… о снах и сновидениях.



</p> <p>… о снах и сновидениях.</p> <p>

Вот уже солнце, закатывающееся за горизонт земли, заканчивает свое причудливое представление на ее поверхности в золотисто-теплых тонах, вот это представление постепенно окрашивается в таинственные сиреневато-фиолетовые цвета, так тревожно пронзающие душу, вот вызвездился первыми ночными светилами потемневший небосвод. Наступила ночь.

Всем спать… спать… спать…

И нисходят к спящим «узоры сна и завитки его». (А. Кушнер)

«Омытый, размытый светом луны, простерся земной мир, все человечество ушло в себя, укрылось сном, успокоилось в сонных домах, осело в себе, отъединилось от оставшихся на небе звезд; тишина мира была как двойная оставленность меж небом и низом; ни один голос не нарушил бездыханный покой, ничего не было слышно, ибо непрерываема напоенная трепетным мерцанием дремота мира». (Г. Брахмен)

В теплых постелях спят его обитатели, укрывшиеся просторными одеялами. Телам под ними уютно, но душа?.. Ах, душа, душа… Неугомонница. «Она не задерживается под одеялом. Любит — бродяга — погулять по миру, заводит разные приятные знакомства с такими же, как она, блуждающими душами». (М. Юденич) Хорошо.

«Вот они разводит крылья на ширину золотого сечения и любуются своими отражениями в пролетающем зеркале мира». (В. Бутусов) Здесь кудель фантасмагорических сновидений начинает плести свои узоры и завитки, в которых отступает, сникает, стушевывается набившая оскомину тусклая реальность.

Счастливая душа признается:


Сегодня ночью
Как в детском сне,
Луна со мной танцевала
На морской волне. (Д. Фьюмора)

Счастливые сны,


Вы – птицы ночи, что скользят,
Своим крылом к земле не прикасаясь
И нам улыбкой неба улыбаясь. (А. Мюссе)

Вот неожиданное признание Игоря Северянина:


Она на пальчиках привстала
И подарила губы мне,
Я целовал ее устало
В сырой осенней тишине.


И слезы капали беззвучно
В сырой осенней тишине.
Гас скучный день — и было скучно,
Как все, что только не во сне.

«Что за таинственная вещь этот сон в сравнении с неизбежной пошлостью действительности, какова бы она ни была! — проснувшись и сладко потянувшись думает Федор Иванович Тютчев. — Мне кажется, что нигде не живут такой полной настоящей жизнью, как во сне».

Уютно прикорнула душа в умиротворительном, словно бы пеленающем ее сне.


Как сладко спать и сознавать одно:
Все то, что видишь, — сказка, небылица,
Так сладко упиваться тем, что снится,
И ждать, что счастье будет продлено!
Как сладостно беспамятство – оно
Моим желаньям позволяет сбыться,
Но, как ни сладок сон, душа томится,
Что вскоре ей очнуться суждено.
Ах, если б не кончались сновиденья
И сон мой был бы долог и глубок!
Но неизбежна горечь пробужденья.
Лишь в снах я счастлив на короткий срок:
Что ж, пусть в обманах ищет утешенья,
Кто наяву счастливым стать не смог. (Хуан Боскан)

Но сколь опрометчиво было бы думать, что сновидения лишь баюкают уставшую душу. Отнюдь… А про кошмары забыли?


Кожу они искололи,
Кости они измололи,
Выжлги без пламени очи. (И. Анненский)

Вот пред спящим невероятно-немыслимые причуды сновидений.


Химер, вампиров и драконов
Слетелись мерзости полки.
Дрожат от воплей и от стонов
Старинных комнат потолки.
Все балки, стен и крыш основы
Сломаться каждый миг готовы,
И двери ржавые засовы
Из камня рвут свои крюки.
Вопль бездны! Вой! Исчадия могилы!

Что делать? Бежать, бежать прочь.. Но ноги, словно бы в тягучих водах, медленно переступают, топчутся на одном месте, не в силах продвинуться хоть на йоту. А душераздирающий крик проваливается обратно в разинутую от ужаса глотку. Таков кошмар сновидения. Он длится и длится, бесконечно долго, нескончаемо долго.

Жестокому ко всему на свете живущему Нерону ночь мстила нешуточным образом. «Он страдал извечной царской болезнью – страхом. Пугали его зловещие сновидения. После убийства им самим своей матери ему стало сниться, что он правит кораблем, и кормило от него ускользает, что первая жена его Октавия увлекает его в черный мрак, что его то покрывают стаи крылатых муравьев, то обступают и теснят статуи народов, и что его любимый испанский скакун превратился сзади в обезьяну, а голова осталась лошадиной и испускала громкое ржание». (Светоний)


Ужасный рой, из пасти бурь вспорхнув,
Вдруг рушится на дом с безумной силой.
Все бьют крылом, вонзают в стены клюв.
Весь дом дрожит, качается и стонет,
И, кажется, что вихрь его наклонит,
И оторвет, и, точно лист, погонит,
Помчит его, в свой черный смерч втянув.
Пророк! Укрой меня рукою твоей от демонов ночных, —
И я главой паду седою у алтарей твоих святых.
Дай, чтобы стены крепки были,
Противостали адской силе,
Дай, чтобы когти черных крылий
Сломились у окон моих! (В. Гюго)

Просыпаешься после таких мракопредставлений, вдыхаешь в себя глоток воздуха, постепенно вливаешься в опостылевшую было повседневность, и наконец-то понимаешь, что по сравнению в ночным кошмаром она прекрасна и никуда не хочется из нее уходить. Как говорится: все познается в сравнении, и счастье там ярче, где ему предшествовала густо насыщенная тьма.

Ах, полноте!… Было и прошло… Быть может над ночным кошмаром стоит подшутить? Нам шутка и жить и смеяться помогает.


Чу! Осторожный шорох за дверьми!
Чу! Половица скрипнула немножко!
И снова шорох… Ветра дуновенье?
Шуршанье беспокойное листвы?
Нет… Неподвижны люди и растенья…
Из лунной возникая синевы,
Монаха роковое приведенье
Идет, не поднимая головы.
Все ближе, ближе, ближе… не томи!
Мелькнула тень у самого окошка…
Кто это, это все же, черт возьми?!
Да это, в самом деле, просто кошка,
Спешащая, как ветреная мисс,
На первое свиданье – на карниз! (Байрон)

Так скептик Байрон подшутил над ночными кошмарами. А вот ученые утверждают, что в них есть своеобразный толк. Во время ночных кошмаров происходит эмоциональная разрядка, своего рода катарсис. Устрашающие сновидения жизненно необходимы человеку.

Мы все говорим о сновидениях, а ведь есть просто сон, сон без сновидений, глубокий сон для отдыха тела и души.


Найдя свою привычную постель,
Спит человек, презрев привычные заботы,
Тоску любви и ненависти хмель,
И зависти отравленные соты.
Спит человек, предавшись забытью,
Не помня об отчаянье и злобе,
Забыв мечту заветную свою;
Спит человек в постели, как во гробе.
И в этот миг всеобщей наготы
Добра и зла сливаются черты,
И смерть неотличима от рожденья;
Спят мощь и немощь, доблесть и порок,
Но сладкий сон – особенно жесток:
Чем слаще он, тем горше пробужденье. (Байрон)

Воистину верно сказано. По этому поводу поэт восклицает:


Ты вчера мне явилась во сне, ты любила меня,
Этот сон мне дороже и выше всей яви земной. (Саади)

Еще дороже сон, который милостиво дарит встречу с возлюбленной, ушедшей в мир иной.


Двадцать лет назад ты умерла.
Как же нынче снова ты пришла
В тихом сне, ко мне, — с лицом печальным,
С тихим голосом, как будто дальним,
Та же, та же, что была тогда!
Пред тобой я плакал без стыда
О годах прожитых бесполезно.
Ты сказала тихо: «Ночью звездной,
Здесь, в каких-то четырех стенах,
Ты уснешь на белых простынях,
И в стране, где счастие безбрежно,
Встречу я тебя улыбкой прежней!»
Облелеян нежностью былой,
Снова был я мальчиком с тобой,
Целовал протянутые руки,
И, чрез годы медленной разлуки,
Душу скорбную ласкала вновь
Первая блаженная любовь. (В. Брюсов)

«Причудливая изменчивость снов, их легкий нежный состав не могут не волновать нашу мысль. Не являет ли нам сновидение самой своей путаницей нечто необычное, неспроста, разрывая покров тьмы, покров, опускающийся внутри нас всею тьмою своих складок. Сновидение обороняет нас от жизни, удручающе размеренной и привычной, освобождает узницу фантазию, чтобы она отдохнула, разбрасывая вперемежку все зарисовки жизненного опыта, веселой детской игрой рассеивая всегдашнюю взрослую деловитость». (Новалис)

Чудны сны человеческие. Однако с прискорбием надо признать, что сновидение очень нетерпеливо, изворотливо, ускользающе. Вот ты только проснулся, вроде бы уже ухватил его за хвост, а оно возьми да и проскользни обратно в щелку астрального мира. И все… Навсегда исчезло. Этакая амнезия сна. Часть жизни прошла мимо. Тайна осталась неразгаданной.

Каждый пробовал, и не раз в своей жизни, проскользнуть в сон, зафиксировав границу между бодрствованием и пребыванием в царстве Морфея. И ни у кого не получилось. Эта граница всегда стералась, таинственная дверца оставалась наглухо закрытой. На семи замках.

Великий Леонардо не поленился и придумал загадку о сновидениях. Вот она: «Люди будут ходить и не будут двигаться; будут говорить с тем, кого нет; будут слушать того, кто не говорит».

Загадки… Загадки… Загадки…

Верующий человек подумает: «Тот, неведомый, что создал все на земле, создал и сновидения. Он решил: трудно жить людям, подумать только, сколько однообразия в их жизни, так дам я им несравненный подарок — сновидения. И вот у каждого появилась возможность быть причастным к фантасмагорическому миру».

Верующим легко — придумал и точка. Да будет так! А в науке все гораздо сложнее. Она пока только еще пытается ответить на многочисленные вопросы: Зачем дан этот феномен человеку? Как он сочетается с реальной жизнью? Откуда приходят сны? Из прошлого, из будущего, из подсознания? Пока это остается неразгаданной тайной. Однозначно известно лишь одно: сновидения уникальны для каждого человека.

Ученые подсчитали, что если человек живет 60 лет, то около 20 из них он проводит во сне, а на 5 лет погружается в сновидения. Боже, какой же огромный отрезок жизни уходит в небытие! Причем этот ирреальный мир — самая что ни на есть настоящая работа. Поэтому после продолжительного сна человек чувствует себя разбитым. Ночью идет необыкновенно интенсивная работа, в особенности во время быстрой фазы, когда приходят сновидения. Электроэнцефалография, исследуя биопотенциалы мозга, показывает, что тот, пожалуй, работает во сне активнее, чем днем. Просто удивительно, не правда ли!

Поэт Николай Заболоцкий говорил нам: «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь». Так вот выходит — ночью она просто пашет. Покой и не снится. Поэтому не стоит считать сон отдыхом. Это величайшее заблуждение.

И это величайший подарок Природы. Большинство людей на земле игнорируют его, отметают в хаосе повседневных дел и хлопот. Часто очень пустых. А вот сновидения — это не пустые хлопоты, это дверца в мир твоего собственного подсознания, в котором ты гораздо искреннее себя ведешь, это возможность познать самого себя значительно глубже, что и советовали великие мудрецы Древней Эллады. Об этом они оставили запись на фронтоне дельфийского храма, посвященного Аполлону — наперснику всех муз.

Мир сновидений и бог искусств тесно связаны друг с другом. И авторы книг показывают своим героям разнообразные сновидения, предлагая читателям окунуться в нереальный, несколько мистический мир. У Александра Сергеевича в сон Татьяны явился Онегин.

Вот снится чудный сон Татьяне.


Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, темный и седой
Поток, не скованный зимой;
Две жердочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток;
И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.
Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
Не видит никого, кто руку
С той стороны подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился.
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями ей протянул;
Она скрепясь дрожащей ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей;
Пошла — и что ж? Медведь за ней.
Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом все глушь;
Отвсюду он пустынным снегом занесен,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик и шум;
Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!»
И в сени прямо он идет
И на порог ее кладет.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щелку,
И что же видит?..
За столом сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком,
А вот полужуравль и полукот.
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница в присядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конской топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
Героя нашего романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит.
Он знак подаст — и все хлопочут;
Он пьет — все пьют и все кричат;
Он засмеется — все хохочут;
Нахмурит брови — все молчат;
Он там хозяин, это ясно:
И Тане уж не так ужасно,
И, любопытная, теперь
Немного растворила дверь…
Вдруг ветер дунул,
Загашая огонь светильников ночных;
Смутилась шайка домовых;
Онегин, взорами сверкая,
Из-за стола, гремя, встает;
Все встали: он к дверям идет.
И страшно ей; и торопливо
Татьяна силится бежать:
Нельзя никак;
Нетерпеливо метаясь, хочет закричать:
Не может; дверь толкнул Евгений:
И взорам адских привидений явилась дева;
Ярый смех раздался дико; очи всех,
Копыты, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные,
Все указует на нее,
И все кричат: мое! мое!

О сновидении другой героини — Анны Карениной, рассказывает ее автор Лев Толстой.

«Во сне, когда она не имела власти над своими мыслями, ее положение представлялось ей во всей безобразной наготе своей. Одно сновиденье почти каждую ночь посещало ее. Ей снилось, что оба вместе были ее мужья, что оба расточали ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ее руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также ее муж. И она, удивляясь тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы. Но это сновидение, как кошмар, давило ее, и она просыпалась с ужасом».

А вот милый сон маленького Илюшечки Обломова.

«Он остановил медленный и ленивый поток его мыслей и мгновенно перенес в другую эпоху, к другим людям, в другое место… Где мы? Что за прелестный уголок, что за чудный край! Нет, правда, там моря нет, нет ни высоких гор, скал и пропастей, ни дремучих лесов — нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого. Да и зачем оно, это дикое и грандиозное? Море, например? Бог с ним! Оно наводит только грусть на человека: глядя на него, хочется плакать. Сердце смущается робостью перед необозримой пеленой вод, и не на чем отдохнуть взгляду, измученному однообразием бесконечной картины. Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха; они все твердят свою, от начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания; и все слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы будто обреченного на муку чудовища, да чьи-то пронзительные, зловещие голоса.

Ничтожен здесь голос человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких подробностях широкой картины! От этого, может быть, и тяжело ему смотреть на море. Нет, бог с ним, с морем! В едва заметном колебании водяной массы человек все видит ту же необъятную, хотя и спящую силу, которая подчас так ядовито издевается над его гордой волей и так глубоко хоронит его отважные замыслы, все его хлопоты и труды.

Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны, страшны, как выпущенные и устремленные на него когти и зубы дикого зверя; они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и держат в страхе и тоске за жизнь. И небо там, над скалами и пропастями, кажется таким далеким и недосягаемым, как будто оно отступилось от людей.

Не таков мирный уголок. Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод. Горы там как будто только модели тех страшных где-то воздвигнутых гор, которые ужасают воображение. Это ряд отлогих холмов, с которых река бежит весело, шаля и играя; она то разольется в широкий пруд, то стремится быстрой нитью, или присмиреет, будто задумавшись, и чуть-чуть ползет по камешкам, выпуская из себя по сторонам резвые ручьи, под журчанье которых сладко дремлется. Весь уголок представлял ряд живописных этюдов, веселых, улыбающихся пейзажей.

Измученное волнениями или вовсе незнакомое с ними сердце так и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок и жить никому неведомым счастьем. Все сулит там покойную, долговременную жизнь.

Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю. Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не бывало там; ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их. И какие бы страсти и предприятия могли волновать? Всякий знал там самого себя. И как уголок их был почти непроезжий, то и неоткуда было почерпать им новейших известий о том, что делается на белом свете. Не с чем даже было сличить им своего житья-бытья: хорошо ли они живут, нет ли; богаты ли они, бедны ли; можно ли было чего еще пожелать, что есть у других. Счастливые люди жили, думая, что иначе и не должно и не может быть, уверенные, что и все другие живут точно так же и что жить иначе — грех». (И. Гончаров)

А теперь перейдем от милого мирного сна Илюшечки к к полному тревог и бед изгнаннику Овидию, во сне все снова и снова переживающему случившуюся с ним трагедию.


Здесь я отдан врагам, постоянным опасностям отдан,
Вместе с отчизной навек отнят покой у меня.
Жала вражеских стрел пропитаны ядом гадючьим,
Чтобы двоякую смерть каждая рана несла.
Должен я жить, чтобы вкус беды ощущать ежечасно,
Чтобы времени ход только усиливал боль.
Может быть, ночь принесет покой, облегчение чувствам –
Всех погружает она в сон, исцеляющий боль.
Нет: мучительны сны повтореньем действительных бедствий,
Бодрствуют чувства мои, участь мою вороша.
То я вижу себя от стрел сарматских бегущим,
То для тяжелых оков руки дающим врагу.
Манит меня иногда сновидения сладкого образ:
Вижу крыши домов дальней отчизны моей,
Долго беседы веду с любезными сердцу друзьями
И с дорогою женой тихий веду разговор.
Но, получив этот миг короткого, ложного счастья,
Вспомнив о лучших днях, с новою силой казнюсь.

Среди художников есть великие сновидцы, которые переносят свои ночные фантазии в произведения искусства.


Певцам во сне открыты
Закон звезды и формула цветка. М. Цветаева

Кто знает, быть может, некий, неведомый нам сон навеял Боккаччо новое литературное направление. Он говорил: «Всякий раз, когда природа, исполнительница божьего промысла, готовится создать еще небывалое среди смертных, всеблагой Господь, кому ведомо равно настоящее и будущее, обычно посылает нам в неизреченной своей доброте видение, или знак, или сон, дабы мы таким путем уразумели, что всякое знание исходит от творца вселенной».

Великим сновидцем был сказочник Гофман. Ночные видения для него не менее продуктивны, чем дневные события. Он признается: «Не столько во сне, сколько в том полубредовом состоянии, что предшествует засыпанию, особенно если я прослушал много музыки, я ощущаю единство цветов, звуков и запахов. И тогда звуки, подобно солнечным лучам, протекают от меня к центру цветка, который с жадностью их впитывает, а я оказываюсь в чашечке цветка. И я чувствую, как поднимаюсь над мелочами, которые меня окружают, вокруг меня мерцает и сверкает мир, полный магических явлений. Словно вскоре должно случиться что-то великое – из хаоса должно выйти какое-то произведение искусства!»

Великим сновидцем был Сальвадор Дали. С вечера он всегда клал у своего изголовья на прикроватный столик бумагу и карандаш, а утром стремглав зарисовывал образы, явившиеся ему ночью, пока они не растворились при ярком свете солнца — противнике ночных образов.

Художник утверждает, что сновидения стали приходить к нему еще во чреве матери: «Я помню все, что предшествовало моему рождению и имело место в материнской утробе так явственно, словно это было вчера. Вне всякого сомнения я первый пишу внутриутробные мемуары — сочинения такого рода в строгом смысле слова история литературы еще не знает.

Психоанализ связывает внутриутробное бытие с жизнью в раю, а рождение, драму рождения, — с одним из главных мифов нашей жизни — мифом о потерянном рае. При родах ужасающая реальность нового мира обрушивается на нас всей удушающей тяжестью и ослепляет яростной цветовой вспышкой. Этот миг навеки оттиснут в душе неистребимой печалью оцепенелой саднящей тоски. И по всей видимости причиной тяги к смерти довольно часто оказывается желание возвратиться туда, откуда мы появились, и вновь обрести утраченное райское блаженство.

Но не только в смерти, но и во сне — метафоре смерти — человек обретает иллюзию искомого рая. В моем воображении сон часто предстает чудовищем с огромной тяжелой головой, удержать которую слабое, едва намеченное тело не в состоянии. И потому голову держат подпорки, костыли — это они не дают мне во сне упасть. Но стоит подпорке чуть шелохнуться, и падение неизбежно. Многим знакомо такое падение в пропасть, одно из самых сильных ощущений, когда сердце кажется вот-вот готово выскочить из груди. Полагаю, что так дает о себе знать память о рождении — тот же обрыв, то же падение в пропасть.

А рождение? Если меня спросят: как там было, я отвечу: «Божественно! Как в раю!» Каков же он, тот рай? Внутриутробный рай цветом схож с адом: он — огненно-алый, мерцающий, оранжево-золотой, вспыхивающий синими языками, текучий, теплый, липкий, и в то же время недвижный, крепкий, симметрично выверенный.

Какое блаженство, какой восторг испытал я в те давние времена, когда перед глазами у меня реяла яичница из двух яиц без всякой сковороды! Желтки ее сияли, а белки, пронизанные еле заметными жилочками, отливали голубизной. Эта яичница-глазунья реяла надо мной: то нависала, то отплывала куда-то в сторону, вверх или вниз, и застывала перламутровыми шарами — а то и драгоценными жемчужинами! — а после пропадала во тьме — постепенно, как луны, клонящиеся к ущербу.

Я и сейчас могу вызвать этот образ — надо только сильно нажать пальцами на глаза. Наверное, и то внутриутробное видение тоже возникло из-за давления, ведь плод свернут в комочек так, что кулачки вдавливаются в глаза. И не зря дети любят надавливать пальцами на глаза, а когда от этого начинают плавать цветные круги, говорят, что видели ангелочков».

Те кто вырос и стал художником, сами стали в своих произведениях создавать невероятные ночные видения. Уж в них-то безграничная фантазия творца бога Морфея могла позволить себе какие угодно душе причуды. «Только закрой глаза — и рухнут стены, и восстанут из праха обетованные дворцы грез».

Сальвадор Дали увлекался произведениями Зигмунда Фрейда. Надо сказать, до него считалось, что сновидение — это нарушение нормального сна, а он доказывал: «Сон — это проявление наших тайных желаний, страхов, неудовлетвореннестей в тесных рамках реального мира».

Художник признается нам: «Засыпая, смыкая веки, я вглядываюсь из глубины зрачков в собственные глаза и потихоньку прозреваю устройство этих живых мягких фотоаппаратов, которые снимали не внешний мир, а глыбы моих мыслей. Я понял, что мысль можно запечатлеть на пленке.

Я прочитал «Толкование сновидений» Зигмунда Фрейда, и это стало одним из важнейших событий в моей жизни. С тех пор я неустанно занимаюсь толкованием себя — не только сновидений, но абсолютно всего, что со мной происходит.

Властная длань сюрреалистического сна выволакивает из глубин подсознания все безумные порывы, причуды и мании. Даже на меня она произвела неизгладимое впечатление, уж на что, казалось бы, я искушен во всех этих вывертах, феерическая фантасмагория произвела сильнейшее впечатление. Вот растекающийся рояль привиделся мне. Он сбрасывает старую кожу. Отчего? Однажды прозрачным осенним днем на скалистом берегу появилась скинутая печальная оболочка, и тюлени — вам не случалось замечать в них сходство с растекшимися роялями? — поклоняются этим высохшим шкурам как священным мощам своих полярных прародителей. А не скалься высохшая роялья шкура своими немыслимыми, восхитительно ровными зубами из слоновьей кости, тюленям бы и не догадаться о родстве с музыкальным инструментом.

Если бы я мог фотографически запечатлеть все те образы, что мелькают перед моим мысленным взором, когда я засыпаю, мне открылась бы величайшая из тайн мироздания. Надо бы приобрести прибор, улавливающий сновидческие образы. Хорошая живопись лишь напоминание о них и не более того, вместилище большего или меньшего количества единиц духовной информации. Вглядись — и прочтешь послание из вечности. За пятнадцать лет до открытия Крика и Уотсона, которые получили Нобелевскую премию за открытие модели молекулы дезоксерибонуклеиновой кислоты, я нарисовал спираль основы жизни — дезоксерибонуклеиновой кислоты — а сколько раз до того я видел ее во сне!

