… об умении переводить минусы в плюсы, о маете неприкаянного или ласковой философии смерти.



</p> <p>… об умении переводить минусы в плюсы, о маете неприкаянного или ласковой философии смерти.</p> <p>

Много ли найдется на свете людей, которые бы не раз на своем жизненном пути не спотыкались о минусы? И что же с ними делать? Продолжать жить вот в таком незавидном положении? Или исправлять их на плюсы? Вступить в азартную борьбу с отрицательным результатом. И пусть жизнь пинает, пинает вас, но ломает при этом не вас, а свои ноги. Бороться и добиться того, чтобы в конце вашего земного существования крест на могиле означал плюс вашей прожитой жизни, а не ставил крест на ней.

В моей жизни минусов наворочено не счесть сколько. Во-первых, я полностью лишена каких либо талантов. А желание пребывать среди творческих людей оказалось просто непередаваемо. Что же делать? Пошла в кино и стала там работать директором фильма. Хлопотно, суматошно, ответственно. Справилась. Работала только с интеллигентными, истинно талантливыми режиссерами. Счастлива была, потому что, как поется в детской песенке: «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету». Да еще и фильмы создавать. Это мой первый плюс, сработанный из минуса.

Во-вторых, после перенесенных в детстве тяжелых заболеваний — комбинированной формы менингита и полиомиелита — у меня здоровье крепко пошатнулось. Слава богу, мне удалось историю моей жизни сделать интереснее, чем историю болезней. Но память отшибло крепко, она стала подобна дырявому изношенному мешку. Вот тогда-то я и начала собирать, как и Мишель Монтень, который тоже страдал плохой памятью и посему собирал коллекцию интересных отрывков, свою коллекцию цитат и интересных высказываний, чтобы не забылись. Это мой второй плюс, сработанный из минуса. К слову сказать о французском философе я ничего не знала, потому как мой сборник начал составляться еще в пятом классе.

Признаюсь, нервишки у меня ни к черту. Каждая незначительная неприятность выбивает из колеи, и я неприкаянно мотаюсь, порой мечусь между ненасытной жаждой жизни и желанием поскорее распрощаться с ней. Вот такая резкая амплитуда колебаний. Мне удалось вылечить себя благодаря тому, что из собранных мною цитат я решила написать противосуицидную новеллу. Для этого действа возникла необходимость привести мою коллекцию в порядок, систематизировать ее по темам. Потом я написала «Маяту неприкаянного или ласковую философию смерти». После нее моя жизнь дала крен в сторону оптимизма. Это мой третий плюс, сработанный из минуса.

Когда я составила каталог собранных отрывков, то поняла: тут не на одну новеллу хватит. А той порой киностудия наша закрылась, из ее здания соорудили торговый центр, нас всех оставили без нашего истинно дорогого и любимого мира. Именно мира, а не просто работы. Надо с прискорбием сказать, что многие от огорчения стали пить, болеть, многие просто распрощались с жизнью. Я же благодаря своей коллекции обрела новое дыхание: начала писать работу под названием: «Прекрасные, мудрые, добрые и, увы, некоторые несносные Следы Человечества». Так в этом интереснейшем пространстве я провела 12 лет, захватывающих душу. Это мой четвертый плюс, сработанный из минуса.

Быть может, моя новелла поможет и еще кому-нибудь никогда не стремиться к последнему рубежу, а научит смело исправлять минусы на плюсы.

Вот мой рассказ:

«Невзрачный день поздней осени стоит над небольшой железнодорожной станцией. Кажется весь мир наполнили одни лишь тускло-серые краски, переходящие от туманно-бледных оттенков до почти черных. Тоскливую атмосферу дополняют жесткие механические звуки: перестук колес, гудки поездов, нечеловеческие голоса диспетчеров, несущиеся из неведомых пустот и все время кому-то чего-то приказывающие. Кому и чего неведомо…

Маленькие колючие снежинки беспорядочно носятся по перрону, стараясь побольнее просечь небритую щеку Молодого человека, который совершенно не замечает их назойливого присутствия. Увы, он вообще ничего не замечает вокруг себя. У него нет ни малейшего желания хотя бы тенью отдаленного теплого воспоминания попытаться немного приукрасить этот невзрачный, неудавшийся день. Его завораживает лишь упорядоченный, убаюкивающий несносные нервы перестук колес, словно зовущих к себе — «тук-тук-тук — иди ко мне, тук-тук-тук — иди ко мне…» Как же заманчива эта возможность в единый стремительный миг разрешить все свои неразрешимые проблемы…

Но он совсем еще не готов к такому шагу. Он только мечтает о нем… Подчас сладостно мечтает:. прервать бы тягостную маяту между жизнью и смертью. А в это время мимо него незримо проносятся секунды его и только его жизни и уносятся навсегда прочь.

