Императоры Веспасиан, Домициан, Нерва, Троян, Адриан и сатирик Ювенал.


</p> <p>Императоры Веспасиан, Домициан, Нерва, Троян, Адриан и сатирик Ювенал.</p> <p>

Римским гражданам настолько осточертели последние «цезари гнилые» династии Юлиев-Клавдиев, что и речи быть не могло о продлении правления этой династии. Начался очередной виток борьбы за власть, где главной силой стала сила войск. В 69 году право взойти на императорский престол Рима завоевал Тит Флавий Веспасиан, успешно подавивший восстание в Иудее, снискавший себе славу, а посему и взошедший на престол. Он стал основателем новой императорской династии Флавиев, правившей до 96 года.

Воспитанный в скромной семье Веспасиан не пропитался миазмами пресыщенности и самодовольства. Его трезвый ум и мудрый подход к жизни позволили пережить тяжкие времена принципатов Калигулы и Нерона. По мнению историка Тацита, он был единственным императором, которого власть изменила не в худшую, а в лучшую сторону. На его плечи легла колоссальнейшая проблема: восстановить Рим, пострадавший во время пожаров и очередной гражданской войны, вдохнуть надежду в сердца своих сограждан, измученных тиранией предшественников.

Веспасиану было не до развлечений, да и по складу своего скромного, неприхотливого нрава они его не интересовали. Активный, созидательный образ жизни оказался присущ этому человеку. Император не только вникал в тонкости всех вопросов и разрешал их в пользу своего народа, но не чуждался приложить непосредственно руки и в дело расчистки родного города. В частности, разбирал развалины сожженного солдатами храма Юпитера Капитолийского, на собственной спине выносил обломки из обесчещенного храма.

Но наипервейшим делом Веспасиана стало приведение в порядок государственной финансовой системы, буквально рухнувшей под гнетом сумасбродств Нерона. Он сократил расходы императорского двора, ввел разумные налоги в Италии и провинциях. Его изощренный ум повсюду искал возможность добывания все новых и новых средств. И однажды Веспасиан обратил внимание на наисущнейшую нужду человечества и использовал ее в нужных целях: он ввел налог на общественные уборные. Когда его сын, успевший приобрести кой-какой царственный лоск, упрекнул отца в непристойности такого образа пополнения государственной казны и брезгливо при этом поморщился, истинно царственный отец поднес к его носу монету и приказал понюхать ее.

— Ну, что – пахнет? – спросил Веспасиан.

— Нет, — ответил сын.

— Вот видишь – деньги не пахнут.

Со временем, увы, люди придали этой фразе совершенно иной, негативный смысл. Во времена же Веспасиана экономия средств и умение делать деньги даже из дурного воздуха отхожих мест позволило развернуть обширное строительство в Риме. Был построен новый форум с храмом Мира, начато строительство грандиозного амфитеатра на 50 тысяч зрителей, позднее получившее название Колизей.

В области политики император проводил линию по распространению прав римского гражданства на многочисленные провинции империи. При нем знать галльских и испанских общин прочно утвердилась в римском сенате, став надежной опорой власти принцепса.

Вследствие своей праведной жизни и праведного правления Веспасиану удалось умереть своей смертью. Случилось это в 79 году. Присущее императору чувство юмора, говорят, не покинуло его и на смертном одре. Почувствовав приближение смерти, он сказал: «Увы, я кажется становлюсь богом». Дело в том, что римских императоров после смерти причисляли к сонму богов, если, конечно, сенат не объявлял кого-нибудь из них врагом отечества.

Вот так жил и правил император Древнего Рима Веспасиан. Шуму было немного, а дел предостаточно.

Зато всемогущие боги в год смерти пекущегося о людях императора представили миру грандиозную трагедию: вулкан Везувий изверг из недр земли столб огненного пламени, пепла, летящих вверх огромных каменных глыб и похоронил под черным вулканическим покрывалом два замечательных города – Помпеи и Геркуланум. Все произошло столь молниеносно, что жители этих городов не только не успели спастись, но гибель застала их за повседневными делами на службе или в кругу семьи.

