Патриархальная Россия встречала весну 1729 года. Еще только-только сошли снега, проклюнулась травка и зацвела черемуха, выгнали на луга отощавшую за зиму скотину, в городах и деревнях девки сбросили свои душегрейки и принарядились в яркие сарафаны, парни же надели хромовые скрипучие сапоги, дворяне и особенно дворянки тщательно отнеслись к весеннему обновлению своего гардероба, и никто из них не заметил важного для России факта, произошедшего 21 апреля в главном городе герцогства Померании. А там появилась на свет девочка, которой дали имя Софья Фредерика Августа. Родители девочки тоже, конечно же, не знали — не ведали будущего ребенка. Кто бы мог тогда подумать, что их дочка станет императрицей всея Руси Екатериной П или, как ее там назвали – Екатериной Великой.
Вот взгляд на историю жизни Екатерины Великой и ее правления французского писателя русского происхождения Анри Труайя.
«Они ждали сына. Родилась дочь. Ее мамаша, юная Иоанна была очень расстроена этим и редко склонялась над колыбелькой малютки. Как только дите приноровилось ходить, не путаясь в одежде, ее научили раскланиваться и благоговейно целовать полы кафтанов высокопоставленных особ. В платье с фижмами и декольте на плоской груди, с угловатыми руками, торчащими из кружев, с напудренной головой Софья предстала однажды на приеме перед королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом 1. Немало не смутившись, она отказалась приложиться губами к поле одеяния августейшей персоны. У него такой короткий камзол, что я не достаю до края! – воскликнула девчушка в свое оправдание. Король с важностью заметил: «Девочка – нахалка!» А ей от роду-то было всего лишь четыре года.
Из этого эпизода Иоанна сделала вывод, что дочь ее смутьянка и гордячка. По ее мнению с такой чертой характера надо непременно бороться, ведь будущее девочки зависит от замужества, а это прежде всего послушание. И она боролась. Боролась и все нетерпимее относится к Фикхен, так прозвали Софию. Впоследствии Екатерина в своих «Мемуарах» написала: «Меня едва терпели, очень часто сердито и зло отсчитывали, причем не всегда заслуженно».
Холодность матери, покорная отчужденность отца побуждали в девочке трепетную потребность быть любимой. Эта жажда любви и обожания обострялась тем, что Фикхен считала себя дурнушкой. В раннем детстве она болела гнойничковым лишаем, и ей пришлось неоднократно состригать волосы, чтобы избавиться от коросты на голове. В семь лет девочка чуть не умерла от воспаления легких. Когда выздоровела и смогла подняться с постели, обнаружилось сильное искривление позвоночника. «Правое плечо у меня стало выше левого, позвоночник пошел зигзагом, а в левом боку образовался выем». Вот так-то.
Позвали костоправа. Им оказался ни кто иной, как городской палач. Без колебаний сей ужасный человек приказал, чтобы каждый день в шесть часов утра к больной приходила девственница и натощак своей слюной растирала ей плечо и спину. Затем он изготовил корсет, который Фикхен носила и днем и ночью, снимала же лишь во время смены белья. Это мучение длится без малого четыре года. И вот к одиннадцати годам спина ее выпрямляется, здоровье улучшается, и она почувствовала себя повзрослевшей и повеселевшей.
Однако, хотя фигура ее выпрямилась, лицо осталось некрасивым. С длинным носом, заостренным подбородком, тощая, как драная кошка, она понимает: с таким лицом ей трудно будет найти жениха. Вместе с тем замечает, что блеск глаз и острота ума привлекают к ней собеседников, быть может, больше, чем красивое лицо с правильными чертами. Это подталкивает дурнушку к чтению и усердной учебе.
В отличие от других девочек ее возраста она не любит играть в куклы. Ее раздражает сюсюканье над раскрашенной деревяшкой, изображающей ребенка, и вовсе не привлекает роль маменьки возле детской кроватки. Истинно же интересует все то, что связано с движением и активными действиями. Фикхен обожает игры, где надо применять силу. Ей даже случалось охотиться на птичек! Эта выдумщица, непоседа и мальчишница с удовольствием командует своим маленьким войском. И товарищи дружно признают в ней вожака.
Со временем маленькая германская принцесса узнает о генеалогии европейских королей и князей. У нее возникает впечатление, что она входит в обширное братство, кровные узы которого не знают границ. Будущая царица чувствует, что ей предстоит вращаться в мире тех, кто повелевает, а не тех, кто подчиняется.
Однажды десятилетней Фикхен привелось обменяться несколькими словами с юным Карлом Петром Ульрихом Гольштейнским – внуком Петра Великого, про которого говорили, что он один из возможных претендентов на трон России. Мальчик предстал перед ней болезненным и уродливым замухрышкой. Беседовать с ним ей было неприятно. Он ничего не читал и интересовался только военными играми. Но все же обладал некоторым ореолом своего великого деда. Посему мамаши дочерей на выданье – и среди них, конечно же, и Иоанна — поглядывали на него с почтительным вожделением.
И тут Фикхен тоже начинает мечтать. Но мечты ее отнюдь не романтичны. Согласно фамильному правилу, ее ранг не позволяет мезальянс с каким-нибудь прекрасным юношей недворянского происхождения. А ее некрасивая внешность и бледность могут напрочь отвадить всех приличных претендентов. Ведь в Европе принцессами хоть пруд пруди. Холодный расчет неприглядной девушки подсказывает ей: в этом соревновании у нее мало шансов. Но Фикхен верит в свою звезду. «Когда есть сильный характер, — считает она, — достаточно очень захотеть чего-либо – и тогда, в конце концов, можно добиться всего, что пожелаешь. Даже если речь идет о высшей красоте».
Эта твердая уверенность поддерживалась и неким ясновидящим монахом, практикующим хиромантию, который утверждал, что видит в линиях руки принцессы явно выраженные три короны. Девочка очень серьезно относилась к этому предсказанию. «И хотя я была еще ребенком, — напишет она потом, — королевский титул ласкал мне ухо».
Когда Фикхен пошел тринадцатый год, она превратилась в стройную, складненькую девочку, блеск ее темно-голубых глаз заставлял собеседника забывать про ее длинный нос и заостренный подбородок. Она задумывается о русском принце Карле Петре Ульрихе, и ее не волнует, что он столь некрасив, глуп и от него веет солдафонством. Это и не мудрено. С семилетнего возраста цесаревич упражняется с ружьем и шпагой, ходит в караул и потому весь проникся казарменным духом. И что с того? В планах принцессы на будущее любовь никакой роли не играет. Ее интересует трон, а не постель.
Впрочем, уже в тринадцать лет она проявляет недюжинную чувственность. И хотя никто из ее окружения не рассказывает ей о таинствах интимных отношений между мужчиной и женщиной, ее часто охватывает внезапный огонь желания, нежность, тяга к чувственному прикосновению, причину которой она не может себе объяснить. Это крайнее возбуждение охватывает ее особенно по ночам. Тогда девочка садится верхом на подушку и, как она сама потом признается, «скачет галопом в кровати до полного изнеможения». Эти ночные скачки снимают напряжение и успокаивают нервы. Напряжение проходит, она вновь становится рассудительной девочкой, думающей лишь о карьере, а не о любви.
И вот в 1744 году русская императрица Елизавета – дочь Петра Великого, приглашает приехать в гости Софию с ее матерью. Она не говорит еще об официальном замужестве – это приглашение – испытание. Если принцесса не подойдет, ее вернут в Германию, и тяжкий позор о несостоявшейся помолвке ляжет на всю семью.
Тут София призадумалась, она в растерянности — какая жизнь ожидает ее в далекой варварской стране? Как можно доверять императрице Елизавете, если она только что бросила в тюрьму сына княгини Анны царевича Ивана? Не ждет ли и ее трагическая участь, если она станет невесткой всемогущей повелительницы, к тому же вспыльчивой и развратной. То, что рассказывают о нравах двора в России может заставить отшатнутся. Там так все ненадежно, любой вельможа может оказаться в тюрьме или в Сибири, в политике – переворот за переворотом, кровь течет рекою…
В конце концов, Фикхен решает: хаос ее не должен пугать, а Господь наверняка поможет ей в ее возвышении. Что и говорить, когда что-нибудь втемяшится в голову этой принцессы, ни гром ни молния ее не заставят отступить. Пора двигаться в путь. И вот втиснувшись в экипаж, она еще сама не верит, что расстается с детством и едет в прыгающей на ухабах карете навстречу будущему, полному загадок, навстречу славе и власти, о которых так мечтала.
Время года для путешествия выбрано не лучшее. Снег еще не выпал, но очень холодно и не спасают даже маленькие жаровни внутри карет. Закутанные в меха, с лицами, закрытыми масками, чтобы уберечь нос и щеки, мать и дочь едут в полузабытьи. Порою сильный толчок причиняет Фикхен боль в пояснице. Вдруг слышатся вскрики. То кучер предвещает им опрокидывание кареты в колдобину. Он жутко бранится. Путешественницам приходится выходить на ледяной ветер. Ремонт кареты и снова в путь. Перегоны длинные, монотонные и утомительные. И все же Фикхен жадно вглядывается в этот новый мир. На рассвете белая дорога сливается с белым небом. Принцесса восхищается необъятными просторами русской равнины. Все грандиозно в этой стране: расстояния, холод, политические страсти.
Но не постоялые дворы. На почтовых станциях еда невкусная, а покой ненадежный. Вот что пишет мать принцессы Иоанна по этому поводу: «Номера для проезжающих не отапливаются, и нам приходится ютиться в комнате станционного смотрителя, мало отличающейся от свинарника: муж, жена, сторожевая собака, куры и дети спят здесь бок о бок в колыбельках, за печкой и на матрацах, кинутых прямо на пол».
Наконец путешественницы прибыли в Санкт-Петербург, их сани остановились у крыльца Зимнего дворца. Полдень. Мороз и солнце, все сверкает – от куполов церквей до Невы, скованной льдом. Когда принцесса, добиравшаяся сюда больше месяца, ступает на заснеженную землю, из Петропавловской крепости доносятся приветствующие ее залпы артиллерийского салюта.
Золушка, приехавшая из провинции, попадает прямо на ослепительный бал. Наконец она там, куда стремилась. С этого дня каждый ее шаг имеет значение. Главное – не оступиться и не ошибиться, иначе «часы пробьют полночь, и все разрушится». Удивительно, что придворные говорят по-французски и по-немецки, а ведь она в России.
Принцесса встречается с цесаревичем и затем под руку входит в приемный зал императрицы, и тотчас противоположная дверь распахивается — появляется Елизавета Российская. Это высокая красивая женщина тридцати пяти лет, с румяным лицом, полная, крепкого сложения. Говорят, она весьма кокетлива. В ее гардеробе – пятнадцать тысяч платьев во французском вкусе и пять тысяч пар обуви.
Девушка при виде императрицы собрала вся силы, чтобы не упасть в обморок, таким сверхъестественным существом показалась ей Елизавета, украшенная, как реликвия, в драгоценную оправу из золота и драгоценных камней. Но принцессе удается быстро совладать с собой. Ей придает силы сознание своей роли. Она склоняет корпус и сгибает колени в весьма грациозном реверансе на французский манер. Императрица приятно удивлена свежестью девушки, покорностью и умным выражением лица. Первое впечатление: выбор отменный из того множества принцесс, портреты которых были присланы ей из всех уголков Европы. Дурачок Петр – ее племянник, получит королевский подарок в постель. Сумеет ли он сделать счастливой эту девочку? Впрочем, неважно!» (А. Труайя).
В королевских кругах о романтической любви и мечтать не приходится. «Елизавете вспомнилась ее молодость и ее возлюбленный Алексей Шубин прапорщик, не знатного происхождения, но чрезвычайно красивой наружности, ловкий, проворный, расторопный, решительный и энергичный. Он-то и овладел сердцем Елизаветы. Она предалась своему чувству со всем пылом молодости, со всем упоением страсти, предлагала сочетаться с Алешей тайным браком. Но это было невозможно. Свою пламенную любовь девушка выражала в стихах:
За эту любовь сослали Шубина в далекую Камчатку. Когда Елизавета Петровна вступила на престол, она вспомнила о своем возлюбленном. С великим трудом отыскали его в одном глухом камчадальском селении. Посланный царицей объездил всю Камчатку, спрашивая везде, нет ли где Шубина, но не мог ничего разузнать, потому как когда Алешу ссылали, то не объявляли его имени, а самому ему запрещено было называть себя кому бы то ни было под страхом смертной казни. Как-то посланник в разговоре с ссыльными упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны.
— Разве Елизавета царствует? – спросил тогда один из ссыльных.
— Да, вот уже другой год, как Елизавета Петровна восприняла родительский престол, — ответил посланный.
— Но чем вы удостоверите в истине? – прозвучал еще один вопрос.
Офицер показал подорожную и другие документы, в которых было написано имя бывшей возлюбленной каторжника.
— В таком случае Шубин, которого вы отыскиваете, перед вами, — сказал арестант.
Его привезли в Петербург, где он был произведен «за невинное претерпение» прямо в генерал-майоры Семеновского полка. Елизавета подарила ему на прощанье драгоценный образ Спасителя для души, а для жизни пожаловала богатые вотчины. Увы, но Алеше недолго привелось пожить. Камчатская ссылка совершенно расстроила его здоровье, там он предался набожности, дошедшей до аскетизма, все это и привело его к смерти». (П. Мельников-Печерский)
Горько было Елизавете потерять первую любовь свою. Да что уж тут поделаешь. Жила дальше.
«После скудного и тупого правления Анны Иоанновны, когда запрещено было носить платья дороже четырех рублей аршин, а все доходы казны шли в карманы немцам, дух расточительства и легкомыслия Елизаветы повеял над городом великого Петра.
Улицы запестрели щеголихами с затянутыми осиными талиями, огромными фижмами и прическами в виде кораблей, цветных корзин и китайских беседок, ярко накрашенными и густо напудренными лицами. Дамы проводили целые дни, обучая друг друга искусству обольщения и пользования блошными ловушками. То была трубочка со множеством дырочек, снизу – глухие, а вверху – открытые. Стволик, намазанный медом, ввертывается в трубочку, блошки попадали в дырочки, прилипали к меду и ловились. Эти ловушки модницы носили на груди на шелковой ленточке. Мужчины упражнялись в том, как правильно вскидывать лорнет, встряхивать цветной кружевной платок, пропитанный французскими духами, открывать табакерку и носить собольи муфты.
Вместо изгнанных в одну ночь голштанцев и пруссов из всех щелей выползли французы – парикмахеры, трактирщики, торговцы, учителя, врачи и даже продавцы птиц и собак. Сама императрица меняла наряды много раз в день, и все-таки остались неиспользованными пятнадцать тысяч новых платьев и несколько тысяч пар туфель. Народ от новой моды чуть не обезумел. Видя одетую по ней даму, краснощекая толстенная баба кричала:
— Голая, ей богу голая едет… Смотри, Васька… — толкала она в бок молодого парня.
— И вовсе не голая. Обыкновенное платье, как они во дворце ходят, — меланхолично отвечал ей парень и сморкался, зажав одну ноздрю пальцем». (Н. Равич)
Лишь на мгновение перед мысленным взором возникла перед Елизаветой эта смешная сценка. София ничего не заметила. «Во все время долгой встречи она чувствовала, что ее разглядывают, мысленно раздевают и ощупывают, как взвешивают и осматривают товар осторожные покупатели. Она ожидала этого, ибо это входило в обязанности принцессы на выданье.
Вскоре Софья поняла: чтобы понравиться императрице, привлечь на свою сторону знать, она должна стать столь же русской, как если бы родилась на этой земле, не то что Петр, который настраивает против себя все окружение, вечно демонстрируя немецкие замашки. Посему девушка старательно и успешно стала изучать русский язык и православие. Она считала, что Бог не может обидеться на нее из-за перемены обряда, когда речь идет о такой ставке, как корона Российской империи. Ведь главное – это порыв души, а не обрядовые детали. Внешний же обряд православия немного обескураживает ее своей восточной пышностью. Воспитанная в лютеранской строгости, она видит в этом царстве позолоты, благовоний, икон, свечей, коленопреклонении и мистических песнопений некое зрелище, крайне необходимое ввиду «грубости варварского народа».
День за днем познает Софья за цивилизованной пышностью придворной жизни истинную Россию – темную, нищую и полную жестокостей. Все здесь – обман. Усилия Петра Великого «европеизировать» свою страну не смогли глубоко изменить ее. Казалось, от Европы переняли только наряды, неуклюже носимые, да слащавые пасторальные напевы наподобие этого:
Бороды дворяне больше не носят, на голову напяливают парики, одеваются на французский манер, нюхают табак и танцуют, как в Вене или в Версале, и тем ни менее эти мужчины и женщины, называющие себя сторонниками передовых идей, ничего не знают о подлинной западной культуре. Запретив старорусские традиции, император сбил с толку аристократов. Придворным вменялось в обязанность подражать Европе, а они ударились в распутство. Свобода нравов в окружении Елизаветы – лишь отражение любовных похождений самой царицы. В отличие от других европейских дворов не менее развращенных, этот разврат не сопровождался хотя бы минимальной умственной утонченностью. Здесь придворные дамы соперничают в элегантности нарядов, но большинство из них не умеет читать.
Их занимают одни лишь интриги, танцы и флирт. На них парики все напудрены, надушены, у дам на лице нарисована обязательная мушка – «смерть мужчинам», но по ночам все они спят на чем попало, так как постельных принадлежностей не хватает, зато в избытке насекомых. Придворные дамы грубы со слугами и сюсюкают со своими кавалерами. Любимое времяпрепровождение мужчин – ухаживание за этими жеманно-жестокими женщинами, карты и пьянство. Они самоутверждаются за бутылкой и у зеленого сукна, а отнюдь не за письменным столом. Здесь трудно найти хорошие книги на французском или немецком языках. А на русском языке книг практически и вообще не существует. Национальная литература – в зачаточном состоянии.
София пишет: «При дворе не было никаких бесед, все друг друга смертельно ненавидят, вместо остроумия – злословие, а любое деловое высказывание рассматривается как преступление против Ее величества. Люди стараются не говорить об искусстве и науках, так как все неучи. Можно поспорить, что половина придворных не умеет читать, а писать, возможно, умели не более одной трети из них».
В наспех построенных дворцах двери плохо закрываются, ветер дует сквозь щели, лестницы качаются, стены сырые, печи дымят, и зимой нечем дышать от едкого запаха дыма. Из-за неисправности этих неуклюжих печей опасность пожара постоянна, а так как большинство домов деревянные, огонь пожирает их в считанные часы. Русские к таким бедствиям давно привыкли. Для них всякое жилище – временное. После пожара золу раскидывают и снова строят на этом же месте.
Мебель в России — вещь редкая и не предназначена для какого-то постоянного помещения, поэтому ее берут с собой во время частых переездов двора. Тогда все везли с собой, как кочевники, меняющие стоянку: ковры, зеркала, кровати, столы, стулья, кресла, посуду – все ехало в телегах за императрицей из Зимнего дворца в Летний, из Петергофа в Москву и обратно. Драгоценные изделия французских краснодеревщиков, побывав под дождем, из-за плохого обращения приходили в негодность, ломались и сваливались в кучу в огромных неотапливаемых залах дворца как никому не нужный хлам. «Многое билось и ломалось в дороге, — напишет принцесса, — и получали мы все это в пользование именно в таком виде, так что и пользоваться-то часто насилу сбереженными вещами было невозможно». Изможденные переездом придворные при прибытии на место напяливали на себя парадные одежды и шли обедать на золотых блюдах в огромных залах, где колченогие столы были подперты поленьями.