— Добрый день, — неожиданно среди шума поездов возникает приглушенный голос, приятный тембр которого словно бы вынимает Молодого человека из его заунывной задумчивости. — Извините, у вас прикурить не найдется? — спрашивает Пожилой мужчина.

Огонек зажигалки встречается с кончиком сигареты. Неожиданно этот недолговечный язычок огня скрашивает невзрачное пространство промозглого дня.

— Спасибо, — Пожилой мужчина с удовольствием затягивается. Дымок от сигареты срывает порыв холодного ветра. — Знаете ли, вышел прогуляться, да погода, честно сказать, не располагает. Поскорее хочется вернуться к родному очагу. Вы, я вижу, тоже порядком продрогли. Быть может, не откажитесь составить мне компанию. Я здесь недалеко живу. У меня есть чудесный чай и свободное время. Соглашайтесь, не пожалеете.

Молодого человека ни коим образом не удивило это неожиданное предложение. Напротив, оно показалось весьма естественным, и что уж там скрывать, соблазнительно заманчивым. Здесь, на перроне, ему все равно делать было нечего, да и вне перрона тоже, а Пожилой мужчина обладал приятной интеллигентной внешностью и его доброжелательный взгляд обещал задушевную беседу между двумя, не связанными повседневными заботами, людьми.

— Пожалуй, — ответил Молодой человек, и после небольшой паузы нерешительно добавил, — если это будет удобно.

Вскоре они переступили порог уютного дома, который, казалось, был буквально весь пронизан приглушенным золотистым светом, дома, который сумел сохранить в своих стенах трепетные флюиды жизни нескольких поколений людей, влюбленных в прекрасное, дома, который продолжал жить в этом любовно сохраненном прекрасном.

— Как это славно, что вы согласились заглянуть ко мне, — сказал хозяин, хлопоча над незамысловатой сервировкой стола. — Мне думается, никогда не следует лишать себя удовольствия пообщаться с близким тебе по духу человеком. А я чувствую, что у нас с вами много общего, не правда ли?…

— Возможно…

— Ну вот, все и готово. Надеюсь, вы не откажитесь от нескольких капель коньяка в чай. Мы ведь с вами там, на перроне, порядком продрогли. Коньячок нас согреет и кроме того, помните, чему учил несравненный поэт Востока Омар Хайям?


Вино не только друг. Вино — мудрец;
В нем разнотолкам, ересям — конец!
Вино — алхимик: превращает разом
В пыль золотую жизненный свинец.

— Присоединяюсь к вашему тосту, но, увы, проблемы не разрешаются так легко, как этого хотелось бы… — Молодой человек взял чашку с горячим чаем в обе ладони, тем самым согревая их, и отпил несколько глотков.

Хозяин дома не возражал. Он просто наслаждался чаепитием. Они оба наслаждались чаепитием и теплом. Через несколько минут разговор возобновился. Начал его Пожилой мужчина:

— Господи, хорошо-то как… Казалось бы пустячок, горячий чай, а приятно. Сразу тепло по телу пошло. Да и на душе, я надеюсь, потеплело… Мне показалось, там, на перроне, ваша душа порядком продрогла. Признаюсь, мне очень знакомо это состояние и я знаю — преодолеть его трудно. Поэтому-то я и не решился пройти мимо вас. Надеюсь, вы не упрекнете меня в бестактности?

— О чем вы говорите… Я вижу, вы поняли мои намерения. Знаете, все в моей жизни рушится. Ничего, ровным счетом ничего не получается. Признаюсь, последнее время мне стало так близко искреннее признание Марины Цветаевой, которая говорила о невозможности «жить с невесомостью в мире гирь и с безмерностью в мире мер», — ответил Молодой человек.