Когда археологам удалось раскопать эти города, перед ними предстала картина ужасающей людской драмы, которая наглядно показала: если рушится мир – люди бессильны. В одном из домов катастрофа прервала поминки. Много столетий спустя людей так и нашли, сидящими вокруг стола. Стихийное бедствие свершило свою метаморфозу — сделало их участниками собственных похорон.

Пепел, прикрывший Помпеи, как бы законсервировал город и все бывшее живым в нем. И над ним


века неслышно протекли,
И царства рушились; но пеплом сохраненный,
Доныне он лежит, как труп непогребенный
Среди безрадостной и выжженной земли.
Кругом – последнего мгновенья ужас вечный, —
В низверженных богах с улыбкой их беспечной,
В остатках от одежд, от хлеба и плодов,
В безмолвных комнатах и опустевших лавках
И даже в ларчике с флаконом для духов,
В коробочке румян, в запястьях и булавках;
Как будто бы вчера прорыт глубокий след
Тяжелым колесом повозок нагруженных,
Как будто мрамор бань был только что согрет
Прикосновеньем тел, елеем умащенных.
Воздушные мечты – картины на стене:
Тритон на водяном чешуйчатом коне,
И в ризах веющих божественные Музы.
Здесь все кругом полно могильной красоты,
Не мертвой, ни живой, но вечной, как Медузы
Окаменелые от ужаса черты. (Д. Мережковский)

Однако для археологов сохранившиеся города стали истинным чудом. Быт и искусство древних римлян, очищенные от пепла, предстали нетронутыми во всей своей красе.

Италия пережила смерть Веспасиана и трагедию Помпеи. На престол взошел старший сын Веспасиана, и хотя пробыл на нем недолго, но оставил по себе добрую память, ибо пошел по пути отца своего. В 81 году младший сын Веспасиана Тит Флавий Домициан занял престол, несмотря на то, что его отец ни в коей мере не хотел этого, а потому, еще при жизни, старался держать Домициана подальше от государственных дел. Но судьба распорядилась иначе. И напрасно. Новоявленному императору удалось довольно скоро развалить то, что создали его отец и старший брат. Римская аристократия не любила этого заносчивого правителя, который требовал совершенно безосновательно называть себя богом и возобновил закон о преследовании сенаторов за оскорбление его величия.

Крайне нездоровая обстановка обострилась неожиданно крупным наступлением варварских племен на дунайской границе империи. Откупиться от затяжной изнуряющей войны Домициану удалось лишь при помощи выплаты контрибуции весьма большого размера. Окончательно подорванный авторитет императору приходилось поддерживать при помощи репрессий, а они, в свою очередь, влекли за собой обычные тяжкие последствия для опостылевшего властителя.

«Домициан снискал всеобщую ненависть и ужас, он погиб наконец от заговора ближайших друзей и вольноотпущенников, о котором знала и его жена. Год, день и даже час, род своей смерти давно уже не были для него тайной: еще в ранней молодости все ему предсказали халдеи, и когда однажды за обедом он отказался от грибов, отец его даже посмеялся над ним при всех, что сын-де забыл о своей судьбе и боится иного больше, чем меча. Потому жил Домициан в вечном страхе и трепете и самые ничтожные подозрения повергали его в несказанное волнение.

С приближением грозящего срока он день ото дня становился все более мнительным. В портиках, где Домициан обычно гулял, он отделал стены блестящим лунным камнем, чтобы видеть по отражению все, что делалось у него за спиной.

Накануне гибели ему подали грибы, он велел оставить их на завтра, добавив: «Если мне суждено их съесть»; и, обернувшись к окружающим, пояснил, что на следующий день луна обагрится кровью в знаке Водолея и случится нечто такое, о чем будут говорить по всему миру. Потом он спросил, который час; был пятый, которого он боялся, но ему нарочно сказали, что шестой. Обрадовавшись, что опасность миновала, он отпустил всех, вошел в спальню и там был убит». (Светоний)

Произошло сие событие в 96 году. В мире о нем особо не говорили.