Это сочетание роскоши с убожеством представилось Софии наиболее характерной чертой русского общества. Девушка понимает, наконец, что, вопреки показной стороне дела, она все же находится в Азии, а не в Европе. Ее охватила паника, и она уже жалеет, что покинула свою немецкую землю.
Вот прошло полтора года, как София приехала в Россию. В 1744 году немецкая принцесса-лютеранка принимает христианство и именуется теперь Екатериной. Затем ей предстоит свадебный обряд. Екатерина с ужасом думает о приближающемся событии. «Чем ближе срок свадьбы, — пишет она, — тем грустнее становилась я и плакала, сама не знаю почему». Ее пугала мысль, что всю жизнь ей придется прожить с этим дылдой, столь же некрасивым, сколь и глупым. Она с отвращением думала о ночных его прикосновениях, о вольностях, каким должна покоряться во исполнения союза, освещенного церковью.
Новоявленная Екатерина настолько наивна, что еще накануне свадьбы не знает точно, в чем состоит разница между мужчиной и женщиной. И какую таинственную задачу должен решать мужчина, оказавшись в одной постели с женщиной. Многочисленные фрейлины не смогли просветить великую княжну о самом физическом акте. Возбужденные и вместе с тем наивные, девушки спорят, каждая выдвигает свою гипотезу, предлагает свое объяснение. Видя такое несовпадение мнений, Екатерина остается растерянной и ничего не ведающей перед событиями первой брачной ночи.
Великий князь со своей стороны пытается просветиться насчет того, что надо делать, когда женишься. Слуги, его обычные советчики, описывают в крепких и грубых выражениях механизм телесного соприкосновения. Они говорят с ним, как с прожженным пройдохой. А он всего лишь отсталый в развитии ребенок. От их рассказов, вместо того чтобы взбодриться, Петр совсем расслабляется, хныкает и пугается.
Вокруг этих двух растерянных людей, почти что детей, весь двор лихорадочно готовится к свадьбе, и вот после неоднократных переносов она наконец свершается 21 августа 1745 года. Утомительная церковная церемония, длится несколько часов, потом приходит время свадебного ужина и бала. Екатерина изнемогает от усталости. Корона давит на лоб. Она просит разрешения снять ее хоть на минуту. Ей отвечают, что это может стать дурным предзнаменованием. К счастью, царица Елизавета неожиданно принимает решение укоротить бал, желая поскорее уложить молодых в постель.
В розовой сорочке, специально заказанной в Париже, Екатерина ждет шока, напора, боли, откровения. Глаз не спускает с двери, откуда должно появиться существо грозное и неумолимое: муж. Но время идет, а дверь не открывается. Около полуночи ей сообщают, что великий князь заказал себе ужин. Значит, пока она лежит и считает минуты в ожидании супруга, он пирует с приближенными и слугами. И вот, наконец, наевшись, напившись, является «под мухой», с ворчливой ухмылкой и заявляет: «Мой слуга хотел бы посмотреть на вас в постели». После чего ложится и тут же засыпает крепким сном рядом с молодой женой, а та пялит глаза в темноту, не зная, радоваться ей или печалиться, что ею не заинтересовались. И в следующие ночи никаких неожиданностей для Екатерины, смирившейся с судьбой девственницы под боком у безразличного и необученного мужа, не происходит.
С тех пор, как Петр получил право на сближение с Екатериной, он избегает любой возможности остаться с ней один на один, но при этом заглядывается на любую женщину, повсюду рассказывает о своих победах на любовном фронте, порхает от одной красотки к другой, на самом деле не доставляя не той не другой ни малейшего беспокойства, ибо при этом мнимом разгуле он остается девственником.
Екатерина идет своим путем: она выбрала определенную линию поведения – постоянный упорный труд по акклиматизации в России, — и ничто не заставит ее отступить в сторону. Тем ни менее именно на нее обрушилась гроза. После свадьбы прошло девять месяцев, а она все еще не беременна. Императрица Елизавета усматривает в этом личное оскорбление. Она вызывает к себе Екатерину и грубо бросает ей в лицо, что та не сумела вызвать желание у своего супруга. Импульсивная и непоследовательная Елизавета вполне может в любой момент выслать ее обратно в Германию, аннулировав брак, не давший плодов.
А великий князь по-прежнему придается детским забавам. В восемнадцать лет он не испытывает влечения к плотским удовольствия. Сей муж, расположившись в кровати возле своей молодой жены – такой свежей, улыбающейся и все еще невинной, с горящими глазами, раскрасневшимися щеками, — не обращает на нее никакого внимания, командует своими деревянными солдатами, марширующими поверх одеяла, изображает канонаду, выкрикивает приказы и, мало того, привлекает Екатерину к участию в баталиях. «Часто я смеялась, — пишет она, — но еще чаще меня это утомляло и просто мешало спать. Ведь вся постель наполнена и покрыта была куклами и игрушками, порою довольно тяжелыми».
Потом Петром овладела новая страсть: он дрессирует спаниелей для охоты. Вскоре в его комнате собралось с десяток собак. Они живут в загончике из досок. Вечный лай и неприятный запах раздражают Екатерину. «И в этом зловонии мы оба спали», — скажет она. Невзирая на ее протесты, великий князь отказывается расстаться со своей сворой. Его пьянит безраздельная власть над собаками. Однажды великая княгиня застала такую сцену: слуга держит за хвост поднятую крошечную собачку, а Петр избивает ее палкой изо всех сил. Екатерина в слезах просит его прекратить истязание, но тщетно. «Вообще, — замечает она, — слезы и крики вызывают не жалость у великого князя, а гнев; для его сердца жалость – чувство слишком сложное и даже невыносимое».
Однажды, войдя в его спальню, Екатерина видит повешенную огромную крысу и «все, что связано с пыткой». Когда она спросила о причинах этой смертной казни, великий князь ответил, что сия крыса осуждена по законам военного времени, так как сожрала двух солдатиков из сладкого крахмала, за что и будет висеть три дня в назидание другим. Случай с повешенной крысой произвел на Екатерину сильное впечатление. Когда она вспоминает о тех далеких днях, на память ей приходит множество других крыс. Например, те, которых она увидела во время пожара в Москве. «Страшное явление привелось мне узреть в ту пору, — пишет она. – По лестнице спускались цепочкой, не торопясь, крысы и мыши в неимоверном количестве». Сгорели тогда же четыре тысячи платьев императрицы. Чудом уцелели книги Екатерины.
В это время в Германии умирает ее отец. «Когда мне сообщили о его смерти, я сильно плакала и была в таком глубоком горе, что заболела. Мне сказали, что мой отец не был королем, и потому потеря не велика. Я ответила: правда, отец мой королем не был, но был моим отцом; надеюсь, что оплакивать его не будет преступлением».
Она старается успокоить свои донельзя расшатавшиеся нервы физическими упражнениями. Летом встает на заре, одевает мужской костюм и в сопровождении старого слуги отправляется стрелять уток в камышах на берегу моря. Верховая езда позволяет забыть ей свое печальное существование еще лучше, чем охота. В скачке галопом она познает радость покоренной скорости и свободного порыва. Иногда Екатерина по тринадцать часов в день не покидает своего седла.
Но вот пришел день, когда она увидела человека и сказала: «Он прекрасен как заря и, конечно же, равного ему нет ни при дворе императрицы, ни в нашем великокняжеском обществе. И умом-то его бог наградил, и тем умением показать свои знания, теми манерами и поведением, которые вырабатываются в высшем обществе, особенно – при дворе. Ему двадцать шесть лет; и по рождению своему, и по многим личным качествам это выдающийся кавалер; недостатки свои он умело скрывет, а главными из них были интриганство и беспринципность; но в ту пору я сама не могла еще их разглядеть».
Так уже в зрелом возрасте описывает Екатерина того, кто сумел столь глубоко ее взволновать в молодости. Имя его – Сергей Салтыков. Он – представитель одного из древнейших родов России. Надо признать, что юноша отнюдь не так уж красив и элегантен, как его описывает Екатерина, но есть в нем шарм, веселый характер, да и язык хорошо подвешен. Его любимое занятие – покорять сердца, осаждать крепости и добиваться полной победы над целомудрием. Видя, что Екатериной пренебрегли, Сергей осмеливается пойти на сближение. А то, что за ней пристально следят, только разжигает его страсть, хотя эта царская интрижка могла стоить ему ссылки в Сибирь.
Однажды во время охоты на островах Сергей увлекает Екатерину в сторону и говорит ей о своей страстной любви. Она смеется, пытается скрыть свою слабость и приказывает ему удалиться. Он отказывается расстаться, пока она не скажет немедленно, что он ей нравится. «Да, да, — говорит она, — только уходите, не компрометируйте меня». Он вскакивает в седло, пришпоривает коня. И когда удаляется, она кричит ему, играя: «Нет! Нет!» – «Да! Да!» – отвечает он и пускает лошадь галопом.
В тот же вечер во время ужина поднялся ветер с залива, и волны Невы быстро поднялись, затопив подъезд. Они бьются о стены дома. О возвращении на лодках не может быть и речи. Когда ураган вот-вот сорвет крышу, не до этикета. Гости собираются в кучу, кругом смех, кутерьма, полутьма. Екатерина оказывается рядом со своим сегодняшним кавалерам. «Сергей Салтыков говорит мне, что само небо ему благоприятствует в этот день, что никогда не видел меня так долго наедине и тому подобные вещи». Ее пугает и буря, и этот человек. Он становится все настойчивее, а она защищается все слабее. «Я думала, что сумею удержаться, и пожурю его и себя, но поняла, что и то и другое очень трудно, чтобы не сказать – невозможно».
Ей двадцать три года. После восьми лет целомудрия в супружеской жизни она с восторгом познает радость плотской любви. Первый ее любовник щедр на ласку. В его объятиях она не чувствует никаких угрызений совести. По сравнению с жалким великим князем на стороне любовника все преимущества – сила, смелость, изящество. Но она боится, что их секрет раскроют. Однако Сергей – «демон в делах интриг», по выражению Екатерины, отлично видит опасность, ему угрожающую: сложно быть любовником женщины, муж которой девственник и об этом знают все. Если она забеременеет, на кого падет подозрение? Он решает помочь великому князю освободиться от той физической помехи, которая мешает ему познать радости любви.
Однажды во время веселого ужина он при великом князе заводит речь о радостях любовных утехах. Послушав его, великий князь высказал сожаление, что не может позволить себе эту радость. Тогда все гости бросились перед ним на колени и стали умолять его сделать небольшую операцию. Великий князь выглядел колеблющимся и испуганным. Что-то пробормотал, и придворные приняли его слова как согласие. Все было заранее подготовлено. Позвали умелого хирурга. Отказаться стало невозможно, и операция прошла вполне успешно.
Итак, Петр освободился от помехи в деле сексуального наслаждения. Когда к Екатерине явился торжествующий супруг, она горько пожалела о тех временах, когда ей не приходилось опасаться его притязаний. Влюбленная в другого, несчастная женщина должна была принимать ласки от постылого, чтобы прикрыть связь с любимым. По сравнению с упоением, что давал ей Сергей, контакты с мужем – жалкая гимнастика. А у Сергея – гора с плеч. К тому времени Екатерина была уже беременна от него. Пришла пора мужу покрыть грех и взять на себя отцовство над младенцем.
Но он не родился. Случился выкидыш. Слава богу! Освободившись от бремени, она с нетерпением ждет прихода Сергея. Он не торопится. И это крайне расстраивает… императрицу Елизавету. Она так надеялась, что вся эта интрига создаст видимость законности для незаконнорожденного. Из-за этого невезения ею продлена своеобразная миссия Сергея Салтыкова, и он вынужден остаться при женщине, которую уже не любит, ибо пока он не выполнит свою работу, его не отпустят в свободное плавание.
И вот Екатерина снова беременна. Ей страшно. «У меня глаза все время на мокром месте, из головы не выходит мысль, что скоро разлучат меня с Сергеем». А в ночь с 19 на 20 сентября 1754 года, через девять лет после замужества у Екатерины начались сильные схватки. И в полдень повивальная бабка уже держала на руках крошечный комочек живой плоти: мальчик, Павел Петрович. Императрица Елизавета ликует. Как только новорожденного обмыли и запеленали, а священник окрестил его малым крещением, повивальная бабка по приказу царицы отнесла ребенка в особые покои. Там он будет под присмотром Елизаветы столько времени, сколько она сочтет нужным. Так, родив ребенка, Екатерина тут же лишилась всех прав на него.
Сама она никого больше не интересует. Тут же все разошлись кто куда. По комнате гуляет холодный ветер. «Я сильно потела, просила сменить мне белье и уложить меня в мою кровать, но мне отвечали, что не смеют этого сделать. Я просила дать попить, но ответ был тот же. Я лежала вся в слезах после трудных и болезненных родов, и у меня не было сил самой встать и пойти. Великий князь только и делал, что выпивал со всеми, а императрица занималась ребенком. По ее поведению было видно, что никакого уважения к его матери она не испытывает, которую, возможно, в лучшем случае ждет немилость императрицы и высылка в Германию, а в худшем – пытки, тюрьма и смерть». (А. Труайя)
Так что же это выходит? Если ребенок был от Сергея Салтыкова, то в романовском роду больше не было ни единой капли этой романовской крови?
«Оправившись после родов, Екатерина находила утешение в чтении. Я с жадностью набрасывалась на «Анналы» Тацита, совершившие невероятную революцию в моей голове. Читала Вольтера, Монтескье». А младенца, ею рожденного, от нее упорно прячут, и он представляет угрозу для нее. При дворе по секрету переговариваются, что императрица может отстранить недостойного племянника от наследования и назначить своим приемником внука-младенца Павла Петровича. Какова в таком случае будет роль Екатерины?
Но она не падает духом. Некий тайный агент пишет о ней: «Великая княгиня романтична, темпераментна и полна страсти; глаза у нее блестят, взгляд дикого хищника, чарующий и сверкающий. На ее высоком лбу написано долгое и грозное будущее. Она обходительна, ласкова, но когда ко мне подходит, я невольно отступаю. Я боюсь ее».
Сложная политическая игра электризует эту женщину. После столь долгого ожидания она понимает, что развязка приближается. Здоровье Елизаветы, когда-то цветущее, быстро ухудшается. В сорок семь лет его подорвала распутная жизнь, царицу посещают галлюцинации, приступы страха: она никогда не спит две ночи подряд в одной и той же комнате и боится приближения смерти. Екатерина наготове. Ждет своего часа, своего прыжка. Дворцовый переворот должен произойти в ее пользу благодаря ее сторонникам. Кто же они?
В гвардейских полках служат пять братьев Орловых. Дед их, рядовой лучник, был замешан в бунте стрельцов. Приговоренный к смертной казни, он взошел на эшафот и спокойно откинул ногой окровавленную голову соратника, обезглавленного перед ним. Петр Великий пришел в восхищение и помиловал бунтаря. Тот был принят в регулярную армию, верно служил царю и дослужился до офицерского чина. Сын его стал губернатором Новгорода. Пятеро сыновей стали героями, чьи подвиги приводили в восхищение двор. Едины, как пять пальцев руки, братья составляли дружную компанию весельчаков; полное доверие друг к другу и взаимопомощь – их непреложный закон. Солдаты Орловых обожают за безудержную храбрость и свободу нравов. В казарме они – цари и боги, при дворе на них все заглядываются.
Из всех братьев Орловых Григорий самый соблазнительный. Очень высокого роста, атлетического сложения с красиво посаженой головой. Нежность и тонкость лица его находятся в странном контрасте с мощью тела. У этого устрашающего гиганта бархатно-нежный взгляд и почти женская улыбка. Но ум посредственный, а образования почти никакого.
Григорий проявлял геройскую храбрость в бою. Однажды, трижды раненый, он не покинул поле боя, хотя его уговаривали товарищи, и еще азартнее продолжал сражаться во главе своих солдат. Отдых он проводил в игорных домах, питейных заведениях и постелях девиц. Не оставляет без внимания и знатных дам. Его любовные утехи придают еще больше блеска его боевым заслугам. Он признан безрассудным, им восхищаются. Для дам Григорий Орлов – человек исключительной силы, для мужчин – гуляка, бретёр.
Екатерина с симпатией следит за проделками пылкого жеребчика. Ей тридцать лет, ему – двадцать пять. Никаких полусентиментальных, полуинтеллигентных бесед, столь дорогих ей, с ним она иметь не может. Он удерживает ее горячей кровью, силой своего стана. Екатерина чувственна в самом простом смысле этого слова, поэтому как знаток она ценит ласки Григория Орлова этого гиганта с ангельским лицом.
Но была и еще одна причина, чисто политическая, привязавшая великую княгиню к прекрасному Григорию. В ее глазах он и его братья олицетворяли русскую армию. Отдаваясь ему, она приближала к себе армейские казармы. Как можно забыть, что нынешняя императрица Елизавета взошла на престол благодаря энтузиазму солдат? Екатерина давно поняла, ей лучше положиться на преданность младших офицеров, исконно русских людей, чем добиваться симпатий высшего командования, так зависящего от придворных интриг. Предаваясь ласкам Григория Орлова, она и удовольствие получает огромное, и готовит государственный переворот. Так что этот роман оправдан в равной степени и со стороны рассудка и со стороны чувств.
Что касается Григория Орлова, то он живет как во сне. Конечно, Екатерина – не первой свежести дама, но из-за близости к трону она озарена сверхъестественным ореолом. Ее высочайший ранг молодит ее, украшает и делает желанной женщиной. Унижения, которые ей приходится сносить из-за мужа, продавшегося Германии, заставляют каждого честного мужчину взять ее под защиту. Свою любовь к России, к православной вере, свое уважение к армейским традициям она проявляла тысячу раз. Весь клан Орловых гордится тем, что один из них отмечен ею. Пятеро братьев готовы служить ей верой и правдой. Пока же они ведут среди офицеров пропаганду в ее пользу.
Еще одна удивительная встреча подоспела будущей Екатерине Великой – встреча с Екатериной Дашковой – Екатериной «Малой» — будущей хозяйкой Академии наук, урожденной Воронцовой, родной сестрой любовницы великого князя. Эта семнадцатилетняя княжна резко выступает против своего семейства и полностью попадает под влияние Екатерины, она очарована ею. И чем сильнее сестры, отец и дядя критикуют великую княгиню, тем больше Дашкова восхищается ею. Удивительно образованная, говорящая только по-французски, она увлекается искусством, литературой и философией, внешне непривлекательная, обладает живостью ума. Дашкова та, кто впоследствии принесет много огорчений Екатерине своей спесью, путаницей в мыслях и претензиями, пока для нее – чудесная собеседница, обладающая массой книжных знаний, готовая защищать благородные цели и очень близкая ей умом и душой». (А. Труайя)
«Они становятся подругами. Вот подруги, поговорив о серьезном, начали про интимности. Потом Екатерина завела, фантазируя, речь о другом:
— Допрашивала я Платона, мой друг, на предмет философский о женщине: точно ли разнствует она от мужчины? Долго мямлил Платон, все текстами сыпал, цитировал из Пифагора, именовал женщину Монадой, — сиречь началу мужскому. Надоела мне эта канитель, и я говорю: «А что бы нам, батюшка, сказать попроще? Мои философы учат – все точно ясное уму может быть и сформулировано простыми словами, дитяти понятными».
«Женщина, отвечают они, — будь она превосходнейшим умом и дарами, сама собою скучает, ибо она есть окружность, внутри у нее пустота, — и в дерзости на круглой моей табакерке пример показал. — Сию скуку женщина ложно принимает за свою чувствительность и вменяет себе в похвалу. А дело все в том, что она, как пустая, обязана чем ни на есть себя заполнить. Вот и прилепляется она к мужу, к детям или к делам. Но все сие своекорыстно».