— И что же, вы надеетесь в потустороннем мире обрести, наконец, возможность разрешить все свои проблемы и найти долгожданный покой? Но имеете ли вы представление о том, что вас ждет за чертою жизни? Не вновь ли жизнь? Но какова она? Никто этого не знает и может лишь фантазировать на заданную тему. Сейчас я покажу вам необычные карты, которые смогут рассказать нам о многом.

Пожилой мужчина вышел из-за стола, удалился в дальний, затемненный угол комнаты и вернулся оттуда, держа в руке нераспечатанную колоду карт. Затем он с хрустящим треском разорвал обертку и наугад вынул первую из них. Она и легла на стол.

— Посмотрите сюда.

Тотчас изображение на карте ожило и представило весь ужас древнего, затянутого густой паутиной склепа. Неведомо откуда повеяло холодным привкусом затхлой сырости и возник глухой замогильный голос:


И захотелося мне в гроб проникнуть.
И я сошел в темницу, длинный гроб,
Где гнил мой труп, и там остался я.
Здесь кость видна была, здесь мясо
Кусками синими висело, жилы там
Я примечал с засохшею в них кровью.
С отчаяньем сидел я и взирал,
Как быстро насекомые роились
И жадно поедали пищу смерти.
Червяк то выползал из впадин глаза,
То вновь скрывался в безобразный череп.
И что же? Каждое его движенье
Меня терзало судорожной болью.
Я должен был смотреть на гибель друга,
Так долго жившего с моей душою,
Последнего, единственного друга,
Делившего мою печаль и радость,
И я помочь желал, но тщетно, тщетно. (М. Лермонтов)

Казалось, изображение на небольшой карте вот-вот заполонит собою всю комнату. Молодой человек в ужасе отшатнулся, и тогда Пожилой мужчина резким движением руки смахнул ее со стола. Тут же в дом вернулась уютная тишина, потусторонний голос приутих и уступил место невнятному шелесту листвы.

— Простите, ради бога, простите меня за ту шоковую терапию, которой я подверг вас — произнес хозяин дома. — Но знаете, подчас бывает, что лишь она одна помогает вывести человека из подобного вашему стрессового состояния, которое толкает несчастного сделать шаг в абсолютно неизведанное. Теперь, благодаря достижениям современной медицины, научившейся возвращать людей из клинической смерти, мы знаем, что вернувшиеся видели в потусторонней жизни божественный свет и теплые волны любви омывали их. Те же, кто посмел наложить на себя руки самовольно, утверждают: подобный божественный свет им неведом. Напротив, там их окружала лишь зловещая тьма. Но сказать что-либо достоверное о потусторонней жизни не сможет никто. Это Тайна, непостижимая Тайна… Поэтому гамлетовский вопрос будет мучить человечество вечно:


Быть иль не быть — таков вопрос:
Что благородней духом — покориться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть —
И только: и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук
Наследье плоти, — как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть. — Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум, —
Вот что сбивает нас: вот где причина
Того, что бедствия так долговечны.

— Да, что и говорить — жизнь человеческая нелегка… Быть может, именно поэтому ни одна из мировых религий не оправдывает самоубийство, а всячески в своих учениях препятствует этому, подчас заманчивому действу, дабы всеми возможными силами предотвратить его. Сейчас я приглашаю вас спуститься вместе с Данте в седьмой круг ада, где пребывают те, кто самовольно отбросили от себя жизнь, как ненужный хлам.

Сказав это, Пожилой мужчина вынул из своей колоды новую карту и бросил ее на стол. Перед Молодым человеком раскинулся бесконечный лес, протягивающий к нему сквозь клочья тумана свои неведомо кем исковерканные стволы и ветви. Вновь зазвучал неумолимый глухой голос:


Здесь бурых листьев сумрачный навес,
Здесь вьется в узел каждый сук ползучий,
Здесь нет плодов, и яд в шипах дерев.

И вдруг Молодой человек увидел себя в этом жутком лесу.


Когда он руку протянул невольно
К терновнику и отломил сучок;
То ствол воскликнул: «Не ломай! Мне больно!»
В надломе кровью потемнел росток
И снова крикнул: «Прекрати мученья!
Ужели дух твой до того жесток?
Мы были люди, а теперь растенья.
И к душам павших было бы грешно
Высказывать так мало сожаленья».