На земле еще очень много несвершенных открытий, которые помогли бы людям. Я считаю, что высадка на Луну — несусветная глупость, способная впечатлить разве что читателей иллюстрированных журналов, то есть плебс. Ступив на Луну, полагают они, человечество совершило нечто грандиозное. Ничего подобного! Я не вижу здесь повода для радости. Если сегодня люди все еще умирают, виноват в этом в конечном итоге Жюль Верн, помяните мое слово. А не трать человечество дикие деньги на космос, уж наверно нашло бы оно какое-нибудь средство спастись, вот это открытие и можно было бы назвать грандиозным… Но куда там! Человечеству подавай Луну, на которой и не найти ничего».

Возможно, да даже и совершенно несомненно сновидец Дали мечтал о том, чтобы ученые приложили максимум усилий и создали аппарат, фиксирующий сновидения. Вот это действительно было бы величайшим открытием, достойным десятка Нобелевских премий. Тут возможны возражения: такой аппарат позволит внедриться в святая святых — индивидуальность индивидуума. Помилуйте, пусть он останется исключительно в личной собственности, и лишь его владельцу будет угодно показать или не показать свои сновидения посторонным людям. Но ведь подумайте только, сколь важным событием стало бы столь важное открытие в деле познания самого себя!

Прошло время, ученые создали андронный коллайдер, дабы проникнуть в тайны Космоса, разгадать тайну возникновения Вселенной. И что нам это даст? Интересно, конечно, но мы не сможем вмешаться в жизнь Необъятного. А вот суметь реально зафиксировать сновидения — это что-то немысленное, позволяющее расширить рамки жизни до невероятных размеров.

Как сокрушался Игорь Стравинский от того, что не мог воспроизвести ту музыку сфер, что слышалась ему во сне. Великому сновидцу Иерониму Босху, узревшему мир кошмарных сновидений, полных феерией ужаса, ледянящих кровь, помогали отобразить все видимое им на холсты яркие озарения. «Сон рисует художнику будущую картину, причем в мельчайших подробностях. Он просыпается, а голова набита доверху дарами ночи. Остается только перенести их на полотно». (А. Труайя)

К Виктору Гюго часто стихи приходят во сне, а поутру он собирает ночной поэтический урожай.


Как я люблю, когда во сне,
Вся из прозрачного тумана,
Склоняет фея стебель стана
Ко мне в полночной тишине.
Она за все, что есть святого,
Велит сражаться до конца,
Велит сжимать в руке суровой
Меч рыцаря, к боям готовый,
И арфу звучную певца.
В глуши, где я брожу часами,
Она, мой вездесущий друг,
Своими нежными руками
Луч света превращает в пламя
И голос превращает в звук.

«Сон, как мираж, порою ясный, порою расплывчатый, заслоняет собою звезду, имя которой – разум. За сомкнутыми веками глаз, где зрение вытеснено сновидениями, проносятся призрачные силуэты, распадающиеся образы, живые, но не осязаемые, и кажется, что рассеянные где-то в иных мирах таинственные существования сливаются с новой жизнью на том рубеже смерти, который называется сном». (В. Гюго)

Еще один великий сновидец Фредерико Феллини, переносивший свои ночные видения на кинопленку, сказал однажды: «Возможности сновидений бесконечны: их можно изучать всю оставшуюся жизнь. В снах больше истины, чем в реальных фактах. Мне всегда доставляет громадное удовольствие залезть в постель, растянуться в ней и с трепетом ждать отхода ко сну. Здесь очень важны цвета. Цвет во сне столь же значим, как и в живописи: он — главный компонент настроения. Вообразите розовую лошадь, фиолетового пса, зеленого слона. Ни то, ни другое, ни третье во сне не выглядит абсурдным.

Когда я во сне отрываюсь от земли, возникает такое упоительное чувство свободы. Это приводит меня в экстаз. До чего же мне нравится летать во сне! Возникает то же ощущение невиданной легкости, как и тогда, когда я делаю фильмы. В кинозал я всегда вхожу как в грезу. Когда фильм кончается, с грустью выхожу наружу и возвращаешься в реальность.

В юности, похваляясь своими сексуальными подвигами, я черпал информацию из снов. Они были великолепны и приносили мне большое удовлетворение. В них я всегда знал, что делать. Никакой неуклюжести или суеты. Я был настоящим героем-любовником; мое тело никогда не подводило и не стесняло меня, не одолевало половое бессилие. Сны — они настолько выше реальности! Во сне я способен заниматься любовью по двадцать пять раз за ночь,

В одном из самых ранних, навязчиво повторяющихся снов я постоянно тонул. Но меня всякий раз спасала гигантских размеров женщина с необъятным бюстом — необъятным даже по сравнению с ее громадными формами. Поначалу этот сон приводил меня в неподдельный ужас, но постепенно я стал ловить себя на том, что инстинктивно жду появления великанши, которая поднимет меня над водой и приютит меж своих немыслимых полушарий. Казалось, нет на земле места, более для меня желанного, нежели это узкое ущелье между двумя возвышающимися холмами.

А вот другой сон из детства. Видите этого юнца, стоящего посреди улицы совершенно голым? Я вышел прямо в транспортный поток. Вокруг мчатся маленькие машинки. Такое сильное движение, и никаких светофоров, вот я и регулирую поток машин собственным членом. Вот видите, во снах меня никогда не настигает импотенция.

Во сне ко мне приходят лучшие мысли — возможно, оттого, что выражаются они скорее в образах, чем в словах. Проснувшись, я тороплюсь побыстрее зарисовать их, пока они не поблекли или не исчезли совсем. Из-за того, что многие идеи пришли ко мне из снов, и я не знаю, как и почему они явились, мои творческие силы зависят от чего-то, над чем у меня нет власти. Таинственный дар — великое сокровище, однако всегда есть опасность: как он пришел непостижимым путем, так может и уйти.

Мне снились однажды съемки: я кричал, отдавая распоряжения, но звука не было. И в то же время все — актеры, технический персонал — ждали моих указаний. Даже слоны застыли в ожидании с воздетыми хоботами. Меня так и не услышали. И тут я проснулся.

Я стал записывать сны и схожие со снами состояния. Они играют важную роль в моих фильмах. Многие мои сновидения кажутся мне столь реальными, что порой спустя годы приходится гадать: случились ли они со мной в действительности или просто привиделись? Ведь сны — это язык, сотканный из образов. Нет ничего правдивее снов, ибо они опрокидывают любое поверхностное прочтение. Иначе и быть не может; место понятий в них занимают символы. Каждый оттенок, каждая черточка — в снах все что-нибудь да значат.

Знакомство с работами Юнга помогло мне почувствовать себя увереннее в предпочтении вымысла реализму. Юнг подтвердил то, что я всегда чувствовал: связь с собственным воображением — дар, который нужно раскрыть. Он выразил в словах то, что я знал на уровне эмоций».

Карл Юнг писал: «Вся личность человека неописуема. Его сознательное еще можно как-то объяснить, а его бессознательное нельзя. Мы его не знаем. Никто не знает, где его границы. И это очень интересно. Бессознательное человека может простираться до бесконечных просторов. И вот где предстоит сделать открытия».

Федор Михайлович Достоевский подарил нам свой счастливый сон. Он догадывался: «Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце, и между тем какие хитрые вещи проделывает иногда рассудок во сне.

Вот я очутился на планете. Здесь все было точно так же как у нас, но, казалось, всюду сияло каким-то праздником и великим, святым и достигнутым наконец торжеством. Ласковое изумрудное море тихо плескалось о берега и лобзало их с любовью, явной, видимой, почти сознательной. Высокие, прекрасные деревья стояли во всей роскоши своего цвета, а бесчисленные листочки их, я убежден, приветствовали меня тихим, ласковым своим шумом и как бы выговаривали какие-то слова любви. Мурава горела яркими ароматными цветами. Птички стадами перелетали в воздухе и, не боясь меня, садились мне на плечи и на руки и радостно били меня своими милыми, трепетными крылышками.

И наконец, я увидел и узнал людей счастливой земли этой. Они пришли ко мне сами, они окружили меня. Дети солнца, — о, как они были прекрасны! Никогда я не видывал на нашей земле такой красоты в человеке. Разве лишь в детях наших, в самые первые годы их возраста, можно было бы найти отдаленный, хотя и слабый отблеск красоты этой. Глаза этих счастливых людей сверкали ярким блеском. Лица их сияли разумом и и каким-то воспламеняющимся уже до спокойствия сознанием, но лица эти были веселы; в словах и голосах этих людей звучала детская радость».

Что и говорить, великие сновидцы растворялись в своих снах и погружали туда нас, давая нам возможность побыть хоть немного в их фантастическом мире. Сновидение трудно ухватить, проверить алгеброй гармонию, вернее не гармонию, а вселенский хаос. «Сон лопается, как мыльный пузырь. Какая-то сила старается бесследно стереть его. Вот и пропадает впустую часть жизни человека еще раньше, чем он сам сойдет в могилу». (И. Зингер) Но, как видим, не у всех. Есть те, у кого «душа видит сны – и он в них и театр, и актеры и аудитория». (Д. Аддисон)

Однако не только художественные, но и научные открытия-озарения происходят порой во сне. Русский ученый — химик, физик, метролог Дмитрий Иванович Менделеев подарил миру фундаментальный закон природы — «Периодическую систему химических алиментов». Свои соображения ученый очень долго не мог представить в виде ясного обобщения, строгой и наглядной схемы. Как-то после игры в преферанс и трёхдневной напряжённой работы, в которой он беспрестанно перебирал карточки с названиями химических элементов Дмитрий Иванович прилёг отдохнуть и забылся сном. Потом рассказывал: «Я ясно увидел во сне таблицу, где элементы были расставлены, как нужно. Проснулся, тотчас записал на клочке бумаги и заснул опять. Только в одном месте впоследствии оказалась нужной поправка». Вот вам ярчайший пример психического воздействия усиленной работы на мозг человека.

«Таким образом „Переодическую систему в какой-то степени можно считать произведением искусства. Располагая недостаточной информацией, не зная высшего закона, управляющего периодической изменяемостью химических элементов, Менделеев возвел стройное и совершенное здание периодической системы по вдохновению, как создают свои шедевры великие писатели или художники. Вдохновение и интуиция не обманули его“». (Г. Смирнов)

Подобная история произошла и с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Однажды он занимался математикой до поздней ночи, корпел над разрешением какой-то задачи, которая ему никак не давалось. Утомленный, заснул в бессилии над ней. И приснился ему человек, который помог разрешить эту задачу. Когда поэт проснулся и сверил ответ — он оказался правильным.

Сон несколько иного порядка приснился авиаконструктору Игорю Сикорскому. Еще будучи ребенком, он увидел в ночном представлении летящий в небе самолет. Надо отметить, воздушные корабли еще не бороздили в те времена воздушный океан.

Мы видим, что не прав, ох как неправ был герой Джека Лондона Мартин Иден, когда сокрушался что приходится отдавать сну столько времени. «Он ненавидел сон. Так много надо было сделать, так много пережить. Он жалел о каждом миге, похищенным у него сном».

Он не понимал — сон — это благо. И надо научиться им пользоваться. Надо стараться запоминать сновидения, тотчас записывать их. Потом через некоторое время читаешь и удивляешься, что в твоей жизни происходили столь невиданные события. В семье певицы Ирины Отиевой увиденным сновидениям придают большое значение. У них дома заведен такой порядок — по утрам за чашкой чая они рассказывают друг другу приснившиеся сны.

Я тоже часто рассказываю своим родным самые интересные сновидения и спрашиваю своего внученка Евгешечку: «А что ты видел во сне?» Малыш еще не может ответить на этот вопрос, но и промолчать ему не хочется. Тут-то он и начинает придумывать сам свои сны, часто они складываются из комбинации нескольких сказок. По-моему, это очень увлекательная и развивающая фантазию игра, и ее вполне можно использовать в жизни. Быть может внучек станет настоящим писателем, не как его бабушка — простая переписательница.