Обе Екатерины долго смеялись этой интеллектуальной фантазии». (О. Форш)
«Не имея возможности беседовать на отвлеченные темы с красавцем Григорием Орловым, Екатерина наслаждается беседой с этой юной женщиной. Удивительно, но у гиганта любовника и у хрупкой подружки много общего: тот же бурный темперамент, тот же азарт, вкус к борьбе, готовность к прыжку в неизведанное. Екатерина, сохранявшая холодную голову, внушает им, обоим столь горячим, насколько надо быть осторожными, чтобы не выдать и не скомпрометировать ее. Ведь при дворе – все заговорщики. Близкая смерть царицы в центре всех расчетов. Послы шлют своим правительствам одну шифровку за другой. Все высказывают прогнозы, кто будет править: Петр, Павел, Екатерина?
23 декабря 1761 года у императрицы случился удар. Через день в Рождество вельможа сообщает всем собравшимся, что Елизавета «приказала долго жить». И пока слышатся рыдания придворных, Никита Трубецкой провозглашает императором Петра Ш. Тотчас отчаяние сменяется ликованием, все кидаются к новому хозяину, падают ниц, целуют руки. Екатерину забыли. Она явно проиграла.
Шесть недель было выставлено в Зимнем дворце огромное набальзамированное тело императрицы, с трудом втиснутое в платье, с нарумяненным бесстрастным лицом, с золотой короной на голове и сложенными на груди руками. Затем покойницу перевозят в церковь Казанской Божьей Матери. Со слезами на глазах проходит мимо гроба народ. Для простолюдина она – дочь Петра Великого. Она – настоящая русская. А говорят, престол унаследует какой-то немец.
Петр Ш питает только ненависть к этому народу, которым должен управлять. Свою упокоенную тетку он тоже ненавидит и не скрывает этого, как не скрывает и кощунственной радости, что наконец-то освободился от ее опеки. Этот человек, которого держали в узде, наконец-то почувствовал, что ему все дозволено. Опьяненный свалившейся на него свободой, он теряет чувство приличия. Вызывающе ведет себя в момент всеобщего траура в стране: отказывается проводить ночь у гроба, намеренно шокируя присутствующих, громко разговаривает, отпускает шутки, гримасничает, насмехается над священниками.
Желая угодить ему, придворные вынуждены участвовать в застольях и спектаклях, организованных им в его апартаментах. На этих сборищах траурный черный цвет в запрете. Все должны быть в праздничных одеждах. И сама Екатерина вынуждена порой присутствовать на этих пирушках в бальных платьях. Все остальное время она с удвоенным рвением предается молитвам. За десять дней, что тело императрицы находилось в церкви, Екатерина часами коленопреклоненная перед гробом, вся в черных одеждах, усердно плакала и молилась. Эти нелегкие поездки она совершала не столько из любви к усопшей, сколько из соображений собственной репутации в глазах общества. В их глазах этот религиозный ритуал придает великой княжне истинно русский образ. Если бы она заговорила, все удивились бы, что у нее немецкий акцент. Екатерина чувствовала на себе почти физически, как от этого людского потока, протекающего рядом с ней, исходят флюиды симпатии многих и многих людей.
По иному по-прежнему продолжает вести себя Петр: во время панихиды неоднократно заливается смехом, показывает язык, громко разговаривает, заставляет священников прерывать службу. Такое впечатление, что он уже не знает, что и придумать, чтобы вызвать ненависть подданных к нему. Может быть, ум его затуманен свалившимся на него всемогуществом? Или он вспоминает экстравагантные поступки Петра Великого и Елизаветы? А может статься, и это вероятнее всего, на него нисходит одержимость, вроде той тяги к пропасти, на краю которой он находится? Это какая-то непреодолимая внутренняя сила, толкающая его каждый день все ближе и ближе к ней, которая его и поглотит в конце концов. Что ни слово, что ни жест – все способствует его гибели.
В первую же ночь после восшествия Петра на престол он рассылает курьеров во все войска с приказом прекратить военные действия на территории Германии: те, что удерживают германские земли, должны покинуть их. Одновременно Петр направляет личное письмо Фридриху. Он заверяет его в своей дружбе и восхищении. Король Пруссии, полагавший, что он проиграл войну, теперь ликует. Безумец преподнес ему победу на подносе.
Петр во время застолий прилюдно часто поднимался из-за стола с бокалом в руке, а потом кидался на колени перед портретом короля Пруссии. При этом кричал: «Брат мой, мы вместе завоюем всю вселенную!» Посланника этого короля он возлюбил особенно, захотев, чтобы тот поимел всех молодых придворных дам и запирал его с ними, а сам вставал у двери с шашкой наголо, как часовой. Одевая своих солдат в немецкую амуницию, Петр их оскорблял. При прежнем правлении они покорно давали себя высечь за пустяк и возвращались в строй. Но теперь они ворчат, когда их заставляют повторять одно и то же упражнение под предлогом, что в их движении нет единообразия автоматов.
Затем Петр принялся за церковь. В своем дворце приказал соорудить лютеранский храм. И главное: он посмел приказать конфисковать имущество Церкви. Это было посягательством на святая святых. Влияние Церкви на народ было так велико, что еще ни один монарх не посмел ей перечить. Им ясно: кто выступает против нее, тот выступает против Бога. Кто поднимает руку на ее казну, тот грабит Бога. Духовенство возмущено: новый император – еретик и лютеранин, антихрист во плоти.
Чтобы чувствовать себя все время в боевой обстановке, новый император приказал неоднократно увеличить число артиллерийских салютов. С утра до вечера в Санкт-Петербурге жители содрогаются от грохота канонады. У них не проходит головная боль. Нервы на пределе. В мирной столице стоял грохот, как в осажденном городе. Однажды Петр потребовал, чтобы одним залпом выстрелили одновременно сто орудий крупного калибра. Чтобы удержать его от этой фантазии, пришлось объяснить, что так он непременно разрушит город.
При сложившемся положении вещей главным козырем Екатерины стала непопулярность императора. Чем больше он удивляет всех своими фантазиями, тем больше у нее шансов взять верх над ним. Но тут у нее возникает иное препятствие – она снова беременна. С животом, затянутым, чтобы скрыть это, Екатерина появляется перед двором. Ее главная забота теперь – суметь родить во дворце, не вызывая подозрений придворных, всегда готовых накинуться на испорченную репутацию другого. Достаточно крика от боли, плача младенца, болтливости служанки – и все потеряно.
Фатальный день родов приближался. Екатерина объявляет, что подвернула ногу и не может покинуть спальню. Того кого необходимо, она принимает в постели с перебинтованной ногой. Опытная и преданная камеристка одна ухаживает за ней. Доверяется Екатерина и слуге своему по фамилии Шкурин, преданному и готовому умереть за нее. Он-то и придумал смелый план, как удалить императора из дворца во время родов: слуга кинется к своему домику, что находится на приличном расстоянии от Зимнего дворца, и подожжет его. Император, большой любитель пожаров, наверняка побежит туда вместе с любовницей, как он всегда делает. Екатерина соглашается с этим планом, и как только она почувствовала первые схватки, Шкурин поджег свой дом. Огонь перекинулся на весь квартал. Пока император суетился на пожаре, Екатерина с помощью одной лишь камеристки родила сына. Шкурин замотал его в бобровую шубу и унес к родственнице, где и оставил. Позже этот новорожденный стал графом Бобринским, положив начало весьма уважаемому роду.
Итак, и на этот раз Екатерина почти не видела своего ребенка. Зато избежала скандала, родив незаконнорожденного от Григория Орлова. Огромное облегчение, ею испытанное, утешило ее. В постели залеживаться она не намерена, «вывих» прошел бесследно. Екатерина выглядит великолепно. В момент, когда ей отвешивает комплимент один из иностранных послов, отвечает: «Вы не можете себе и представить, сударь, чего стоит женщине оставаться красивой!»
Петр, желая освободиться от Екатерины и сделать царицей свою любовницу, собирается приказать заточить ее в Шлиссельбургскую крепость. Тем самым он ускоряет пагубные для себя события и способствует упрочению положения своей ненавистной жены. По мере того, как опасность становится все реальнее, друзья Екатерины все чаще подумывают о возможности дворцового переворота». (А. Труайя)
«В одну из декабрьских ночей 1761 года юная Дашкова, в жестокой простуде, закутанная в шубу, в валенках пробирается тайком в деревянный дворец на Мойке, по черной лестнице проникает в апартаменты Екатерины и, жарким шепотом заверяя ее в своей преданности, в своем рвении и энтузиазме, уговаривает действовать во что бы то ни стало.
Какая наивность! Екатерина уже действует. Действует планомерно и давно. В будущем Дашкова поймет, что ее надежды не сбылись в главном: жизнь нанесла удары по вере в Екатерину, как идеал в человеческом плане, по вере в просвещенного монарха, создателя блага подданных, в философа на троне, пресекающего самовластие разумными законами и опирающегося во всех начинаниях на рекомендации просвещенных советчиков. Жизнь нанесла сокрушительные удары по этим ее прекраснодушным иллюзиям. Но время этих ударов еще не пришло». (Л. Лозинская)
«Сегодня княгиня Дашкова – крайне неосторожная и смелая, склоняет на сторону Екатерины нескольких офицеров, пять братьев Орловых вербуют сторонников среди молодых гвардейцев. 28 июня 1762 года Алексей Орлов врывается в спальню Екатерины. Еще в ночной рубашке она принимает его в постели.
— Пора вставать, — говорит он. – Все готово для провозглашения вас императрицей.
У Екатерины никаких сомнений. У нее почти звериной чутье на выбор нужного момента. И вот она уже на ногах и одевается. Не успев умыться, едва застегнув последнюю пуговицу, покидает дворец вместе со своей камеристкой.
— Похищение сабинянок, — смеясь, говорит она ей.
— Да, сударыня, — откликается служанка. – Прямо Шехерезада… а у вас в волосах папильоточка торчит.
И обе заразительно и нервно хохочут.
Неожиданное бегство сквозь туман, утренняя свежесть, толчки на ухабах, крики кучера, страх, что догонят, надежда на удачу – все для Екатерины смешалось в какое-то радостное возбуждение. Григорий верхом на коне выезжает навстречу беглянке. При виде любимого, такого прекрасного и полного решимости, Екатерину охватывает восторг.
И вот ее коляска останавливается перед казармой. С бьющимся сердцем, гордо поднятой головой, она, в траурном платье, стройная и прямая, идет к солдатам, от которых зависят ее судьба и сама жизнь. Поднявшись на стременах, Григорий Орлов отдает ей честь саблей. Бояться больше нечего, солдаты горят желанием защитить ее. Как только она подходит, воздух оглашается громким криком: «Матушке Екатерине, ура! За нее готовы смерть принять!»
Она победила.
Войдя в свои апартаменты, Екатерина потребовала, чтобы ей привели сына-царевича Павла. Мальчик только что проснулся, на нем ночная рубашечка и ночной колпак. Она берет его на руки и подходит к открытому окну. Увидев мать и дитя, толпа ревет от восторга. Испугавшись крика, восьмилетний ребенок инстинктивно прижимается к матери. В эту минуту нежное дитя с белокурой кудрявой головкой умиляет толпу и помогает ей узаконить ее поведение в глазах подданных. Однако не следует допускать кому-либо, чтобы он превзошел ее, когда вырастит, в глазах народа. Она собирается царствовать до тех пор, пока позволят ей ее силы.
Вот Екатерина принимает парад полков. Большинство солдат, сбросив с себя немецкие мундиры, надели вытащенную из каптерок старую амуницию Времен Петра Великого и выстроились перед ней в шеренги. Со шпагой наголо Екатерина лихо усмиряет приплясывающего под ней нетерпеливого коня. Все с восхищением смотрят на эту женщину в военном мундире, олицетворявшую силу и грацию, хрупкость и решимость.
Рядом с царицей – ее подруга княгиня Дашкова, тоже на коне и в военной форме. Оркестр играет бравурные марши. Потом слышится уже знакомый возглас: «Да здравствует матушка Екатерина!» Когда она слышит свое имя, вырывающееся из грубых глоток, то содрогается, как от любовной ласки. Вот что ей нужно: народ – ее многоликий любовник, всегда горячий и всегда покорный.
На всех сторонников новой императрицы пролился обильный золотой дождь. Своего любовника Григория Орлова она осыпала почестями, а он с каждым днем становится все наглее, как и положено выскочке. Княгиня Дашкова застает его однажды в кабинете Екатерины, развалившемся на диване и распечатывающим официальные письма, адресованные Ее величеству. Когда Екатерина велит накрывать на стол, лакеям приходится подносить стол к вальяжному Орлову, потому как он не желает двигаться с места. Дашкова испытывает разочарование от этой любовной связи и страдает. Наивная, чистая и цельная натура, она не понимает, что человек такого ума и таланта, как Екатерина, не в силах устоять от вульгарного зова плоти. Кроме того, эта наивная княгиня считает, что душой государственного переворота была она, а не Григорий Орлов.
Павел приговорен императрицей: он — государственный узник и заключен под домашний арест. Однако прибывает в нем недолго. Сговорившись между собой, его убивают сторонники братьев Орловых. Екатерина в страхе, она падает в обморок, придя в себя, плачет и вздыхает: «Слава моя погублена. Потомки никогда не простят мне этого преступления – убийства внука Петра Великого, убийства, которого я не совершала». (А. Труайя)
«Во время похорон Петра город обычен, торговля вовсю развернута, траурных флагов не вывешено. Праздный народ повалил с похорон по кабакам, по трактирам помянуть великого покойника, о том о сем покалякать. Гул стоял, кряк и матерщина.
— Петр сам разбрасывал горючее возле своего монаршего престола, — говорил один.
— От причуд этого шута венценосного наипаче страдает великая княгиня, — подхватывал другой.
— Замест государя, бают, другого похоронили, а государь будто бы в Голштинию, к себе домой отправился, — судачит третий». (В. Шишков)
«А вот мнение одного иностранного посла: Какая картина для народа и какое хладнокровие надо иметь! С одной стороны внук Петра свергнут и убит, с другой – внук царя Ивана закован в кандалы, а германская принцесса захватывает корону их предков и восходит на трон не в качестве регентши при малолетнем царственном сыне, а самой царицей». Однако императрица так быстро берет в свои руки столь вожделенную ею власть, что иностранные дипломаты один быстрей другого стремятся поверить в окончательное ее утверждение на троне. Итак, Екатерина спешно, но несмотря на это, пышно короновалась. Иностранные дипломаты и глазом моргнуть не успели, а потом долго не могли поверить в окончательное ее утверждение на Российском престоле. «Несомненно, — считали они, — царствование ее будет кратким в мировой истории».
Уже начали поговаривать, что надо бы вытащить из тюрьмы несчастного Ивана У1, живущего в нечеловеческих условиях как святой великомученик, и вернуть ему корону. Ивану двадцать два года, у него блуждающий взгляд и на лицо все признаки вырождения. Провозглашенный императором, когда ему было два месяца от роду, он был свержен менее чем через два года Елизаветой. Иван прямой потомок Ивана У, Ивана-дурака, старшего брата Петра Великого. С шестилетнего возраста он не видел ничего, кроме голых стен своей камеры. Не знал, кто его родители? Где он находится? Для тюремщиков он – безымянный узник или «заключенный номер 1».
С босыми ногами, в засаленной и рваной робе, ходит Иван кругами по камере с зарешеченными окнами и закрашенными мелом стеклами, время от времени нечленораздельно кричит. В этом замкнутом пространстве его рассудок постепенно атрофировался. И тем ни менее он был законным претендентом на престол. Иностранные правители советовали своим послам быть крайне осторожными с той, которая в их глазах не более, чем узурпаторша. Людовик ХУ1 писал: «Императрица иностранка по происхождению и вовсе не дорожит Россией. Моя политика по отношению к ней состоит в максимальном отстранении ее от европейских дел. Распри внутри российского двора не дадут этой стране возможности играть значительную роль в жизни Европы».
А Екатерина не слушает никого, она хочет править своей империей, исходя из принципов, внушенных ей книгами, она сама изложила их в изысканном стиле: «Делать из людей, рожденных свободными, рабство противно христианской религии и справедливости. Я хочу, чтобы подчинялись законам, но не желаю рабства. Свобода, ты – душа всего, без тебя все мертво». В окружении императрицы удивляются, как это молодая женщина, не искушенная в политике, так стремится все увидеть, все понять, все проверить, все сама решить. Неопытность в делах ее нисколько не пугает, а наоборот, похоже стимулирует к деятельности. Ни на секунду у императрицы не возникло сомнений, сможет ли она управлять страной. В ней сработала убежденность самоучки и полное отсутствие чувства неполноценности.
Она встает в пять часов утра и работает по двенадцать, а то и по четырнадцать часов в день. Еле успевает поесть, а вечером, к девяти часам, после непродолжительного застолья с близкими, в изнеможении падает в постель. На удивление, проекты ее осуществляются с такой скоростью, что придворные даже шокированы. Однажды сенат сообщил, что в каждом городе отныне есть воевода, на что она ответила вопросом: а сколько городов в России? Пауза. Никто не знает. Ну что ж, сказала Екатерина, посчитаем города по карте. Но в архивах сената не нашлось карты России. С улыбкой императрица дала пять рублей молодому чиновнику, велит пойти в Академию наук и купить там «Атлас». Уличенные в полном невежестве, сенаторы сидят, вобрав голову в плечи. Сотни раз ей придется приучать их к порядку, она не может со своим светлым умом не навести его в этом нагромождении хаоса и хлама. Образно говоря, императрица приносит лампу и метлу, чтобы прибраться в своей стране.
Но, надо сказать, что Екатерина не только раздражена, но и очарована небрежностью, мечтательностью, фанатизмом и внезапными выходками этого народа, ставшего ее народом. Она находит его великим и прекрасным. В порыве восторга пишет: «Никогда мир не создавал человека более мужественного, положительного, честного, гуманного, добродетельного, щедрого и услужливого, чем русский. Никто не сравнится с ним по правильности черт, по красоте и цвету лица, по статности, стройности и росту, с руками и ногами или плотными, или нервными и мускулистыми. От природы он прям и честен, чужд хитрости и притворства, презирает эти уловки». Ей хочется быть достойной этого народа. Она продолжает: «Выпустите из меня последнюю каплю немецкой крови, чтобы в жилах моих осталась лишь русская кровь». Екатерина вполне серьезно относится к обращению к себе – «Матушка». Она хотела бы для всех воплощать теплоту, помощь, проведение.
Но судьба готовит ей новые испытания. Сын Павел чахнет с каждым днем. Перепуганная Екатерина не покидает его изголовья. Она опасается и за жизнь ребенка и за свое будущее. Если царевич умрет, молва назовет виновницей смерти императрицу. Сперва, мол, сжила со света мужа, теперь – сына! Логично! Чтобы убрать помеху, напоила его ядом, медленно действующим и не оставляющим следа. Но, слава богу, ребенок спасен. Зато гибнет в своем застенке Иван У1, которого попытались выкрасть враги императрицы и, согласно непреложному указу убить его при попытке похищения, охранники так и поступили. Итак, за два года Екатерина оказалась в глазах мирового сообщества ответственной за два убийство двух царственных особ.
Казалось бы, тиранка, деспот. Но ее дружбой дорожит великий философ и просветитель Вольтер. Переписка Екатерины и Вольтера длилась целых пятнадцать лет, вплоть до смерти философа. Императрица становится для него «несравненной», «ярчайшей звездой Севера», «властительницей его сердца», он «окатеринен» и умрет «окатерининым». Так, благодаря Вольтеру, у русской императрицы возникло в центре Европы свое рекламное агентство.