Он отдернул руку, ужаснувшись тому, что невольно причинил боль терзаемым душам. А те продолжали:


Когда душа ожесточась порвет
Самоуправно оболочку тела,
Минос ее в седьмую бездну шлет.
Ей не дается точного предела;
Упав в лесу, как малое зерно,
Она растет, где ей судьба велела.
Зерно в побег и в ствол превращено;
И гарпии, кормясь ее листами
Боль создают и боли той окно.
Пойдем и мы за нашими телами,
Но их мы не оденем в судный день:
Не наше то, что сбросили мы сами.
Мы их притащим в сумрачную сень
И плоть повиснет на листе колючем,
Где спит ее безжалостная тень.

Пожилой мужчина убрал в колоду и эту карту.

— Как видите, грех самоубийства не прощается даже на Страшном Суде. По христианскому учению раскаявшийся жестокий убийца и тот может получить прощение, но только не тот, кто наложил сам на себя руки. Никогда-никогда-никогда не будет он прощен. Признаюсь вам, что и я не единожды переживал это безудержное состояние жажды смерти. Да боже мой, найдется ли на земле хотя бы один человек, который пройдя через положенный ему предел страданий, не воскликнул бы хоть единожды:


Покоя жду, душа моя устала…
Зовет меня к себе природа-мать….
И так легко, и тяжесть жизни спала…
О, милый друг, отрадно умирать… (З. Гиппиус)

Скажите, — спросил хозяин дома, — а вы никогда не задумывались над тем, почему на земле так мало самоубийств?

— Мало?… Что вы говорите… помилуйте. Их бесконечно много, — горячо возразил Молодой человек.

— Нет, уверяю вас, мало, бесконечно мало… Посудите сами: если бы каждый отчаянный порыв к смерти осуществлялся немедленно, — на земле не осталось бы человечества, потому как жизнь живого существа наполнена страданием, ведь именно «страдание-то и есть смертного удел» — его не избежать никому. Темой страдания и ухода от него в смерть пронизана вся мировая поэзия. Бескрайняя мрачная бездна отчаяния звучит в ней.

С этими словами Пожилой мужчина поднялся из кресла, подошел к книжной полке и стал брать с нее одну книгу за другой.

— Вот, извольте послушать:

Иван Алексеевич Бунин:


Мы проживем, быть может, и напрасно,
Но тем больнее будет до конца
С улыбкою печальной и безгласной
Влачить одежды мудреца.

Михаил Юрьевич Лермонтов:


Его душа была из тех, которых жизнь
Одно мгновенье невыносимого мученья.

Оскар Уайльд:


Ты ль хочешь, о любовь, что мной любима,
Чтоб Дом моей Души стал клетью мук.
Где б злой огонь горел неугасимо,
Не зная смерти хищничал паук?

Анна Ахматова:


Забвенье боли и забвенье нег —
За это жизнь отдать не мало.

Марина Цветаева:


Жжет… Как будто бы душу сдернули
С кожей! Паром в дыру ушла
Пресловутая ересь вздорная
Именуемая душа.

Иоганн Вольфган Гете:


Хотел бы уйти я в небесный дым,
Измученный человек.

Александр Сергеевич Пушкин:


Как жажда смерти мучила меня…

А из глубины тысячелетий мудрый Софокл предупреждает нас:


Худшее — не смерть: ужасней смерти
Жить год за годом с жаждой умереть.

Молодой человек некоторое время внимательно слушал, но потом неожиданно резко встал и зашагал по комнате.

— Верно, как верно эти строки дают прочувствовать до глубины души, какая нестерпимая боль разрывает мою душу, как невыносимо она мучает меня… Подумать только, ведь это я «влачу одежды мертвеца». Так стоит ли?… Не зря ли вы меня пытаетесь остановить?.. Зря… Наверно зря?.. Конечно зря…

— Помилуйте, — возразил ему Пожилой мужчина, — отнюдь не этого крика отчаяния я ожидал от вас. Отнюдь не отчаяние должны вызывать эти строки, а надежду. Надежду на то, что несмотря на все страдания, предлагаемые судьбой, люди, тем ни менее, живут, преодолевают их, а не расправляются с ними посредством последнего жестокого удара. И согласитесь, что в конце-то концов у каждого, пусть даже самого несчастнейшего горемыки на свете, а все-таки встречаются порой и счастливые мгновения.

