушие, которое побудило ее отречься от них навсегда.
Герцог думал, что горе убьет его. Но в конце концов он уехал, смирившись с необходимостью, настолько подавленный, как может быть подавлен лишь человек, потерявший всякую надежду. Тем ни менее он не сразу покорился судьбе и делал все, что мог, придумать для того, чтобы принцесса изменила свое решение. Но прошли годы, время и разлука умерили его печаль и угасили страсть.
А принцесса Клевкая вела образ жизни, не оставлявшей никаких надежд на то, что она когда-либо изменит их. И жизнь ее, продолжавшаяся недолго, останется примером неповторимой добродетели».
Так закончилась эта печальная идиллическая история любви в этом благородном любовном треугольнике.
«Надо сказать, что Мари де Лафайет ни одного своего произведения не издала под своим именем. Анатоль Франс достаточно тонко объяснил, почему она столь тщательно маскировала свою писательскую деятельность. Дело в том, — рассуждал он, — что все женщины-писательницы того времени не пользовались добрым именем. Новое поколение сурово относилось к блистательным дамам, которых прежде так восхваляли, и довольно решительно потребовало от женщины вернуться к домашним делам. Госпожа де Лафайет не хотела, чтобы ее считали ученой, и вступила в пределы Республики Словесности под тайным покрывалом. К тому же она была богобоязненна и принадлежала к кружку, в котором питали отвращение к романам».
Кроме того, сокрытие собственного авторства отвечало, вероятно, определенным личностным качествам мадам де Лафайет: сдержанности, граничащей со скрытностью, презрению ко всяческой суетности. Последние годы своей жизни Мари провела в глубоком одиночестве, почти порвав все свои светские связи, изнуренная мучительными недомоганиями. Она умерла, так и не решившись открыть потомкам тайну своего авторства». (Н. Забабурова)
«Живя в эпоху преклонения перед разумом, когда новое рационалистическое мировоззрение завоевывало самые просвещенные умы, мадам де Лафайет в печальной истории принцессы Клевской, как будто находит еще одно подтверждение своей идеи: стремления человека к счастью бесплодны, он может выбрать лишь один из двух путей: либо кинуться в водоворот страстей и погибнуть в нем, либо отказаться от них, несмотря на страдания, и все же прийти к покою и умиротворенности». (А. Цуканов)
Прошли века с тех времен, когда Мари взяла в руки перо и излила историю принцессы на белые листы бумаги. И кто знает, не свою ли скрытую любовь она доверила этой первозданной белизне, не Франсуа ли Ларошфуко посвящены были ее строки?..
Если Мари де Лафайет отважилась написать роман о современной ей жизни, то великий драматург Жан Расин обратил свой взгляд во времена давно минувших дней.
Родился он далеко не в богатой и не знатной семье, да еще и рано остался сиротой. Его стала воспитывать бабушка. Подросшего Жана она отдала учиться в монастырь Пор-Рояль, в котором проповедовалось учение янсенистов, возникшее в недрах католической церкви. Это учение опиралось на представления о изначальной слабости и греховности земного человека, судьба которого предопределена ему еще до рождения. И тем ни менее это учение проповедовало и строгую нравственность, игнорируя такое возможное обстоятельство: а вдруг судьба предполагала в данном отпрыске рода человеческого увидеть натуру невоздержанную и страстную?
Жан Расин как раз и оказался тем самым отпрыском, по отношению к которому судьба не собиралась предъявлять слишком строгие требования. Когда девятнадцатилетним юношей он продолжил свое обучение в парижском колледже, богемная и светская жизнь стали его постоянными спутницами и не собирались отходить в сторонку, когда гневные письма родственников-янсенистов пытались вразумить «распоясавшегося» юношу.
Он не собирался вразумляться, а вовсю отдавался любви и поэзии, нашептывая на ушко какой-нибудь прелестнице стишки привольных пастушков:
Иной раз затевая спор с не в меру скромной девой, Жан нашептывал ей довольно нескромные строки:
Первой победой Жана Расина и первым шагом к построению карьеры при королевском дворе было первое представление его оды под названием «Нимфа Сены», написанной по случаю бракосочетания Людовика Х1У. Поэт очутился среди пышной толпы приближенных в стенах великолепно убранного дворца. Его сердце сначала замерло, а потом бешено забилось, когда актер начал читать оду об античной Нимфе, спустившейся в воды европейской реки, струящейся по католическому миру. Зал до краев наполнился звуком:
Людовик внимательно слушал оду и услышал торжественные слова, обращенные к нему:
Вместе с признанием к Расину пришли и звонкие луидоры из ставшей для него щедрой королевской казны. Вскоре другом Жана становится Мольер. Вольная театральная жизнь по душе молодому поэту. А если учесть, что теперь женские роли стали доверять прелестным актрисочкам, так уж что может быть лучше для пылкого юноши. Вскоре Мольер берет к постановке первую пьесу Расина. И тут фортуна отворачивается от начинающего драматурга. Пьеса проваливается. Отчаяние готово убить автора. Не только Мольер с прохладцей начинает относиться к Расину в это время, но и сама дружба в дальнейшем охладевает.
Что делать? — Решено. — Работать.
Расин пишет пьесу об Александре Македонском, отмеченном высшей доблестью, который
Македонский у Жана Расина приобретает облик пылкого влюбленного. Он отдает свое сердце индийской принцессе в завоеванной им стране:
Индийская принцесса отвечает Александру:
Александр Расина не столько завоеватель и глава огромнейшей империи, сколько образцовый любовник, трактуемый в духе галантных романов. Александр Македонский, произносящий женщине: «Я царства покорял, чтоб их тебе дарить» — это не истинный Великий полководец. Истинный никогда не ставил любовь выше своей мечты – в боях дойти до края ойкумены.