Все рос поток эмигрантов к русскому двору, однако новости о Терроре ужасают немногочисленных русских либералов; сама Екатерина, возмущаясь жестокостью якобинцев, признает, что идеи энциклопедистов, которыми она страстно увлекалась в молодости, чересчур возбудили умы и вот-вот заразят весь мир; государства, сохранившие благоразумие, должны пустить в ход все средства, чтобы погасить этот пожар.
Когда в России разразилась эпидемия оспы, императрица задумала организовать поголовную вакцинацию от этой болезни. Тем самым она спасет тысячи людей, а, кроме того, как возвысится слава ее царствования, если, опережая Францию, она сумеет сделать прививки в стране, которую считают отсталой! Она свято верит в чудодейственное открытие, недавно сделанное наукой. Но даже самые просвещенные из ее подданных в ужасе от необходимости ввести в свой организм бактерии заразной болезни, которые, по идее, должны увеличить сопротивляемость оспе. В мире мало сторонников прививки. Лишь несколько философов и ученых восхваляют благотворное воздействие «Дьявольского ланцета».
Григорий Орлов умоляет ее отказаться от этой затеи, он описывает ей, какой шквал ненависти обрушится на нее и во дворце и в народе, если опыт не удастся. Каково ей будет оправдываться с сотнями трупов невинных жертв на руках? Ей припишут и всех других покойников, заразившихся и умерших естественной смертью! Тогда, ради спасения других, Екатерина решает первой подвергнуться столь великому риску. Ее умоляют подумать еще раз, ведь если она даже останется жива, лицо ее будет обезображено отвратительными оспинами. В ответ императрица хохочет, но… как никто другой осознает всю опасность этого предприятия.
С детских лет ни одной болезни не страшилась Екатерина так, как оспы. И вот теперь, когда ей представляется возможность победить этот бич и своим примером увлечь за собой других, она должна отбросить все свои немыслимые страхи и пойти на риск. Всегда и во всем она хочет быть во главе движения, в первых рядах, бросая вызов судьбе и при этом быть на виду у всех. Из Лондона приглашен знаменитый врач, в одно прекрасное утро он взмахивает ланцетом, делает легкий надрез выше локтя на подставленной ему августейшей руке. Всеобщее волнение во дворце так велико, как будто Ее величество решила покончить с собой. Немедленно дал привить себе оспу и Григорий Орлов, дабы до конца разделить свою судьбу с той, кому он обязан блестящим положением. Девять следующих дней все волнуются, проклинают шарлатана-англичанина и уже видят Россию в трауре по государыне. Одна Екатерина спокойна как всегда. Проходят дни, а у нее никаких симптомов страшной болезни.
Восхищенный Вольтер пишет своей государыне: «О, мадам, какой урок Ваше величество преподала нашим французским дворянчикам, нашим мудрецам из Сорбонны, нашим эскулапам из медицинских школ! Вы дали сделать себе прививку с меньшими приготовлениями, чем монахиня дает себе сделать промывание желудка».
Для Екатерины остается перенести практику прививки оспы из дворца на народную массу. Народ так много натерпелся от регулярных эпидемий, что быстро понял пользу прививок. Если уж матушка-царица не побоялась привить себе оспу, то и они пойдут на это.
Здесь стоит сказать слова благодарности в адрес Эдуарда Дженнера, убедившего с помощью вакцинации победить оспу. Она стала первым заболеванием, которое удалось благодаря этому стереть с лица человечества. В 1975 году было зарегистрировано последнее заражение, а в мае 1980 года Всемирная организация здравоохранения объявила о полной победе над оспой на Земле. Теперь вирус натуральной оспы хранится только в нескольких надежно охраняемых лабораториях в мире. Если его удастся захватить террористам, то последствия могут быть ужасны, ведь антибиотики на вирус не действуют, а прививки сейчас не проводятся.
Но вернемся к Екатерине, названной народом Великой. Вскоре матушке-царице представился еще один случай поразить воображение интеллектуалов. Узнав, что Дидро из-за стесненных денежных обстоятельств вынужден продать свою библиотеку за пятнадцать тысяч ливров, она предлагает цену в шестнадцать тысяч и в качестве условия добавляет, что все эти ценные книги не покинут дома знаменитого писателя до конца его дней. Так Дидро становится, не выходя за порог, хранителем библиотеки царицы и будет получать кроме того жалование: тысячу ливров в год. А чтобы никаких задержек не произошло, жалование ему будет выплачено за пятьдесят лет вперед.
Ошеломленный философ пишет своей благодетельнице: «О, великая государыня, я простираюсь у ног ваших, протягиваю вам руки свои и хотел бы высказаться, но душа замирает, голова кружится, мысли путаются, я растроган, как ребенок, и истинные выражения переполняющего меня чувства тают на губах моих. О Екатерина! Поверьте, что ваше правление не менее могуче в Париже, чем в Петербурге!» Изумленный Вольтер тоже пишет вслед: «Кто бы мог вообразить пятьдесят лет тому назад, что придет время, когда скифы станут так благородно вознаграждать в Париже добродетель, знания, философию, с которыми столь недостойно поступают у нас».
Осознав скачок престижа, Екатерина хочет еще больше утвердиться как философ. Однажды отведав картофель, к великому смятению участников обеда, она заявляет, что эта «пища индейцев» очень вкусна и велит приступить к выращиванию клубней. Потом придется позаботиться с охраной картофельных полей, чтобы суеверные крестьяне не уничтожили «дьявольскую траву».
Дело с оспой и картофелем закончено. Екатерина берется за другие новации. У нее зуд на реформы. Самая большая ее страсть – месить густое тесто, которым оказалась Россия. Она дает указ расширить Академию наук и назначает ее руководителем Екатерину Дашкову. (А. Труайя) Беспрецедентный случай в мировой истории тех времен. Что это? Желание еще раз выделиться или насущная необходимость поставить эту женщину на столь высокий пост, несмотря на ее, порой, слишком уж открытую кичливость и смелость указывать на недостатки даже коронованным особам.
«Кем была эта женщина – Екатерина Дашкова, более одиннадцати лет руководившая Академией наук? Писателем. Она пишет пьесы, стихи, статьи, мемуары, переводит. Знатоком искусств. Ее суждения об архитектурных памятниках и произведениях живописи поражают точностью и глубиной. Педагогом. Она знакома со многими выдающимися достижениями педагогической науки и придерживается прогрессивных взглядов в вопросах воспитания. Филологом. По ее инициативе издается первый толковый словарь русского языка. Она участвует в его составлении и берет на себя объяснение понятий, имеющих отношение к нравственности, политике и управлению государством. Редактором. Под ее руководством выходит журнал Собеседник любителей российского слова», к участию в котором она привлекла многих талантливых литераторов, среди которых инкогнито печаталась и императрица.
Натуралистом. Во время путешествий Дашкова составила гербарий и коллекцию минералов. Она изучает садоводство и выращивает сады. Музыкантом. Она увлекается народными песнями, прекрасно поет, пробует – и успешно – свои силы в композиции. Лекарем. С ланцетом в руках спасает раненного от гибели в то время, когда никто из окружающих не решился на этот отважный шаг.
Ее ближайшая подруга вспоминает: «Я не только не видела никогда такого существа, но и не слыхивала о таком. Она учит каменщиков класть стены, ходит кормить коров, знает до конца церковный чин и поправляет священника, если он не так молится, знает до конца пьесу и поправляет своих домашних актеров, когда они сбиваются с роли, она аптекарь, кузнец, плотник, судья, законник…»
Итак, в истории русского Просвещения Дашковой принадлежит значительная роль.
Что сделало ее такой? Отец? Но он человек не слишком высоких нравственных правил и для просвещенных людей своего круга служил неким эталоном невежества и мотовства. Мать была из купеческого сословия, умерла слишком рано. Екатерина воспитывалась у своего дяди, где и получила превосходное воспитание. Она много читала. К чести ее это не были произведения французской, порой довольно разнузданной литературы – то до приторности сентиментальной, до пошло-скабрезной, — жидкие книжонки, которыми пробавлялись тогдашние читатели из высшего общества.
Девушка читает серьезную литературу, и, прежде всего, философов-просветителей – представителей передовой мысли. У нее складывается своеобразный характер. Она независима, самолюбива, часто резка, впечатлительна, доверчива. Она немиловидна и неграциозна, ей неинтересны балы, где живой ум и оригинальность суждений котируются несравненно ниже светской болтовни. К тому же она решительно отказывается белиться и румяниться, как было тогда принято и, пожалуй, это ее первая маленькая фронда, первая попытка не быть как все.
Как мы видим, есть женщины не только в русских селеньях, но встречаются они и в светских салонах.
На шестнадцатом году девица Воронцова выходит замуж за блестящего гвардейца князя Михаила Дашкова. Однажды он появляется перед ней в туманной предрассветной дымке, и она влюбляется в с первого взгляда, узрев в этой встрече не только божий промысел, но и грядущее безоблачное счастье. Надо отметить, что у князя таких чувств не возникло.
Следующая их встреча состоялась на балу. Сохранилось воспоминание: «Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком любезно стал говорить любезности девице Воронцовой. Она подозвала своего дядю канцлера и смело сказала ему: Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит моей руки. Не смея признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали в себе именно такого смысла, князь женился на племяннице канцлера». Вот так вот, девица, которая, казалось, должна была бы буквально утонуть в книжной премудрости и стать так называемым «синим чулком», коварно сломала этот устоявшийся в веках стереотип.
Прожила чета Дашковых не долго. Однажды в дороге князь тяжело заболел и, не желая пугать жену, которая ждала второго ребенка, заехал к своей тетке. Екатерина Романовна каким-то образом узнала о болезни мужа и решила во что бы то ни стало немедленно его увидеть. Она упросила повивальную бабку проводить ее, уверяя, что в противном случае пойдет одна, и никакая сила в мире ее не остановит. Подавляя приступы боли, цепляясь за перила, молодая женщина тайком выбиралась из дома, прошла пешком несколько улиц, дошла до дома тетки и только тут, увидев больного, лишилась чувств. Часом позже у нее родился сын. Когда умер ее муж, она пятнадцать дней находилась между жизнью и смертью. Потом выбрала жизнь. Она оказалась не легкой.
Двадцатилетняя вдова осталась с двумя детьми на руках и многочисленными долгами мужа; делать их князь Дашков был большой мастак. Едва оправившись от болезни, Екатерина решает расплатиться с кредиторами и восстановить благосостояние своей маленькой семьи. Раз поставив себе цель, она берется за ее осуществление со свойственной ей поразительной энергией. Но тут выясняется, что ей просто негде жить, потому как свекровь отдала дом своей дочери. Екатерина Романовна решает поселиться с детьми в подмосковной деревне, но выясняется, что дом там развалился и для жилья непригоден. Тогда она приказывает выбрать крепкие бревна и построить маленький деревянный домик, куда вскоре всем семейством и перебирается.
Позже вспоминает: «Если бы мне сказали до моего замужества, что я, воспитанная в роскоши и расточительности, сумею в течение нескольких лет лишать себя всего и носить скромную одежду, я бы этому не поверила; но подобно тому, как я была гувернанткой и сиделкой моих детей, я хотела быть хорошей управительницей их имения, и меня не пугали никакие лишения». Дашкова пять лет почти безвылазно живет в деревне. Она хозяйственна, расчетлива, практична. Она поправляет свои дела. Теперь можно уделить внимание и себе.
Она едет заграницу инкогнито. В Дансинге останавливается в гостинице, где на стене в зале висит полотно: здесь раненые и умирающие русские солдаты просят пощады у победителей-пруссаков. «И это после взятия Берлина русскими войсками!» – возмущается патриотка. Ее возмущению нет предела. Она яростно негодует. И как всегда не ограничивается просто словами, а подговаривает секретаря русской миссии купить синей, зеленой, красной, белой краски и ночью, хорошенько заперев дверь, перекрашивает мундиры на картинах, превращая победителей в побежденных, и вот уже пруссаки на коленях умоляют русских о пощаде. Историческая справедливость восторжествовала. Теперь можно покинуть гостиницу, оставаясь очень довольной собой, и веселится, представляя удивление хозяина, когда тот обнаружит ее проделку.
Во Франции Екатерина Малая встречается с Дидро, и тот оставляет о ней такое воспоминание: «Это серьезный характер. Она излагает свои мысли просто, сильно и убедительно. Сердце ее глубоко потрясено несчастьями, но в ее образе мыслей проявляется твердость, возвышенность, смелость и гордость. Она уважает справедливость и дорожит своим достоинством. Она разбирается в людях и знает нужды своего отечества. Она горячо ненавидит деспотизм и любые проявления тирании. Она имела возможность близко узнать тех, кто стоит у власти, и откровенно говорит о добрых качествах и недостатках современного правления. Метко и справедливо раскрывает она достоинства и пороки новых учреждений».
Вот Екатерина Романовна излагает свои взгляды Дидро о крепостничестве: «У меня душа не деспотична, вы можете мне верить. Я установила в своем имении такое управление, какое сделало крестьян счастливыми и богатыми и ограждает их от ограблений и притеснений чиновников. Благосостояние наших крестьян увеличивает и наши доходы, следовательно, надо быть сумасшедшим, чтобы самому иссушать источник собственных доходов».
Екатерина Романовна знакомится в Женеве с Вольтером. Когда она уезжает, вдогонку ей летит изысканное письмо философа, полное преувеличений и чуть ироничных восторгов, — то стиль, остро отточенный великим льстецом и насмешником в переписке с коронованными корреспондентами.
По свидетельству современников, Дашкова не однажды говорила, что тот может гордиться собой, кто воспитал человека, который не имеет ни одного недостатка, свойственного современному поколению. Но ей-то самой гордиться оказалось и нечем. Детьми своими она интересовалась значительно меньше, чем всем остальным, посему сын вырос вполне заурядным, ленивым князьком. «Прост и пьяница», — характеризует его Екатерина Великая. Кто знает, то ли юный Дашков не выдержал энергичного напора матери, то ли победило не воронцовское, а дашковское начало – пошел в отца красотой, да не в мать головой. А, быть может, заела ученая мать своих детишек вечными нравоучениями: то не так сделал, это не так сказал.
Императрица злорадствовала: «С хваленым матерью воспитанием и дочь и сын вышли негодяи: сын и военного ордена не смог заслужить». Ничего не вышло, хочется добавить и с воспитанием сына самой императрицы, что она, с присущей ей трезвостью, прекрасно понимала и сама.
Дочь Дашковой была во всем полной противоположностью матери. Из глубины времен доходят сведения о ее сумасбродности, скандалах, мотовстве, долгах, она даже попадает под надзор полиции. Мать писала по начальству, поручалась, выкупала, стращала. Все не впрок. Разлад превращался в полное взаимное неприятие, столь непреодолимое, что мать и дочь так и не смогли ужиться вместе. Дашкова не только отрешила ее от наследства, но и запретила впускать для последнего прощания.
В начале 1783 года Екатерина Романовна Дашкова назначена императрицей директором Петербургской Академии наук. Чем объяснить необычное по тем временам решение императрицы? Желанием быть оригинальной? Поддержать на Западе свою сильно пошатнувшуюся репутацию монархини, свободной от предрассудков? Стремлением обезопасить себя от причуд фантазерки Дашковой, дав ей должность, которая, в конце концов, удовлетворила бы ее тщеславие и гордыню. Вряд ли можно свести решение Екатерины к подобным соображениям, ведь она, как мало кто иной, отлично умела использовать подходящие кадры. Славой своей императрица была в значительной степени обязана умению окружать себя талантливыми людьми. Понимание пользы, которую мог принести тот или другой из них, иногда побеждало даже личную неприязнь.
Назначая Дашкову директором Академии, императрица, несомненно, руководствовалась соображениями пользы дела. Екатерина Романовна не была ученым. Но она была образованной женщиной, искренне почитавшей науку. Императрица высоко ценила это «любление наук», которое еще великий Ломоносов считал непременным для главы Академии. Немалую роль сыграли личные контакты Дашковой со многими иностранными учеными, ее хозяйственность, недюжинная энергия и неизменная преданность к давним мечтам обеих Екатерин – Великой и «Малой» — о распространении русского просвещения.
Дашкова приступила к работе и, спустя некоторое время, написала: «Я очутилась запряженной в воз, совершенно разваливавшийся». Она имела все основания написать так. Молодая Академия переживала трудную пору, смерть Ломоносова, резкое сокращение ассигнований на нужды просвещения в связи с постоянными войнами России – все это подорвало ее силы. Екатерина Романовна с кипучей энергией приводит в порядок вверенное ей запущенное хозяйство столь же ревностно и с тем же тщанием, с каким некогда приводила в порядок свои собственные дела. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что не может руководить наукой. Эта трезвость оценки своих возможностей, здравомыслие в сочетании недюжинными административными способностями помогли ей сразу занять достойную и плодотворную позицию, а, заняв ее, принести Академии много пользы.
Когда Екатерина Великая умерла и к власти пришел Павел 1, он не замедлил доказать, что помнит отношение Дашковой к его отцу, Петру Ш. Екатерина Романовна получила указ об отставке от всех должностей и повеление жить в деревне.
Директор Академии была разбужена в три часа ночи с требованием: немедленно выехать в Новгородскую губернию, где и ждать дальнейших распоряжений. Она селится в захолустье, в маленькой деревеньке, в крестьянской избе; мимо ее окон гонят ссыльных из Петербурга в Сибирь… И пишет: «Сколько раз за этот приказ я благодарила создателя, что была избавлена от обязанности являться при дворе в царствование Павла 1. Сколько пришлось бы перенести горя и тревоги, так как природа отказала мне в искусстве притворяться, столь необходимом при общении с государями и еще более с приближенными, ведь на лице моем ясно отражалось отвращение, презрение и негодование, волновавшие мою душу».
Дашкова, привыкшая к деятельной жизни, в отсутствии книг и бумаги, в долгие зимние вечера занимала себя тем, что рисовала на белом деревянном столе деревенские пейзажи, то, что она видела за низким избяным оконцем. Когда стол оказывался весь зарисованным, тщательно смывала и соскабливала эти картинки, и принималась рисовать новые.
В 1801 году со смертью Павла 1 опала Дашковой кончилась. Должно быть, ей предложили снова стать во главе Академии, но она со свойственной ей здравомыслием это предложение не приняла: ее время кончилось.
Екатерине Романовне была уготована трудная человеческая судьба: ранняя смерть страстно любимого мужа, горькие разлад с детьми, немилость сильных мира сего, одинокая старость. Но в этой трудной судьбе были и счастливые «неженские» свершения, наполнявшие воспоминания гордостью, годы, когда она стояла во главе Академии, когда она общалась с великими умами Европы». (Л. Лозинская) «Будьте уверены, — говорила Дашкова, — что я всегда гореть буду беспредельным усердием, истекающим из любви моей к любезному отечеству, ко всему тому, что всему нашему обществу полезно быть может, и что неусыпною прилежностию буду стараться заменить недостатки моих способностей».
Однако с историей жизни Екатерины Малой мы несколько забежали вперед и теперь следует вернуться к истории Екатерины Великой. «В строгой, заполненной работой, размеренной жизни то ли политика, то ли философа, единственная отдушина, которую позволяет себе Екатерина – это радость физической любви. Сарабанда любовников Екатерины Великой плясала в ее голове и вредила ей. Экзальтированная в тени алькова, она целомудренна в салоне. Чем больше загружена политикой, тем сильнее желание время от времени оторваться от нее и уйти с близкими ей людьми в здание, где царит красота форм и цвета. Конечно, ее художественный вкус не безупречен, она сама признает это, но все великие монархи, перед которыми она преклоняется, были коллекционерами, в большей или меньшей степени. К тому же ей нравится хватать, скупать, собирать, владеть. Это не от любви к искусству, а от жадности. Я не любительница, я обжора».