Династия Флавиев прекратила свое существование, а на арене истории появилась династия Антонионов и первым ее представителем сенат провозгласил Марка Кокция Нерву. Время правления первых четырех императоров из этой династии с 96 по 161 год называют золотым веком в истории римской империи. Преемственность власти обеспечивалась не родственными узами, а политическими соображениями. Такая предосторожность была весьма оправдана. Единственно что видимость родства соблюдалась, то есть авторитетное лицо из числа видных военачальников или администраторов усыновлялось императором.

В 98 году после смерти Нервы императором стал усыновленный им наместник Верхней Германии Марк Ульпий Троян, родом из Испании. Тацит в своем труде пишет, что и Нерва и Троян соединили в своем правлении две вещи, доселе несовместимые — принципат и свободу. Наконец-то в Риме вновь воцарились мир. Сенат по праву присвоил Трояну титул Лучшего Принцепса.

Благородная натура Трояна на дух не переносила хитропакостных козней доносчиков, наплодившихся в империи в таком количестве, словно тараканы в доме нерадивой хозяйки. Из похвальной речи Плиния Младшего Трояну «мы видим, что суд над доносчиками такой же, как над бродягами и разбойниками. Император выкорчевал это внутреннее зло и предусмотрительной строгостью обеспечил, чтобы государство, построенное на законности, не оказалось совращенным с пути закона. Все доносчики по его приказу были посажены на наскоро сколоченные корабли и отданы на волю волн: пусть, мол, отплывают, пусть бегут от земли, опустошенной через их доносы, а если штормы и грозы спасут кого-нибудь от скал, пусть поселятся на голых утесах негостеприимного берега, и пусть жизнь их будет сурова и полна страхов, и пусть скорбят они об утерянной безопасности, которая дорога всему человечеству».

Огромную заботу Лучший Принцепс проявлял к беднейшим слоям населения и, особенно, к обездоленным детям. Не только в Риме, но и во всех городах обширнейшей империи они получали ежемесячное пособие и бесплатно обучались в начальной школе. В 101 году Троян начал войну с даками и присоединил Дакию к Римской империи. В память об этой победе был построен самый роскошный в Риме форум, в центре которого возвышалась мраморная колонна с изображениями эпизодов войны. После смерти императора его прах был помещен в золотую урну и похоронен в основании этой колонны.

Преемник Трояна Публий Элий Адриан в 117 году отказался от завоевательных войн. Большее внимание он уделял укреплению границ сформировавшейся империи. За годы своего правления Адриан – страстный путешественник и поклонник греческой культуры, объездил все уголки своей огромной державы. При нем греческая культура переживала свое возрождение, был построен «Храм всех богов» – Пантеон, высотой 43 метра, что приблизительно равняется восемнадцатиэтажному дому. Внутренний громадный круглый зал разделен нишами, в которых установлены статуи богов. Мощный купол с открытым верхом – символизирует связь неба и земли.

Рим все больше и больше стал напоминать гигантский многонациональный город, который создавал впечатление у людей, живущих в нем, что они являются обитателями центра цивилизованного мира. Здесь говорили на разных языках, здесь усваивалось и перерабатывалось культурное наследие многих народов мира, здесь строились не только амфитеатры и термы, но библиотеки и школы. Благодаря римским копиям греческих оригиналов, сохранились многие произведения великих скульпторов Эллады.

Колоссальные масштабы книгоиздания просто не укладываются в голове. И это несмотря на то, что искусное изготовление книги было делом весьма трудоемким. Каждый экземпляр, который представлял из себя рукопись в виде свитка, переписывался от руки. Это делало книгу необычайно дорогим товаром – предметом роскоши, доступным лишь избранным. Обширные мастерские по изготовлению рукописей были повсюду, ибо спрос опережал предложение.