И вот еще о чем хочу я порассуждать… Задумывались ли вы когда-нибудь, насколько разные причины приводят людей к последнему шагу и сколь разные люди на него решаются? Позвольте привести вам два примера. Первый — это история самоубийства 17-летней дочери Герцена. Она решилась расстаться с жизнью, обидевшись на судьбу за то, что та заставила ее испытать муки неразделенной любви. Перед смертью девушка написала записку довольно неожиданного содержания: «Друзья, я попытаюсь совершить переезд раньше, чем следовало бы. Может быть, мне не удастся совершить его, — тогда тем лучше! Мы будем пить шампанское по случаю моего воскрешения. Я не буду жалеть об этом — напротив». Но воскрешения, увы, не состоялось. Какой же грубый, жестокий, отвратительный удар она нанесла своим близким.

Второй случай совершенно иного рода. О нем я прочитал в повести Юрия Трифонова. Его героине не до шампанского, потому как не очень-то его распивали в послевоенной Москве. Замотанная женщина работает медсестрой, одна воспитывает сына. Когда из больницы выписывают человека, психически не совсем нормального, ее милосердное сердце не может пережить такой несправедливости и она берет к себе в маленькую комнатушку этого неприкаянного несчастливца. Потом ей на голову сваливается дальняя родственница, которой совершенно негде жить. Бедная женщина день и ночь бегает по разным поденным работам, чтобы хоть как-то прокормить свою семью и в конце концов изматывается до последнего предела смертельной усталости….

…Она не выдержала и повесилась в маленьком чуланчике, предварительно прикрепив к внешней створке двери записку: «Не пугайтесь. Я здесь вишу».

Каково…

Перед глазами Молодого человека на столе лежала карта с изображением обшарпанной двери и клочка бумаги, прикрепленной к ней, с криво нацарапанными буквами. Этот незамысловатый клочок словно приковал его взгляд, но, опомнившись, он все-таки нашел именно те искренние слова, которые зародились в его душе:

— Да, эти истории потрясают… «Выпьем шампанское за воскрешение» — и заботливая предупреждающая записка: «Не пугайтесь. Я здесь вишу». Вы знаете, если сказать честно, положа руку на сердце, моя жизненная ситуация куда больше соответствует первому примеру, нежели второму. Да что там говорить, ко второму она не имеет никакого отношения. Мне кажется, лишь сейчас я понял, что мой путь отчаяния, это путь бесконечной любви к себе, путь эгоиста. Да, сейчас я понял это совершенно отчетливо и признаюсь, испытываю чувство жгучего стыда. Ведь я взрослый мужчина, а не несмышленая 17-летняя девушка, впервые повстречавшаяся со страданием неразделенной любви.

— Подождите, подождите корить себя. Поверьте, суть дела не в этом. Главное — не убедиться в том, что самоубийство есть преступление против жизни и только поэтому надо во что бы то ни стало продолжать влачить свое нестерпимое существование, а в том, что надо жить и радоваться жизни. Послушайте только, как воодушевляют эти, чуть ироничные строки:


Один припев у мудрости моей:
Жизнь коротка, так дай же волю ей!
Умно бывает подстригать деревья.
Но обкорнать себя — куда глупей! (Омар Хайям)

Я предпочитаю идти по жизни с азартом, вступать в захватывающие схватки с «целым морем бед», а «не принюхиваться к жизни, как к воздуху в комнате покойника» (А. Мережковский), не дезертировать в смерть, не плевать против ветра — это-то дело нехитрое. Заставить непокорный ветер судьбы дуть в нужную тебе сторону — вот суть жизни. Истина проста — жизнь любит тех, кто любит ее. Однажды неожиданно для себя обнадеживающие строки о грядущей радости я нашел у редко радующегося Александра Блока:


Печальные люди, усталые люди,
Проснитесь, узнайте, что радость близка!
Туда, где моря запевают о чуде,
Туда направляется свет маяка!
Он рыщет, он ищет веселых открытий
И зорким лучом стережет буруны,
И с часу на час ожидает прибытий
Больших кораблей из далекой страны!
Смотрите, как ширятся полосы света,
Как радостен бег закипающих пен!
Как море ликует! Вы слышите — где-то —
За ночью, за бурей — взвыванье сирен!
Казалось, вверху разметались одежды,
Гремящую даль осенила рука…
И мы пробуждались для новой надежды,
Мы знали: нежданная радость близка.