И вот она уже покупает направо и налево, по дорогой цене и за бесценок, оптом и в розницу произведения искусства. Здесь Рафаэль, Пуссен, Ван Дейк, Рембрандт, Веронезе, Тициан, Ватто, Мурильо. Лавина шедевров. Дидро пишет: «Как мы, французы, изменились. В мирное для нас время продаем картины и статуи. А Екатерина их скупает в разгар войны. Науки, искусства, вкус и мудрость уходят на север, а варварство опускается на юг».
Среди всего этого богатства, заполнившего огромные залы, прогуливается императрица Екатерина, любуясь своей славой. «Мое убежище расположено так, что путь от моих покоев до галереи и обратно насчитывает три тысячи шагов. В галерее я гуляю среди любимых мною и радующих меня предметов, и эти зимние прогулки поддерживают мое здоровье, укрепляют мускулатуру ног».
Однажды вздумалось ей перевести в Санкт-Петербург огромную скалу, чтобы на ней установить памятник Петру Великому, заказанному Фальконе. Увидела она эту скалу-монолит в Финляндии. Сия дикарка напомнила гигантскую сверкающую волну, застывшую в момент максимального подъема. Казалось, что монолит на веки вечные застрял в пустынной местности. Но ей нужна эта скала. Даже если для доставки ее в столицу потребуется согнать половину всех подданных. После нескольких попыток решить столь сложную задачу придумали остроумную систему: из толстых бревен сделали желоба, в них положили медные ядра, и все это подсовывалось под скалу. Сотни лошадей тянули огромный монолит по специально построенной для этого дороге. Перевозка длилась год. Когда скала вздыбилась на Сенатской площади, мистическое изумление охватило увидевших ее.
Для Екатерины же оказалось, что легче скалу вытащить из болота, чем переделать характер близких и дорогих ей людей. Сын ее, цесаревич Павел, с возрастом становится все более некрасивым, и характер его вызывает все большее беспокойство. Блуждающие светло-голубые глаза на выкате, лицо сжато в маску и вытянуто вперед. Крупные черты его часто дергаются в нервном тике. Бывают припадки падучей болезни. По ночам ему является видение: убитый отец. Еще в детстве, наслушавшись придворных, он стал винить мать в его смерти. Воображает себя Гамлетом. Ум его воспален идеями отмщения. Павел идеализирует отца, которого, по существу, и не знал. Подобно ему, увлекается военной муштрой. Лучшим местом отдохновения считает казарму, с ее запахами кожи, ружейного масла, пороха и пота. Он страдает манией преследования. Несмотря на заботу, которой окружает его мать, боится, что она подстроит ему отравление или пришлет убийц с кинжалами. Вкруг ее мерещится ему загробная атмосфера.
А другой сын Екатерины, маленький граф Бобринский, воспитанный изнеженным, огорчает ее ленью и непоследовательностью характера. И отец его, Григорий Орлов тоже озабочен этим. К началу войны с Турцией, его связь с императрицей длится уже десять лет. Пылкие чувства первых лет постепенно сменились сладостной нежностью, временными ссорами. Григорий страдает от того, что играет роль лишь источника ночных наслаждений. Чем больше вырастает на политическом небосклоне силуэт Екатерины, тем меньше выглядит его фигура на фоне юбок императрицы. Она любит его лобзания, но затыкает ему рот, как только он осмеливается высказать свое мнение о государственных делах. В этой необычной чете роль женщины играет Григорий Орлов.
Немецкая принцесса, став императрицей России, сменила не только отечество, но и пол. То есть эмигрировала дважды. Да, когда речь заходит о женщинах, Екатерине кажется, что она не принадлежит к этой части рода людского, к этим слабым, фривольным и плаксивым существам. Духом императрица – победитель-мужчина.
Григорий потихоньку изменяет ей со случайными подружками, но это чепуха, он пытается доказать, что может быть рядом с Екатериной Великой не только в постели, но и при решении трудных задач. Хочет ее удивить, подчинить себе раз и навсегда И когда кажется, что из золотого плена уже нет выхода, на выручку пришло несчастье: в Москве началась эпидемия чумы. Верующие полагают, что то божья кара, и единственное спасение от нее – молитва. А им запрещают целовать чудотворные иконы. Народ волнуется, митрополит решает снять святые образа, толпа избивает его до смерти.
Григорий приезжает в Москву, чтобы навести там порядок. Здесь он развертывает энергичные действия, проявляет невиданную смелость и приносит большую пользу, заставляя враждебно настроенное население соблюдать санитарные нормы. Он помогает вывозить трупы, разлагающиеся в домах и на улицах. Сжигает их одежду. Успевает сразу в несколько мест, почти не спит. Его авторитет придает мужество колеблющимся и усмиряет бунтующих. Он возвращается победителем, Екатерина заказывает в его честь Триумфальную арку в Царском Селе, но этот знак не дает ему уверенности в прочности его возвращения в фавориты, ибо двери спальни стали лишь изредка открываться для столь страстного любовника. И тогда он в открытую начинает ухаживать за фрейлинами и проводит время с проститутками, обжирается и напивается, производит впечатление человека, ищущего спасения в деградации. Дидро о нем сказал: «Котел этот вечно кипит, но в нем ничего не варится».
А в Царском Селе бесконечные празднества, балы, банкеты, пикники. Празднуют одновременно победы над турками и обручение Павла с немецкой принцессой. У нее здоровье слабое, и она с трудом переносит излишества непрерывных пиров. У нее непорядок с желудком, ее то лихорадит, то бросает в жар. Екатерина с юмором относится к этому. Сама-то она никогда не обращала внимания на свои болячки. Пошаливает желудок? Поголодай. Простудилась! Срочно сзывай на бал сотни людей, там, в толпе, пропотеешь, болезнь и выйдет.
В жаркий день предлагает она своей невестке искупаться в пруду вместе с ее фрейлинами. На купальщицах – бумазейные сорочки, на плечах – пелерины, шеи и головы покрыты белыми шарфами. Погрузившись по подбородок, они весело бултыхаются и брызгаются со смехом. Поистине у императрицы и ее прислуги железное здоровье, думает принцесса. Сама она не выдержит такого испытания, ведь она боится даже теплой воды. И все же уступает уговорам, а после минутного замирания сердца приходит в восторг от этой новой выдумки русских. Со временем невеста царевича принимает православие, получает имя Наташа и идет под венец. Проживет она не долго. Скончается родами.
В 1773 году началась Крестьянская война на Урале, грозящая перевернуть империю. Уже из салона в салон передается имя главаря бунтовщиков: Емельян Пугачев. Кто он? Простой донской казак, который стал выдавать себя за императора Петра Ш, чудесным образом ускользнувшего от своих убийц. Воистину, в глазах народа могилы великих никогда полностью не закрыты. Кто, как не царь, может претендовать на дар оставаться всегда живым и защитить страдающий народ, который изнемогает?
Екатерина раздарила столько земель, что число крепостных стремительно возросло. На оружейных заводах и рудниках Урала рабочие живут в диких условиях, и часто приходится применять войска, чтобы подавить бунты. Царским указом вольница казацкая была сильно урезана, и эти гордые, свободолюбивые и смелые люди с трудом терпят новые порядки. Они образуют среди огромного аморфного русского народа, некий немногочисленный и склонный к авантюрам этнос. У них свои обычаи, свои законы и атаманы. Они хотят жить как прежде, не хотят гнуть шею. И возрождают царственные трупы ради того, чтобы они вели их за собой.
Больше всего Екатерину огорчает тот факт, что ее муж при жизни был не очень популярен из-за своего германофильства, а посте смерти стал каким-то героем типично русского мифа, царем-освободителем, мучеником за свободу простонародья, чудом вернувшимся на землю, чтобы прогнать узурпаторшу, сбросить тех, кто наверху, и вернуть должное тем, кто внизу. Как человек, логично мыслящий, она не понимает такого поворота в сознании темной толпы. Она судит о событиях умом западного человека, тогда как перед ней феномен типично азиатский. Когда же перестанет преследовать ее этот абсурдный и жалкий призрак никчемного мужа? Разбить Пугачева необходимо для здоровья страны и для ее здоровья в частности». (А. Труайя)
Откуда же взялся этот призрак Петра Ш? Впервые мы его видим на полях сражений во время войны России с Германией.
«Русская армия стояла на немецкой земле, обращенная лицом к врагу. Сытые кони начищены, лоснятся, отливают на солнце атласом. И все блестит, все сверкает: оружие, сбруя, чеканные седла, расшитые шелком и золотом дорогие попоны.
Атака. Потом отход.
— Братцы, ребятушки… Стойте, не рушьте фрунта. За честь России! Братцы, за мной! – призывает генерал-аншеф, мчащийся впереди.
Летели, рвались неприятельские бомбы, стегала картечь, пули с визгом вырывали из рядов обреченных. Мужественные гренадеры, у которых бурно вскипала кровь, и прочие потрепанные неприятелем полки держались как непреодолимая стена. Некоторые смельчаки с отчаянием бросались вперед, выхватывали из сумки убитого противника порох, патроны и посылали во врага его же пули.
Неожиданно завязался дьявольский рукопашный бой. Иные раненые, окровавленные, прижавшись спиной к дереву, бессильно оборонялись штыками, били врага прикладами. Иные, в припадке безумия, остервенело кидались в толпу неприятеля, мысля поразить их всех и, растерзанные, гибли. Того, кто обессилел, кололи, топтали, как падаль, резали, душили. Вся опушка леса огласилась воплем, стоном, криками убиваемых. Прижатые к лесу богатыри-гренадеры все еще продолжали обороняться с яростью, но полное поражение русских было очевидно. Немецкие гренадеры по телам своих убитых товарищей яростно бросались на них. Враг торжествовал. В этой битве он победил.
После боя по всему утихшему полю, скудно освещенному лунным светом, двигались сотни огней: это солдаты и санитары с пылающими факелами подбирали своих и чужих раненых. По склонам холмов, в буераках, в кустах вперемежку с покойниками валялись живые. Слышались стоны, хрипы, слабые выкрики: «Я здесь, спасите!» Раненые сами подползали к санитарам, взывали: «Братцы, братцы…» Многие мученики с перешибленными хребтами, с оторванными конечностями, истекая кровью, умоляли прикончить их… Изувеченный пожилой гренадер еле внятно просил: «В торбе узелок с родной землицей, будете зарывать, посыпьте».
В тряских фургонах, по разбитым дорогам раненых увозили в лазареты. Там без усыпления, без наркоза будут им отпиливать поврежденные руки и ноги, будут извлекать из воспаленных ран пули и куски чугуна. Чтобы оглушить сознание, дадут по стакану водки. Многие в муках умрут.
Ночь наступила темная, мокрая с холодом непогодь нагрянула. У костра примостились старый служака и молодой Емельян Пугачев.
— Могила без креста – вот награда им, — вздыхал Пугачев.
Старый служака отвечал:
— Ау, мил человек, терпеть надо. Видно самим богом утверждено: барам жиреть, а нам хиреть. За добрым барином и мужику жить не столь тяжко, а за лихим и мужику лихо. Где же лихо мужику, там иным часом и мутня выходит, самовольство, мужик за вилы берется, барину грозит.
Пугачев призадумался, а старый продолжал:
— Чуешь, сынок, больно свирепа война? Как бой – ничего, притерпишься. А как оглянешься назад – по спине мурашки. И глянь – какие храбрые сукины коты, стрель их в пятку!.. Что наши солдаты, что немецкие.
Приблудные собаки, весело взлаивая, перебегали от костра к костру. Многие из псов жили при армии года по два, по три, они делили с войсками все ужасы похода и доставляли солдатам немалые развлечения и радость.
Пришло время другого боя. И вот прусский фронт дрогнул. Враг бежит. И во все русские войска перекинулось:
— Победа! Победа! Ги-ги-ги! Ура! Ура!
Все пространство в движении. Как серой метелью, как вьюгой, все пространство – куда ни кинь взор – покрыто бегущими немцами. Победители ликуют:
— Нут-ка, братцы, скажите без утайки: почему это не знаю случая, чтобы русский солдат всем скопом утекал от врага? А потому, что ежели мы скопом стреляем, и сплоховал один товарищ, так другой выручит. А когда в бег от противника ударишься, один, как заяц в степу останешься, тот сюда бежит, этот туда, а глаз в спине нетути, ни хрена не видать, что сзади делается. Вот тут-то либо конем тебя стопчут, либо башку снесут. Ой, как бежать несподручно.
А в во время этого задушевного разговора король Фридрих на белой кобыле бессмысленно метался в самом хвосте своей армии. Спасения не было. Он не предвидел возможности столь молниеносного налета на Берлин и никаких мер к его защите своевременно не принял. Потому пал.
На следующий день русская армия перебазировалась. Грянула русская надсадная «Дубинушка», и тяжелые медные орудия, поставленные на лафеты и подхваченные крепкими лямками, полезли на бревенчатые сходни. Пугачев глянул и сквозь сумрак видит: бежит через поле сухощавый, невысокого роста человек – Суворов.
А вечером, уставшие-утомленные сидели подле костра. Суворов сугорбился, подшибался рукой и, пришамкивая, запел-завопил старушечьим голосом:
Он вопил протяжно и столь выразительно, с такой неподдельной жалостью к жертвам войны, что солдаты начали пофыркивать носами и смахивать скупые слезы. Тут, потряхивая чубом, с лукавой насмешкой в черных навыкате глазах, Пугачев звонко запел:
Ударяя в бубны, казаки с присвистом азартно подхватили:
Порадовались русские солдатушки короткой передышке да повалились спать. Много среди них было людей крепостных, подневольных, а сражаются, как за родное.
Сумароков о крепостничестве говорил: «Потребна ли ради общего благоденствия крепостным людям свобода? На это я скажу: потребна ли канарейке, забавляющей меня, вольность или потребна клетка? И потребна ли стерегущей мой дом собаке цепь? Канарейке лучше без клетки, а собаке без цепи; однако одна улетит, а другой будет грызть людей; так одно потребно ради крестьянина, а другое ради дворянина. Что же дворянин будет тогда делать, когда мужики и земля будут не его, а дворянину что останется?.. в протчем, свобода крестьян не только обществу вредна, но и пагубна».
Екатерина крепко задумывалась о своем крепостном народе. Страшна была его жизнь. Одна только погубительница Салтычиха чего стоит!.. Владетельница многих деревень Дарья Николаевна Салтыкова, в простонародье «Салтычиха-людоедка» почем зря терзала своих подданных. Она истязала людей не ради каких-либо страшных с их стороны преступлений, а за самые пустячные проступки: то женщины якобы плохо вымоют полы, то нечисто выстирают белье или грубовато ответят помещице.
Был у нее конюх. Салтычиха убила у него жену. Он женился во второй раз. Она убила и вторую жену его. Спустя время он женился в третий раз. Салтычиха собственноручно – скалкою и поленом – убила и третью его жену. Одну из своих девок она приказала драть кнутом, затем измученную загнали в пруд, а был ноябрь, вода у берегов уже подмерзала. Обезумевшая с полчаса простояла в ледяной воде по горло, потом разбойница добила ее палкой с гвоздями. Так же зверски изничтожались и мужики.
Вот так злодейка забавлялась кровавыми утехами, сладострастие вмиг обуревало ее душой. Волчьи глаза косились, лохматые брови сдвигались к переносице, взор мутился. Скрежеща зубами, она хватала, что под руку попадется и била своих крестьян почем зря, рвала калеными щипцами. Такова была эта помещица – редкий тип исключительной человеческой жестокости. За семь лет своего вдовства она успела до смерти замучить сто тридцать восемь человек.
Екатерина приказала вывести на площадь эту душегубку с прицепленным на шею листом, на котором было написано: «Мучительница и душегубица», а потом засадила ее в тюрьму до скончания дней и повелела держать ее там в темноте, чтобы свет божий не стыдился смотреть на нее». (В. Шишков)
Намерения Екатерины освободить из крепости народ были благие. «Речи ее были полны духом вольности. Усвоила царица то, что народы созданы не царями, а, напротив того, цари существуют для них. Она разумные слова говорит об экономии: Сии расходы наши нестерпимы. Мы чересчур расходчивы. А надо, чтоб какова одежка, так и ножки протягивать. У нас одежка слишком коротка, а ножки чересчур длинные. А надлежит как раз наоборот…» Говорит, но не делает.
Не знает еще, как страшен бунт на Руси. И сподручней всего для бунта заводские мастеровые. Ни земли у них, ни приписанных, ни домишка. Казаки, хоть и за триста верст у них дом, к себе вернутся. Мастеровых же взять нечем. Работай ли от зари до зари, когда чуть что – в колодки, на цепь и под кнут? Случиться, и рабочие по своему почину пушки станут лить из наилучшей стали для этого бунта.
Бунт зреет, а императрица тем временем мало-помалу удачливо создает образ русской царицы, в которую поверили все. Образ обаятельный, веселый, открытый, с проблесками гениальной непосредственности, великодушия и здорового, уравновешенного характера. И в то же время Екатерина издает указ, который запрещал крестьянам жаловаться на жестокость своих помещиков. И больше того: приказано было возвращать жалобщика к тому, на кого жаловался, для лютой домашней расправы. И появляется еще одно кровавое пятно на и без того не весьма белоснежной горностаевой мантии царицы». (О. Форш)
«Екатерина велит Орлову отпечатать текст некоего немца, проживающего в Петербурге: Что будет из наших полей? — без сомнения, скажут некоторые владельцы, которые только одну наружность вещей рассмотреть в состоянии. – Кто станет земли наши пахать, когда рабы наши будут вольными? Кто будет работать на наших фабриках и мануфактурах, когда мы не будем иметь права удержать и принудить к работе наших рабов? Должно приуготовить рабов к принятию вольности прежде, нежели дана им будет какая собственность. Когда просветится их разум и исправятся их нравы, тогда уж можно будет разрушить оковы рабства».
— Но, матушка, — возразил Орлов, — ведь оный немец требует мужиков освободить и барскую землю отдать им. Ему-то хорошо в филозофию пускаться, у него, я чаю, ничего, кроме штанов, нет.
— Мое мнение, печатать, — повторила Екатерина. – Ты, Гришенька, я вижу не столь далеко уехал от господина Сумарокова. Не зря же говорится по-русски: два рыбака – пара.
— Матушка, — захохотал Орлов. – Доколе ты будешь пословицы перевирать? Не рыбака, а сапога. Два сапога – пара!
— Нет, нет… про рыбаков, — закапризничала Екатерина.
— А, тогда: рыбак рыбака видит издалека. Это что ли молвить хотела?
— Это. Потрудись-ка заказать мне список пословиц.
— Закажу, не беспокойся. А вот о мужиках. Они благословили бы твое святое имя из века в век, если бы ты дала им вольную.
— Боюсь, Гришенька, что помещики успели бы повесить меня прежде, чем освобожденные мною мужички прибежали бы спасать меня. Ты ведь знаешь, в высокой фортуне жить, как по стеклянному полу ходить. Я ценю вас, ваше сиятельство, за вашу отменную верность мне, за честность вашу, за преданность престолу, но зело скорблю, что природа наделила вас умом ленивым и в сложный механизм государственных дел не проницательным.