В этих мастерских часто переписывались едкие сатирические стихи Ювенала. По всей вероятности, все те негативные перипетии римского общества, с которыми мы познакомились, послужили причиной зарождения исконно римского жанра литературы – сатиры. Она отстаивала свое право на политическую борьбу, на борьбу с пороками людей и воевала со всем этим при помощи яркого, острой занозой вонзающегося слова. Обличительный тон сатиры буквально вспарывал больное пороками человечество, часто, прибегая при этом, к столь грубым выражениям, что Александр Сергеевич Пушкин – сам не промах в употреблении соленого словечка, взявшийся было переводить сатиры Ювенала, вскоре отказался, признавшись:


Развернув сии суровые творенья,
Не смог я одолеть пугливого смущенья…

Это Пушкин-то…

А вот мнение Байрона:


Хотя его намеренья прекрасны,
Неправильно пороки обличать:
Он говорил о ближнем столь ужасно,
Что просто грубым слог его бывал.

Посудите сами…

Разве легко и удобно вгонять в тебя член мой изрядный

И натыкаться в нутре у тебя на остатки обеда?

Менее жалок тот раб, что копает садовую землю,

Чем бороздящий господ.

Это строки Децима Юнния Ювенала – последнего великого сатирика Рима, родившегося между 50 – 60 годами и умершего после 127 года. По-видимому, он происходил не из знатного рода, потому как будущему сатирику пришлось вступить в многочисленную армию клиентов-прихлебателей, околачивающихся у дверей знатных и богатых особ.

Что же это были за люди? – Это были приживалы, прихвостни, лукавые, неискренние представители рода человеческого.

«Каждый день с самого раннего утра к домам римских аристократов стекалась толпа этих людей, представлявших собой весьма странную и пеструю смесь. Клиенты, часто одетые в грязную тогу, с заплатами на башмаках, еще на заре толпились и шумели во дворе; иногда клиентов собиралось так много, что они запруживали улицу и мешали свободному проходу по ней. Вот в толпе бедный греческий ученый, домогающийся места наставника в богатом доме; он, видимо, потратил на свой туалет последние гроши, стараясь угодить цветом и покроем своего платья той особе, милостивого расположения которой он пришел просить.

Здесь был также и всадник, и даже сенатор, домогавшийся один — консульства, другой – должности трибуна легиона; одним словом, тут собиралась целая стая людей, которых привлекала надежда на какую-нибудь милость и которых Плутарх сравнивал с мухами на кухне. Столица стала настоящим центром суетного безделья. Число людей, проводивших всю жизнь в обмене пустыми вежливостями, было чрезвычайно велико. Они составляли особый класс, известный под именем праздношатающихся. В Риме существует целый народ праздношатающихся, которые ничего не делают и всегда заняты, выбиваются из сил из-за пустяков, находятся в постоянном движении и никогда ничего не достигают, вечно суетятся и в результате только всем надоедают». (Фридлиндер. Из сборника Поля Гиро)

Увы, Ювеналу, имя которого многим известно, тоже пришлось околачиваться в этой толпе. Однако, вопреки мнению об обществе, в котором ему пришлось «вращаться», ему удалось добиться известности в веках и признания в народах.

«У римской же аристократии Ювенал не встретил радушного приема. В своей знаменитой сатире, где он так живо описывает темные стороны столичной жизни, поэт забыл упомянуть самое крупное из этих неудобств: как, однажды познакомившись с ними, уже не можешь обойтись без них. Столичный шум и дрязги, лихорадочное движение, беспорядочная толкотня, суматоха, заботы, неприятности, на что так горько жалуются люди, принужденные все это выносить, на самом деле представляют своеобразную и неотразимую прелесть, которая властно притягивает к себе.