Жан Расин свою новую пьесу отнес сначала в театр Мольера, а потом передумал и отдал мольеровским соперникам – в «Бургундский отель» – признанный по тем временам первым театром Парижа. Этот факт неслыхан и неприличен. Пьеса, переданная драматургом театральной труппе считалась на какое-то время ее исключительной собственностью – конкурирующая постановка могла существенно отразиться на сборах. Поэтому понятно возмущение Мольера и его труппы, поддержанное и общественным мнением.
Почему так случилось, кто знает? Известно лишь одно: сие обстоятельство окончательно разорвало все отношения между бывшими друзьями-соратниками. Теперь они стали соперниками. Критика в адрес пьесы была с одной стороны достаточно нелицеприятной, но, с другой, были произнесены и слова признания: теперь можно не страшиться, что со смертью великого Корнеля умрет французская трагедия.
Расин решает обратиться к традиционной для классицизма античной истории и мифологии, представляя их под углом своего собственного зрения. В пьесе «Британик» перед зрителями оживают времена правления жестокого Нерона.
Вот к Нерону приходит его сводный брат Британик. Цезарь
Вот мать Нерона обвиняет своего царственного сына:
Нерон в истории Древнего Рима убивает свою мать, но и мать его хороша, она настолько жестока и коварна, что сочувствия ее смерть не вызывает. Поэт же делает ее матерью, подобной добрым матерям.
В своем творчестве Расин вдруг неожиданно решает вступить во владения Мольера и пишет комедию под названием «Сутяги», в которой дает зрителям вволю посмеяться над разнообразными шутливыми судейскими историями. В первую очередь досталось самому судье, который не стесняясь честно признается:
Когда у самого судьи рыльце в пушку, то и всякий другой ему кажется отъявленным проходимцем. Вот какой вердикт вынесен был некоему петуху:
Зрители громко хохотали, хлопали в ладоши, неистово топали ногами и с удовольствием смотрели дальше замысловатые судейские истории о тяжбах. Переждав грохот зала, актер произнес:
Зритель хохочет над настырным сутяжником и уже вместе с актерами скандирует:
Изрядно повеселив зрителей, Расин возвращается в свое родное лоно – к трагедиям. Он пишет «Ифигению». В основу пьесы взят греческий миф о заклании дочери Агамемнона Ифигении. Без ее пролитой крови Троя не падет к ногам тех, кто пришел сюда отстоять честь Менелая, обманутого его женой Еленой. Как это не ужасно, но кровь молодой невинной девушки должна не только помочь искуплению прелюбодеяния спартанской царицы, но и принести воинскую славу бессердечному отцу девушки. Главная идея пьесы – это взаимоотношения долга и чувства.
Спектакль начинался с того момента, когда Агамемнон направил свои суда в Трою,
Жрец Калхас сказал Агамемнону:
Агамемнон потрясен и в ужасе говорит своему слуге:
В это время юная Ифигения вместе со своей матерью мчится к берегам Авлидии, чтобы заключить брачный союз со своим возлюбленным Ахиллом. Агамемнон страшится этой встречи. Он плачет и стенает о дочери:
Встречи с возлюбленной Ифигенией с нетерпением ждет и ее жених Ахилл. Он пришел в войско Агамемнона со словами мужества:
И вот радостная, ничего не ведающая Ифигения, встречается сначала с отцом.
Все знающий Агамемнон отвечает:
— Ты стоишь более счастливого отца. — А про себя думает:
Не дать ли ей понять, что движется гроза?
Ифигения не замечает смятения Агамемнона.
Пламенно влюбленный Ахилл встречает свою Ифигению и жаждет немедленного бракосочетания. Оба в его преддверии несказанно счастливы. И все же Ифигения думает и о своей приехавшей с ней подруге и просит за нее Ахилла:
Царевна-пленница Эрифила проливает слезы ярости не только потому, что оказалась на чужбине в неволе, но и потому, что страсть разрывает ей душу. Пленница признается своей наперснице:
А в это время Агамемнон все тянет с жертвоприношением дочери. Улисс-Одиссей его упрекает:
Агамемнон отвечает Улиссу:
Улисс отвечает Агамемнону:
Агамемнон, пытаясь оградить свою жену от ужаса увидеть жертвоприношения дочери, уговаривает ее:
Царица отвечает:
Но вскоре слуга Агамемнона, который не в силах допустить беды, рассказывает Ахиллу, Ифигении и ее матери о предстоящем жертвоприношении:
Ахилл воскликнул:
Мать воскликнула:
Ифигения чуть слышно прошептала:
Мать восклицает, припав к стопам Ахилла:
Ахилл ответил матери Ифигении:
Ифигения в надежде произносит:
Ахилл поддержал свою невесту:
Ахилл отправляется к Агамемнону и говорит ему:
Агамемнон отвечает:
Ифигения приходит к отцу и припадая к его ногам покорно произносит:
Агамемнон, рыдая, отвечает:
Мать Ифигении в это время рыдает:
Агамемнон вопит:
— Нет, Агамемнон не может быть злодеем. Он предлагает матери и дочери бежать тайно от зобного жреца Калхаса. А в это время пленница Эрифила, сгорая от ревности, говорит своей наперснице об Ахилле:
Пленница решает открыть жрецу намерение Агамемнона спасти свою дочь. А Ифигения, покорная воле богов и не желающая тайно бежать, прощается с Ахиллом.