Григорий проглотил эти обидные слова. Каким-то образом его фортуна, вертясь на курьей ножке, приголубливала его.
— Ах, матушка, — смеясь сказал он, — не жури ты меня, лучше дай-ка я тебе анекдотец расскажу. Слышал такой казус: молодой пастор пришел в гости к своему другу. И видит: зацепив себя веревочной петлей под мышки, тот благополучно висит на гвозде. «Что с тобой?» – восклицает пришедший. – «Да вот хочу кончить жизнь самоубийством, но никак не удается, вешу без толку уже два часа». – «Так ты не туда накинул петлю, надо же на горло». – «Пробовал, — с горечью в голосе воскликнул висевший. – Пробовал, не могу, как только петля стягивает шею, я начинаю задыхаться…»
Екатерина немного посмеялась, да из самой глубины ее глаз затаенная тревога не улетучилась. Григорию же хоть бы что. Внесли слуги в покои осетра запеченного, а он строго им так говорит:
— Пошто рыбина-то не порушена на порционы?
А в это время докатилась до молодого донского казака Емельяна Пугачева молва о том, что царь-то оказывается Петр жив остался. И призадумался казак. Уж больно тягостно ему было от того, что вольную казацкую жизнь Екатерина захомутала, отняла вольности, а человека такого не нашлось, который бы эту волюшку-вольную обратно вернул. Уж не Емельяну ли это под силу?..
Вот ведь что твориться: солнце светит, но света не дает, птицы распевают, но людские уши замурованы, колокола заливисто и весело гудят, но каждому бьет в душу погребальный звон. И каждый видит перед собой отверстую могилу, куда «милостию» зазнавшегося Петербурга и высокомерным попечением «благочестивейшей» императрицы свалены все вольности казацкие, свалены все вековечные устои свободолюбивого народа, задавлены и тоже свалены в могилу полные героизма мятежные вспышки казацкой бедноты, столь опасные для дворянского покоя империи Российской. И мерещится опальным казакам, что чьи-то услужливые руки уже подхватили лопаты, чтоб эту отверстую могилу казацких вольностей сравнять с землей. И мерещится казакам, будто ставят многочисленные виселицы, будто возводят эшафот, и палач восходит по кровавым ступеням эшафота к плахе с топором.
Но вдруг, — как в подземном замурованном подвале, до отказа набитом людьми, где нечем дышать и не для чего жить, — вдруг чья-то сильная рука пробивает брешь, и вместо смерти снова в подвале жизнь. Вдруг, когда уже казалось, что все погибло, трубным звуком прогудела весть: «Избавитель нашелся!»
И поднял Пугачев к небу взор, двуперстно истово перекрестился, произнес в образе царя Петра Ш:
— Други мои, слушайте в оба уха, что скажу… Я и есть государь Петр Федорович. В Царицыне бог да добрые люди сохранили меня. А замест меня захоронили солдата караульного. Бояре возненавидели меня, ведь я за простой люд заступник был, а бояр не миловал. Они меня престола лишили и задумали извести смертью. Я долго странствовал. А ныне положил в сердце своем снова на престол вступить. Так, я полагаю, люду разного огромно много пристанет ко мне. А ежели малое людство будет, скроюсь опять. Ведь мне не надлежало еще показываться год и семь месяцев, да кровь печенками стала спекаться, как увидел я на Руси, что народ-то простой терпит. Ах, бедные вы, несчастные детушки мои… Ведь не ради себя, ради черни замордованной положил я до сроку объявиться. Ведайте, други, ежели вы хотите за меня вступиться, то я за вас вступлюсь. Помоги нам, господи!
Казаки заплакали, повалились Пугачеву в ноги.
— Да ведь он – царь, да вот ей богу же он взамделешный царь Петр Третий… Приказывай, надежа-государь!.. Все войско примет тебя. Не выдадим, надежа-государь. Верь!
Сердце Пугачева вскачь пошло, губы запрыгали, он сморщился, сморгнул слезу:
— Ну, соколы, детишки мои! У вас таперя пеший сизый орел, так подправляйте сизому орлу крылья. — И Емельян выкинул руки вверх. Большие черные глаза его сверкали.
— Много довольны, ваше величество, милостью твоею великой, — отвечали ему хором казаки. – Видим, ты, батюшка, на согубителей, на поперечников наших – лют. Ты смогнешь народную силенку в своих могучих руках сдержать. Жить тебе и долго здравствовать! Верой и правдой служить станем, крест поцелуем… Умрем!..
Милое сердцу слово «воля» взбодрило их. От рева, от гвалта качался воздух. Многие казаки ругали императрицу:
— Коварница… Ах, коварница… Да ведь мы знаем ее ухватки-то лисьи, знаем, как она хвостом-то долгим следы горазда заметать да пыль в глаза пускать.
Каждый свое выкрикивает:
— Токмо в народе-то говорят, что при матушке-то зело много батюшек.
— Уж шибко много приказов комендант нам пишет, лучше бы жалования поболе платил.
— Придумали пагубу какую — нехитрое дело на войне из человека сделать обрубки и пустить его на ярмарку людей потешить.
Человеческое скопище шумело, волновалось. Тут баба запричитала:
— Ах вы, черти, черти. Опять кроволития захотели?.. Дождетесь, что батюшка Иисус Христос заплачет. Моего-то погибшего сыночка шибко жалко. Жизни не стал он причастен. В снах вижу. Все приходит ко мне, говорит-говорит, наговориться не может. Иным часом страшно… Боюсь. Ой, мати-богородица, чего ж нам, горемыкам, делать то?
— Не причитай, баба, — обрывает ее парень. – Воля будет. А то мне барин велит нелюбимую в жены брать, так неужто же мне на такой растопырке жениться? Эх, ерш те в бок!
— Ампираторы вон говорят, что русскими должно повелевать кнутом или топором. Да мы сами топор-то в руках смачно держать умеем!
Пугачев доволен. Бросает толпе:
— Ну и молодцы! Русь сермяжная! С такими весь свет штурмовать можно!
Кое-кто из казаков возвращался к вопросу о царе:
— Наше дело маленькое, царь или не царь он – да-кось наплевать. Войско захочет, так и из грязи сделает князя. Проворство и способности приметно в избытке в этом человеке. Опять же с норовом он видать. Горазд люб он нам.
И вот вся степь замерла, плакучие ивы купают в воде свои серебристые косы. Потом закачалась все перед царем новоявленным, звон в ушах, ветер, сердце стукочет, грудь перестала дышать, искры в глазах, взлет, взлет, взлет, — и ровный ровный бег в славу, в ликующий гомон толпы. Казаки новоявленного царя усадили в кресло, несут в кресле на руках. Яицкий городок осушил от слез глаза, солнце стало светить по-иному, а сердца многих сжались волнующим предчувствием.
И начался бунт казаков под предводительством Пугачева. Озорной ветрище, крутясь и воя, подхватывал искры жар птицы и понес по земле русской. Началась резня. Всюду сверкают ножи, кинжалы, острия топоров. «Режь, бей, коли!» Страшные чернобородые, рыжебородые, усатые, бритые лица. Зубы стиснуты или злобно оскалены. В накаленных яростью глазах забвение всего, чем перед тем жили, радовались и печалились люди. Дым, огонь, лязг сабель, жалобное ржание раненых коней, стоны падающих солдат и казаков. Штык порет сердце, выстрелы, выстрелы, визгливые вскрики, протяжные стоны, ругань, матерщина, проклятия.
После битвы по несжатым нивам топчутся, печально скитаются беспризорные, изувеченные в боях лошади, измученные, покрытые кровавыми язвами, в которых гнездится гниение, копошатся черви. Иные скакали на трех ногах, поддерживая на весу перебитую в боях четвертую, иные валились на бок и, судорожно подергивая ногами, скалили рот, как бы прося у проезжающих смерти.
Буря носилась по степи – слепая, страшная, безудержная сила. Задыхавшимся путникам чудилось, что в этой свистопляске без лешего, без окаянных демонов не обошлось. Это они согнали всех ведьм, разлохматили им седые космы, заставили выть и плакать замогильными голосами. Это они взломали ржавые льды на болотах, вымели оттуда всю нечисть, всех чертей, больших и малых, и велели им дуть в лешевы дудки, высвистывать в кулак, бить в ладони, хохотать и гайкать на всю степь. Это они опрокинули кресты на погостах, подняли из могил мертвецов, чтобы те затеяли пляс, чтобы громче стучали костями, чтоб в вихрях снега яростней взмахивали белыми саванами.
В черные окна бьется вьюга, в печных трубах ветер воет.
Страшно! Горит Россия! С востока летят головешки и падают чуть ли не в колени императрице.
Пугачевский бунт сметает ее войска, казнит ее дворян, насилует ее дворянок. Устанавливает справедливость, дабы не было так, что жизнь — голодная и мрачная, расчетливая до последней полушки – в низменных пластах деревни была; жизнь – грабительская, блестящая, среди даровой бесчеловеческой роскоши – в барских гнездах. Пока нерасторопная спесивая знать кислые гримасы строила, Пугачев дерзостно по земле пошел. И оглянуться не успели. Богомерзкая смута случилась». (В. Шишков)
«По всему Зауралью к самой Москве катят волны бедняцкого возмущения. Листовки повсюду: Истреблять дворян надо, ребятушки! Истреблять компанейщиков, судей, мздоимцев. Быть крестьянам свободными от дворян! Отобрать у них все угодья! Коль не отнимите у них силу, не вздохнуть вам вовек под работой, обидой и податью. На барщине – шесть дней, себе один день – воскресный. Дворяне, как на земле, так и на фабрике – без милосердия. Баре девок позорят, барыня матерям велят щенят вместо суки грудями кормить. И вольны каждый миг запороть, искалечить, вовсе жизни лишить. А подать жалобу некому. Помещик нынче на французский манер хочет одеваться, по-французски тоньше жить. Коль ему не хватает оброчных, он и не чихнет, как всю деревню продаст. Хорошо, если с семьями, а не то и всех вразброс, в одиночку».
И вот ныне есть иное спасение голому люду – примкнуть к Петру Федоровичу, справедливому «ампиратору», обещавшему крестьянам в своем манифесте: «Земли, рыбные ловли, леса, борти, бобровые гоны и прочие угодья, так же и вольность». И вот решили всем идти с Петром Федоровичем супротив бояр – на самую Москву. Идет батюшка Петр Федорович мстителем за горькое дело народное». (О. Форш)
Грозный бунт скоро докатится и до Волги. Пока еще здесь бурлаки, внатуг налегая грудью на лямки, совершают путину, тянут встречь воды тяжелую баржу. Бурлаки идут, идут… Идут в ногу, мерно покачиваясь. И в такт шагам, чуть покачиваясь, повисли руки. Лохматые, нечесаные головы опущены, рыжие, черные и пегие с проседью бороды всклокочены, мускулы во всем теле напряжены у каждого до отказа – течение воды убыстрилось. Холщовые в три ряда лямки за лето пропитались потом и грязью, как ворванью. Погода холодная, но людям жарко: поросшие шерстью груди открыты, изо ртов вырывается:
А вечером на отдыхе:
Ах, песня… Вот песня! Ну до чего складно, до чего узывисто поют. Век бы слушать! А тут еще дедушка, степенный такой да приятный, в гусли бурлакам подыгрывает. Струны гудут-гудут, и тренькают, и славно плачут.
Густой сумрак окутал лес, всю Волгу, лишь цепь костров, поблескивая багрянцем, клубилась дымом. Заклубился и здесь бурлацкий бунт, взбудоражил все». (В. Шишков) И поплыли по рекам плоты с виселицами, на которых висели дворяне. Потом все переменилось. Пошли вместо побед поражения. И опять поплыли по рекам плоты с виселицами, на которых весели уже бунтари, что первые плоты в путь отправляли. В очередной раз у всех людей горе, голод, смерть, а у поганых тварей – воронов да червей могильных пиршество, приготовленное из тех, кто был сотворен по образцу и подобию божию.
О, люди, люди, доколе же вы себе подобных изводить будете?..
О терпящем поражение Пугачеве поговаривали, что, мол, не царь он, какой, мол, он царь, когда даже неграмотен. Свои же и предали. Суворов, с которым плечом к плечу Пугачев в немецкой земле воевал, взял в плен бунтовщика вместе с женой и сыном и привез в Симбирск. Потом их в Москву повезли.
«Судьба, видно, пришла горькая к ним. Бунт был подавлен. Пугачев схвачен. И пошатнулась его головушка. Желая скорее заглушить интерес к персоне злодея, царица запретила его везти через Казань, а повелела устроить там лишь торжество сожжения злодейской хари», сиречь портрета, с него писанного живописцем.
В Москве на площади эшафот окружили частоколом отменного войска. Пугачев, оканчивающий свой бурный жизненный бег, вышел покоен. Тряхнул головой, кратко и торжественно произнес:
— Всех не переказните.
Размахнулся палач. Сверкнул на морозном солнце наостренный топор и скосил вмиг Емельянову буйную головушку. Изругался тут в бешенстве полицеймейстер:
— Приказ другой был дан, а ты не выполнил!
К измывательской, к мученической казни – четвертованию – приговорен сенатским определением Пугачев, а палач ни минуточки не дал ему помучиться, одним махом снес голову, а про четвертование словно бы и забыл, не потешил чувства мести дворянской. Казнь без издевки произвел.
Как зверь изругался полицеймейстер:
— Ах, сукин ты сын, что же ты наделал-то? Рубай скорей руки-ноги!
— Покорнейше прощения прошу, ошибочка вышла, — отвечал палач, повесил свою повинную голову.
И отрубил руки-ноги уже мертвому Пугачеву. А потом на железную спицу насадили голову Емельяна Ивановича. И, не закрывая век, смотрел Пугачев на Москву, где, если бы ему на нее только вовремя двинуться, мог бы и не на плахе лежать – на троне в Грановитой палате сидеть.
А палача в пыточную палату привели. Заплечных дел мастер подошел легко к нему, меленькими шажочками, да вдруг что есть силы поддал в нижнюю челюсть. Таково ловко умел поддавать, что зубы на пол сплюнул палач. И кулачком-то хватил господским, вроде не дюже великим, но, видать, по какому-то заграничному способу был учен.
— Да как же это только, голубчик мой, ты посмел? Ручки-ножки злодеевы пожалел? Раньше сроку головку оттяпал? По какому такому резону?
— Ошибочка вышла, — ответил палач.
— Хороша ошибочка. А ну-тка поближе.
И снова замахнулся заплечных дел мастер. Но тут судьба пощадила оставшиеся зубы палача. Прибыл экстренный курьер с секретной эстафетой: «Допроса палачу не чинить, зане акт милосердия свершен по воле самой императрицы». (О. Форш)
«Надо признать, что когда бунт был подавлен, бунтовщиков не пытали, потому как Екатерина запретила пытки. Пугачев был приговорен к четвертованию, а затем – к обезглавливанию. Но императрица смягчила приговор, ему отрубили голову, а потом уже четвертовали. Екатерина хотела выглядеть гуманной. И по тем временам выглядела.
Едва покончила она с Пугачевым, как ее спокойствию начала угрожать еще одна самозванка. Стало известно, что вот уже два года, как некая очаровательная молодая особа выдает себя за дочь императрицы Елизаветы, рожденную от ее фаворита Алексея Разумовского, с которым, возможно, императрица заключила тайный брак. Путешествуя по Франции, Италии, Германии, эта псевдовнучка Петра Великого берет себе имя княжны Таракановой и упорно объявляет себя законной наследницей трона Романовых.
По ее словам в ее шкатулке – секретное завещание ее матери Елизаветы, оставившей ей в наследство корону Российской империи. Красота княжны, легкость поведения и далеко идущие политические претензии привлекают к ней множество господ, любителей галантных похождений и авантюр. Они не скупятся на содержание внучки Петра Великого, и уверены, что она должна отвоевать скипетр, принадлежащий ей по праву.
Сама Екатерина называла княжну Тараканову мифоманкой и мошенницей, а ее выдумки достойными лишь презрения. Но бунт Пугачева сделал царицу крайне пугливой. Она не могла терпеть, чтобы кто-то, хоть даже полоумная или взбалмошная баба, ставила под сомнение законность ее прав. В письме Алексею Орлову Екатерина требует «схватить эту тварь, но, по возможности, без шума».
В голове Алексея Орлова вскоре созрел дьявольский замысел. Он сообщает «претендентке на престол, что убежден в подлинности ее заявлений, и что, оскорбленный опалой, в которую попал его брат Георгий, питает к императрице только ненависть. Уговаривает юную даму встретиться с ним, она не чувствует опасности и едет в назначенное место, где восхищается королевским приемом, оказанным ей.
Вскоре Орлов признается княжне Таракановой в страстной любви и обещает, что если она согласится стать его женой, он разделит с ней бремя правления России. Наивная княжна восхищается и вступает вместе со своим возлюбленным на борт адмиральского судна, где происходит инсценировка церковного бракосочетания. Невеста – в слезах от счастья. Внезапно Алексей Орлов исчезает. Солдаты окружают «Ее величество», грубо заталкивают в каюту и запирают, не говоря ни слова. Корабль берет курс на Санкт-Петербург. Вот какой некрасивый поступок совершил Алексей Орлов.
«Княжну» Тараканову бросают в каземат Петропавловской крепости. Вскоре врачи находят у нее тяжелую форму чахотки, болезненное истощение «княжны» сильно прогрессирует. Строгий режим заключения, холод, пронизывающий до костей, частые перерывы в получении пищи – все это заставило узницу просить императрицу о помиловании. Екатерина непоколебима. В обычное время она способна на милосердие и даже нежность, но когда этого требует государственный интерес, она может стать жестокой. Тараканова вступила в игру. И проиграла. Пусть платит. И самозванка умирает от туберкулеза». (А. Труайя)
Русский писатель Эдуард Радзинский, всечасно интересующийся историей, считает, что «княжна Тараканова готова была сообщить Екатерине то, чего она так тщетно добивалась на протяжении месяцев. И вдруг неожиданно Екатерина отказывается. И объясняет это тем, что личная встреча с побродяжкой» унизит ее. И это в России, где царь столь часто был верховным следователем, где Иван Грозный, и Петр, и Николай лично встречались со своими жертвами. Тем более, что «побродяжка"-то была отнюдь не побродяжка, но невеста немецкого князя, кстати, куда более родовитого, чем сама Екатерина. Не верится! Совсем не верится. А, может быть, все-таки встречались? И может, узнала императрица на этой встрече то, чего знать не хотела, то, чего узнать боялась. И оттого с таким упорством объявила потом: Встречи не было».
Эту же мрачную историю рассказал с присущей ему иронией писатель Михаил Зощенко.
«Вот какой случай из области Коварства случился в России. Такой жил при Екатерине П крупный политический деятель, некто Орлов. Знаменитый граф, любитель лошадей. Вообще-то он не был графом, но после убийства царя Петра Ш, к чему он был причастен, его произвели в графы. А вообще это был крупный прохвост. Это был джентльмен из числа человеческого отребья, которые возвеличиваются благодаря удаче, личному нахальству и счастливой наружности.
Короче говоря, однажды Екатерина П приглашает в себе этого джентльмена и говорит ему:
— Будь, говорит, другом: поезжай сейчас в Италию. Там, говорят, появилась самозванка, княжна Тараканова. Она выдает себя, между прочим, за дочку Елизаветы Петровны. Или, может быть, это действительно ее дочка. Только она метит на престол. А я этого не хочу. Я еще сама интересуюсь царствовать. Тебе, Орлов, поручается как-нибудь арестовать и доставить эту государственную злодейку.