На столе перед Молодым человеком лежала очередная волшебная карта, которая представляла ему великолепную картину искрящейся игры бурных, серебристых, сверкающих волн.

— Господи, красота-то какая!.. Да, должно, быть верно сказано: жизнь любит тех, кто любит ее. А я-то что творю со своей судьбой… Душу из святилища превратил в кладбище, каждую, пусть даже самую незначительную неприятность возвожу в ранг бесконечного горя, а порой случается, взваливаю на свои плечи всю мировую скорбь, как будто меня кто-то уполномочил на это. К страданию отношусь, как к незаслуженному наказанию, забыв о мудрости древних, учивших нас: «Страданием учись!» И радостью тоже учись. Воистину верно сказано:


И скорбь, и радость хороши —
Нет лучше ткани для души. (В. Блейк)

И как же был прав всемогущий Зевс, решивший лишить людей ласкового покровительства матери-Земли, отняв у них готовые плоды, падающие им с деревьев прямо в рот. Ведь пока у людей не возникает нужды бороться за свое существование, у них не возникает и проблемы вступать в борьбу за свое счастье, и тогда ожиревают не только их тела, но и души. Лишь только тогда, когда человек сам себе добывает свое счастье, он берет то, что ему, именно ему необходимо.

— Рад, очень рад услышать слова уже не мальчика, но мужа, — сказал Пожилой мужчина. — В связи с переменой настроения предлагаю распить остатки коньяка. И вот мой тост:


Мы сольем в сосуде медном
Жизни желчь и смерти мед. (М.Волошин)

Если позволите, я хотел бы дать вам практический совет: припомните, о чем в жизни вы больше всего мечтали, о каком деле, и приложите все усилия, чтобы осуществить свою мечту. Воплотите в действие великую мудрую формулу: «Ремесло — Мастерство — Творчество — Волшебство». Не бойтесь трудностей и воплощайте задуманное с азартом. Ведь азарт — составная часть игры. Иммануил Кант говорил: «Человек бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет».

И ироничный Игорь Губерман в своих замечательных гариках полностью солидарен с Кантом:


Все лучшее, что делается нами
весенней созидательной порой,
творится не тяжелыми руками,
а легкою искрящейся игрой.

— Уверяю, вас как только вы активно приметесь за жизнь, вокруг вас появятся и друзья-единомышленники, и возлюбленные. Одиночеству же, как пить дать, просто не останется места, где оно могло бы притулиться.

— Как вы правы. Неосуществленные мечты камнем тянут на дно. Вы знаете, своим стремлением в небытие, я предал первую детскую мечту-фантазию, которая позволяла жить в вечности и творить вечно.

— Я тоже никогда не верил, что смерть есть истинный конец существования. Все-таки


Жизнь со смертью не кончается,
Пред собою все круша.
На весах еще качается
Невесомая душа. (М. Лисянский)

Размышления о бесконечной череде жизней сделались для меня интеллектуальной игрой. Но, уверяю вас, я ни в коей мере никогда не претендовал на создание какой-либо новой религии. Еще в юности мне привелось прочесть книгу американского мыслителя ХУШ века Томаса Пейна, в которой он подсказывал правильный выход из запутанного лабиринта моих рассуждений, или фантазий, как вам будет угодно их назвать.

И тут в комнате послышался таинственный приглушенный шорох и почудилось звучание неких невидимых серебряных колокольцев.

— Что это за загадочный перезвон? — спросил гость.

— Это шелестят и перешептываются наши фантазии. И здесь нет ничего удивительного. Весь мир, раскинувшийся вокруг нас, одушевлен, надо только повнимательнее прислушаться к нему. Но позвольте продолжить начатую мною мысль. Вы, возможно, согласитесь, что множество религий, существующих на земле, тоже фантазии. В моем понимании не бог создал человека по образцу и подобию своему, а человек придумал бога, потому как с ним было легче на земле творить добро из зла, ведь больше-то его и не из чего было создавать. «Если бы дремлющего в человеке зверя можно было бы остановить угрозою, все равно, каталажки или загробного воздаяния, высшей эмблемой человечества стал бы цирковой укротитель с хлыстом. Но в том-то и дело, что человека столетиями поднимала над животными и уносила высь не палка, а музыка, любовь». (Борис Пастернак.)