Зная положение Ювенала, гораздо легче понять смысл его произведений. Прежде, чем стать знаменитым поэтом, он считался одним из тех посредственных болтунов, которые выступали в различных залах. Он дружил с весьма подозрительной компанией и проводил время с гуляками и параситами, хотя и стоял гораздо выше их по своему состоянию и по свойственной ему порядочности. Одним словом: он был неудачник и человек неудовлетворенный». (Г.Буассье)

Сосредоточиться исключительно на разоблачении пороков, принять позицию яростного обличителя Ювенал позволил себе лишь после смерти ненавистного всем императора Домициана, когда свобода слова уже не влекла за собой освобождение произносящего это слово от жизненных уз посредством казни. И то, резкие высказывания поэт произносил лишь в адрес тех известных людей, которые уже отошли в мир иной. Современников Ювенал не затрагивал, и все-таки перед глазами читателя представал Рим настоящего времени, где по-прежнему беспросветная порочность продолжала возмущать и не собиралась вырождаться.

Сатирик не видел ничего светлого ни в прошлом, ни в будущем. «Грехи отцов, — утверждает он, — непременно потянут за собой грехи детей:


Ты ожидаешь, простак, что не будет развратницей Ларги
Дочь; а ведь ей не суметь всех любовников матери вспомнить
Сразу и так перечислить подряд, чтобы разиков тридцать
Духа не перевести! Ведь наперсницей матери стала
Девушка рано: теперь под диктовку ее она пишет
Крошки-записки, и тот же холуй их к любовнику носит.
Воля природы всегда такова: и скорее и легче
Нас совращает пример пороков домашних, и прямо
В душу нам входят они под влиянием старших. Бывает
Юноши не обратят на примеры внимания: значит,
Сердце лепил им титан благосклонный искусно из лучшей
Глины. Но чаще ведут молодежь примеры отцов их
Вредные, старых пороков стезя увлекает надолго.
От недостойных вещей воздержись! Основаньем послужит
Хоть бы и то, чтобы наши сыны преступлениям нашим
Не подражали.
Гнусное слухом и видом пускай не коснется порога
Дома, где дети живут! Подальше, подальше оттуда
Девок продажных гони, паразитов с полуночной песней!
Мальчику нужно вниманье великое: если задумал
Что-либо стыдное ты, — не забудь про возраст мальчишки;
Пусть твой младенец сын помешает тебе в преступленье.
Если впоследствии он совершит что, достойное гнева
Цензора, явит тебя своим сыном, не только похожим
Телом, лицом, но и нравом своим, по отцовскому следу
Станет грешить еще хуже тебя – ты, конечно, без меры
Будешь его и бранить и честить с пронзительным криком
И, наконец, пригрозишь наследство отнять в завещанье;
Но уже нет у тебя головы и свободы, родитель
Старый, когда ты грешишь, и давно уж безмозглый твой череп
Требует банок себе для изрядного кровопусканья.
Нет, не заботишься ты, чтоб твой сын видел дом постоянно
Благопристойным, всегда незапятнанным и безупречным.
Ныне земля производит все мелких да злобных людишек:
Глянет на них кто-нибудь из богов — и смешно, и досадно.

Вращаясь в густонасыщенном пороками людском водовороте, Ювенал не имел недостатка в темах для своих произведений, ибо


Все, что ни делают люди – желания, страх, наслажденья,
Радости, гнев и раздор, — все это начинки для книжки.

Сатирик с недоверием относится к мифологическому творчеству древних. Он пишет стихи атеистического содержания:


Что преисподняя есть, существуют какие-то маны,
Шест Харона и черные жабы в пучине стигийской,
Возит единственный челн столько тысяч людей через реку, —
В это поверят лишь дети, еще не платившие в банях.

Зато явная и глубоко почитаемая богиня древнеримского человечества – это Деньга, хотя


Правда, еще роковая Деньга обитает не в храме,
Мы не воздвигли еще алтарей, и монетам не создан
Культ, как Верности, Миру, как Доблести или Победе,
Или Согласью.

Но в отдельных домах – домах скупцов, алтари Деньге уже давно воздвигнуты и стоят там непоколебимо.