Ахилл с горечью отвечает:
И вот пленница Эрифила сообщает жрецу о готовящемся побеге. Мать Ифигении, узнав о подлом предательстве, проклинает ее:
Ифигения пытается успокоить мать:
Ифигению уводят к жертвеннику, мать заставляют остаться вдалеке от страшного места. Она рыдает:
Тут Улисс приносит неожиданную весть:
Так была предана в жертву богам другая Ифигения, которой оказалась плененная царевна Эрифила – плод тайной любви Тесея и Елены. Так разрешил древнегреческую трагическую проблему, в которой происходит истинная трагедия – гибель дочери Агамемнона, французский драматург. Он погубил другую девушку. Не правда ли – сие есть в высшей степени сомнительный моральный баланс. Если в мифе все кладется на алтарь победы, то в пьесе Расин вносит в развязку важную для его нравственного сознания идею возмездия. Эрифила наказана за свою попытку погубить соперницу, за страсть, которая толкает ее на преступление против нравственной нормы.
Драматург пишет: «Без образа Эрифилы я никогда бы не взялся за эту трагедию. Можно ли даже помыслить, чтобы я осквернил сцену чудовищным убийством столь добродетельной и прелестной юной особы, какой следовало изобразить Ифигению. Эрифила, попав сама в беду, стремиться толкнуть в нее и соперницу».
В пьесе «Федра» Расин вновь возвращается в дорогую его сердцу Грецию. Вот Федра, жена Тесея, признается, что отчаянно любит своего пасынка Ипполита.
Федру иссушила страсть. Но чтобы избежать своего позора и позора своим детям на все времена, Федра обвинила в прелюбодеянии Ипполита. Оскорбленный Тесей выгнал своего сына прочь. Тот отправился бродить по земле. И однажды произошло то, о чем с кровавой раной в сердце рассказал наставник Ипполита:
Федра, узнав о случившемся, чтоб имя доброе погибшему вернуть, принимает яд.
Тесей бессилен в плаче:
Первое представление «Федры» с треском провалилось. С чего бы это? По Парижу ходили упорные слухи, что это недоброжелательница драматурга герцогиня Бульонская скупила билеты на первые ряды театра, которые вручила его завсегдатаям, за определенную мзду освистывающим спектакль. В те времена эта публика называлась «шикающей», позже она не перевелась, только сменила имя и стала называться театральной клакой.
Расин был тяжко потрясен произошедшим. С театром после провала «Федры» он порывает. Сказав: «Я не притязаю на то, что представил публике безупречное творение: я слишком взыскателен к себе, чтобы обольщаться подобной надеждой», он прощается с Мельпоменой. Вся его суета сует, вся непорядочность угнетают его душу. И тут драматург встречает девушку, воспитанную родителями в благонравии, женится на ней и начинает вести жизнь добропорядочного семьянина, а его жена, не посмотревшая ни одной пьесы мужа, всю свою жизнь оставалась в полной уверенности, что он вырвался из гнездилища самого жуткого разврата.
Лишь на короткое время Расин возвращается в театр со свой пьесой «Есфирь». Мне думается, что с ней у автора тоже могли быть неприятности. Ведь она была посвящена евреям и защищала их, и хотя сюжет ее был взят из Ветхого Завета, каждого евреененавистника не заставишь молчать, а таких ненавистников было много. Евреев не только не любили, но и страшно притесняли.
Жан Расин не только писал пьесы, он еще успел сделать и блестящую карьеру: стал личным секретарем короля, да не формально, а действительно личным, ведь Людовик Х1У не мог заснуть без того, чтобы его секретарь не почитал ему на сон грядущий несколько стихотворений или отрывков из историографии, которую драматург написал сам.
Милый Шарль Перро первым в мире создал произведения для детей — сказки. Он вошел, можно сказать, в в великую литературу через маленькую дверцу. Очень маленькую. В нее могут проскользнуть одни лишь ребятишки. Но благодаря неким сказочным чудесам, Шарль сумел сократиться в своем росте и тоже проскользнул в эту незаметную дверцу.
А там его ждал — не дождался мир фантазий…
Сказки жили рядом с людьми уже тысячи лет, они передавались из уст в уста. Мамы, папы, бабушки, дедушки, дяди и тети рассказывали их милым ребятишкам. Ребятишки слушали, восторгались, смеялись, страшились, потом вырастали и пересказывали эти же сказки уже новым, своим народившимся ребятишкам. Так шло из века в век. А вот на страницах книг сказка не появлялась. Высокие просвещенные умы считали ее слишком уж простонародной, и она, словно падчерица, жила в укромном уголке обширного литературного дворца.
Шарль Перро ласково взял ее за руку и вывел на свет божий. Каким же был этот добрый сказочник?
«У него колоритная фигура, круглое, как арбуз, лицо и он абсолютно лысый. Щеки пухлые и красные, как помидоры, нос небольшой, как говорят, картошкой, подбородок если не тройной, так двойной, и под кустистыми бровями сияли добрые, чуть-чуть раскосые глаза.
Он родился в Турне 12 января 1628 года и, говорят, закричал так, что голос его был слышен в конце квартала, — пусть, дескать, знают все о его появлении на свет. Однако мир в это время занимали более важные проблемы, чем рождение какого-то мальчишки, хотя и в состоятельной буржуазной семье. Дело в том, что шла война. Его родная Франция воевала против Англии. Шла дуэль двух полководцев, двух вельмож, двух прожженных политиков: герцога Бугингэма и кардинала Ришелье.
Куда тут услышать голос новорожденного, когда повсюду раздаются стоны умирающих. Франция времен Перро хорошо нам известна по романам Александра Дюма. Мы ярко представляем себе королевских мушкетеров в голубых плащах с серебряными крестами на груди и на спине, с широкими отложными воротниками и непременной шпагой на левом боку.