Но богов, к сожалению, оказалось слишком много для такой небольшой планеты, как наша Земля. Мне думается, ей нужен был только один бог. Вот Томас-то Пейн и верил в единого бога. Свои религиозные обязанности он видел в справедливости свершаемых поступков, а не в примитивном догматическом соблюдении ритуалов. «Мой собственный ум — моя церковь» — говорил он. Эта фраза потрясла меня, она подсказала мне идею выстроить свою собственную церковь, воспользовавшись различными представлениями о мироздании из всех религий мира и, конечно же, именно теми представлениями, на которые отзывались моя душа и мой ум.

Десять милосерднейших заповедей, которые проповедуют любовь к ближнему, как к самому себе стали основой моей религии.


А тот, кто идет без любви хоть минуту,
На похороны свои он идет,
Завернутый в собственный саван. (Уолт Уитмен)

— Скажите, идею вечного блаженства или вечных мук, предлагаемую христианством, вы в свою религию не включили? — спросил Молодой человек.

— Нет.

— Мне самому тоже кажется совершенно неприемлемой перспектива бесконечной пытки: так безжалостно наказывать даже самого отъявленного преступника было бы безнравственно и немилосердно. Получается, что Ад — это тот же самый надсмотрщик с кнутом. Разве человек настолько глуп и непристоен, что в состоянии понять что-либо лишь через наказание. Стремление же получить постоянное блаженство в раю, — тоже перспектива, прямо скажем, не самая лучезарная. Блаженство может в конце-то концов и наскучить — ведь все познается в сравнении.

Но если душа бессмертна, то идея бессмертия здесь, на земле для меня тоже невыносима. Как трудно пришлось бы часто страдающему человеку не иметь ни малейшей возможности хоть когда-нибудь избавиться от неразрешимых проблем и неизлечимых болезней. В этом кошмаре он не найдет покоя. Он пресытится жизнью до отвращения. Ведь бывают столь невыносимые минуты, когда страдальцу просто необходимо знать: «смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни». (Ф. Ницше)

— Да, вы правы. Бессмертие на земле невыносимо, — ответил Пожилой Мужчина. — Потому-то в учении Будды близким понятием для меня оказалась идея переселения души в другие тела, благодаря которой человек может прожить бесконечную череду перерождений. Но конечная цель — возможность попасть в Нирвану, где душа восходит к отсутствию желаний, совершенной удовлетворенности и самодостаточности, мне кажется недостойной той борьбы, которую придется испытать ей, множество раз перерождавшейся. Закаленная, действительно как сталь, она, быть может, уйдет в неведомые пространства, где борьба добра со злом примет немыслимые для понимания смертного размеры, и вступит в этот бой. Вот мнение мистика ХХ века Шри Ауробиндо, который предполагает, что Нирвана не может быть конечной точкой в пути. Она всего лишь конец низшего Пути и одновременно начало Высшей эволюции. Она освобождает нас от одного неведения, но тут же ввергает в неведение другого рода. И этот путь бесконечен…

Но, признаюсь, больше всего мне хотелось отыскать в просторах Вселенной мудрого и благородного Бога-Учителя, а не вечно грозящего угрозами Вершителя человеческих судеб. Я искал Мудреца, который научил бы всех нас в конце-то концов самой простой и великой мудрости — стыду перед свершением Греха, а не страху. И конечно же любви. Ведь нелюбовь — это смерть… Смерть заживо…

— Но любить можно и деньги, и власть, и разврат, и насилие. Да еще как бесконечно любить.

— Вы говорите сейчас о страсти, а не о любви. Страстей в нас хоть отбавляй, потому-то и живем среди обломков.

— А удалось ли вам отыскать среди множества религий мудрого Бога-Учителя?

— Представьте себе, удалось, но не среди религий. Однажды мне в руки попалась маленькая затрепанная книжечка, которая подробно рассказывает о жизни человека в потустороннем мире и учит оптимистическому отношению к самому факту окончания земного пути. Я бы назвал ее противоядием, убивающим как сам страх смерти, так и жажду смерти. Ведь смерть — это космическое событие в жизни человека, его очередной переход в бесконечной череде перерождений из физического мира в астральный.

