В юности, когда душа моя терзалась скорбью, мне грезился некий факел, который должен милосердием осветить все ужасающие глубины, все постыдные, горестные бездны бытия человеческого, - божественный огонь, который должен зажечь мир со всем его позором, всей своей мукой вспыхнул бы и расплавился в искупительном сострадании. О таком искусстве я грезил.