У Шарля был брат близнец, который умер в младенчестве. Без него было трудно… словно кто-то отрезал половину… Этого не передать… Это чувствуют только близнецы… Шарль ужасно страдал, от того и плохо учился. В Судане, если умрет один из детей-близнецов, другому дают куклу – и только так успокаивают ребенка. Родители Шарля не знали об этом, и он бесконечно страдал без своей половины.
Когда в школе у одинокого близнеца появился друг, к удивлению учителей, родителей и старших братьев Шарль быстро вышел в число самых дисциплинированных, блестящих учеников, и его похвалил королевский профессор. Как это было приятно для мальчишки, которого всю жизнь считали уродом. На радостях мальчик начал писать стихи.
Старшие братья Шарля сыграли в его жизни исключительную роль. Это они раскрыли перед ним прекрасный мир искусства. Это они научили его отличать хорошее от плохого, старое и новое в современной литературе. Это они вовлекли его на баррикады литературной борьбы, которая по сути дела была борьбой за умы людей, борьбой нового со старым.
Взрослый Шарль Перро стал важным вельможей – правой рукой первого министра, и решал подчас за него многие вопросы не только внутренней жизни Франции, но и внешней политики. Он возглавлял комитет литераторов, работал в отделе славы короля, в Академии надписей, был генеральным секретарем Интендантства королевских построек, контролировал работу мастерских гобеленов, состоял членом Академии наук.
Академики в Академии шумно рассаживались в мягкие кресла, обитые зеленым бархатом, клали свои перья, бумаги и книги на столы из дорогого дерева. Вдоль стен огромного зала стояли шкафчики с виньетками из золотой проволоки. На заседаниях Академии присутствовал король, и зал заседания убирали с особым старанием. Людовик сидел на возвышении и чуть поодаль, чтобы видеть всех своих академиков.
В один из дней Перро читал свою поэму «Век Людовика Великого». Он встал, поклонился королю, раскрыл листы и начал… По мере того, как он читал, улыбка любимого короля становилась все благосклоннее. Зато лица многих академиков – и это он видел – покрылись красными пятнами. Отчего бы? А он ведь читал:
Да, было от чего «древним» прийти в ужас, Перро развенчивал античную культуру. Что тут началось в зале! Лица многих оказались искажены злобой. Один из академиков вскочил с места и закричал, стуча тростью по столу: «Это позор для Академии! Ей нужна новая эмблема – стадо обезьян, которые смотрят на свое отражение в источнике, а над эмблемой надпись: Красивы для самих себя!».
Если бы король не взял Шарля любезно под руку и не отвел в сторону для разговора, возможно, ему бы пришлось пустить в дело кулаки.
— Не только в науке и философии, но и в красноречии, поэзии, архитектуре, скульптуре, — горячо убеждал Перро короля, — французы ни в чем не уступают грекам и римлянам, а во многих отношениях даже их превосходят.
Король молча улыбался и молчал.
Литераторы Франции писали по законам классицизма. Это значило прежде всего – писать стихами, ибо они были неотъемлемой чертой основных жанров классицизма – трагедии, оды, эпической поэмы. Литература считалась делом избранных, и читать ее могли только избранные – только те, кто мог понять истинную красоту написанного.
Итак, литературная война объявлена, и она началась! Жан Расин вскоре издевательски отозвался о поэме как об остроумной шутке, забавной игре ума. Несмотря на сложившуюся ситуацию Перро начал писать свою смелую и дерзкую книгу «Параллели между древними и новыми в отношении искусств и наук», выпуск которой вызвал ответный выпад из лагеря «древних». То были критический статьи, эпиграммы, речи.
Перро со своей стороны четко проложил границу между чопорным классицизмом и скромной народной литературой. Его спросили о том, что же он даст людям взамен богатейшей античной традиции?
— Сказки! – ответил Перро. – Народные сказки!
Шарля Перро – важный вельможа, вспомнил о том, что взрослые на земле вырастают из маленьких детей, и стал милым сказочником. В благодарность матушке Гусыне за то, что она подарила ему гусиное перо, Шарль назвал свои сказки в ее честь – «Сказки мушки Гусыни».
Нужно знать всю глубину нищеты французского крестьянина семнадцатого века, его приниженность, чтобы оценить гражданский подвиг королевского вельможи. Герои из простого народа вошли в покои богатых вельмож и заняли на литературном балу достойное место. Шарль Перро первым открыл дверь истории, в которую уже стучалась волшебная сказка. Она пришла из глубокой древности, ведь сказки выражают детство человечества и поэтому годятся для детей человеческих.
Вот какие слова произнес итальянский сказочник Джоан Батиста Базиле в адрес заумных книжников: «Фортуна – женщина капризная, и она избегает мужей ученых, ибо те с большим вниманием переворачивают книжные страницы, нежели следят за поворотом ее колеса; потому-то она так охотно якшается с невеждами и не стесняется, дабы приобрести себе славу у черни, награждать своими благами круглых дураков».
А вот какое предисловие написал Шарль Перро к своим сказкам: «Наши предки постоянно проявляли великую заботу о том, чтобы вложить в сказки мораль похвальную и поучительную. Добродетель в них всегда вознаграждается, а пороки наказываются. То там встретятся волшебницы, которые девушку, учтиво ответившую им, наделяют таким даром, что при каждом слове из уст ее падает алмаз, а другую, что ответит грубо – таким, что при каждом слове изо рта у нее выскакивает лягушка. Или мы увидим, как детей, которые за то, что слушались родителей, сделались знатными господами или же, напротив, таких, которых за их порочность и непокорность постигают ужаснейшие несчастья. Как бы значительны и как бы причудливы ни были приключения во всех этих историях, нет сомнения, они вызывают в детях желание походить на тех, кого они видят счастливыми, и страх перед теми несчастьями, которым за свою злобу подвергаются злодеи.