Для меня, в моих фантазиях смерть — это не костлявая и курносая старуха с косой в руках, это Ангел, уносящий нас в другое измерение. Взгляните на эту карту.

Перед Молодым человеком легла очередная карта, на которой в раскинувшихся в бесконечном пространстве небесах летел белоснежный ангел, бережно держащий в своих руках земного человека, с надеждой вглядывающегося в будущее.


Ты, милая, ты, ласковая смерть,
Струясь вокруг меня, ты, ясная, приходишь, приходишь
Днем и ночью, к каждому, ко всем!
Темная мать! Ты всегда скользишь неподалеку
Тихими и мягкими шагами. (Уолт Уитмен)

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что смерть бывает легкой, а рождение — никогда. А над этим стоит задуматься… Быть может рождение — это смерть, а смерть — это рождение. Кто знает?.. Да никто не знает. Мой Бог-Учитель отучил меня от привычки смотреть на настоящую жизнь, как на единственную, и на смерть, как на неизбежное окончание всего и навсегда. Как при жизни чередуется бодрствование со сном, так в Вечности — жизнь со смертью. Люди не могут вечно пребывать в плотной материи физического мира, точно так же как и в тонкой астрального. Череда же перерождений приближает нас к границам мудрости. Нельзя исправить все ошибки прошлой жизни, но можно приготовиться к следующей. Единственное и непременное условие — душа и ум ваши не должны ни очерстветь, ни затупиться. И тогда от одной жизни к другой ваше древо мудрости будет набирать одно кольцо за другим. В астральном мире, где душе не приходится тратить силы на заботу о теле, Мудрый Учитель учит ее бесконечному стремлению к творчеству. Какая же иная религиозная фантазия может быть более привлекательной, нежели эта, когда перетекая из одной жизни в другую, наполняя каждую из них новыми знаниями и чувствами, ты становишься жителем Разумной Вечности, главное заклинание которой высказал великий Гёте:


Все мыслимое охвати,
Стань микрокосмом во плоти.

— Но знания приумножают горести, — попытался возразить Молодой Человек.

— Пусть так… Лично я предпочел бы страдания гения занудному существованию обывателя. Позвольте мне зачитать вам несколько строк из этой мудрой книги. Итак, слушайте признание человека, попавшего временно в астральный мир: «Однажды вечером моя душа отдыхала на лучах месяца; это означает, что поэт, скрытый в каждом, пробудился и во мне. От этого все мое сердце наполнилось экстазом. Я жил в той небесной тиши, которая ни что иное, как величайшая активность восторга. Если бы вы могли охватить идею бессмертия, ощутили себя как существо без начала и конца, — вы могли бы начать много нового, стоящего усилий. Это удивительное состояние — уверенность в разумной вечности, именно в разумной. Большие трудности кажутся на самом деле малыми тому, кто мыслит себя в размерах миллионов лет. Сохраняйте же в себе сознание вечности и мечтайте, и живите в этом сознании». (Э. Баркер)

— Как было бы прекрасно, если бы эта философия проникла в мир, — задумчиво произнес Молодой человек. — Теперь я всей своей душой прочувствовал, что и рождение, и смерть — это роскошные подарки судьбы. А я — глупец, хотел совершить недостойный поступок — захватить самовольно дар Вечности.

— Ну что ж, я рад изменению вашего настроения. Теперь у вас достанет мужества вытерпеть напор судьбы, ведь нельзя помочь лишь тому, кто не хочет сражаться за трудные праздники жизни.


Поверьте,
Есть незримое творчество в каждом мгновенье —
В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
Будь творцом! Созидай золотые мгновенья —
В каждом дне есть раздумья и пряный экстаз…
Бесконечно позорно в припадке печали
Добровольно исчезнуть, как тень на стекле,
Разве Новые Встречи уже отсеяли?
Разве только собаки живут на земле?
Оставайся! Так много здесь чутких и честных…
Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
Адресов я не знаю — ищи неизвестных
Как и ты, неподвижно лежащих в пыли.
Если лучшие будут бросаться в пролеты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчетную радость полета…
Разверни свою душу до полных границ. (Саша Черный)