И Орлов, конечно, поехал. И, наверно, даже не без удовольствия, поскольку интересная командировка ему случилася. Он приехал в Рим, познакомился там с этой княжной и сделал вид, что в нее исключительно горячо влюблен. А ее дамское сердце сразу растаяло от такой любви, и она стала ему доверять.
Орлов говорит:
— Я до того в вас влюбился, что согласен помочь вам вступить на российский престол.
Что у них там было в Риме, в подробностях историкам не известно, только всем остальным известно, что княжна в дальнейшем, уже в тюрьме, родила Орлову младенца.
Так вот, Орлов ухаживает за этой княжной, всюду с ней бывает и устраивает для развлечения всякие смотры и парады. И вот однажды приезжают они в распоряжение русского флота, и княжна Тараканова, как будущая императрица, сильно заинтересовалась этим флотом. Она хотела, может быть, посмотреть, как он плавает.
А Орлов говорит:
— Хотите, может быть, покататься по морю? Я с большим удовольствием вас прокачу на каком-нибудь военном корабле, сиречь судне.
Та говорит:
— Пожалуй!
И вот они садятся на корабль и едут. Граф с княжной очень любезен и поминутно ей целует ручки. И говорит:
— Немножко покатаемся – и назад. Не волнуйся.
Только вдруг она замечает, что они уже далеко заплыли, и берегов не видно. Она начинает волноваться, но он ей говорит:
— Что вы! Какие могут быть сомнения? Хотите, мы даже сейчас на корабле перевенчаемся?
И вот пара матросов переодеваются попами и под сдавленный смех окружающих разыгрывают венчание. Потом молодые удаляются в каюту, а на другой день к каюте приставляется часовой, и княжне объявляют, что она арестована. Потом княжну Тараканову привезли в Петербург и посадили в Петропавловскую крепость.
Сияющий Орлов предстал перед императрицей и рассказал все, что было. Но она нахмурилась и говорит:
— Ну уж это ты слишком загнул. Это ты перехватил. Но победителя не судят. А за поимку спасибо.
Вскоре княжна Тараканова родила в каземате орловского выродка. А сама умерла от чахотки. И ребенок тоже, кажется, умер. А Орлов имел нахальство однажды к ней зайти на допрос. И она плюнула ему в лицо и, кроме того, он получил от нее пощечину. И будь он жив, мы бы тоже били его в морду при первой встрече. Вот такие бывают случаи исключительного коварства».
Но взглянем на эту историю посерьезнее.
«Итак, отвратительный бунтарь», выдававший себя за Петра Ш, уничтожен, доведена до могилы «полоумная», называвшая себя дочерью Елизаветы, но через год после ее смерти арестовывают третьего самозванца, выдающего себя за национального героя Пугачева, вернувшегося с того света. Екатерина в растерянности. Что за удивительная страна эта Россия! Легенды в ней то и дело становятся реальной силой. Тому, кто правит этим народом с иррациональный мышлением, приходится бороться то с живыми людьми, то с приведениями.
Поглощенная политическими заботами, Екатерина мечтает иметь рядом мужчину, чья любовь и твердость помогли бы ей выстоять в трудном деле. Все чаще думает она о Потемкине, таком забавном и вместе с тем твердом и мужественном. Она восхищается им и говорит: «Красавец скульптурный, мраморный, миленок мой, всех королей прекраснее, никто на свете с тобою не сравнится». Вдруг пугается пылкости, собственной страсти и делает вид, что исправляется: «Я категорически повелеваю всему моему телу, вплоть до самого маленького волоска не проявлять более никаких признаков любви. Заперла любовь в сердце под девятью замками, она там задыхается, ей дурно, и я боюсь, что все взорвется».
Потом признается в своем поражении. «Ах, господин Потемкин, Какое нехорошее чудо сотворили вы, заморочив голову, прежде считавшуюся одной из лучших в Европе. Какой стыд! Какой грех!».
Когда императрица со всем своим двором отправилась в Крым, Потемкин устроил ей настоящий праздник: балы, танцы, пения, фейерверки по дороге в прибранных по случаю деревнях. С тех пор словосочетание «потемкинские деревни» стало нарицательным и означало очковтирательство, ибо деревни, стоящие в стороне оставались совсем неухоженными.
Однако не стоит Потемкина только хулить. В кратчайший срок он создал севастопольскую морскую базу и черноморский флот. В Крыму управление князя было столь искусным и благожелательным, что татары, бывшие перед тем ожесточенными врагами России в течение 300 лет, быстро освоились, примирились с русской властью и стали лояльными подданными русской государыни. Когда Екатерина посетила Крым, ее и ее спутников сопровождал эскорт верных конных татар.
Гавриила Романович Державин восславил эту властвующую чету:
Екатерина по дороге в Крым указывая на нарядные дома, сады и толпы людей, с торжественным величием говорила иностранным послам:
— Будьте свидетели… вот оно прославленное безлюдье сих мест. А вечером, умаявшаяся, но довольная, писала в своей заветной тетради:
Вот какие истории рассказывают о князе Потомкине.
Раз Потемкин играл в карты и был очень рассеян. Один из партнеров, пользуясь этим, обыграл князя нечестным образом.
— Нет, братец. – сказал ему Потемкин, бросая карты, — я с тобой буду играть только в плевки. Приходи завтра.
Приглашенный не преминул явиться.
— Плюй на двадцать тысяч, — сказал Потемкин.
Партнер собрал все свои силы и плюнул.
— Выиграл, братец, смотри: я дальше твоего носа плевать не могу! – произнес Потемкин, плюнул ему в лицо и отдал проигрыш.
А сам пошел к своей императрице. Перед любовными утехами и после них, днем и ночью, между двумя приливами нежности царственная любовница и Потемкин спорят по государственным делам, обсуждают доклады министров, донесения послов, намечают проекты реформ, внешнеполитических союзов, то так то этак переделывают в уме Россию и Европу. Даже расхождение во взглядах ее радует. Она счастлива, что впервые перед ней – человек сильного ума, способный на равных спорить с ней. Наконец-то она не одна правит Россией.
Когда же все-таки случаются ссоры, Екатерина идет мириться первой: «Душа моя. Я привязала к одному концу веревки камень, а к другому – все наши ссоры и забросила их в бездонную пропасть». Жить бы да радоваться. И все же у этого человека, у Григория Александровича Потемкина, чье везение удивляет всех, бывают приступы уныния и отвращения, когда он жалеет, что не ушел в монастырь. Наделенный всеми талантами – музыкант, поэт, любитель искусств, воин, администратор, дипломат, экономист, строитель, он берется за все с жаром и внезапно бросает, теряет интерес и целыми днями валяется на диване, полуодетый, неумытый, непричесанный, грызет сухую корку да кусает ногти.
Однажды за пиршеским столом говорит: «Может ли быть человек счастливее меня? Все желания, все мечты мои исполнились, как по волшебству. Я хотел занимать высокие посты – я получил их; иметь ордена – все имею; любил играть – могу проигрывать без счета; любил праздники – даю блистательные балы; любил приобретать землю – у меня ее столько, сколько хочу; любил строить – построил дворцы; любил драгоценности – ни у кого нет таких редких, таких прекрасных. Одним словом – баловень судьбы». – Сказал и… схватив тарелку драгоценного сервиза, швырнул ее об пол и закрылся в спальне.
Вот что писал о Потемкине принц де Линь: «В веселии грустен, несчастен от постоянного счастья, пресыщен всем, легко проникается отвращением ко всему, тонкий политик с душой десятилетнего ребенка. Генералам говорит о богословии, а архиепископам – о войне; никогда не читает, но собеседников прощупывает насквозь; как ребенок, хочет всего, но может обходиться безо всего, как взрослый мужчина. В чем его волшебство? Это гений, и еще раз – гений, и еще раз – гений!»
Когда Потемкин понял, что в отношениях с возлюбленной произошел перелом, он постарался сохранить влияние на Екатерину, а для этого подыскал ей заместителя по своему выбору. Так, хотя бы ею будет обладать другой, и она не совсем перестанет принадлежать ему. Отныне все избранники императрицы будут проходить предварительный отбор Потемкина. В день восшествия в опочивальню императрицы они платят ему сто тысяч рублей в знак благодарности. А чего стесняться! Это не так уж дорого за рекомендацию Екатерине, за время в зените славы, деля ложе с самой царицей. Зато потом она, отпуская своего избранника на волю, одарит без меры и деньгами и тысячами крепостных.
А Екатерина в каждом новом фаворите находит редкую жемчужину. Влюбленная, помолодевшая, возбужденная, представляет она его двору как сверхчеловека, одевает его в пышные наряды, приходит в восторг от каждого его остроумного слова, но никакой фамильярности на людях ему не позволяет. Служба его продолжается круглые сутки: днем он – галантный кавалер, ночью – безумный любовник.
Никакого секрета из своих любовных утех императрица не делает. Удовольствие чувственности соответствует естественной потребности, и она не собирается ни краснеть, ни хвастаться по этому поводу. Немногие женщины так же игнорировали темные лабиринты подсознательного, тайные бури и волнения, подымающиеся из глубин естества. Она же – воплощение ясности.
К сорока шести годам императрица, яркая представительница просвещенного абсолютизма, присоединила часть Польши и посадила преданного ей короля на трон; победив Турцию, отвоевала Крым, отодвинула на юг границы России и открыла своему флоту новые морские пути. Ее завоевания славили русские люди:
В планах Екатерины отвоевать у турок Византию. Но они не осуществились. А ведь императрица об этом так мечтала, даже назвала своего внука Константином, дабы подарить ему престол в Константинополе. В России она организовала губернское управление и сделала дворянство фактическим ее хозяином. Во Франции покорила философов миражом своих великих мыслей. Но лишь Россия стала частью ее самой, оторвать кусок от России – это все равно, что снять заживо кожу с Екатерины. Она была разной и вершила разные дела. Ее прелесть составляла контраст между простотой того, что она говорила и над чем шутила, с величием того, что она совершала». (А. Труайя)
Верным помощником Екатерины был генералиссимус Александр Васильевич Суворов — слуга царю, отец солдатам. Он возглавил двадцать шесть походов, руководил более чем шестидесятою сражениями и не разу не проиграл.
«При вступлении на престол мудрая государыня прекрасно понимала, что ей прежде всего нужны способные, талантливые люди, готовые привести в жизнь все ее благие и полезные для народа начинания. Выбирая из таких людей и отыскивая их, она остановила свое внимание на Суворове. О нем говорили, что он любит солдат, как своих детей, бережет их, живет на походе, как и они, ест то же самое, что и они, и хотя строго спрашивает с них за всякие упущения, но зато к самому последнему из солдат относится с полной справедливостью. Орлом на врагов летит, — говорили в войсках. – За таким и на смерть идти не страшно».
Но, кроме внимания к рассказам об этом человеке, в императрице заговорило еще и чисто женское любопытство. Из отзывов ясно было, что Суворов не такой, как все. Его бесшабашная храбрость, спартанская простота жизни хорошо известны в Петербурге. Даже сама простота и оригинальность речи Александра Васильевича являлись вполне естественной. Если бы он заговорил цветастыми фразами, вряд ли было бы это ему к лицу.
Таким и приняла его государыня и своим быстрым взглядом приметила: он с виду щупленький, неприметный, умом же сообразила: такому человеку вовсе не место при дворе с его этикетом и всевозможными условностями жизни. При дворе Суворов пропал бы, затерялся бы в массе блестящих вельмож. Моментально приняла государыня в отношении молодого подполковника свое решение, но она не захотела отпускать его, не познакомившись поближе.
— Вы все хорошо говорите, Александр Васильевич, — произнесла она в одном из разговоров, — только ваша поспешность-то в делах не всегда хороша.
— Помилуй Бог, Матушка-царица, жизнь-то коротка, а дела много. Беда, коли всего, что намечено, не выполнишь, поневоле летать нашему брату приходится.
— А вы-то куда летите? – улыбаясь, спросила Екатерина.
— Вперед, всемилостивейшая, все вперед, пока не догоню и не обгоню своего героя.
— Вот так, а позвольте спросить, кто ваш герой?
— Мой герой, всемилостивейшая, Цезарь Юрий…
— И вы думаете догнать его?
— С твоей помощью, Матушка-царица, обогнать даже надеюсь.
— А не хотите ли вы остаться здесь, при дворе?
На этот вопрос императрица получила совсем неожиданный ответ. Суворов вдруг весь сморщился, съежился и начал громко безостановочно чихать. Это уже являлось полнейшим нарушением дворцового этикета. Окружавшие императрицу придворные с негодованием смотрели на дерзкого невежу.
— Матушка-царица, — продолжая чихать, воскликнул в перерывах Суворов, — прости, будь милостива, не могу, никак не могу! Льстивка, лживка, лукавка! Апчхи! Воняет… Душно… Апчхи! Не могу, прости… не могу…
— Я понимаю вас, Александр Васильевич, — с чувством произнесла императрица, — спасибо вам за скорый и никому не обидный ответ. Да, вы правы… Могучих орлов нельзя запирать в душные клетки.
Эта выходка создала Суворову в придворных сферах известность чудака, невежи, но вместе с тем он сразу выделился и стал совершенно отдельно от всей придворной знати. Блестящих вельмож было много, чудаков – один Суворов. И вот он отправился в полк. Барабаны ударили на «молитву». Александр Васильевич громко молился среди солдат и, кончив, вдруг объявил приказ об учении. Учения были не такие, как это обычно принято в других полках.
«Солдат и в мирное время на войне», — говорил Суворов, и вместо обыкновенного строевого учения устраивал примерные сражения. Его кавалеристы приучили лошадей к пушечной пальбе, пуская их прямо на стрелявшие оружия. Полковником устраивались кавалерийские атаки на пехоту. Пехота, в свою очередь, приучалась обороняться от натиска кавалерии. Ни одного случая не упускал Суворов, чтобы произвести примерный штурм. Как-то проходя полком мимо одного из местных монастырей, он приказал штурмовать его. Иноки были несказанно перепуганы. Извинение полковника за причиненное беспокойство не принял настоятелем. На Суворова поступила грозная жалоба в Петербург, но императрица, узнав о ней, сказала:
— Оставьте: я его знаю!
А Суворов говорил своим солдатушкам:
— Тяжело в ученье, легко в бою.
И написал книгу под названием «Наука побеждать», в которой учил своих братушек многим правилам жизни и военного дела:
«Молись Богу: от него победа. Бог нас водит. Он нам генерал.
Ученье – свет, неученье – тьма. Дело мастера боится; за ученого трех неученых дают – мало трех, давай шесть, десять.
Полк – подвижная крепость; дружно плечом к плечу – и зубом не возьмешь.
Стреляй редко, да метко. Штыком коли крепко. Пуля обмишулится, штык не обмишулится: пуля – дура, штык – молодец!
Вали на месте, гони, коли! Остальным давай пощаду! Грех напрасно убивать: враги такие же люди. Кто остался жив, тому честь и слава.
Обывателя не обижай: он нас поит и кормит; солдат – не разбойник».
Суворов, будучи очень строг к своим подчиненным, жестоким никогда не был. Солдаты – это дети природы – врожденным чутьем понимали любовь к себе и заботы своего полководца. Они говорили: «Помоги Бог нашему отцу-спасителю; он не спит, когда мы спим; не ест, когда нас потчуют; и еще в жизнь свою ни одного дела не проспал».
Сам Александр Васильевич вел жизнь совсем особенную. Оставаясь добродушным с солдатами, безусловно вежливым с низшими и равными, он в движениях, в походке, в способе выражения своих мыслей отверг все условные приличия. Ходил мелкими шажками и припрыгивая, так что получалось впечатление, будто он не ходит, а бегает; говорил отрывисто, полуфразами, иносказаниями, вмешивал, казалось некстати, в свою речь пословицы и поговорки, кривлялся, гримасничал; пел петухом, когда ждали его речи; прыгал через стулья, когда радовался; отказывался от всякого комфорта, спал только на сене, зимой в трескучий мороз ходил без шубы в одном мундире, вставал всегда в три часа утра и в семь уже обедал, причем обед состоял из самых грубых блюд: обыкновенной редьки, простых солдатских щей и гречневой каши. Обществом его были только офицеры и солдаты. И лишь в церкви, казалось, могли видеть Суворова вне какого-либо дела. Но нет. И в церкви он, бывало, пел на клиросе и читал Апостола». (А. Красницкий)
Одна из великих побед Александра Васильевича — победа над турками на реке Дуная. То стало взятие Измаила. Там
Воспев победу над турками, Гавриила Романович Державин сетует над убиенными вместе с Суворовым:
Как ужасен скрип этой двери.
Однако «под сению Екатерины» мирные дни часто нарушались тревожными позывными военного горна. Для Суворова же и в мирной жизни всегда существовала военная строгость. «Однажды в бытность в Финляндии Александр Васильевич вздумал в сильный мороз погулять; за ним последовали многие офицеры. Суворов пошел в одном мундире, офицеры тоже последовали его примеру, но на всякий случай прислуге велели прихватить шубы. Думали, что прогулка будет не далее ближайшей деревни. Идут версту, две, проходят деревню, наконец, три версты, а Суворов не показывает ни малейшего желания воротиться. Прошли пять верст, Суворов все идет вперед; миновали и другую деревню; прошли восемь верст; мороз жестоко пронял спутников графа; им стало уже невтерпеж, и вот они незаметно дают знак прислуге подать шубы; закутались в них и идут далее за Суворовым. А тот, как бы не замечая этого, похваливает погоду:
— Как ясно! Как хорошо! Как тепло! Даже жарко! Пот градом льет! Жарко, помилуй Бог, жарко!.. Тришка! – крикнул он денщику. – Сними с меня мундир.
Офицерам стыдно стало идти в шубах, и они отдали их прислуге. Суворов шел еще версты две и тогда только решил повернуть назад, когда все уже продрогли до мозга костей и не шли, а бежали.
Генералиссимус был весьма находчив, отличался необыкновенным остроумием и своими остротами часто и больно колол неприятных ему лиц.
Однажды еще восьмилетнего Сашу один почтенный человек, желая испытать умственные способности ребенка, спросил:
— Я дам тебе яблоко, если ты объяснишь мне: где есть Бог?
Маленький Суворов улыбнулся и, подавая экзаменатору два своих яблока, сказал:
— Вот вам два яблока, если скажите, где Бога нет!
Как-то раз Суворов читал отрывок из истории Александра Македонского, и обратил внимание на то место, где Македонский говорит, что если бы он не был Александром, то хотел бы быть Диогеном. Суворов задумался над этой фразой и сказал:
— Не смею и помыслить равняться с великими людьми; но скажу только, что хочу быть и воином, и Диогеном. Жаль, что мудрец не в наш век искал днем со свечой человека. Он бы у нас его нашел. Перед Екатериною погасил бы свечу; она бы не заслонила бы ему солнце. Нет! Она дает нам свет и простор.
Надо сказать, что князь Потемкин не раз напрашивался к Суворову на обед; тот всячески отговаривался, но, наконец, вынужден был пригласить его с многочисленной свитою. На приготовление великолепного обеда Александр Васильевич не пощадил денег. Для себя же лично своему повару Мишке велел приготовить обычные постные блюда. Обед удивил даже самого Потемкина. То была «река виноградных слез, которая несла на себе пряности обеих Индий», как поэтично выразился Суворов. Сам же хозяин, под предлогом нездоровья и поста, ни до чего не дотронулся, кроме своих постных блюд.
На другой день Александру Васильевичу принесли счет, простиравшийся за тысячу рублей, но он надписал на нем: «Я ничего не ел», — и отправил этот счет Потемкину.
— Дорого же мне стоит Суворов, — сказал светлейший и… заплатил.