Просто невероятно, с какой жадностью невинные детские души, природную чистоту которых ничто еще не успело осквернить, вкушают подобные поучения: мы видим как они печальны и подавлены, пока герой или героиня находятся в беде, и с какими возгласами радости встречают ту минуту, когда герой обретает счастье; точно так же дети с трудом сдерживаются, пока злодей или злодейка пребывают в полном благополучии, и приходят в восторг, когда узнают, наконец, что те наказаны, как того заслуживают. Все эти бросаемые в почву семена, сперва порождают лишь порывы радости или приступы печали, но впоследствии непременно вызывают к жизни и добрые наклонности».
Шарль Перро был женат. Если бы видели жену Перро Мари, вы бы поняли, кого он описал в сказке «Спящая красавица». Тонкая, изящная, веселая, всегда прекрасная – вот такой была его жена. И вдруг умерла… В гробу лежал прекрасный ребенок… ей ведь было всего двадцать четыре года. Она еще и жизни не видела…Он тогда думал: ах, как жаль, что мертвые не оживают. И вдруг вспомнил: оживают! Оживают! Пусть в сказке, но оживают…
Жена была много моложе его. Ему сорок четыре, ей – семнадцать Если бы кто-нибудь знал, что для него значила его маленькая Мари! Как помогла она ему в трудные годы… но жили они вместе всего шесть лет. Родила она четверых детей и умерла… У ее могилы он поклялся больше не жениться и сдержал слово. Да, пусть немного, совсем недолго, но он знал любовь. Он один воспитывал своих детей. Отец посвятил им всю жизнь.
— Папа, а спящую красавицу убьют? — спрашивали дети.
— Добро можно обидеть, сынок, а убить – нельзя!
— Папа, расскажи нам сказку про маму – Спящую красавицу.
— Слушайте, детки.
«Принц проходит покоями, полными кавалеров и дам, и все они спят. Одни – стоя, другие – сидя. Он входит в комнату, всю украшенную золотом, — и тут ему является зрелище, прекраснейшее из всех, какие случалось видеть: на постели, занавески которой были раздвинуты, лежала принцесса, полная очарования, в котором было что-то лучезарное и небесное. Он приблизился к ней с трепетом и восхищением и опустился перед ней на колени.
И вот принцесса пробудилась – ибо чарам пришло время рассеяться, — и, глядя на него нежными глазами, молвила ему: «Вы ли это, принц? Вас долго пришлось ждать!» Принц, очарованный этими словами, а еще более – тоном, каким они были сказаны, не знал, как ему выразить свою радость и благодарность: он стал уверять, что любит ее больше, чем самого себя. В речах его было мало порядка – от этого они понравились еще больше: мало красноречия, больше любви».
Сказка «Спящая красавица» — это возрождение милой Мари.
Сказки пришли к Шарлю Перро и попросили у него приюта и отдохновения». (С. Бойко)
И он его дал им, начав свой сборник сказок вот этими строками:
Услышав рассказ Инфанты о намерениях ее отца, фея воскликнула:
Трижды приходила Инфанта за советом к фее, трижды она велела ей требовать от отца, чтобы он сшил ей платье невиданной красоты, в котором
Трижды отец выполнял повеление дочери. Он строго наказывал своим
портным:
Трижды портные исполняли повеление короля. Тогда фея посоветовала Инфанте, чтобы та попросила у отца шкуру золотоносного осла. И та попросила.
Фея велела Инфанте бежать из дома. В одном приятном заверила она свою крестницу, что та сможет при помощи волшебной палочки время от времени получать свой сундучок с драгоценностями и нарядными платьями. И вот Инфанта отправилась в далекий неведомый путь с напутствием волшебницы:
Так Инфанта ушла из королевства. Король во все концы послал гонцов разыскивать ее, но кто бы додумался заглянуть под грязную шкуру? Инфанту не нашли.
И надо же такому было случиться, что в это время прекрасный принц
Принц погибал от любви. Принцесса испекла для него пирог и вложила туда свое колечко. Откусив пирог, юноша увидел это колечко, которое могло бы быть надето лишь на самый тоненький пальчик в мире. И принц повелел искать обладательницу этого пальчика. Тут девицы на выданье во всем королевстве решили примерить колечко.
Все девицы королевства постарались втиснуть свои пальчики в колечко. Но эти старанья оказались тщетны. И вот осталась лишь одна Ослиная Шкура не окольцованной.
Тут Инфанта попросила разрешения удалиться, чтобы привести себя в порядок и переодеться, а когда вернулась преображенная и
Все дружно согласились, что Инфанта, как никакая другая годится в супруги принца, который тотчас ожил. По этому случаю во дворце устроили грандиозный праздник – свадебный пир. На него
В сказке «Мальчик с пальчик» звучит отголосок древности, той суровой древности, когда мальчиков воспитывали в необходимой для их выживания жестокости.
«Жил когда-то дровосек с женою, и было у них семеро детей, все мальчики. Эти люди были очень бедные, и семеро их детей были для них большой обузой, потому что ни один из мальчиков еще не зарабатывал себе на жизнь. Когда настала тяжелая пора, начался такой великий голод, что эти бедные люди решили отделаться от своих детей.
Однажды вечером, когда мальчики уже улеглись, дровосек, у которого сердце сжималось от тоски, сказал жене, сидя с нею у огня:
— Вот видишь, мы не можем прокормить наших детей; я не вынесу, если они умрут от голода у меня на глазах, и я решил отвести их завтра в лес и бросить там.
— Ах, — воскликнула жена дровосека, — Неужели ты сам поведешь и бросишь
наших детей?