О скупом у народа
Мнение ходит, что он – превосходный мастер наживы:
Ведь у таких кузнецов заметно растут состоянья,
Всяческим родом растут все больше, при вечной работе
Их наковальня, при горне, пылающем беспрерывно.
Стало быть, верят отцы, что скупые счастливы душою;
Кто без ума от богатств, кто уверен, что нету примеров
Бедных, довольных судьбой, увещает и юношей также
Этой дорогой идти и держаться отцовского толка.
Есть элементы пороков: отец прививает их детям
И заставляет учиться их быть скупыми на мелочь;
Скоро научит он их ненасытной жажде наживы.
Сам, голодая, скупой, и рабов животы истязает
Мерой неверной еды: никогда не допустит утраты
Заплесневелых кусков покрытого зеленью хлеба,
Ибо привык сберегать все объедки вчерашние, даже
В жаркий сентябрь, до другого обеда бобы сохраняя
Летние, рыбы дешевой остаток, сделав отметку
С краешку, или сома полусъеденного и гнилого;
Пересчитав стебельки, он запрет и порей накрошенный, —
Словом, и нищий с моста отказался б принять угощенье.
Много ли толку в богатстве, что скоплено этакой мукой,
Раз несомненное есть безумство и бред очевидный
В нищенской доле влачить свою жизнь ради смерти в богатстве?
А между тем как мошна раздулась до самого края, —
Жадность к монете растет соответственно росту богатства.

Иногда Ювенал перестает гневно сокрушать пороки, а с грустью и тоской сетует на несознательное человечество, которое оказывается хуже «бессловесных скотов», хотя ему даны


Жребий высокий ума и способность к искусствам,
Чувства впитали в себя, с небесной сошедшие тверди,
Но недоступное тем, кто смотрит не в небо, а в землю.
При сотворении мира творец уделил им дыханье
Жизни – и только, а нам сверх того дал душу, с той целью,
Дабы взаимно влекло нас просить и оказывать помощь;
Розно живущих – в народ единить; покинувши рощи
Древних людей, оставляя леса – обиталище предков, —
Строить дома, сочетая жилище свое воедино
С крышей другой: чтоб доверье взаимное нам позволяло
Возле порога соседей заснуть; для защиты оружьем
Граждан упавших иль тех, что от ран защищались тяжелых,
Общей трубою сигнал подавать: защищаться совместно
В башнях и общим ключом запирать городские ворота.
Но даже змеи живут согласнее нас; и с окраской
Схожей другого щадит всякий зверь; разве льва убивает
Лев?

Видимо, до краев насытившись жизнью в Риме, Ювенал решается покинуть его, безнадежно махнув рукой – ему надоело, что


Мнет нам бока огромной толпою
Сзади идущий народ: этот локтем толкнет, а тот палкой
Крепкой, иной по башке тебе даст бревном иль бочонком;
Ноги у нас все в грязи, наступают большие подошвы
С разных сторон, и вонзается в палец военная шпора.
Что мне тут делать еще? Я лгать не могу, не умею
Книгу хвалить и просить, когда эта книга плохая;
С ходом я звезд не знаком, не желаю предсказывать сыну
Смерти отца, никогда не смотрел в утробу лягушки;
Несть подарки жене от любовника, несть порученья –
Могут другие, а я никогда не способствовал вору.
Вот почему я Рим покидаю, не бывши клиентом,
Точно калека какой сухорукий, к труду неспособный.
Кто в наши дни здесь любим? Лишь сообщник с корыстной душою,
Алчный до тайн, о которых нельзя нарушить молчанье.

Виктор Гюго сказал о поэте, жившем в жестокие времена:


Один лишь Ювенал, суров, неумолим,
Восстал как судия и на развратный Рим
Обрушил свой глагол железный.
Вот статуя его. Взглянул он на Содом –
И в ужасе застыл, став соляным столбом
Над разверзающейся бездной.