В это время во Франции начались беспорядки, угрожавшие немалыми смутами и другим государствам. Над страной засиял новый гений войны и кровопролития – Наполеон Бонапарте, неожиданно вынырнувший из мрака неизвестности и быстро шествующий путем военной славы, как оказалось впоследствии, к древнейшему из престолов Европы. Ничтожный артиллерийский офицер, незадолго до того просившийся сперва в русскую службу, но не принятый потому, что желал себе несоответствующего чина, затем получивший отказ в подобной просьбе от турецкого султана, вдруг стал победоносным вождем одной из самых могущественных армий Европы, и в его руках очутилась судьба народов.
В Европе единственным достойным противником его был только Суворов, и старый русский титан задумал теперь померяться своим гением с молодым, в котором он не видел достойного противника.
— Много беды наделает этот корсиканский мальчик, — говорил русский полководец про Наполеона, — если только загодя не унять его.
Словно пророчествовал старик, предсказывая Европе в будущем страшные беды от дерзкого корсиканца. Императрица склонялась на увещевания своего фельдмаршала. Успехи французов видны были воочию. Они словно задались целью переделать на свой лад карту Европы. Медлить не приходилось. Опасность грозила Австрии, Пруссии, Англия же сама предложила России заключить оборонительный союз. После этого вопрос о военном походе был решен.
С каким юношеским пылом занялся подготовкой к походу с союзническими войсками гениальный старик! Впереди ему рисовались победы и новые лавры. О трудностях он и не думал. Победы над турками и поляками перестали интересовать его. Новый враг казался ему достойным его гения.
— Безбожные французишки, — говорил Александр Васильевич, — убили своего царя. Надобно, ребятушки, проучить их. Но они драться – великие мастера. Перед ними в грязь чтобы не ударить, и нам подучиться нужно!
И вдруг из Петербурга пришла весть о кончине великой государыни. Словно гром небесный разразилась над Суворовым эта весть. О войне и думать было нечего. Император Павел 1 видел, что частые войны истощили Русь, и стал сторонником мира во что бы то ни стало. Навзрыд, как малое дитя, плакал Александр Васильевич на панихиде по почившей императрице.
Много в Петербурге Суворов встретил недоброжелателей. Не забыты были его злые сарказмы в дни славы. Маститому фельдмаршалу был объявлен выговор Павлом за ничтожнейшее нарушение нового военного устава. Мог ли снести это чудо-вождь? Опала очевидна. Тут грянул гром. Высочайший приказ по армии гласил: «Так как войны нет, то фельдмаршалу Суворову делать нечего, он отставляется от службы без права ношения мундира». Прощаться с солдатами в полной фельдмаршальской форме, с жезлом, при орденах, явился их чудо-вождь. Он обошел ряды, обнял некоторых солдат. Дрогнули чудо-богатыри, когда увидели, что их непобедимый вождь, поцеловав, положил перед фронтом свой фельдмаршальский жезл, а вслед за ним все свои знаки отличия. Неудержимое рыдание послышалось в рядах, когда раздались последние слова Александра Васильевича:
— Прощайте, товарищи! Не водить мне больше вас к победам, не слыхать мне вашего «Ура!», не видать бегущего перед вами врага. Оставайтесь с Богом, служите, как при мне служили, повинуйтесь начальникам, любите царя, молитесь Богу! За Богом молитва не пропадет, за русским царем – служба. Оставляю здесь все, что заслужил с вами!
И уехал Суворов в свое имение – бедную, убогую, затерявшуюся в глубинке деревушку. На склоне лет поселился он здесь поднадзорным, опальным. Фельдмаршал, которому строго воспрещено было даже к соседям ездить, жил совершенно особенною жизнью. Он играл с деревенскими ребятишками в бабки, мирил ссоры мужиков, был посаженным отцом на крестьянских свадьбах, крестил новорожденных, по праздникам звонил в колокола.
И вот 4 февраля 1799 года прискакал к нему флигель-адъютант и вручил пакет, в котором было сказано: «Граф Александр Васильевич! Теперь не время рассчитываться. Виноватого Бог простит». И дальше: предложение командовать армией и идти походом в Италию. Словно воскрес великий старик, тотчас собрался, чтобы отправиться «петь Марсом». Примчавшись в Петербург в убогой почтовой повозке, Суворов склонился к ногам государя. Павел поспешно поднял старика, облобызал его, возложил на грудь цепь своего любимого ордена.
— Боже! – в неописуемом восторге воскликнул Суворов. – Спаси царя!
— Тебе, герой, спасать царей! – ответил растроганный Павел.
И умчался Александр Васильевич на поля Италии, где ждали его новые лавры и новые тернии…
В Италии перед строем Суворов произносил приветствие по-итальянски:
— Всемилостивейший государь мой Павел Петрович, и император австрийский Франц-Иосиф призвали меня прогнать с вашей земли безбожных французишков, сумасбродных и ветреных, восстановить спокойствие, поддержать престолы, защитить веру христианскую и искоренить нечестие. С французами до сих пор обходились вежливо, как с дамами. Я же солдат и буду бить их везде, где ни встречу!
Восторженные итальянские матери поднимали на руки детей, чтобы показать им славного героя, мужчины кидали плащи под колеса его кареты.
Суворову шел семидесятый год жизни. Армия с боями покинула Италию и явилась к подножию Альп, ушедших своими снежными вершинами за облака. Теперь чудо-богатырям приходилось бороться не только с неприятелем, но и с самой природой. Перед ними предстали первозданные громады… Пропасти, провалы, водопады. Узкие тропки вились-извивались по неприступным кручам, везде ледники, снег. Туманы окутывают вершины, облака, словно королевские короны, венчают снежные пики. И в этих твердынях, в созданных самою природой крепостях, засели враги – враги храбрые, прославившие себя в каждом бою и снискавшие уважение даже суворовских солдат. Все шансы на успех на стороне французов.
Когда-то за 1800 лет до того, по этим же самым вершинам прошел великий Ганнибал со своими войсками и со своими слонами. Трудно ему было совершить этот поход, но при нем не было коварных союзников, только и думавших о том, чтобы завести его в ловушку. А у Суворова и русских они были. И нужно командиру приободрить детушек, отогнать от них непривычные робость и сомнения. И сказал Суворов:
— Каковы горки-то? Что, молодцы, таких у нас на Руси-матушке, пожалуй, не видали?
— Будто и нет, ваша светлость! – гаркнули воспрявшие солдатушки.
— И в самом деле, ребятушки, нет! Наши повыше да покруче… а эти что… Шаг ступим – перешагнем! Перешагнем, витязи?
— Перешагнем! – отвечают солдатики.
Вот они очутились на краю отвесного обрыва, сойти вниз по которому не было никакой возможности. Мало того, внизу, в лощине клубился туман и закрывал собой дно оврага. Солдатушки смутились…
— Вперед! — Крикнул им генерал Милорадович.
Но никто не тронулся. Все переминались лишь с ноги на ногу.
— Ах, вы не хотите идти, трусы, — закричал генерал. – Тогда смотрите, как возьмут в плен вашего генерала.
И Милорадович бросился к обрыву, на самом краю его опрокинулся на спину и, сделав движение всем телом, покатился вниз, громко крича «Ура!»
Великое дело пример.
Как один человек последовали за ним солдаты. Весь отряд скатился вниз за своим генералом и, быстро устроившись там, ударил по французам. Узкая дорога была завалена трупами павших. Их груды стесняли движение. Оставшиеся в живых после тяжкого перехода по горным высям выбились из сил и нуждались в отдыхе. Приказано было остановить бой, тем более что уже наступила ночь. Но что это был за ночлег! Непроницаемый туман окутал голодных, босых, полуголых людей. Снежные хлопья перемежались крупными каплями дождя. Промозглость отогнать огнем костра было невозможно, ввиду близкого нахождения противника, о том же чтобы уснуть, и думать не приходилось. Однако Суворов со своими чудо-витязями одолел коварство предателей, храбрость противников и самое природу…
Суворов.
Во время тяжелого похода союзники всячески уклонялись от выполнения своих обязательств, основная тяжесть боевого марша выпала на долю русских солдат. После блистательной победы союзники, желая доказать, что, мол, и они пахали, решили выпустить памятную медаль. Узнав об этом, Суворов только и сказал:
— На одной стороне медали надо отчеканить российский герб с девизом: «Бог с нами», а на другой герб союзниковс девизом: «Бог с ними».
Переход через Альпы был последним походом Суворова. Жизнь великого человека медленно угасала. Александр Васильевич все чаще и чаще впадал в забытье. На местах старых ран открылись язвы, перешедшие в гангрену. Как истинный христианин Суворов исповедался и причастился…
— Покой души у престола Всемогущего, — сказал он по окончании святого таинства.
Вдохновенный поэт-импровизатор военного дела умирал. Жизнь угасала в одряхлевшем теле, но гениальный мозг продолжал без устали работать.
— Вперед… Заманивай… С нами Бог… Чудо-богатыри… Ура! Коли, бей, руби!.. просящего пощады милуй… Вперед… Париж… Ах, мальчишка… ты…ты… ты здесь… Унять… Унять мальчишку, широко шагает! – бредил Александр Васильевич». (А. Красницкий)
Так кончил жизнь генералиссимус Суворов. Горестные братушки-солдатушки провожали его жалостливой песней:
Во время похорон Суворова в Невской лавре у монастырских ворот высокий балдахин затруднил въезд траурным дрогам. Уже хотели было снимать балдахин, как офицер, бывший с Суворовым в походах, воскликнул:
— Оставьте! Он пройдет, как и везде проходил!
Двинулись – и гроб Суворова проехал благополучно.
«Все кончено. Цвела жизнь и не стало жизни. Но тот, кто отдает ее за других, идет мимо смерти – в память народную». (В. Шишков)
Отступим немного во времени назад и обратим снова свой взор на Екатерину Великую. Главная ее забота – собственный сын Павел. Его первый брак не удался, ребенок родился мертвым, умерла и жена Наталья. Екатерина сделала все, что могла, чтобы спасти ее, а на базарах в лавках только и говорили: «Молоденькие умирают, а старые бабы живут». Екатерина обдумывала ответный ход судьбе. Она терпеть не могла уныния и покорности, разрушающих волю человека.
Жить – значит смотреть вперед, а не назад, в прошлое. Главное теперь – найти замену жене-покойнице. Нашлась еще одна немецкая невеста, сосватанная опять Фридрихом П, которая первыми же родами разрешается крепким мальчонкой. Внучек – увесистый, сильный, складный — уже кровь и плоть Екатерины, ее душа. Он станет тем, кем не сумел стать Павел. Екатерина тотчас после рождение уносит ребенка в свои покои. Родителям позволено видеть сына лишь время от времени, воспитывать его будет она. Нельзя же доверять это дело – воспитывать цесаревича – молодым неопытным родителям. Внука Александра положили на железную кроватку, а не в колыбель, чтобы никому не вздумалось его баюкать. Вокруг ребенка всегда говорили громко, даже когда он спал. В его комнате температура только четырнадцать – пятнадцать градусов. И зимой и летом его умывали холодной водой.
В императрице зреет мысль завещать престол внуку. Она еще успеет воспитать маленького наследника. Этот будущий император в ее мечтах будет совершенством, и телом и умом. Чтобы лучше воспитать царевича, бабушка, несмотря на массу других безотлагательных дел, погружается в труды по педагогике.
Но приближается старость. А в мире тревожно и успокаиваться нельзя. Екатерина ничего так не боится, как распространения в России либеральных идей, которыми она сама когда-то вроде бы увлекалась. Хотя бы эпидемия революции ограничилась Францией! Грозный бунт Пугачева показал ей, что русский народ так же способен к насилию, как и французский, а посему она не потерпит в стране никакого общественного движения, которое могло бы нарушить спокойствие умов. Издателя газеты «Живописец» Новикова, слишком рьяно защищающего крепостных, заключают в Шлиссельбургскую крепость на пятнадцать лет, а его книги сжигают. С такой же строгостью относится она и к гуманитарным иллюзиям Радищева. Сначала приговаривает к смерти, потом царской милостью высылают на десять лет в Сибирь.
Идет время. И к шестидесяти годам – огромная, постаревшая, с одышкой и обветшалыми прелестями – императрица не отказывает себе в любви юношей. Двор Екатерины – это Версаль под русским соусом.
Но вот императрица, в горностаевой мантии восседавшая на троне со скипетром в руках, однажды оказывается обнаруженной придворными неподвижной на стульчаке в туалете: глаза закрыты, лицо искажено гримасой, на губах пена, слышится слабое хрипение. Это удар! Это смерть. Внезапная. Она предстала перед божьим судом.
Кто же станет править Россией?
Странный у внука императрицы Александра характер. Вне сомнения, ему известно о документе, хранящемся в шкатулочке бабушки. Стоит ему предъявить манифест – и его провозгласят императором всея Руси. Но он не делает этого. Раз события против него, пусть все идет как идет. В конце концов, он не так уж хотел и царствовать.
На трон взошел Павел.
А предшествующие тридцать семь лет четыре женщины поочередно занимали российский престол, начиная с 1725 года. Для ошеломленных современников на этом коротком отрезке времени не было трех императриц и одной регентши – для них существовала единственная женщина с тираническим темпераментом и алчностью к наслаждениям, и это она – под разными именами и разными масками – положила начало эры матриархата в России.
Может быть поэтому Елизавета так любила мужчин, ей так нравилось властвовать над ними. А они, эти бахвалы и хвастуны, так и норовили стать ее подкаблучниками, сами так и просились попирать их ногами! Размышляя о судьбах своих знаменитых предшественниц, Екатерина пришла к выводу, что способность быть одновременно по-мужски уверенной при решении политических задач, и по-женски податливой в постели, непременно должна отличать всех ей подобных, если они хотят настоять на своем мнении по поводу государственных дел. Самодержавная власть отнюдь не ослабевает чувственности, не притупляет ее – наоборот, возбуждает. И чем большую ответственность за управление народом она несет, тем большую испытывает необходимость в удовлетворении врожденного инстинкта, заглушаемого на время скучными официальными разговорами. Разве это не доказательство природной двойственности женщины, которая призвана не только дарить и получать удовольствия и производить на свет себе подобных, но может не хуже вершить судьбы целых народов.
Внезапно Екатерину поразило исторически подтвержденная очевидность: Россия в большей степени, чем любая другая страна является империей женщин». (А. Труайя)
Александр Сергеевич Пушкин оставил свое мнение о Екатерине Великой: “Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сем отношении Екатерина заслуживает удивления потомства. Ее великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие этой хитрой женщины утверждало ее владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни таланта для достижения второго места в государстве.
Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в отношениях с философами ее столетия – и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятий России. Екатерина унизила дух дворянства. В этом деле ревностно помогали ей ее любимцы. От канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно».
О женском правлении в России оставил свое мнение Максимилиан Волошин:
Еще более резкую отповедь правлению цариц в государстве Российском оставил Лев Николаевич Толстой: «Стоит только главному грабителю успеть помазаться маслом, и уже он может спокойно грабить, кого и сколько он хочет. Так, одно время в России — дьявол, ради опыта, сажал на царство одну за другою самых гнусных баб, глупых, безграмотных, распутных и не имеющих, по их же законам, никаких прав. Последнюю же, не только распутницу, но преступницу, убившую мужа и законного наследника. И люди только потому, что она была помазана, не вырвали ей ноздри и не секли кнутом, как они делали это со всеми мужеубийцами, но в продолжение 30 лет рабски покорялись ей, предоставляя ей и ее бесчисленным любовникам грабить не только их имущество, но и свободу людей».
Используемая литература:
1. Детская энциклопедия «Аванта +»
2. Всемирная история в 24 томах.
3. С. Морозов. «Бах» Москва Изд-во «Молодая гвардия» 1975 год.
4. Ф. Оржеховская «Себастьян Бах» Москва Изд-во «Детская литература» 1960 год.
5. В. Одоевский «Себастьян Бах» Москва Изд-во «Детская литература» 1992 год.
6. Новалис «Генрих фон Офтердинген» Москва Изд-во «Терра – книжный клуб. 1998 год.
Новалис «Гимны ночи» «Духовные песни» Москва Изд-во «Терра – книжный клуб. 1998 год.
7.Фридрих Шиллер «Собрание сочинений в 7 томах» Москва. Изд-во «Художественная литература» 1956 год.
8. П. Ланштейн «Жизнь Шиллера» Москва Изд-во «Радуга» 1984 год.
9. Л. Лозинская «Шиллер» Москва Изд-во «Молодая гвардия» 1960 год.
10.А. Абуш «Шиллер» Москва Изд-во «Прогресс» 1062 год.
1. З. Либинзон «Фридрих Шиллер» Москва Изд-во «Просвещение» 1990 год.
2. Гете «Собрание сочинений» в 10 томах. Москва Изд-во «Художественная литература» 1976 год.
3. К. Конради «Гете» 1,2 т. Москва Изд-во «Радуга» 1987 год.
4. Э. Людвиг «Гете» Москва Изд-во «Молодая гвардия» 1965 год.
5. Ю. Нагибин «О ты, последняя любовь!..» Москва Изд-во «Известия» 1987 год. (Из сборника «Терпение»).
6. Д. Вейс «Возвышенное и земное» Москва Изд-во «Наука и техника» 1987 г.
7. Сборник «Русская проза 18 века» Москва Изд-во «Художественная литература» 1971 год.
8. А. Труайя «Екатерина Великая» Москва Изд-во «Республика» 1997 год.
Детская энциклопедия «Аванта +»
9. «Всемирная история» в 24 томах. Минск Изд-во «Литература» 1996 год.
10. М. Ломоносов. «Поэзия. Ораторская проза». Москва Ленинград Изд-во Академии наук СССР 1959 год.
11. А. Толстой «Петр Первый» Москва Изд-во «Правда» 1972 год.
12. Н. Советов. «Вознося главу» Саратов Приволжское книжное изд-во. 1983 год.
13. М. Ломоносов «Избранная проза» Москва Изд-во «Советская Россия». Вступительная статья В. Дмитриева. 1986 год.
14. Д. Мережковский «Петр и Алексей» Краснодарское книжное изд-во 1990 год.
15. Д. Гранин «Вечера с Петром Великим» Санкт-Петербург Изд-во «Исторические иллюстрации» 2000 год.
16. Галерея мистики «Комната с призраком» Москва Изд-во «ИМА-пресс» 1993 год.
17. Сборник «Дом ужасов» Москва Изд-во «Джокер» 1992 год.
18. Сборник «Ловец человеков» Москва Изд-во «Республика» 1993 год.
19. Сборник «Русская поэзия 18 века» Москва Изд-во «Художественная литература» 1972 год.
20. В. Шишков. «Емельян Пугачев» Москва Изд-во «Художественная литература» 1962 год.
21. Л. Лозинская «Во главе двух Академий». Москва Изд-во «Наука» 1978 год.
22. А. Красницкий «Русский чудо-вождь». Москва. Изд-во «Современник» 1995 год.
23. О. Форш «Радищев» Москва Ленинград Изд-во Художественная литература» 1963 год.
24. А. Блюм. «Каратель лжи или книжные приключения барона Мюнхгаузена». Москва Изд-во «Книга» 1978 г.
25. Сборник. «Два Мюнхгаузена» Минск Изд-во «Беларусь» 1993 год.
26. Г. Шульц. «Новалис сам о себе». Вступительная статья Н. Болдырева. Челябинск Изд-во «Урал ЛТД» 1998 год.
27. Д. Вейс «Возвышенное и земное» (Роман о жизни Моцарта) Москав Изд-во «Терра» 1997 г.
Начато 1 ноября 2005 года
Окончено 14 февраля 2007 года.