Горестны, и несчастны те люди, у кого похощен ночной покой безжалостной «бессоннией с ядовитыми нервами». (П. Элюар)


В тоске бессонницы, средь тишины ночной,
Как раздражителен часов докучный бой!
Как молотом кузнец стучит по наковальне,
Так каждый их удар, тяжелый и печальный,
По сердцу моему однообразно бьет,
И с каждым боем все тоска моя растет.
Ах! скучные часы моей бессонной пытки
В движениях своих куда как вы не прытки!
И, словно путами крыло обременяя
Вы тащитесь по мне, царапая меня.
И сколько диких дум, бессмысленных, бессвязных,
Чудовищных картин, видений безобразных, —
То вынырнув из тьмы, то погружаясь в тьму –
Мерещатся глазам и грезятся уму!
Грудь давит темный страх и бешеная злоба,
Когда змеи ночной бездонная утроба
За часом час начнет прожорливо глотать,
А сна на жаркий одр не сходит благодать. (П. Вяземский)

Народная пословица гласит: «Лучшее средство для аппетита — голод, лучшее средство для сна — усталость». Вот послушайте, что рассказывает нам об этом наимудрейшая китайская притча.

«Некий Инь управлял обширным хозяйством, и рабы, что были под его началом, не знали отдыха с рассвета до темна. У одного старого раба силы уже иссякли — Инь же и его понуждал трудиться сверх меры. Днем этот раб, тяжело стеная, работал; ночью же, изнуренный усталостью, засыпал как убитый. Душа его освобождалась, и каждую ночь видел он себя во сне царем: пребывал над всеми и вершил дела целого царства, развлекался и правил во дворцах и теремах и делал все, что ему вздумается. Радость его была безмерной. А проснувшись, он вновь принимался за труд.

Кто-то захотел утешить его в горестях. Раб же сказал ему:

— Человеческий век — сотня лет. И делятся они поровну на дни и ночи. Днем я раб — и тяжело мучаюсь. А ночью я царь — и радость моя безмерна. Так на что же мне роптать?

Инь же весь отдавался делам, унаследованным от предков, и заботам о доме, уставая душой и телом. И засыпая по ночам, изнуренный заботами, каждую ночь видел себя во сне рабом: его погоняли и загружали всевозможной работой, и не было такой ругани и побоев, каких бы он не снес. Во сне он бредил и стенал — лишь под утро обретая покой.

Удрученный этим, Инь решил посоветоваться с другом. Друг сказал ему:

— Ты занимаешь положение достаточное, чтобы прославиться; богатства у тебя в избытке — намного больше, чем у многих. А ночью, во сне, видишь себя рабом. Чередования покоя и страданий — закон судьбы. Разве можно и во сне и наяву обладать чем желаешь?

Услыхав слова друга, Инь облегчил бремя своих рабов, а заодно и уменьшил груз собственных забот. И болезнь его пошла на убыль».

Вот каким разумным в конце концов оказался китайский землевладелец. У особ королевского роду-племени дела обстоят намного хуже. Они стенают:


О, сколько подданных моих беднейших
Спокойно спят сейчас! — О сон, о милый сон!
Хранитель наш, чем я тебя вспугнул,
Что ты не хочешь мне смежить ресницы?
Зачем охотнее приходишь ты
На жесткую постель в лачуге дымной,
Где дремлешь под жужжанье мух ночных,
Чем в ароматные чертоги знатных,
На ложе пышное под балдахином,
Где сладостные звуки нежат слух?
Божок ленивый, ты приходишь к черни
На грязный одр, а с царственного ложа
Бежишь, как если б сторож колотушкой
Иль колокол набатный гнал тебя.
Зачем над бездной на вершине мачты
Глаза смыкаешь незаметно юнге,
Укачивая в колыбели моря,
Когда хватает ураган свирепый
За гребни разъяренные валы,
Чудовищные головы лохматит
И к облакам вздымает с диким ревом,
Который пробудил бы мертвеца?
Как можешь ты, пристрастный сон, баюкать
Промокшего до нитки юнгу в бурю,
А в тихий, безмятежный час ночной,
Когда к тебе располагает все,
Отказываешь королю в покое?
Счастливый, мирно спи, простолюдин!
Не знает сна лишь государь один. (В. Шекспир)

Сон и сновидения — несравненная роскошь, подаренная нам Природой. Подарок судьбы, до необозримых размеров раздвигающий границы времени и пространства. Не случайно «тюремное правило гласит: желательно, чтобы заключенный не видел вовсе, а в противном случае тотчас сам пресекал ночные сны, могущие быть по содержанию совсем несовместимыми с положением и званием узника, каковы: роскошные пейзажи, прогулки со знакомыми, семейные обеды, а так же половое общение с особами, в виде реальном и в состоянии бодрствования». (В. Набоков)

Церковная братия, продающая отпущение земных грехов за приличного размера индульгенции, не преминула обратить свое внимание и на такую эфемерную вещь как сновидение. «Как-то решила одна девица исповедаться монаху. Безбожный монах прижал ее покрепче, чтобы выведать все тайны, и спросил, не снилось ли ей чего нечестивого, поскольку подобные сновидения представляют собой ничуть не меньший грех, чем-то, что совершается наяву, и должны быть упомянуты и подробно изложены на исповеди. Девица ответила: „Да, господин мой, недавно мне приснилось такое, о чем стыдно даже поведать“». Монах ответил: «Это, дочь моя, равносильно тому, как если бы охальник овладел тобой на самом деле. Ты должна пойти паломницей в Рим и купить там себе индульгенцию».

Во всех религиях мира всех времен и народов сновидения — непременная часть мифотворчества. У многих древних языческих народов граница между событиями во сне и наяву стирается почти полностью, внешний дневной мир для них не более реален, чем мир сновидений. А некоторые мыслители идут еще дальше, считая, что реальность столь же иллюзорна, как и ночная фантазия.

«В античном мире пребывает прекрасный, юный бог сна Гипнос. Он неслышно носится на своих крыльях над землей с головками мака в руках и льет из рога снотворный напиток. Нежно касается своим чудесным жезлом глаз людей, тихо смыкает веки и погружает смертных в сладкий сон. Могуч бог Гипнос, не могут противиться ему ни смертные, ни боги, ни даже сам громовержец Зевс; и ему Гипнос смыкает грозные очи и погружает его в глубокий сон.

Носятся в мрачном царстве Аида и боги сновидений. Есть среди них боги, дающие вещие и радостные сновидения, но есть боги и страшных, гнетущих сновидений. Богиня Ночь родила целый сонм ужасных божеств, олицетворяющих смерть, раздор, обман, уничтожение, сон с роем мрачных тяжелых видений, не знающую пощады, Немесиду — отмщение за преступления и много других. Ужас, раздоры, обман, борьбу и несчастье внесли эти боги в мир. Есть боги и лживых снов, они вводят человека в заблуждение и часто приводят его к гибели». (Кун)

В христианстве «Ангел Господень явился к мужу Марии во сне и сказал: Иосиф, не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого. Родит же Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасает людей Своих от грехов их». (Матфей 1. 18 — 21)

Мусульманство повествует о следующей истории: «Когда шел 610 год, взошел Мухаммед на гору в пятый раз, он уснул на ее склоне, видимо сильно утомившись, и вдруг совершенно неожиданно во сне явился к нему Джабраил, в прошлом Гавриил, весь окутанный парчовыми покрывалами, а в руке своей он держал свиток. И этот Некто приказал ему властным громовым голосом: „Читай!“» — «Я не обучен грамоте и не умею читать», — ответил растерянно Мухаммед.

И тотчас грудь его сдавила неимоверная сила, на несчастного словно возложили камень огромной величины. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. А Некто снова требует: «Читай, во имя Господа твоего…» Мухаммед с неимоверным трудом прочитал слова, и только тогда смог вдохнуть полной грудью воздух вершины горы Хира. Когда новоявленный пророк очнулся от вещего сна, он почувствовал, что слова, прочитанные им, оказались словно бы начертанными в его сердце».

В удивительных воззрениях средневекового ученого Парацельса жили идеи, созвучные, быть может, невероятным. Для него человеческий организм был неразрывно переплетен с необъятным пространством Вселенной, где и бродят всевозможные сновидения в астральных потоках.

Он утверждал: «Глубокая вера и хорошо развитое воображение – вот два ключа, открывающих дверь в храм магии. У человека есть видимая и невидимая мастерская. Видимая мастерская – есть тело, невидимая же – есть воображение. Солнце дает свет, и свет этот неосязаем, но мы чувствуем его тепло. Воображение есть солнце души человеческой, действующее в своей сфере подобно тому, как Солнце земли действует в своей. Где действует земное солнце, зерно, брошенное в землю, прорастает и развивается, подобным же образом действует солнце души, вызывая к жизни душевные формы.

Существует общая связь между Макрокосмом – всей Вселенной и Микрокосмом – малым миром, то есть человеком. Вся полнота Микрокосма изначально заложена в эликсире жизни, нервном флюиде, сравнимым с жидкой мозговой субстанцией, в которой содержится природа, качество, характер и сущность живых существ. Жизнь в человеке есть звездная эманация или бальзамическое влияние, божественный невидимый огонь, сокрытая эссенция или дух. У меня нет лучших слов для ее описания. Человек есть дух, и он имеет два тела, неразрывно связанные воедино, — элементарное и звездное. Эти два тела образуют одного человека. Когда человек умирает, элементарное тело его возвращается к элементам земли. Тело, созданное из звездных, астральных элементов подвержено влиянию планет.

Звездные потоки, создаваемые воображением Макрокосма, воздействуют на Микрокосм и порождают в нем определенные состояния и, соответственно, астральные потоки, вызываемые воображением и волею человека, порождают определенные состояния во внешней природе, и потоки эти могут распространяться весьма далеко, ибо силе воображения подвластны все пределы, коих достигает человеческая мысль.

Астральные потоки одних воздействуют на других, и если это будет понятно должным образом, нас перестанет удивлять, что мысль человека порождает изменения в Мировом разуме, приводящие к воздушным явлениям, вызывая ветры, дожди, бури, град и молнию. Истинный человек не есть человек внешний, но душа, сообщающаяся с Божественным духом. Душа есть тень – эфирный двойник тела, озаренная духом, и потому она имеет сходство с человеком. Она ни материальна, ни нематериальна, но причастна и одной и другой природе. Внутренний – звездный человек создан из того же Хаоса, в котором содержится то, из чего был сотворен мир, что и Макрокосм, и потому способен разделять мудрость и знания.

Астральная жизнь наиболее активна в человеке, когда его физическое тело спит. Звездный человек в это время бодрствует и действует через астральное тело, иногда вызывая пророческие сны, которые человек помнит после пробуждения и на которые он может обратить внимание. Внутренний человек есть человек истинный, и ему ведомо более, нежели человеку из плоти. Когда элементарное тело отдыхает, звездное тело бодрствует и действует, ему не нужен ни отдых, ни сон; но когда элементарное тело бодрствует, деятельность звездного тела ограничена, и движения его затруднены и скованы, как у заживо погребенного.

Художники и ученые порою получают во сне указания касательно того, что они желали знать. Воображение их было в ту пору свободно и начало творить чудеса. Оно призвало к себе астральное тело кого-либо из философов, и тот передал ему свои знания. Подобное случается не так уж редко.

Некоторые люди, будучи влюбленными и не находя взаимности, порою пользуются случаем повлиять на тех, чьей любви они желают, являясь им во сне. Они пишут собственной кровью свое имя на листах бумаги, и кладут эти листки под подушку или под кровать избранника; и тогда человек этот может увидеть предполагаемого возлюбленного во сне и полюбить его.

Пророческие сны происходят оттого, что человек имеет звездное тело, связанное с субстанцией Мирового Разума, с которым общается, когда внимания его не требуется телу физическому. Все, что происходит в мире внешнем, отражается в мире внутреннем и проявляется в виде сна. Существуют сны сверхъестественные; они суть вестники Божьи, посылаемые при приближении большой опасности. Такой сон послан был волхвам Востока, когда Ирод задумал убить новорожденного младенца. Подобный сон видел Иосиф перед тем, как отправиться в Египет, чтобы спасти Марию и Христа».