Напрасно муж говорил ей об их великой нищете, она не соглашалась: она была бедна, но она была их мать. Однако, подумав о том, как больно ей будет смотреть на детей, умирающих от голода, она в конце концов согласилась и в слезах отошла ко сну.
Самый младший сынишка, которого звали Мальчик с пальчик, слышал весь разговор. Он не спал, раздумывая о том, как ему поступить. Встал рано утром и пошел к ручью, где набрал полные карманы маленьких камушков, а потом вернулся домой. Отец с матерью собрали детей в путь, а Мальчик с пальчик не слова не сказал своим братьям о том, что знал. Они пришли в самую гущу леса, где за десять шагов уже не было видно друг друга. Дровосек стал рубить деревья, а дети собирать хворост в вязанки. Отец и мать, зная, что дети заняты работой, украдкой отошли от них, а потом окольной тропинкой побежали прочь.
Дети, увидев, что остались одни, принялись что было мочи кричать и плакать. Мальчик с пальчик не мешал им кричать, он знал, каким путем им следует вернуться домой: пока они шли, он бросал вдоль дороги маленькие камушки, что были у него в кармане. И вот он им сказал:
— Не бойтесь, милые братцы, отец и мать оставили нас тут, но я доведу вас до дому: идите-ка за мной.
Они пошли за ним, и он привел их домой той самой дорогой, которой они пришли в лес. Мальчики не решились войти сразу же и приникли к двери, стараясь расслышать, что говорят их родители.
Когда дровосек и его жена вернулись домой, синьор, что владел деревней, прислал им десять экю, которые уже давно был им должен и которых они не надеялись получить. Бедные люди сразу ожили – ведь они чуть было не умерли с голоду. Дровосек тотчас же послал жену к мяснику. Так как они давно ничего не ели, то мяса она купила в три раза больше, чем надо было на ужин двоим. Когда они насытились, жена сказала:
— Ах! Где теперь наши бедные дети? Им бы по вкусу пришлось то, что осталось от нашего ужина. Но ведь это ты, Гильом, захотел бросить их в лесу; я же говорила, что мы будем раскаиваться. Что они теперь делают там, в лесу? Ах, боже мой, может быть, волки уже их съели? Какой ты жестокий, что бросил своих детей!
Дровосек потерял наконец терпение: она раз двадцать, не меньше, повторила ему, что он будет раскаиваться и что она ведь это говорила. Он пригрозил, что прибьет ее, если она не замолчит. Но нельзя сказать, чтобы дровосек не досадовал на себя, и чуть ли даже не больше, чем его жена; но ведь она не давала ему покоя, а он был такого же нрава, как и многие другие мужчины, которые любят женщин, умеющих говорить правду, но считают несносными тех, кто всегда бывает прав.
Жена дровосека заливалась слезами, дети, стоявшие за дверью услышали ее и все разом закричали:
— Мама, мама! Мы здесь!
Она побежала отворять им дверь и сказала, целуя их:
— Как я рада, что опять вижу вас, милые мои дети! Вы очень устали, очень проголодались.
Дети сели за стол и с таким удовольствием принялись за еду, что порадовали сердца своих родителей, которым они все разом рассказали о том, как им страшно было в лесу. Добрые люди были вне себя от радости что видят детей своих подле себя.
Мораль сей сказки такова:
Почему в сказке Перро вдруг проявилась такая жестокость? «Да потому, что чудо сказки именно в том, что она сохраняет канву первобытного мифа. Голова может отчаянно закружится, когда считаешь века жизни одного сказочного сюжета. Сказка никак не может отойти от его сюжета. Сказочник, образно говоря, извивается, как уж, он старается найти объяснение непонятным поворотам сюжета, но сломать его не может. Это имеется в виду хороший сказочник, такой, как Шарль Перро». (С. Бойко)
В сказке «Красная Шапочка» сказочник хотел проучить глупых доверчивых девочек. Это уже в современной интерпретации внучку и бабушку спасают дровосеки, а у Перро они так и остаются в волчьем брюхе.
Мораль же этой сказки такова:
У сказки «Синяя Борода» своя история. «Сие придание имеет свой прообраз. Это – Жиль де Ре, соратник Жанны д Арк, живший в ХУ веке и обвиненный вслед за ней в колдовстве. Ему вменят в вину то, что для некоторых опытов он в хрустальную чашу опускал глаза, головы, руки и кровь младенцев. На суде ему скажут, что ради золота он стал убивать малюток. Ему напомнят, что он много раз женился и каждый раз убивал своих жен.
— Вранье! Они умерли сами! – скажет Жиль де Ре.
— А откуда у вас появилось столько много денег?
— Я всегда был богат.
— 8 мая 1435 года в присутствии короля вы показали грандиозное представление «Осада Орлеана», Сто сорок актеров на этом представлении прочли двадцать тысяч пятьсот стихов. Триста пятьдесят фигурантов участвовали в спектакле. И все заметили, что вы буквально швырялись деньгами. Сто тысяч экю золотом стоило это грандиозное представление, прославлявшее простую крестьянскую девушку по имени Жанна д Арк. Даже театральные лохмотья нищих были сшиты из дорогой ткани. А хор, который вы создали в замке! Он ведь тоже стоит денег.
— Это правда, господа! Я всегда любил церковную музыку и содержал капеллу мальчиков. Вы знаете, что даже отправляясь в походы, я возил с собой орган и детский хор.
— А куда потом девались эти мальчики?
— Странно! Вырастали и уходили, а на их место я набирал новых.
— А почему вы подбирали только бездомных мальчишек?
— Богатые синьоры детей не отдадут.