Вещий, пророческий сон как правило чрезвычайно четок и хорошо запоминается. Вот о чем гласит легенда о сне матери Александра Македонского: «Ей снилось, что сверкающая в небе молния поразила ее в живот, и что огромное пламя, вырвавшееся из ее чрева, объяло небеса. Она закричала — и на крик сбежались всполошенные женщины. Наутро все во дворце уже говорили о ее видении. Так как молния — это атрибут Зевса, то все пришли к выводу: этим знаком объявлено о появлении потомства, которому уготовано самое высокое предназначение. Потом, во время родов Олимпиада услышала раскаты грома. Подняв глаза к потолку, она прошептала: „Зевс! Зевс!“ — и присутствующие были поражены этим совпадением, подтвердившим предсвадебное видение». (Дрюон)

Вот другая легенда о другой матери великого человека. «Матери Вергилия во время беременности приснился сон, будто она родила лавровую ветвь, которая, коснувшись земли, тут же пустила корни и выросла в зрелое дерево со множеством разных плодов и цветов. На следующий день, направляясь с мужем в ближайшую деревню, она свернула с пути и в придорожной канаве разрешилась от бремени. Говорят, что ребенок, родившись, не плакал. И лицо его было спокойным и кротким: уже это стало несомненным указанием на его счастливую судьбу. Другим предзнаменованием было то, что ветка тополя, по местному обычаю сразу посаженная на месте рождения ребенка, разрослась так быстро, что сравнялась с тополями, посаженными намного раньше: это дерево было названо „деревом Вергилия“, и чтилось как священное беременными и роженицами». (Светоний)

Пророческие сны приходят и к отцам великих людей. Уже при жизни поэта Фирдоуси о нем слагались легенды, объяснявшие его редкий поэтический дар. Вот одна из них: «Отцу будущего поэта приснился вещий сон. Снилось ему, что сын поднялся на крышу дома и, повернувшись лицом на запад, в направлении мусульманских святынь Мекки и Медины, закричал во весь голос, и со всех сторон ему отозвались чьи-то ответные голоса. Спозаранку отец поспешил к известному в городе толкователю снов. Тот глубоко задумался, заглянул в свои мудрые книги и, наконец, сказал, что мальчика ждет блистательное будущее: он станет поэтом, чья слава будет греметь в веках, и чье слово будет встречено с радостью и пониманием». Легендарное предсказание сбылось.

Во сне к воительнице Жанне д Арк снисошел лучезарный ангел и призвал ее защитить родину — многострадальную Францию от кровожадных врагов.

Жена Юлия Цезаря накануне его смерти увидела в тревожном сне побелевшее мертвецки лицо мужа и пропитанные кровью белые одежды. И сказала: как хорошо, что я не верю снам, иначе не отпустила бы тебя в сенат. И отпустила. Напрасно. Этим днем Цезарь был убит.

Не в пример жене Цезаря сновидениям император Август придавал большое значение. В битве при Филиппах по нездоровью он не собирался выходить из палатки, но вышел, поверив вещему сну своего друга. И это его спасло, потому как враги захватили его палатку и, думая, что он лежит еще на носилках искололи разрубили ее на куски.

Рассказывают о сне матери Кондратия Рылеева. Когда он был еще мал и сильно болел, мать вольнодумца-революционера Рылеева увидела во сне своего сына повешенным. Она в своем письме призналась: «Вы, те кому я протягиваю свои руки, с кем я говорю сейчас, может быть, через многие годы! Клянусь вам всеми страданиями моими, перенесенными мной, что все написанное мной об этом сновидении— правда — светлая правда». Действительность оказалась столь же жестокой как и жуткий сон. Рылеева повесили.

Вполне возможно, что это фантазия, легенда, но она существует и уж совершенно достоверно свидетельствует о том, что людям хочется верить в вещие сны.

И вряд ли кто-нибудь упрекнет великого русского ученого Ломоносова в фальсификации относительно его пророческого сна о смерти отца. Михайло в это время был очень далеко от него. Он признавался:

«Знаю, отец мой тосковал по мне в последние годы жизни, а перед смертью звал меня и мыслью ко мне стремился. Метался я тогда по Германии, дорогу в Россию изыскивая, и вот однажды весною, засыпал смутно, и приснился мне смутный сон. Снился мне отец. И был он один-одинешенек на известном мне острове в нашем море, куда нас с ним однажды, когда я еще мальчишкой был, в бурю забросило.

Тот остров низкий, пологий, ветром насквозь продуваемый, я во сне, как наяву увидел. Почему на нем отец оказался – не ведаю. Но только плохо было ему. Изнемог он от трудов своих, и я видел – кончается. Один, помочь некому, пусто вокруг, и меня, сына своего зовет. Приподнялся с ложа, лицом исхудавшим ко мне оборотился и зовет: «Михайло, сын мой, где ты? Помоги!..»

Рванулся я, вскочил в порыве отцу помочь и… проснулся. Сон это был, сон… Но недаром говорят в народе о вещих снах. Пришло мне известие о том, что отец ушел в море и не вернулся. Я сразу же отписал виденный во сне остров знакомым поморам, умолял, упрашивал их зайти на сей безымянный клочок земли, поискать на нем тело отца. На том самом острове отцово тело и нашли. Рассказали бы мне это другие, ответил бы им – небылицы плетете. Но сие я сам пережил. Это факт. А фактам я верю и уважаю их».

Вот что пишет Дмитрий Мережковский о пророческом сне Данте. «Замысел поэмы „Божественная комедия“» таится именно в пророческом сне поэта, когда в ночь на Страстную пятницу 1300 года, он, «земную жизнь пройдя до половины», в кошмарном сне вошел в сумрачный лес – зримый символ греховности человека. Этот сон он помнил всегда, сон станет толчком к титанической работе, но не сейчас, нет… Пройдет семь лет, долгих семь лет политических ристалищ и изгнания, прежде чем Идея снизойдет к Поэту.

Он – великий сновидец: полвека будет длится его сновидение – Ад, Чистилище, Рай, и даже тогда, когда он просыпается, бодрствует, явь не прерывает сна, потому что проходит сквозь него, как твердое тело сквозь облако. Ниже, чем Данте, никто не сходил в глубины сна, где, может быть, зияют прорывы из этого мира в тот, и никто не был памятнее к этим прорывам, чем он. Данте знает, «есть то, чего мы не можем постигнуть умом, и что познается только чувством, как бы во сне». Можно сказать: все творчество его есть ничто иное, как вещая символика снов. Вот почему о бытии мира нездешнего свидетель несомненнейший – он».

Вот сколь удивительная история приключилась с отцом Гоголя, Василием Афанасьевичем. «Его романтическим настроениям находилось свое объяснение: он был влюблен в Марию Ивановну. По ее уверениям эта история началась с чудесного сновидения. Однажды ночью Царица Небесная снизошла во сне к Василию Афанасьевичу, которому в то время исполнилось лишь тринадцать лет, указала ему на незнакомую игравшую возле него девочку и произнесла: „Ты женишься на ней, вот твоя избранница“». Спустя некоторое время Василий Афанасьевич увидел у соседей семимесячную девочку. Черты личика этой малышки были так схожи с той, которую он увидел во сне, что с этого мгновения мальчик осознал представшее явью, предначертанием своей судьбы. Ей было угодно, чтобы он дождался, когда предмет его интереса, повзрослев, ответит на его чувства.

В течение целых десяти лет Василий Афанасьевич чувствовал себя счастливым, свято сохраняя свою тайну, внимательно наблюдая за взрослением и духовным развитием своей будущей невесты. В ту пору, когда Марии Ивановне не исполнилось еще и четырнадцати лет, а Василию Афанасьевичу было уже двадцать семь, он отважился спросить ее, любит ли она его. Растерявшись, она, сама не сознавая почему, ответила ему, что любит его точно так же, как и весь остальной окружающий мир.

Вскоре после этого признания состоялась свадьба, однако сразу после одного дня празднования молодой муж вынужден был уехать к себе домой, так как, по общему мнению родителей, Мария Ивановна была еще слишком юной для того, чтобы оставаться наедине с мужчиной. Супруга согласилась на разлуку с послушанием, супруг – с отчаянием.

Но уже к исходу месяца и один, и другая были так несчастны друг без друга, что растроганные родители согласились изменить свое решение. Мария Ивановна, утопая в слезах благословениях и советах, села в повозку, которая увезла ее в Васильевку. Там супруги счастливо зажили. Мария Ивановна, которая только вчера играла в куклы, сегодня уже вовсю занималась домашними делами, распекала прислугу и восхищала мужа своей значимостью и красотой. Очень быстро из вежливой и скованной девочки она превратилась в белокожую молодую даму.

Вот вам случай, который показывает, сколь чувствительны и трепетны были отношения между супругами. Василий Афанасьевич имел привычку возвращаться домой раньше установленного срока, чтобы хоть как-то сократить жене время его ожидания. В единственный раз, когда он возвратился домой с небольшим запозданием, она так сильно переволновалась, что заболела лихорадкой и была вынуждена слечь в постель на несколько дней». (Анри Труайя)

Воистину этот сон оказался, как говорится, в руку. Он стал предвестником счастливейшей жизни на земле двух любящих сердец, не столь уж часто встречающейся среди людей, особенно если они больше верят разуму, а не чувствам, живут реальностью, а не воображением.

К таким людям относится Наталья Бехтерева — дочь великого ученого и директор Института мозга. В своей книге она рассказывала о четырех своих снах, в которых увидела трагическое, в будущем свершившееся событие.

Вот одно из этих сновидений: «Приснился мне очень яркий сон. Стоит папа в конце коридора почему-то очень плохо одетый, в чем-то старом, летнем, как будто в парусиновых туфлях. А ведь он даже дома одевался хорошо. И вдруг пол под ним начинает подниматься, именно с его конца. По полу вниз покатились статуэтки — папа любил их, поэтому их было много в доме, но, конечно, не в коридоре. Вдоль стен видны языки пламени. Папе трудно устоять на ногах и он падает — тут я с криком просыпаюсь.

А на следующий день я проснулась от того, что в квартире горел свет, ходили какие-то люди, и папа говорил им: «Вот еще мои дневники. Здесь за много лет». В эту ночь его арестовали.

Надеюсь что со временем, в конце концов, найдутся возможность вплотную подойти к пониманию различных проявлений мозга. По ходу исследований, может быть, окажется возможной полная расшифровка мыслительного кода. Ведь в том, что под идеальным мышлением лежит вполне материальное, нет сомнений. Однако для того, чтобы мы, не боясь ярлыков, заглядывали в научные пропасти, а не только ходили по их краю, необходимо, чтобы общество было по-настоящему свободным. Это абсолютно необходимое условие для реализации бесконечных возможностей человеческого мозга, в том числе познании самого себя».

Сновидения о многом нам говорят, пытаются объяснить нам то, чего мы еще не в силах понять, прочувствовать. Лев Толстой не гнушался попытками расшифровать свой сон, не прибегая при этом к помощи пресловутых «Сонников». Как-то ему приснился кошмар: “Видел во сне, что я оделся мужиком, и моя мать не признает меня? Не означает ли это видение, что все мои хождения в народ лишь маскарад, и что мать оттого отрекается от меня?»

Флюиды горячо любящих друг друга людей, проносятся в пространствах Вселенной и говорят им о случившемся. Вот что произошло в жизни весьма мистического певца Витаса. У него на концерте в декорации под куполом парашюта погибла ласточка. В этот момент умерла его мама. Отец певца увидел во сне умершую жену, постучавшему ему в дверь. В руках она держала мертвую ласточку. В это время отец еще ничего не знал о смерти жены. Сновидение принесло ему флюид горестной вести. С этого момента Витас стал верить в некую мистическую связь с астральным потусторонним миром.

Верит в эту связь и Лариса Голубкина. Ее отошедший в мир иной муж Андрей Миронов часто навещает свою вдову во сне. Однажды он катал ее на невиданном шикарном автомобиле, потом Григория Горин сообщил ей, что здесь Андрюша устроил какоей-то чудесное кабаре для женщин и посему они теперь редко видятся.

Приводя эти факты, я ничего не утверждаю конкретно, я только констатирую их.

У многих древних народов существовало поверье, что во сне душа человека блуждает в иных мирах. Если в других религиях душа смертного при определенных обстоятельствах могла попасть в счастливые объятья потустороннего мира, то шумерскому народу было в этом суровой в вопросах бессмертия религией окончательно и бесповоротно отказано. Шумерский народ был тем народом, который не смел и помыслить о рае. Даже легендарному герою, правителю Урука, избраннику богов Гильгамешу не приоткрыла эта религия двери в рай. В своей кощунственной мечте о бессмертии в райских гущах он потерпел полное и безоговорочное поражение. Подумать только, ведь это случилось с тем,


…кто все видел до края Вселенной,
Кто скрытое видел, кто все постиг,
Испытал судьбы земли и неба,
Глубины познаний всех мудрецов.
Неизвестное знал он, разгадывал тайны. (перевод Н.Гумилева)

Зато сметливые шумеры нашли выход из другой, казалось бы совсем безвыходной ситуации. Не желая безропотно расставаться с дорогим, близким сердцу родным человеком, они придумали странный обычай — вызывать мертвеца из небытия — умудрились оставить себе маленькую лазейку в потусторонний мир. Для этого жаждущий встречи приходил на могилу, выкапывал в ней ямку, приносил жертву, а затем укладывался спать рядом с ямкой и ждал откровений усопшего в своих снах. Бывало, сон приносил спящему желаемый ответ.

Видимо поэтому умерших часто хоронили не на кладбище, а прямо под полом дома или во внутреннем дворике. Так пытались сохранить единство семьи — живых и столь необходимых для жизни мертвых. Да и практическая сторона имела немаловажное значение — не надо было далеко ходить за советами к ушедшим в мир иной.

Что и говорить, в стародавние времена люди верили в чудеса. Сейчас ного, очень много на свете людей, которые пренебрежительно относятся к своим ночным приключениям. Зря. Как же они себя обкрадывают. Обидно за них. Если попробовали бы они прислушаться, то услышали бы…

«Тихо-тихо поет ночь, глубоко-глубого над перегноем бытия, шелестя тенями и детскими грезами, неподвластная судьбам, неподвластная случаю и недоступная порокам, обитает ночь; из нее-то рождается вечносущая материя, наполненная током ночных соков, оплодотворенная сном, вечно насыщаемая из источника всесокровенности, из нее-то причудливым порядком и в причудливом сочетании происходят всякие звери, растения и люди, заслоняющие друг друга, ибо проклятие возвращения укрыто в благости сна, и драгоценный покров бытия, из ничего сотканная греза простерта над ничто.

Вечно звучит львиный рык дня, потрясающий светом и узнаваемостью. Бегство, о бегство! Хаос образов дня и спокойствие образов ночи, и то и другое, обращенное к событийному покою вневременности!» (Г. Брохнем)

И кто с полной уверенностью скажет что явь есть явь, а сон есть сон?.. Китайский мудрец Чжуан Чжоу однажды увидел во сне, что он – бабочка, весело порхающая бабочка. Чжоу наслаждался от души и не осознавал, что на самом-то деле он – Чжоу, проснувшись же, уже не знал, кто он: человек или бабочка и кто кому снился во сне: бабочка – человеку, или человек – бабочке. Вот как широко распахиваются жизненные створки благодаря такому чудному явлению в жизни, как сновидения.

Приходит ночь и проносится над спящим миром царица сновидений Меб.


Она в упряжке из мельчайших мошек
Катается у спящих по носам.
В ее повозке спицы у колес
Из длинных сделаны паучьих лапок;
Из крыльев травяной кобылки — фартук;
Постромки — из тончайшей паутины.
А хомуты — из лунного луча;
Бич — тонкий волосок, и кнутовище
Из косточек сверчка; а за возницу
Комарик — крошка, вроде червячков,
Живущих у ленивец под ногтями.
Из скорлупы ореха — колесница
Сработана иль белкой — столяром,
Или жучком — точильщиком, давнишним
Каретником у фей. И так она
За ночью ночь катается в мозгу
Любовников — и снится им любовь.
Порой промчится по носу она
Придворного — во сне он милость чует;
А иногда щетинкой поросенка,
Уплаченного церкви в десятину,
Попу она во сне щекочет нос —
И новые ему доходы снятся;
Проедется ль у воина по шее —
И рубит он во сне врагов и видит
Испанские клинки, бои и кубки
Заздравные — в пять футов глубины;
Но прямо в ухо вдруг она ему
Забарабанит — вскочит он спросонья,
Испуганный прочтет две-три молитвы
И вновь заснет. Все это — Меб. А ночью
Коням она же заплетает гривы,
А людям насылает колтуны,
Которые расчесывать опасно.
Все это — Меб. (В. Шекспир)

Вот и меня коснулась прелестная царица-королевишна. И снисошел ко мне, минуя расстояния и и временные преграды сам Вильям Шекспир. И сказал он мне:

— «Воистину, сон – чудо матери-природы, вкуснейшее из блюд в земном пиру».

Тут же его поддержал Оноре де Бальзак:

— «Сон своей могучей дланью распахнул ослепительно-белые врата храма фантазии».

Тут к господину Бальзаку и господину Шекспиру присоединился, как мало кто так, как он, разбирающийся в сновидениях Эрнст Теодор Амадей Гофман.

Он сказал: «С той поры, как хаос слился в готовую для формовки материю – а это было довольно-таки давно, — мировой дух лепит все образы из этой предлежащей материи и из нее же возникают и сновидения с их картинами. И эти картины – не что иное, как очертания того, что было, а возможно, и того, что будет, которые дух быстро и прихотливо набрасывает, когда тиран, именуемый телом, освобождает его от рабской службы ему».

Вот чудо! Ко мне пришли великие гости. Им захотелось вместе со мной поразмышлять о сновидениях. Какое счастье!

— Заходите, будьте как дома.

А мы с тобой, мой дорогой читатель, тут же начинаем хлопотать, чтобы как следует принять дорогих гостей – накрываем для них в уютном чайном домике стол для чаепития. Сегодня, как нельзя кстати, чудесная погода: прохладный ветерок шелестит листвой причудливых деревьев и несет по небу перья белоснежных облаков.

Я, во сне чувствующая себя чуть ли не равной Великим, пришедшим за мой чайный столик, осмеливаюсь высказать давно тревожащее меня предположение:

— Быть может, под наши сомкнутые веки являются пространства иных миров, не ведомых нам?

— Вы, сударыня, слишком самоуверенны, предполагая, что иные миры обеспокоятся приходом к вам. «В мутных пустынях сна безвестные миры глухи и необъятны, их жизнь навеки окружена безмерностью глубоких впадин», — сказал Перси Шелли, нервно разминая пальцы, которые природа, постаравшись, великолепно изваяла для него.

Я страшно смутилась и нечаянно пролила чай на стол. Тут неожиданно поддержал меня Максимилиан Волошин.

— «А я думаю, что сны – это действительно сигналы иного бытия. Искра нашего дневного сознания подготовлена и рождена великим океаном ночного сознания. С этим океаном мы не расстаемся. Мы носим его в себе, мы ежедневно возвращаемся в него, как в материнское чрево, и, погружаясь в глубокий сон, проникаемся его токами, отдаемся силе его течений и обновляемся в его глубине, причащаясь в эти моменты довременному сну камней, вод, растений».

— Так! Наконец-то мы в своих владеньях! – воскликнул восторженный Владислав Ходасевич. –


Одежду – на пол, тело – на кровать.
Ступай, душа, в безбрежных сновиденьях
Томиться и страдать!
Дорогой снов, мучительных и смутных,
Бреди, бреди, несовершенный дух.
О, как еще ты в проблесках минутных
И слеп, и глух!
Еще томясь в моем бессильном теле,
Сквозь грубый сон земного бытия
Учись дышать и жить в ином пределе
Где ты – не я;
Где отрешен от помысла земного,
Свободен ты…

— Воистину свободен! – не менее восторженно произносит — Хорхе Луис Борхес. — «Ведь сон – это собственная небольшая вечность. И каждый из нас обладает своего рода скромной индивидуальной вечностью: каждую ночь мы становимся обладателями этого шикарного подарка. Мы засыпаем… Сновидения окидывают все одним взглядом, точно Бог, наблюдающий за всем космическим процессом из своей необъятной вечности. Не исключено, что во сне мы переносимся на небеса, в ад, а, может быть, превращаемся в кого-нибудь, а может, становимся божеством. Сон – автор представленья в своем открытом театре, он, наряжая тени, превращает их в прекрасные статуи».

Максимилиан Волошин продолжил разговор:

— «Конечно же, дневная жизнь пополняется жизнью сна: разноцветная бахрома сновидений волочится за каждым нашим душевным жестом. Эти сновидения смутны, расплывчаты и громадны. Нельзя определить, что они: теневые ли отсветы великой ночи с ее сознанием неведомой жизни или прозрачные светы и отблески дневной, солнечной действительности. Мир внешней реальности бежит сквозь эти обманные многоликие сумерки».

И вот…


Счастливец отпирает
Осторожною рукой
Дверь, откуда вылетает
Сновидений ложных рой.

Сей рой был так любим Александром Сергеевичем Пушкиным.

— Друзья мои, — говорит он, непринужденно чувствуя себя за уютным чайным столиком и сладко потягиваясь, — друзья мои, дремать в ласковой лени, — может ли быть что-либо лучшее на свете!


Приди, о лень! Приди в мою пустыню.
Тебя зовут прохлада и покой;
В одной тебе я зрю свою богиню;
Готово все для гостьи молодой.
Все тихо здесь – докучный шум укрылся
За мой порог; на светлое окно
Прозрачное спустилось полотно,
И в темный ниш, где сумрак воцарился,
Чуть крадется неверный свет дневной.
Вот мой диван. Приди ж в обитель мира;
Царицей будь, я пленник ныне твой.
Все, все твое: вот краски, кисть и лира –
Учи меня, води моей рукой.

— «Приятные мечты бережно возьмут вас за руку и проведут в царство сна, а там передадут своим сестрам-грезам, которые примут с распростертыми объятьями и окружат небесными видениями сонное усталое ваше чело», — сказал призадумавшийся Иоганн Вольфган Гете.

Михаил Юрьевич Лермонтов, услышав великого Гете, не шелохнувшись, стоял, опершись о ствол дерева в какой-то просветленной задумчивости, словно припоминая что-то ускользающее, тающее…

Припомнил:

— «Сегодня счастливый сон, божественный сон испортил мне весь день… не могу ни говорить, ни читать, ни писать. Странная вещь эти сны! Обратная сторона жизни часто более приятная, нежели реальность».

— Сегодня вы воистину счастливчик, сказал Вячеслав Ходасевич. Вам удалось смягчить суровую действительность. А то всякое бывает.


Ведь и во сне душе покоя нет:
Ей снится явь, тревожная, земная,
И собственный сквозь сон я слышу бред,
Дневную жизнь с трудом припоминая.

— У меня со сновидениями слишком часто складываются очень напряженные отношения, — вступила в разговор Марина Цветаева, — порой


В постель иду как в ложу
Затем чтоб видеть сны.

Зачем?.. Затем, что


Певцам — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.

Порой сны нещадно мучают меня. Я было


Врылась, забылась – и вот как с тысяче –
Футовой лестнице без перил,
С хищностью следователя и сыщика
Все мои тайны сон перерыл.
Тело, что все свои двери заперло –
Тщетно! – Уж ядра поют вдоль жил,
С точностью сбирра и оператора
Все мои раны сон перерыл!
Вскрыта! Ни щелки в райке под куполом,
Где бы укрыться от этих глаз
Собственным духовником подкупленным
Все мои тайны – сон перетряс!