— Вы брали бездомных мальчиков, потому что за бродяг никто не отвечает и их судьбой никто не интересуется. Вы жестоко убили многих мальчиков и девочек. Специальная комиссия приехала в ваш замок. Во дворе она обнаружила большую бочку, доверху наполненную обгоревшими детскими костями. Кости разложили и подсчитали: здесь было зарезано сорок детей. Такие же страшные реликвии отыскали и в отхожих местах. Сколько же было всего жертв? Сто пятьдесят? Двести? А может быть, больше? Вам предъявляется тройное обвинение: колдовство, убийство и содомия.
И вдруг Жиль де Ре произнес:
— Вначале убивать было трудно, но потом пошло по-иному… Я стал находить в этом все большее развлечение. Я резал детей собственноручно. Растягивал удовольствие и с вожделением следил за агонией жертвы. Подобно вампиру припадал к груди ребенка, чтобы ощутить предсмертную дрожь… Стоны умирающего ласкали мой слух, конвульсии веселили сердце…
Народ придумал имя кровавому вампиру и запомнил его – Синяя борода. Это предание писатель Перро превратил в сказку «Синяя борода».
История оправдала господина де Ре. Он оговорил себя под жестокими пытками. Король и его приближенные не могли простить герою его дружбу с Жанной д Арк и… его богатства. Они нашли прекрасный повод как избавиться от его славы и приобрести его земли.
Когда маршала как ирода-детоубийцу повели на казнь, народ стал приветствовать его. Видимо, толпа не очень доверяла тому, что говорилось на суде. И уже стоя на виселице маршал обратился к людям и сказал, что он брат всем присутствующим и особенно тем, у кого исчезли дети. И произошло невероятное: люди встали на колени и молились». (С. Бойко)
В сказке Синяя Борода очень любил свою жену, позволял ей делать все, что ей только заблагорассудится. Не велел только Синяя Борода ей заглядывать в один лишь маленький чулан своего замка. Но любопытная женщина открыла-таки потайную дверцу. «Сперва она ничего не увидела, потому что ставни были закрыты. Через несколько мгновений стала замечать, что пол весь покрыт запекшейся кровью и что в этой крови отражаются тела нескольких мертвых женщин, висевших на стенах: все это были жены Синей Бороды, которые вступал с ними в брак, а потом он их убивал. Жена чуть не умерла со страху». На этот раз все обошлось благополучно: братья спасли свою сестру.
Мораль сей сказки такова:
Надо сказать, что Шарль Перро сумел использовать свою огромную власть, что была в его руках, и под его колоссальнейшим нажимом в 1672 году король официально запретил судам допускать обвинения в колдовстве и сжигать несчастных на кострах.
До чего же чудесное сочетание творчества и власти!
Сказка – это чудесное, причудливое зеркало жизни, в которую она нет — нет да и заглянет. «Кот в сапогах» относится не к страшным сказкам, а к веселым. В ней поднимается проблема так называемых младших сыновей, которые, как правило, остаются с такой малой долей наследства, что ни при каких условиях не проживешь на нее. Если старшие сыновья отдаются хозяйству и продолжают вести дела своих отцов, то младшим приходится пускаться во всевозможные предприятия, чтобы продолжать жизнь дальше.
В сказке «Кот в сапогах» незадачливому младшему сыну в наследство достался лишь один пушистый кот. Но он оказался не промах. Он, смекалистый и озорной, от всей души помогает своему хозяину, потому как сам-то хозяин уж больно нерасторопен и нерадив.
Можно сказать, эта сказка – авантюрный роман, а кот в ней – авантюрный герой, плут. Содержание ее таково: кот сначала ловит крольчат и преподносит их королю от имени маркиза Карабаса, то есть от младшего сына. Потом заставляет своего хозяина сымитировать утопление в реке и он, голенький предстает перед королем. Король приглашает голого маркиза к себе в карету. Потом кот велит всем встречающимся на пути крестьянам говорить: «Это все поля маркиза, маркиза Карабаса». И вот, наконец, кот совершает главный свой авантюрный поступок. Он обманывает страшного и огромного людоеда, предложив ему превратиться в мышку и съедает доверившееся ему чудовище. Юноше остается только получить замок со всеми богатствами людоеда, а в придачу и красавицу принцессу.
Мораль сей сказки такова:
В сказке «Золушка» осуществляется мечта всех бедных и милых девушек, которые будучи притесненными всевозможными жизненными обстоятельствами и не согбенными ими, а оставшимися добрыми и трудолюбивыми, в конце концов чудодейственным образом получают от судьбы великолепный подарок – принца на белом коне.
Мораль сей сказки такова:
А вот послушайте-ка сказку «Рике с хохолком».
«Жила когда-то королева, у которой родился сын, такой безобразный и столь дурно сложенный, что долгое время сомневались – человек ли он. Волшебница, присутствующая при его рождении, уверяла, что он все-таки будет премил, так как будет весьма умен; она даже прибавила, что благодаря своему дару, полученному им от нее, он сможет наделить своим умом ту особу, которую полюбит более всего на свете.
Это несколько утешило бедную королеву, которая была весьма огорчена тем, что родила на свет такого гадкого малыша. Правда, как только этот ребенок научился лепетать, он сразу же стал говорить премилые вещи, а во всех его поступках было столько ума, что нельзя не восхищаться. Я забыл сказать: малыш родился он с маленьким хохолком на голове, а потому его и прозвали: Рике с хохолком.
Через семь лет у королевы одной из стран родились две дочки. Та из них, что первой появилась на свет, была прекрасна, как день; королеве это было столь приятно, что окружающие боялись, как бы ей от слишком сильной радости не стало худо. Волшебница, дабы ослабить ее радость, объявила, что у маленькой принцессы не будет ума насколько насколько она красива. Это очень огорчило королеву, но несколько минут спустя она испытала огорчение еще большее; она родила вторую дочь, и та оказалась очень некрасивой.