— И превратил их в кошмары… «А кошмары во сне – это щелка в ад», — безжалостно констатировал Борхес.

И тут словно бы дохнуло неведомо откуда то ли нестерпимым жаром, то ли пронизывающим холодом. Все поежились, припоминая свои сновидческие переживания кошмаров, с которыми в реальной жизни мало кто из живущих на земле встречается. У каждого своя индивидуальная бездна, наполненная не проникающими в реальность ужасами.

Когда заговорили об ужасах, я тоже захотела рассказать о своем сновидческом опыте.

— Мне никогда не снятся кошмарные монстры и саблезубые тигры с птеродактилями. Разве что в раннем детстве привиделся удивительный симбиоз из страшной сказки и страшной действительности: Гитлер, подобный бабе Яге, толок в ступе человеческие кости и кровь разбрызгивалась вокруг. Мне снятся совершенно реалистические тягомотные кошмары, я по горло увязаю в суконной сутолоке повседневности и как заполошный Кролик из «Алисы в стране чудес», который в ужасе кричал: «О мои усики, о мой хвостик» мечусь и опаздываю, постоянно опаздываю. У меня нигде ничего не получается, я просыпаюсь разбитой в усмерть. Долго прихожу в себя.

Ну это еще ничего, голубушка. «Бывает, сон предугадывает, выволакивает из подсознания человека его желание совершить мерзостный поступок, и тогда человек тот криком кричит: „Проклятый сон! Клянусь, что для этого мерзостного сна не было в моем уме хоть чего-нибудь похожего на эту позорную мысль. Даже невольной какой-нибудь мечты не было. Откуда же это все явилось совсем готовое? Это значит, что все уже давно зародилось и лежало в развратном сердце моем, в желании моем лежало, но сердце еще стыдилось наяву, и ум не смел еще представить что-нибудь подобное сознательно. А во сне душа сама все представила и выложила, что было в сердце, в совершенной точности и в самой полной картине и в пророческой форме“». — То криком кричал обличенный сновидением герой романа Федора Михайловича Достоевского.

— «Никто не может быть лицемером в своих снах», — жестко констатировал Уильям Гэзлитт.

— «Тень неосознанных созданий колышется во сне», — продолжил Валерий Брюсов.

— «Природа снов туманна и темна», — заключил Байрон.

Эту мысль развила французская писательница Маргарет Юнсенар:

— «Неповторимая тайна сна, неповторимое и опасное погружение, когда мы обнажены, одиноки и безоружны, в океан, где все становится сразу другим – цвета, плотность предметов, самый ритм дыхания – и где мы часто встречаем умерших. Особое удовольствие и искусство заключается в том, чтобы сознательно отдаваться этой блаженной бессознательности и по своей воле делаться более слабым, более неопределенным и зыбким, чем ты есть. Удивительно племя существ, населяющих наши сны. Удивительно, что ты сквозь закрытые веки то смакуешь сладостную суть бытия, то обрываешься в бездну ужаса.

Опыт сна и побуждений граничит со смертью и пробуждению из мертвых. Сон – брат Смерти. Я начинаю понимать Смерть; у нее – другие секреты, странные для нас, живущих. Тайны сна, тайны отсутствия и временного затмения так запутаны и так глубоки, что мы ощущаем, как где-то сливаются струи светлой и темной воды. Скомканные подушки, разбросанные одеяла – это почти непристойные свидетели наших встреч с небытием».

Мы в совершенно иной действительности. Спроси любого человека о его необычных снах, и он поведает тебе такое… что невольно задумаешься: вот живет этот человек в скучных оковах повседневных забот, занимающих большую половину дня, а душа его дремлет в укромном уголочке, ждет, ждет наступления ночи, когда ее выпустят на волю и тогда начнется представление невероятного спектакля.

Одна моя соседка-приятельница рассказала мне свой первый необычный сон: пятилетней девочкой, живущей в глухой деревне, она увидела в ночном представлении огромный океан, который плескался на околице ее заросшей травой, улочки. Очень любя свою маму и страшась ее смерти, девочка спросила океан: долго ли будет жить моя мамочка, не оставит ли она меня? – и океан ответил: взвилась большая волна, наполненная чистотой и солнечным светом, поднялась высоко-высоко – не бойся, твоя мама долго будет с тобой. Сейчас моя приятельница часто во сне отправляется в неведомые миры, куда ее сопровождают некие удивительные существа. Ни эти миры, ни этих существ она описать не в состоянии, потому как ничего подобного в земной жизни никому не встречается.

Надо сказать, что как только она начала видеть подобные сны, сразу совершеннейшим образом преобразилась: превратилась из обрюзгшей тетки в изысканную интеллигентную женщину с налетом некоего таинственного флера.

Другая моя соседка-приятельница во сне узнает свои существования в прежних жизнях. Вот она в звериной шкуре с дубиной в руке мчится среди своих первобытных сородичей за огромным мамонтом и загоняет его в глубокую яму. А вот она уже не человек, а животное: стройная белоснежная лошадь, несущая на себе благородного рыцаря. Ее могучее красивое, стройное тело наполнено неземной силой и радостью, грудью раздвигает она душистые травы, вольный ветер овевает ее разгоряченные бегом бока. Душа рвется наружу – вот-вот и взмоет в небо эта прекрасное божеское создание.

Кто видел подобные сны, тому описывать ощущения от них не надо, потому как сделать это невозможно, кто не видел – жаль их. Душа этих людей ленится трудиться по ночам. Мне однажды приснился подобный сон: я – орел — величественно вздымаю к яркому солнцу, взмахивая огромными упругими крыльями. Прохладные воздушные потоки поддерживают меня. Лечу над горной долиной. Подо мной серебрится бурная река, зеленеют леса вдоль нее, а выше – горные вершины, покрытые вечными снегами. Душа моя вольная-вольная с наслаждением скинула тяжесть земного бытия. Не хочется возвращаться к нему. Но приходится. Наступает день.

Господин Фрейд рассматривает такие сны как некую компенсацию отсутствия сексуальных отношений. Ради таких волшебных ощущений во сне можно когда-то пожертвовать и сексом, я думаю.

Тут Иван Сергеевич Тургенев вступает в разговор:

— «В ту пору, когда я встречался с Полиной Виардо, мне снилось, что я птица. Я хочу высморкаться и нахожу посреди моего носа большой птичий клюв. Потом я поднялся против ветра, испустил громкий победный крик, а затем ринулся вниз к морю, порывистыми движениями рассекая воздух, как это делают чайки. Уверяю вас, что я помню эти ощущения птицы не хуже, чем вчерашний обед».

Вот так вот. Полетали.

Но вернемся, мой дорогой читатель, к моей приятельнице. Вот какую серию снов довелось ей увидеть. Будучи искренней атеисткой и пионеркой видит она в своем сновидении, как на ее улицу спускается с неба огромное облако. Она взбирается на него и вдруг чувствует, что кто-то тянет ее вглубь его пространства. Оказывается это некий представитель нечистой силы. «Летим», — говорит он ей. И они летят в темных пределах космоса. Вдруг перед ними рыжая лошадь. – «Пересаживайся на нее». – Моя приятельница во сне плюет в сторону этой лошади и плевок испаряется от жара. — «Не сяду. Она меня спалит!» Летят дальше. Перед ними белая лошадь. – «Пересаживайся!» – вопит черт. Моя приятельница плюет в сторону этой лошади и плевок застывает на лету. – «Не сяду. Она меня заморозит!»

Но вот они поднялись на облаке в горние вершины. Девочка видит изящную ротонду, а в ней высокого человека благородной внешности. Его легкие покрывала ниспадают свободными волнами. Его волнистые волосы и борода тронуты серебристыми струями наведавшейся к нему седины. Его бархатный глубокий тембр голоса обволакивает, завораживает, увлекает за собой. – «Стань моей невестой!» – «Нет! Отпусти меня!»

Через несколько дней после этого сна приятеля девочки, который ей очень нравился, убили хулиганы. Он мог бы остаться жить, но вступил с ними в схватку. Вскоре моей приятельнице снится новый сон, в котором неземное прекрасное существо вновь зовет ее к себе в невесты, и она вновь отказывает ему. Тогда это существо говорит: «Живи! За твою жизнь расплатились!» Сейчас эта девочка, ставшая взрослой женщиной, живет и готовится подарить жизнь своему третьему ребенку.

Вот такие невероятные приключения происходят с совершенно обычными людьми. Это ли не личная Вечность…

Однажды и меня посетил необычный сон. Но сначала надо рассказать предысторию. У меня в то время была мечта, казавшаяся совершенно нереальной — написать книгу об Айседоре Дункан. Однажды Айседора как-то совершенно неожиданно прислонилась к моей жизни, флюиды ее души незримо слились с моей душой.

А случилось это следующим образом: еще в киностудийные годы, подбирая материал для фильма в архивах и библиотеках страны, я натолкнулась на воспоминания о ней, и с тех пор повсюду искала все то, что можно было бы найти у нас об этой всемирно-известной танцовщице. Когда впервые я прочла о гибели ее детей, признаюсь, волосы на моей голове зашевелились…

Дело в том, что за несколько лет до знакомства с судьбой Айседоры, мне приснился сон, в котором я погибла точно так же, как ее дети. Мельчайшие подробности сна объясняли мне время и место смерти — сомкнувшиеся над потерпевшей аварию машиной мутные воды Сены поглотили меня. Вот так, не увидев Парижа, я умудрилась умереть в нем… Быть может этот страшный сон показал мне мою прошлую жизнь?… Быть может, в прошлой жизни я была связана с Айседорой узами самого тесного родства?… Кто знает?.. Об одном лишь я могу сказать достоверно — Айседора стала для меня родным существом. Поверьте, это не фамильярность, это любовь…

Когда я написала роман, и была поставлена последняя точка, я мысленно попросила ее дать мне хоть какой-нибудь знак: довольна ли она моей работой? И в эту же ночь увидела сон: я осторожно иду по руслу ручья, струящегося чистейшей водой, дно которого покрыто гладкими гальками, длинные стебли травы свешиваются с берега в воду и плавно колышутся в ней, а по воде плывут открытые створки раковин, под перламутровым покрытием которых просматриваются чудные пейзажи.

Надеюсь Айседора осталась довольна моей работой, иначе она показала бы мне иной сон, тягостный и кошмарный…

Кто сможет разгадать эти два сновидения?.. И стоит ли?.. Они прекрасны своей таинственностью.

У меня был и сон-спаситель. Когда я потеряла своего младшего брата, боль – нестерпимая и не проходящая — была столь сильна, столь тяжка, что все время я чувствовала в себе лишь одно желание – уйти к нему и обогреть его. Разум беспомощно бултыхался в этом безжалостном желании, а чувства звали, манили, увлекали. Сережа приходил ко мне во сне ненадолго, всегда приветливый, доброжелательный – не тоскуй, мол, у меня все хорошо. Но я не в силах была успокоиться. Прошел год и три месяца. И вот вижу во сне: передо мной Сережин паспорт, а в него вклеена фотография, на которой он спокойно спит. Рядом сидит папа, он ждет пробуждения своего сына.

Вот какой сон послал мне мой дорогой папа: смотри – документ тебе, доченька моя: я рядом с Сережей, душа его отдыхает, когда отдохнет, тогда он проснется, и мы будем вместе. Здесь он не один. Живи, не тоскуй. Мы и тебя подождем, но ты не торопись».

После этого дивного сновидения я смогла впервые вздохнуть глубоко и почти свободно. Весть из неведомых миров помогла мне.

Когда я думала о своей следующей работе «Прекрасные, мудрые, добрые и, увы, некоторые несносные Следы человечества», мне приснился весьма странный сон. Вот стою я в темной полуразвалившейся избе, передо мной разверзлась черная бесконечная бездна, и мне надо в нее сойти. Но как? Это же погибель! А надо, непременно надо. В ужасе я заношу ногу над бездной и… выдвигается ступенька – полусгнившая, шаткая, ненадежная, трухлявая-перетрухлявая – я ступаю – держит. Снова делаю шаг – и снова ступенька над бездной… И снова держит.

О чем бы это сновидение? Сонники порассказали бы мне всякой чуши. Я постаралась разобраться без них и поняла: сон вещал: не бойся, спускайся в глубину веков, жизнь тебя поддержит, благ особых не получишь — все будет шатко и валко, но работать сможешь. И действительно, мне удается писать, суетно не особенно отвлекаясь на свое физическое содержание. Вот так вот, если призадуматься, можно расшифровать свое сновидение относительно своей, именно своей жизни.

И совсем недавно мне приснился еще одни сон-символ: я стою в совершенно пустой абсолютно белой комнате. Сияет яркий свет. Что делать в этой безнадежной стерильности? Приглядываюсь, вижу обычную дверь. Вдруг она открывается и за ней… градом сыплются комья земли, кажется, это падение охватило всю землю. Не потоки воды, а потоки земли ринулись с небес. Страшно. Приглядываюсь повнимательней и вижу: сквозь эти потоки проходят толпы людей, они совершенно обнажены, но их тела лишь едва-едва просматриваются. И тут я понимаю, что мне надо выйти в эту дверь, потому что в стерильной обстановке белой комнаты делать совершенно нечего.

О чем же это сновидение? Я призадумалась, сопоставила события последних лет и поняла, что мне диктует моя Судьба: «Ты слишком уж привольно устроилась. Жить, заниматься любимым делом — это ли не наслаждение. Ты решила больше по мере возможности не соприкасаться с повседневной действительностью. Чистенькой хочешь остаться! Нельзя! Ты решила больше не утруждать себя унизительными походами в издательства, изматывающими всю душу месяцами ожидания ответов, потому как нынешние издательства не утруждают себя рецензиями, а это значит – автор остается в полном неведении: либо его рукопись не берут, либо еще должны пройти долгие времена, когда ею заинтересуются. Выяснять эти обстоятельства, я понимаю, дело неприятное. Но много ли найдется авторов, которые не прошли сквозь подобные жернова? То-то же. Не много. Давай, ступай за порог этой двери и действуй!»

Я пытаюсь сопротивляться. Давно для себя решила: как почувствую, что моей жизни приходит конец – отправлю рукопись в Интернет, разошлю дискеты по некоторым издательствам – работа не пропадет, но связываться с этой несносной суетой больше не буду. Уж больно времена неподходящие. Сейчас потоком идет циничная литература, а моя работа не имеет к ней никакого отношения.

Для меня циник – это человек, уподобившейся навозной мухе, которая никак не может оторваться от мерзостных экскрементов. Любой из нас поглощает прекрасную пищу и не обращает внимания на то, что в результате переваривания с ней происходит, циник же только в дерьме и копается. Привольно жилось в период перестройки навозным мухам, что-то нигде не видать было липких лент, к которым они прилипли бы своими загаженными лапками.

Моя Судьба не стала слушать мои дальнейшие рассуждений. Она сказала: «Боишься запачкаться? Ступай, ступай за порог этой двери. Действуй, чистоплюйка!» — Придется действовать. Мое сновидение право.

И еще один удивительный сон хочу рассказать. Надо мной в очередной раз нависла беда — анализ показал тяжелое заболевание. Господи, как же мне все это надоело. Чтобы ходить по больницам надо иметь недюжинные силы, то есть быть глубоко здоровым человеком. Я решила плюнуть на все, потому как все бесполезно, все несносная суета сует и трата денег, которых совсем мало. Все равно не хватит.

И вот я вижу сон: ко мне приходит мой дорогой и любимый муж, но, увы, уже отошедший в мир иной. Он просит меня принять в дом его друга Малиновского. Проснулась — не пойму что к чему. Людей с такой фамилией не знаю. В это время я читала книгу об Александре Сергеевиче Пушкине. И вдруг он пишет о Малиновском — директоре царскосельского лицея. Вот она — зацепка со сном. А ну-ка, что случилось с этим человеком? Господи — он умер. Значит и я… Пока жива, читаю дальше. Оказывается у Малиновского есть сын, тоже Малиноский. Ура! Он жив! Муж через сон сказал, что все будет хорошо. И все действительно обошлось. Я пошла к врачам, и они мне помогли.

И сновидения мне помогли. Согласитесь, есть повод призадуматься, порассуждать о сновидениях, порасспросить друзей. Увлекательное будет занятие. Советую не отказываться от него.

Густав Мейринк дает свой совет: «Надо воспринимать явь менее серьезно, а сны – более. Жизнь – учитель хороший, но сон несравненно лучший. Сны – первая ступень мудрости. Если ум – это прежде всего жизненный опыт, который приобретается с годами, то мудрость человек постигает во сне, ее уроки преподносятся в символической форме. Истинное искусство ничто иное как продолжение царства снов. И гений, талант, одаренность – его подданные. Человеческий язык состоит из снов, язык сновидений из живых образов.

Кажущаяся хаотичность ночных сообщений многих смущает, и у большинства людей они таковыми и являются, ибо сокровенный сновидческий орган у них давно атрофировался, как атрофируется любой член, надобность в котором отпала. «Имеющий уши да слышит», а глухой теряет свой поистине бесценный шанс, и проводник умолкает для него навеки – мостик, повисший между реальностью и иллюзией, между жизнью и смертью, распадается на части и рушится в бездну».

— «Сон снимает одежды обстоятельств, вооружает нас свободой. Опытный человек читает свои сны, чтобы познать себя; возможно, он понимает их и не до конца, но улавливает суть», — говорит Эмерсон.

— Что и говорить, «у бодрствующих один общий мир; для сна же всякий уходит в свой особенный, частный», — задумчиво произнес Гераклит, видно припоминая что-то свое, сокровенное.

Тибулл, припомнив сокровенное, вздрогнул:


Прочь вы, лживые сны, скройтесь вы, мнимые лики,
Бросьте доверье к себе в разуме нашем искать.
Сны безрассудной толпой играют в обманчивом мраке,
Ложью внушают свой ужас трусливой душе.

— «А для меня порой сновидение есть некое смутное парение души, которая замерла, не познав какой-то тайны», — сказал Александр Блок и отошел в сторону от собравшейся компании.

— «Засыпая, — продолжил разговор Гавелок Элис, — я возвращаюсь в наше темное и древнее обиталище, в жилище теней, не освещенное ни одним лучом, непосредственно упавшим из внешнего мира, из пробужденного сознания. Меня уносит по его залам вне всякого сознательного веления. Я скитаюсь по шатким и пыльным лестницам; меня чаруют странные звуки и запахи, поднимающиеся из таинственных закоулков.

Я прохожу мимо призраков, ускользающих от моего сознания. И лишь в тот момент, когда я снова возвращаюсь к дневному миру, лишь на одно мгновение луч солнца просачивается в темное жилище, прежде чем двери успеют закрыться за ними. Быстрым взглядом я успеваю охватить те комнаты, по которым блуждал, и у меня остаются лишь отрывочные воспоминания о жизни, которую я там вел, — но вскоре все растворяется и стирается дневным светом, от ночных видений остается лишь несколько туманных обрывков, соединить которые обычно мало кому удается».

— Как жаль, что почти все сновидения ускользают от нас. Часто проснувшись, хватаешь свой сон «за хвост», стараешься удержать – да не тут-то было… Исчез, испарился, усмехнулся и сгинул, вернулся в свою непознаваемую Вечность, — сказала я. — Начинаешь мечтать: если бы настало такое время, когда ученые научились бы импульсы, происходящие в мозгу спящего человека, преобразовывать в видеоряд, вот было бы кино! Так обидно, что в этой области жизни у человечества такое несметное множество потерь. Случись чудесное открытие, из океанов сна выплыли бы корабли воспоминаний и корабли, милостиво преподносящие человеку во сне его несбывшиеся надежды.

Сейчас наука утверждает, что сны видят и младенцы в возрасте двадцати пяти недель, находящиеся еще в утробе матери. Если бы удалось увидеть их сновидения, то приоткрылась бы тайна перерождений: существуют ли они на самом деле или нет. Ведь у зародыша нет впечатлений, полученных вне утробной жизни, поэтому во сне он может видеть лишь предыдущую свою жизнь.

Тут мне почудилось, что толстенький и такой уютный Чарльз Диккенс взял в руки волшебную палочку, взмахнул ей и тихо-тихо прошептал всем нам, собравшимся за чайным столиком:

— «Вот подкралась дремота… прилетели фантастические образы — предвестники сна. Мы все словно оцепенели… Жизнь постепенно замерла в нас, мысли расплылись, и последний трепет ощущения уже кажется сонной грезою… Спать…Спать… Спать…»

И сквозь навалившуюся дрему чуть слышен таинственный шепот Байрона:


Жизнь наша двойственна; есть область Сна,
Грань между тем, что ложно называют
Смертью и жизнью; есть у Сна свой мир
Обширный мир действительности странной.
И сны в своем развитье дышат жизнью,
Приносят слезы, муки и блаженство.
Они отягощают мысли наши,
Снимают тягости земных забот,
Они в существованье наше входят,
Как жизни нашей часть и нас самих.
Они как будто вечности герольды;
Как духи прошлого, вдруг возникают,
О будущем вещают, как сивиллы.
В их власти мучить нас и услаждать,
Такими делать нас, как им угодно,
Нас потрясать виденьем мимолетным
Теней исчезнувших – они такие ж?
Иль прошлое не тень? Так что же сны?
Сознания ума? Ведь ум творит
И может даже заселить планеты
Созданьями, светлее всех живущих,
И дать им образ долговечной плоти.

«Да прославит господь тех, кто изобрел сон, — преумный, надо полагать, был малый! Но еще большей славы заслужил тот, кто изобрел сновидения.

Они походят на сказку, в которой происходит много странного, иллюзорного, они лелеют человеческую душу. Ведь, человеческая душа – это самая дивная на свете сказка? Какой прекрасный мир заключен в нашей груди! Никакая вселенная его не ограничивает, сокровища ее превосходят неизведанные богатства всего земного мира! До чего мертвой, нищенской и слепой, как у крота, была бы наша жизнь, не надели мировой дух нас, наемников природы, неистощимой алмазной россыпью души, из которой нам светит в сиянии и в блеске удивительное царство, ставшее нашим достоянием. Высоко одарены те, кто сознает в себе это богатство! Еще более одаренными и счастливыми должно почитать тех, кто не только умеет разглядеть в себе эту залежь драгоценных камней, но извлечь их наружу и огранить, чтобы они заиграли дивным огнем!»

Такие удивительные слова произнес Эрнст Теодор Амадей Гофман – писатель, произведения которого и есть самые удивительнейшие сновидения.

Ночь еще правит свой бал на земле. «Омытый, размытый светом луны, простирался мир, все человечество ушло в себя, укрылось сном, успокоилось в сонных домах, осело в себе, отъединилось от оставшихся на небе звезд». (Г. Брахмен)

Спать… Спать… Спать…


Наш сон, знай мажет вдоль зрачков
Тягучим клейстером нирваны. (С. Черный.

Но вот и ночи приходит конец, закончилось и наше чудесное чаепитие, закончился сон. Закрылись ворота ночи, открылись ворота дня.

Афоризмы

«Ты спишь, — и сон тебя мечтает». Г. Державин

«Бессонница – это насилие ночи над человеком». В. Гюго

«Во сне есть целый мир, живой вдвойне». П. Шелли

«Сон — это то удивительное кушанье, что полно разных десертов и неимоверно воздушных пирожных». М. Салтыков-Щедрин

«Дневная жизнь и сновидения – страницы одной и той же судьбы».

Х.Л.&nbsp;Борхес

«Из всех существ сон – самое невинное, а человек, не знающий сна – самое виновное». Кафка

«Сон прячется в обломках воспоминаний». Г. Мейринк

«Сон добрый отец смерти». Гете

«Непонятый сон подобен нераспечатанному письму». Талмуд

«Сны – грандиозный сериал подсознания». В. Блоньская

«Сон – это сокращение жизни, продлевающее ее». Т. Котарбинский

«В океанах сна плывут корабли воспоминаний». М. Фриш