— Не убивайтесь так, сударыня, — сказала ей волшебница, — ваша дочь будет вознаграждена иными качествами, и будет в ней столько ума, что люди не заметят в ней недостатка красоты.
— Дай-то бог, — ответила королева, — но нельзя ли сделать так, чтобы старшая, такая красивая, стала немного поумней?
— Что до ума, сударыня, я ничего не смогу для нее сделать, но я все могу, когда дело идет о красоте. Ваша дочь получит от меня дар – наделять красотой того, кто понравится ей.
По мере того, как принцессы подрастали, младшая дурнела прямо на глазах, а старшая с каждым днем становилась все глупее. Хотя красота – великое достоинство в молодой особе, все же младшая дочь всегда имела больший успех, чем старшая. Сперва все устремлялись к красавице, чтобы поглядеть на нее, полюбоваться ею, но вскоре все шли к той, которая была умна, потому что ее приятно было слушать. Старшая, хоть и была весьма глупа, замечала это и не пожалела бы отдать всю свою красоту, лишь бы наполовину быть такой умной, как ее сестра.
Как-то раз в лесу старшая сестра пошла поплакать о своей беде, к ней подошел человек очень неприятной наружности, одетый, впрочем, весьма пышно. Это был молодой принц Рике с хохолком. В восторге от того, что встретил ее здесь совсем одну, он подошел к ней как только мог почтительнее и учтивее и сказал ей:
— Не понимаю, сударыня, отчего это особа столь прекрасная, как вы, может быть столь печальной; хоть я и могу похвастаться, что видел множество прекрасных особ, все же, надо сказать, не видел ни одной, чья красота напоминала бы вашу.
— Вы так любезны, сударь, — отвечала ему принцесса и больше ничего не могла придумать.
— Красота столь великое благо, что она все остальное может нам заменить.
— Я бы предпочла быть столь же уродливой, как и вы, но быть умной.
— Ничего, сударыня, не служит столь верным признаком ума, как мысль о его отсутствии, и такова уж его природа, что чем больше его имеешь, тем больше его недостает. Я легко могу положить конец вашей печали. В моей власти наделить всем моим умом ту особу, которую я полюблю более всего на свете; а так как эта особа – вы, сударыня, то теперь от вас одной зависит стать такой умной, какой только можно быть, лишь бы вы согласились выйти за меня замуж.
Не успела принцесса пообещать Рике, что выйдет за него замуж, как почувствовала себя совсем иною, нежели раньше: теперь она с поразительной легкостью могла говорить все, что хотела, и говорить умно, непринужденно и естественно. В ту же минуту она начала с принцем Рике любезный и легкий разговор и с таким блеском проявила в нем свой ум, что принц подумал, не дал ли он ей больше ума, чем оставил себе самому.
— Вы тоже получили дар при рождении, — сказал принц, — вы можете сделать красавцем того, кого полюбите и кого захотите удостоить этой милости.
— Если так, — ответила принцесса, — то я от души желаю, чтобы вы стали самым прекрасным и самым любезным принцем на всей земле, и, насколько это в моих силах, приношу вам в дар красоту.
Не успела принцесса произнести этих слов, как принц Рике превратился в самого красивого, самого стройного и самого любезного человека, которого ей случалось видеть. Иные уверяют, что чары волшебницы здесь были ни при чем, что только любовь произвела это превращение. Как бы то ни случилось принц в принцессой вскоре сыграли свадьбу и жили в любви и согласии всю свою долгую жизнь».
Мораль сей сказки такова:
Следующая сказка «Гризельда» целиком взята из одноименной новыллы Декамерона. Шарль Перро переложил ее на поэтический лад. Послушайте же ее:
Однако принц не может позволить себе остаться бездетным. Ему, как никому другому, нужен наследник трона. Однако он все твердит и твердит:
И вот однажды на охоте, погнавшись за убегающим зверем, принц неожиданно очутился на прелестной поляне.
Прелестная пастушка поведала принцу свои нехитрую историю о том, что
Вскоре Принц объявляет своим придворным о желании жениться, и придворные от сего приятного известия восторженно ликуют. Но придворные и невесты королевства еще не знают, что предмет любви принцем уже найден. Посему все девицы,
Принц же не замечает всех этих уловок. Он снова мчится на охоту.
Принц же мчался к своему лесному диву с предложением руки и сердца,
со словами:
Прелестная лесная дева отвечает принцу:
И вот пастушка принцессой вошла во дворец.
И вот маленькую беззащитную принцессу отдали на воспитание в монастырь. Что и говорить, лютее казни нет, чем матери расстаться со своим дитятей, но Гризельда смиренно смиряется с судьбой.
Так прошло пятнадцать лет. И вот опять супруг стал мятежным. Опять он решил испытать свою преданную жену, заявив ей и своему народу, что собирается жениться на юной девушке, а Гризельде велит готовить свадьбу. Она безропотно повиновалась, придя к юной невесте своего супруга,
И тут беспримерная кротость супруги сломала недостойную ревность принца, он признался, что юная девушка – это их дочь и вся затея со свадьбой сводилась лишь к тому, чтобы еще раз испытать свою жену. Тут все образумилось.
Вот так Шарль Перро облек в прелестную поэтическую форму новеллу Декамерона, сообщив при этом своим читателям:
Вот сколь разнообразным был мир французской литературы в ХУП веке. Но мы еще не вошли, не вступили в обширное прекрасное пространство великого Мольера. Так войдемте же в него.